Межкультурная трансформация языковой личности

"It's the moment when you stop worrying about grammar and accent, and allow the other language to possess you, to pass through you, to transform you... To speak another language is to lead a parellel life, the better you speak any language, the more fully you live in another culture."

Barbara Wilson

 

Интериоризация внешних социально-культурных процессов, определяющих цели, задачи и содержание МК, обусловливает те изменения, которые происходят в личности как результат адаптации к новой культурно-языковой среде. С точки зрения С. Даля, личность, понимаемая как открытая гомеостатическая система, через посредство коммуникации активно взаимодействует со своим окружением. Внутри собственной культуры личность находится в состоянии равновесия: образ мира соответствует системе используемых культурно-языковых значений. При изменении окружения и столкновении с чужой культурой равновесие нарушается, вызывая состояние стресса. Возникает необходимость адаптации к системе новых значений, что представляет собой процесс активной трансформации. Таким образом, личность восстанавливает внутреннее равновесие через поиск соответствия образа мира изменившемуся окружению и определения собственной роли в видоизмененном коммуникативном контексте (Dahl).

Представим себе человека, попавшего в иную культуру. Он чувствует себя потерянным. Он стучится в двери привычным для него (в родной культуре) способом, а они не открываются. Он в отчаянии. Это происходит не только с людьми, слабо владеющими иностранным языком, но и с теми, кто, имея хорошую лингвистическую подготовку, не знаком с социально-культурными нормами функционирования в чужой стране. Последнее обстоятельство является еще одним доказательством того, что культурно-языковая компетенция не исчерпывается знанием языка. Напротив, вопреки ожиданиям, люди, прилично говорящие на иностранном языке, часто испытывают в чужой стране сильный внутренний разлад. Какой тон усвоить? Какой жанр общения выбрать? Как выразить свою неповторимость через посредство чужого языка? Какими чертами можно поступиться и в то же время сохранить свое я? Согласно теории Л. Фестинджера (Leon Festinger), возникает так называемый когнитивный диссонанс - неприятное состояние, при котором личность начинает осознавать несоответствие между собственным поведением и поведением окружающих. Этот диссонанс заставляет индивидуума модифицировать свое поведение, чтобы восстановить соответствие своему окружению (Bootzin et al. 1991: 630). Требуется время для того, чтобы личность смогла адаптироваться к инородной среде и "нащупать" формы и средства самовыражения через посредство нового культурно-языкового кода.

Противоречие между самовосприятием и восприятием со стороны окружающих - одна из самых значительных причин культурного шока -состояния физического и эмоционального дискомфорта, возникающего в процессе приспособления личности к новому культурному окружению. Термин "культурный шок", был создан К. Дюбуа (Cora DuBois) в 1951 г. и впервые применен к кросс-культурным проблемам антропологом К. Обергом (Kalvero Oberg) в 1960 г. Поскольку слово "шок" обозначает внезапное и сильное эмоциональное воздействие, а культурный шок имеет кумулятивный характер (причины накапливаются постепенно, из цепи мелких событий, которые трудно идентифицировать), термин этот считается не слишком удачным. Однако другие названия, предлагаемые учеными, такие как "homesickness", " adjustment difficulties", "uprooting" либо недостаточно терминологичны, либо чересчур эвфемистичны и не отражают сути явления.

Диапазон симптомов культурного шока очень широк - от слабых эмоциональных расстройств до серьезных стрессов, психозов, алкоголизма и даже самоубийств. Он может продолжаться от нескольких месяцев до нескольких лет, в зависимости от индивидуальных особенностей личности. Можно утверждать, что практически каждый, кто попадает в другую культуру, испытывает ту или иную форму культурного шока. Люди, которые пытаются доказать обратное, скорее всего, находились в чужой стране кратковременно и смотрели на нее из окна автобуса или гостиницы. Чтобы можно было вести речь о культурном шоке, должны быть соблюдены как минимум два условия: 1) человек должен прожить в иной культуре длительное время (более месяца); 2) он должен погрузиться в инокультурную среду и жить в ней не как гость, а как равноправный член.

Генезис культурного шока имеет непосредственное отношение к проблемам общения. Мы принимаем человеческую способность к коммуникации как нечто само собой разумеющееся и не осознаем, какую важную роль она играет в нашей жизни до тех пор, пока не оказываемся в ситуации, чреватой коммуникативными сбоями. Неэффективное общение приводит к тому, что индивид испытывает боль. Однако он не осознает, что источником душевной боли является его неспособность к адекватной коммуникации. Речь идет не только и даже не столько о знании языка, сколько об умении расшифровать культурную информацию, закодированную в невербальных коммуникативных сигналах, о психологической совместимости с носителями культуры, способности понять и принять их ценности.

