У Дизавула. Валентин и Турксант. Покорение азовских Болгар и Тавриды

 

В царствование Юстина II, именно в 568 году, в Кон­стантинополь прибыло посольство из-за Каспийского моря от Турок, и вот по какому поводу (Менандр in Excerptis de Legationibus). Турки покорили Согдаитов, обитавших в стране, занятой теперь ханством Бухарским (древняя Согдиана). Согдаиты были народ промышлен­ный и торговый, который между прочим вел торговлю шелком. По их просьбе турецкий хан Дизавул отправил посольство к знаменитому персидскому царю Хозрою с предложением своего союза и с просьбой дозволить Согдаитам свободно торговать шелком в пределах персидс­ких. Но, по совету Катульфа (того самого, который пре­дал Туркам своих соплеменников Ефталитов, а потом бежал к Персам), Хозрой отверг эту просьбу и не поже­лал быть в союзе с Турками. Тогда князь согдаитский Маньяк предложил Дизавулу отправить посольство к им­ператору Византийскому, говоря, что союз с ним будет выгоднее для Турок, а шелк у Греков в большем упот­реблении, чем у других народов. Маньяк вызвался сам руководить этим посольством. Дизавул послушал и от­правил его, снабдив дружеским письмом, а также бога­тыми подарками из шелковых тканей. Посольство это должно было проходить многие страны, болотистые про­странства, лесистые земли и высокие Кавказские горы, покрытые туманами и снегами. Наконец после долгого странствия они достигли Константинополя. Подарки и письмо были ласково приняты Юстином. Император много расспрашивал о турецком государстве. Послы от­вечали, что оно делится на четыре владения или ханства,

но что верховная власть над всеми принадлежит Дизаву­лу; рассказывали о покорении им сильного народа Ефта­литов и о завоевании их городов. Затем перевели речь на Авар, вопрос о которых составлял одну из задач по­сольства. Турки считали Авар своими беглецами и про­сили императора не принимать их в союз и не давать им земель; при этом они сообщили, будто число бежавших от них Авар простиралось до 200 000. Маньяку действи­тельно удалось заключить союзный договор с византийс­ким правительством. Союз этот имел будущность, пото­му что у Турок и Византийцев оказался один общий неприятель, могущественный царь Персидский.

Вслед за первым турецким посольством в Византию, последовало и первое византийское посольство к Туркам. Чтобы скрепить новый союз, император, при возвраще­нии турецких послов в Азию, отправил с ними киликийца Земарха, который тогда начальствовал в восточных горо­дах. Последуем за Менандром в его любопытном описа­нии этого посольства.

Земарх и Маньяк покинули Византию в августе следу­ющего 569 года. Много дней провели они в дороге, нако­нец прибыли в страну Согдаитов. Здесь встретили их заклинатели, которые почитались охранителями от вся­ких зол и бедствий. Приблизясь к Земарху и его спутни­кам, они начали шептать какие-то слова, ударяя в бубны и потрясая колокольчиками, а также производя окурива­ние ладаном. Они с неистовым шумом делали движения, которыми как бы прогоняли все, что иноземцы могли принести с собой зловредного. Затем самого Земарха обвели вокруг священного пламени, который имел очис­тительное значение. По совершению этих обрядов, по­сольство в сопровождении особо назначенных для того людей продолжало путь к той местности, которая называ­лась Экстаг, что означало: «Золотая гора»¹. Она служила

 

¹Другой византийский писатель, Феофилакт Симоката, пояс­няет, что место это получило у туземцев такое название вслед­ствие своего плодородия и обильных пастбищ, на которых паслись многочисленные стада и конские табуны. Этот Эктаг, может быть, есть та горная гряда, которая называется теперь Актау, в бывшей северной части Бухарского ханства, ныне в русских владениях.

 

тогда местопребыванием главного турецкого кагана, и здесь в одной долине расположено было его жилище. Послы были введены в ханский шатер и предстали пред лицом Дизавула. Палатка его была обита ярко-пестрыми коврами, а каган сидел на блиставшей золотом колесни­це, которая служила ему троном. Совершив обычные поклоны и представив императорские дары, Земарх от имени своего государя произнес высокопарное привет­ствие, а также пожелания постоянной победы над врага­ми и неизменной дружбы между Римлянами и Турками. Дизавул отвечал такими же пожеланиями всякого благо­получия для Римлян. Послов пригласили после того к ханскому пиршеству, за которым прошел весь остаток дня. Но их угощали не виноградным вином, к которому они привыкли, а каким-то особым варварским напитком, впрочем на вкус очень сладким (медом?). На другой день угощение происходило в иной ханской ставке, которая также была изукрашена шелковыми тканями с разными на них изображениями. Посредине расставлены были дорогие сосуды, вазы и золотые кувшины с напитками. Дизавул восседал на золотом ложе. Следующее угощение происходило опять в ином шатре, который был утверж­ден на деревянных столбах, покрытых золотыми листами, азолотое ложе кагана покоилось на четырех павлинах из того же металла. У входа стояли многие колесницы, на­полненные серебряною посудой и серебряными изваяни­ями животных, которые красотой и изяществом не усту­пали византийским изделиям этого рода и которые каган очень любил. Вся эта масса золотых и серебряных вещей свидетельствовала о промышленности и богатстве горо­дов Средней Азии, разграбленных турецкими завоевате­лями, или присылавших им большие дары, чтоб избавить­ся от их грабежа.

Дизавул щедро одарил византийское посольство, а самого Земарха почтил молодою пленницей из племени Керхис (Киргиз?). Отправляясь в поход против Персов, каган взял с собою посла с частью его свиты; эта часть состояла из 20 человек. Во время похода на встречу Дизавулу прибыло персидское посольство. Когда оно вме-

сте с римским было приглашено к столу кагана, то послу римскому воздавалось более почестей, чем персидскому, и первый был посажен на более почетное место. Во время пира зашла речь о причинах ссоры Турок с Перса­ми. Дизавул возвысил голос и начал осыпать упреками поведение Персов. Но и персидский посол, забыв соблю­даемый за столом обычай молчания, начал резко возра­жать, чем привел кагана в сильный гнев; впрочем, он ограничился только бранью. После того персидское по­сольство было отослано назад, а каган продолжал свой поход. Но Земарха он отпустил в отечество и вместе с ним отправил в Византию новое турецкое посольство, главою которого назначен был некто Тагма, имевший сан тархана, так как Маньяк в это время умер. По своей благосклонности к умершему, каган назначил его сына по имени также Маньяка, товарищем посла; молодой чело­век имел также достоинство тархана. Прямою целью вто­ричного турецкого посольства было упрочить союз с Рим­лянами и побудить их к немедленной войне против Пер­сии. Когда в Туркестане распространилось известие о новом посольстве в Византию, то князь какого-то племе­ни Холитов (Хвалитов, Хвалисов?) просил у Дизавула позволения отправить и с своей стороны несколько чело­век ради знакомства с Римским государством; остальные начальники племен обратились с той же просьбой. Оче­видно, на востоке в то время еще сильно было обаяние римского имени и греко-римской цивилизации. Дизавул дал позволение одному только начальнику Холиатов. В городе этого племени Земарх промедлил несколько дней и послал отсюда вперед себя гонца, чтоб уведомить импе­ратора об успехе своего посольства. Гонец взял с собой, кроме собственных людей, еще 12 Турок и поехал той же дорогой, хотя пустынной и безводной, но более корот­кой, то есть мимо южных берегов Каспийского моря. А сам Земарх, вероятно из опасения попасть в руки Пер­сов, с остальной свитой направился окольным путем вок­руг северной части того же моря.

В 12 дней, по песчаным, холмистым и местами топ­ким краям, караван достиг реки Гих (Аму или Сырь-

Дарья?); затем миновал реку Даих (Яик?), и по топкому Каспийскому прибрежью достиг реки Аттила (Волга), от­куда прибыл в степи Угуров. Князь этого племени, нахо­дившийся под рукой Дизавула, наполнил водой мехи путников, так как им предстоял еще путь по тем безвод­ным степям, где в наше время кочуют Ногайцы и Кал­мыки. Тот же угурский князь предупредил Земарха, что где-то за рекой Кофен (Кубань?) в лесистых местах скрывается 4 000 Персов, которые устроили засаду, что­бы захватить в плен посольство. Вследствие того, когда Римляне приблизились к болотам, с которыми сливается река Кофен, они остановились и выслали лазутчиков, чтобы проверить слух о персидской засаде. Лазутчики воротились и донесли, что никого не видали. Тем не менее посольство двинулось в страну Алан с большим опасением, потому что боялись племени Горомосхов (иначе Мосхов или Месхиев, где-то в западной части Кавказа. См. Memor. Pop. IV).