Сложность аккомодации на ценностном уровне заключается в том, что почти никогда ценностные различия не манифестируются в эксплицитном виде - они обычно закодированы в языке и поведении коммуникантов. Неверное их раскодирование приводит к фрастрации и коммуникативным ошибкам. Поведение инокультурной группы может вызывать у личности чувство неприязни, стремление объяснить непонятные поступки путем атрибуции ее членам мотивов, основанных на ранее усвоенных стереотипах. Для МК это означает, что субъект будет неизбежно судить о других, используя себя как меру правильности коммуникации, языкового использования, ценностных ориентаций и т. д. – одним словом, всего того, что важно для взаимопонимания. Отклонения будут рассматриваться как нечто странное и неприемлемое.

Испытывая культурный шок, люди, как правило, не в состоянии верно объяснить причины своего физического и душевного состояния. Дома они ощущали себя умными и интересными собеседниками. В новой культуре оказывается, что не они контролируют ситуацию, а ситуация властвует над ними, отчего возникает чувство безнадежности и бессилия. Некоторые ученые используют по отношению к культурному шоку термин "временная дезинтеграция личности" (Education for the Intercultural Experience 1993: 143; Dahl).

Чаще всего наблюдаются следующие виды реакции на культурный шок:

1) попытка избежать взаимодействия с представителями чужой культуры;

2) контакт с чужой культурой, сопровождаемый ее неприятием и постоянной критикой;

3) быстрая ассимиляция в местную культуру путем ее поверхностной имитации и попытки избавиться от собственной культурной идентичности.

Все эти реакции являются неэффективными и скорее усугубляют, нежели разрешают проблему.

Чужое культурно-языковое пространство оказывается сферой действия двух противоположных процессов: конвергенции, обеспечивающей вхождение личности в новый социум, и дивергенции, с помощью которой индивидуум пытается подчеркнуть свою личную и социальную идентичность. Конвергентная тенденция, как правило, оказывается сильнее (Crystal 1987: 51) и заставляет личность искать эффективные формы коммуникации с носителями иной культуры. При этом происходит модификация ряда параметров, необходимых для успешной коммуникативной деятельности ЯЛ, а именно:

· когнитивных стратегий;

· языковой картины мира;

· идеосферы и тезауруса;

· вербальных и невербальных средств кодирования передаваемой информации;

· характера самоидентификации;

· поведенческой парадигмы;

· ценностных ориентаций;

· коммуникативных стратегий.

Трансформация ЯЛ предполагает прохождение через стадию маргинальности, которая представляет собой периферийное положение личности в обществе. О маргинальности обычно говорят в связи с изгоями и иммигрантами. "Переходную личность” воспринимают как изолированного, одинокого и беззащитного человека, вырванного с корнями из привычной среды и тщетно ищущего почву, чтобы укорениться в иной, далеко не эквивалентной среде (Ерасов 1997: 250). Процесс вхождения маргинальной личности в новое общество чрезвычайно труден. Человек оказывается на границе двух культур. С одной стороны, еще сильны старые корни, знакома и понятна старая картина мира, поступками руководят привычные ценности. С другой стороны, старые представления оказываются не столь уж бесспорными, притягательны образы и понятия новой жизни. Как писал Дж. Неру: "Я превратился в странную смесь Востока и Запада, везде не на своем месте, нигде не дома. Возможно, мои мысли и подход к жизни стали скорее западными, нежели восточными, но Индия льнет ко мне, как ко всем своим детям. <…> Я не могу избавиться ни от своего былого наследства, ни от недавних приобретений. И то и другое – часть меня <…> и они дают мне ощущение духовного одиночества. Я чужак и иноземец на Западе. <…> Но и в своей стране я порой чувствую себя, как изгнанник" (Nehru 1941: 353).

Межкультурная трансформация - это довольно болезненный переход количественных изменений в качественные. Длительное нахождение в иной культурной среде не обеспечивает этого перехода автоматически: иммигранты могут годами жить в своих общинах и не вступать в достаточное культурное взаимодействие с носителями языка и культуры для того, чтобы сформироваться в межкультурную личность. Существует множество анекдотов (а фактически – случаев из жизни), ярко иллюстрирующих этот тезис, например, ситуация, когда американец заходит в русский магазин на Брайтон-Бич в США и обращается к хозяйке по-английски, а она кричит мужу: "Сеня, иди сюда, тут иностранец пришел!"