Князь Алан, Сародий, принял благосклонно Земарха и его римскую свиту, но отказался допустить к себе воору­женными турецких спутников. Три дня продолжались споры об этом предмете при посредстве Земарха; нако­нец Турки уступили и явились к князю без оружия. Сародий, так же как и угурский князь, увещевал Земарха не направлять пути через страну Миндимьян, ибо Персы приготовили засаду около Свании, но лучше воротиться домой так называемым Дариевым путем (DareinhV atrapou Дарьял?)¹. Земарх последовал совету Сародия. Чтоб обма­нуть Персов, он отправил через страну Миндимьян де­сять коней, нагруженных пурпуровыми тканями, как бы свой передовой отряд; а сам пересек Кавказский хребет и направился в Апсилию, потом повернул к устью Фазиса или Риона, откуда морем поплыл в Трапезунд, а из Трапе-

¹ Действительно, в это время владения Персов в Закавказье простирались почти на всю Лазику (Мингрелию) с примыкающи­ми к ней с севера областями. По известию Иоанна Епифанского, Персы старались подкупить Алан, чтобы последние истребили оба посольства, и римское, и турецкое, но, очевидно, без успеха. (См. в той же книге, где история Льва Диакова. стр. 168 рус. изд.)

 

мунда большой конной дорогой воротился в Константи­нополь.

Описание Земархова путешествия к турецкому кага­ну как нельзя более походит на путешествия Европей­цев в прикаспийской и среднеазиатской степи к по­зднейшим кочевым завоевателям, то есть к Татарам. Особенно сходные черты можно найти у Плано Карпини. Турецкие каганы с окружающими их обычаями и их двором являются прямыми предшественниками татарс­ких ханов. То же поклонение огню и те же обряды очищения, исполняемые шаманами над чужеземцами, которые должны предстать перед ханское лицо. Те же шатры, наполненные огромною добычей и особенно на­грабленным золотом, то же золотое ханское седалище, и само название резиденции Золотою Горою напоминает Золотую Орду. Те же отношения покоренных народов и одноплеменных ханов к главному или великому хану. Относительно турецких завоеваний мы видим, что до конца 60-х годов VI столетия эти завоевания распространились пока на страны Туркестана; а на западной стороне Каспийского моря им повинуется какое-то Угурское племя, обитавшее в степях Нижней Волги, и отчас­ти племена Хазарское и Аварское; другая часть после­днего удалилась на запад. Но Алане и народы внутрен­него Кавказа пока сохраняли свою независимость. Вме­сте с тем еще не упоминается о покорении Утургуров или азовско-черноморских Болгар.

За этим первым греко-римским посольством к Тур­кам последовал целый ряд других. Византийское прави­тельство, очевидно, дорожило своими союзниками про­тив могущественной монархии персидских Сассанидов. Наиболее замечательное после Земарха посольство было предпринято Валентином, спустя ровно десять лет. Описание его составлено тем же Менандром; уже сам факт описания свидетельствует, что это посольство было более торжественное, чем другие предшествую­щие ему, и вообще имело более значения. Официаль­ной задачей его было возвестить турецкому кагану о восшествии на престол императора Тиверия, Юстинова

преемника, и подтвердить союз, заключенный с Дизавулом против Персов. Кроме того, из хода событий выясняется, что Византия чувствовала теперь особую потребность дружеских отношений с Турками, ибо за­воевания их все более и более расширялись на запад от Каспийского моря, так что грозили захватить и сами греческие владения в Тавриде и на берегах Боспора Киммерийского.

В число своих спутников Валентин выбрал и 106 Ту­рок. Надобно заметить, что в Константинополе тогда проживало их довольно большое количество; они прибы­ли сюда в разное время, по разным поручениям, и пре­имущественно в свите возвращавшихся греческих по­слов, то есть Земарха, потом Ананкаста, Евтихия, Геродиана, Павла Киликийца и того же Валентина, который в 579 году ехал послом уже во второй раз. Валентин, бывший одним из приближенных императора Тиверия, сел с своим посольством в Константинополе на скоро­ходные «олькады» (olcades, ладьи?) и вдоль азиатского берега направился к Синопу; а отсюда повернул на се­вер к Херсонесу и таким образом пересек Черное море в самом узком его месте. Из Херсонеса он, вдоль юго-восточных берегов Тавриды, достиг страны Апатуров и других племен, живших на песчаных берегах Киммерий­ского Боспора и Тамани¹. Здесь посольство с судов пере­село на коней и продолжало свой путь посреди болотис­тых низменностей реки Кубани, поросших камышом и отчасти лесом. Тут оно миновало страну Анкагас, на­званную по имени своей царицы, которая управляла ту­земными Скифами под рукой Анагая, начальника племе­ни Утургуров. После долгого и трудного пути посол при-

 

¹На Таманском полуострове в древности упоминаются город Анатурос и храм Венеры Анатурской. В данную эпоху на этом полуострове жили уже другие народы, и главным образом, как мы видели, Болгаре-Утургуры; но византийские писатели, имевшие притязание на ученость, любили иногда употреблять географичес­кие названия из времен Птолемея и Страбона. Такие народы, как Анатуры, Аспурги, Синды, Цихи и другие, обитавшие на Тамани и ближнем Кавказском берегу, принадлежали, вероятно, к сармато-черкесским племенам, а может быть, некоторые из них были родственны сармато-славянскому племени Утургуров.

был наконец в те места, где непосредственно властвовал Турксант; так именовался каган одной турецкой орды, и именно той самой, которая расположилась в степях между Волгой и Кавказом.

Представ пред лицо Турксанта, Валентин с обычным византийским витийством приветствовал кагана и изло­жил цель своего посольства. Но прием, ему оказанный, совсем не походил на тот, с которым был встречен Зе-марх. Обстоятельства уже несколько изменились. По­сольство имело в виду все того же Дизавула; но после­дний только что умер перед прибытием послов, а сын его Турксант нравом своим не походил на отца. По всем признакам это был жестокий, высокомерный деспот. Притом Турки, по-видимому, уже несколько разочарова­лись в дружбе Византийцев, имея случаи ознакомиться с их льстивой дипломатией и с их коварной, по отноше­нию к другим народам, политикой. Очевидно, в борьбе с Персией Византийцы старались загребать жар преиму­щественно руками Турок, кроме того, повод к неудо­вольствиям подавали двусмысленные отношения Визан­тии к Аварам, которых Турки продолжали считать свои­ми беглыми рабами.

На речь Валентина Турксант отвечал упреками и уг­розами. Он показал ему свои десять пальцев, и сказал: «Вы, Римляне, с разными народами употребляете десять разных языков; но все они суть одна и та же ложь». В язвительных выражениях он распространился о том, как Римляне, обольстив какой-нибудь народ сладкими реча­ми и заставив его очертя голову броситься в опасности, потом пренебрегают им и стараются только воспользоваться плодами его трудов. «И государь ваш, — прибавил он, — заплатит мне за то, что, ведя со мною дружеские переговоры, он в то же время принял в свой союз на­ших рабов Вархонитов (Авар). А вы, Римляне, зачем по­слов своих отправляете ко мне через Кавказ и говорите, что нет другой дороги? Вы делаете это для того, чтобы трудностью пути отвратить меня от нападения на вас самих. Но я очень хорошо знаю, где текут Днепр, Истр и Герб, через которые перешли наши рабы Вархониты, чтобы вступить в вашу сторону. Я знаю также и ваши

силы. Мне же повинуется вся земля, которая начинается от первых солнечных лучей и кончается с последним (т. е. от востока до запада). Посмотрите, несчастные, на Аланский народ и даже на сами племена Утригуров. Одаренные крепостью тела и дерзостью духа, гордые своими многочисленными дружинами, они вступили в борьбу с непобедимым Турецким народом, однако обма­нулись в своих надеждах и теперь находятся в числе наших рабов».

На эти грозные слова Валентин отвечал смиренной речью. Он указал на обычаи всех народов, охраняющие особу послов; просил кагана смягчить свой гнев, не упре­кать во лжи императора и напоминал о дружбе Римлян с его отцом Дизавулом, который первый, по собственному желанию, отправил к ним посольство, предпочитая римс­кий союз персидскому. В заключение аудиенции Турксант заметил послам, что так как они прибыли в печаль­ное время, то есть вслед за смертью его отца, то и им надлежит почтить память умершего по обычаю турецко­му, то есть изрезать себе лица. Валентин поспешил ис­полнить желание варвара: он и его свита исцарапали свои физиономии остриями мечей. В один из этих дней печали Турксант, между прочим, принес в жертву покой­ному отцу четырех пленных Гуннов. Он велел умертвить их вместе с отцовскими конями, причем громким голосом поручил им отправиться к отцу вестниками от его народа. Когда все погребальные обряды были исполнены, Турк­сант допустил послов к себе для переговоров и затем отправил их во внутренние турецкие владения к своему родственнику Тарду. Последний имел пребывание на Зо­лотой Горе, следовательно, после Дизавула остался стар­шим в княжеском роде, то есть, верховным каганом.

Между тем как римское посольство пребывало у Ту­рок, Турксант находился в открытой войне с Римлянами. Войска его предприняли завоевание греческих городов на Киммерийском Боспоре. На берегах пролива уже сто­ял лагерем подручный Туркам князь утургурский, Анагай, с войском собственным и турецким; кроме того, Турксант в бытность у него Валентина послал с новыми

силами своего военачальника, Бохана, для скорейшего завоевания города Боспора или Пантикапеи. Римское по­сольство, после многих скитаний и унижений, наконец было отпущено Турксантом в отечество.

Описание Валентинова посольства замечательно для нас в следующих отношениях. Во-первых, само направле­ние его пути к Боспору Киммерийскому показывает, что морское плавание между Константинополем и Северным прибрежьем Черного моря совершалось не исключитель­но вдоль берегов, как мы привыкли думать на основании известного описания судовых русских караванов у Кон­стантина Багрянородного. Очевидно, для сообщения с Тавридой Греки пользовались самым узким местом Чер­ного моря и переплывали его именно между Синопом и Корсунем. Это указание объясняет нам известие Льва Диакона о том, что Игорь, после своего поражения у берегов Анатолии, отплыл не к устью Днепра, а именно в Боспор Киммерийский, то есть к восточным берегам Тав­риды. Далее, часть турецких орд, как видно, уже основа­лась на западной стороне Каспийского моря. Менандр не говорит, где именно находилось местопребывание Турк­санта, но, по всей вероятности, речь идет о степях соб­ственно Астраханских или нижней Волги. В этом отноше­нии орда Турксанта является прямой предшественницей орды Батыевой. Как потом Батый, Турксант отправляет европейских послов (а также, вероятно, и подчиненных князей) в Среднюю Азию на поклон верховному хану. Как волжские Татары отделились и составили особое ханство, так и волжские Турки составили вскоре особое, самостоятельное государство под именем Хазарского, сре­доточием которого сделался впоследствии город Итиль, предшественник Сарая. Турецкие завоевания VI века, впрочем, не имели, по-видимому, такого опустошительно­го характера, как монголо-татарские XII и XIII столетий; следовательно, при всей своей свирепости, Турки не были такими беспощадными дикарями как Монголы. Да и вся история показывает, что при столкновении с образован­ными странами первые обнаружили более восприимчи­вости к началам гражданственности, нежели вторые.

Затем, для нас очень важны в речи Турксанта не­сколько слов, относящихся к Аланам и Утургурам или азовским Болгарам. Во время Земархова посольства, о зависимости этих народов от Турок еще не было речи. Напротив, мы видели, что Аланский князь допустил к себе турецких послов не иначе как без оружия. Но в следующий затем десятилетний период турецкие завое­вания распространились до северо-восточных берегов Черного моря. Алане и Утургуры были приведены в зави­симость, несмотря на их храбрую оборону, на что прямо указывают слова Турксанта. Он называет их своими ра­бами; но, разумеется, подчинение выражалось по обыча­ям того времени данью и обязанностью выставлять вспо­могательные дружины. И действительно, мы видим, что князь утургурский Анагай вместе с Турками покоряет те боспорские города, которые принадлежали Византийской империи. Но этот князь на столько еще силен, что в свою очередь имеет и своих вассальных или подручных владе­телей; например, под его рукой находится княгиня пле­мени Анкагас.

Итак, покорив Гуннов-Утургуров, Турки приступили к завоеванию боспорских городов; но тут речь идет, конечно, о Пантикапее и других греческих колониях на западном берегу Боспорского пролива; ибо восточный берег, то есть Тамань, был уже во власти Болгар Утургуров и, следовательно вместе с их покорением перешел под турецкое владычество. Из описания посольства вид­но, что наиболее упорной защитой отличался город Боспор или Пантикапея, благодаря, конечно, своим крепким стенам, построенным при Юстиниане I. Об окончании осады Менандр не упоминает; но несомненно, что Турки и Болгаре овладели этим все еще значительным торго­вым городом. По всем признакам, они нанесли ему окончательное разорение, и Боспор после того уже не поднимался до степени важного и богатого города. О его древнем величии и богатстве доселе свидетельствует множество драгоценных предметов, находимых в бес­численных Керченских курганах, а также в развалинах его акрополя на так называемой Митридатовой горе. За

берегами Боспора последовало покорение всей северной и восточной части Таврического полуострова; вместе с тем подчинились Туркам и обитавшие здесь племена тех же Гуннов Утургуров, то есть, Болгар. Но всей Тавриды им не удалось завоевать. Спустя года полтора или два, именно под 582 годом, Менандр сообщает известие об осаде города Херсонеса; он опять не говорит об исходе осады; очевидно, однако, что она кончилась неудачно. Херсонес и его окрестная область, укрепленная многими замками и длинными валами, отстояли себя от ига вар­варов. Не покоренной осталась пока и Готия или южное горное прибрежье Тавриды, может быть, до Сугдеи (Су­дака) включительно.

IV