Неосознание своей чужеродности и культурных различий ведет к изоляции и застою. Время в иммигрантских общинах словно останавливается. Так, Е. А Земская приводит примеры использования русскими эмигрантами старых слов вместо новых (жалованье, а не зарплата; аэроплан, а не самолет; перо, а не ручка; старческий дом, а не дом престарелых; сестра милосердия, а не медсестра). Она также отмечает применение для обозначения новых реалий старых названий с аналогичными функциями (оранжад) и отказ от использования слов, возникших в советское время. Воздействие новой среды обитания проявляется в интерференции: вкраплении иноязычных слов в русскую речь (амбулянс, рефрижератор), возникновении словообразовательных, лексических и фразеологических кaлек (брать ванну, стекло антипулемет). а также интонационном, фонетическом и грамматическом влиянии чужого языка (Земская 1998: 42 – 47). Однако усвоение вокабуляра и другие поверхностные изменения не гарантируют дальнейшего развития языковой личности, которая противится признанию культурных различий и осознанному подходу к их преодолению. В этом смысле показателен диалог, приведенный в сборнике "Профессионалы за сотрудничество" и иллюстрирующий русскую речь в Бруклине:

- Сонечка, ну как твои устроились?

- Да, что тебе сказать? Сидят пока на велфаре. Вся мебель с гарбиджа, квартиру шерят с молодой парой из Киева. А ты как?

- Да, вот хотела зубы вставить у одного дантиста, а он медикейт не принимает, надо другого искать.

- А где ты вчера была? Я тебе звонила.

- С внуком в той заразе были, потом в морфан зашли. Кофточку вот на сейле купила, аж 70% дискаунт.

Красивая. Ну ладно, я в лондромат побежала. Привет твоим (Профессионалы за сотрудничество 1997: 327).

С одной стороны, участникам этого диалога явно не хватает средств русского языка для адекватного общения; с другой стороны, они по-прежнему живут старыми категориями и пользуются системой старых ценностей. Трудно предположить, что степень их "врастания" в американскую жизнь достаточна для того, чтобы не считаться в ней "чужими". То же и с языком: с одной стороны, старый язык оказывается не способным выразить все реалии и понятия новой жизни, с другой, он еще не вполне родной и не может служить полноценным средством самовыражения. Сознание чужеродности усугубляется контекстом общения (равно как и языковым контекстом), который оказывается в большей степени приспособленным и благоприятным для "тамошнего" языка и культуры, нежели для родного языка коммуниканта-иностранца. "Чтобы язык мог служить средством общения, - пишет А. А. Леонтьев, - за ним должно стоять единое или сходное понимание реальности. И наоборот: единство понимания реальности и единство и согласованность действий в ней имеют своей предпосылкой возможность адекватного общения" (Леонтьев 1997: 272).

Для многих индивидуумов этап маргинальности остается конечным – им так и не удается достичь полной аккультурации. Состояние переходности, которое приобретает стойкий характер, "делает личность конгломератом разноплановых социальных ролей и культурных ориентаций. Такая амбивалентность нередко ведет к деперсонализации, порождает внутреннюю напряженность, психические расстройства и срывы" (Ерасов 1997: 249).

Впрочем, хотя маргинальными группами традиционно считаются меньшинства и эмигранты, Э. Берри и М. Эпштейн полагают, что "чужие" не представляют собой отдельную группу людей – категория "чуждости" встроена в систему культуры и присуща большинству индивидуумов. Почти все люди на том или ином этапе своего развития проходят стадию отчуждения - временное состояние тоски и одиночества, которое выражается в культурном дистанцировании от общества (Berry and Epstein 1999: 103).

Для того, чтобы активно осуществлялся процесс трансформации, необходима высокая степень интенсивности межкультурных контактов, которая должна быть выражена как на количественном (частота и длительность контактов), так и на качественном уровне (глубина и насыщенность общения). Степень ассимиляции личности зависит от исходных установок (желания или нежелания стать органичной частью новой культуры), степени включенности в социальную жизнь общества, а также государственной политики по отношению к иммигрантам (включая языковую политику).

По С. Далю, межкультурный стресс рассматривается как внутреннее сопротивление человеческого организма собственной культурной эволюции. Этот стресс, с одной стороны, является причиной страданий, отчаяния и беспокойства, а с другой – стимулом к учению, расширению кругозора и мировоззрения, гибкости и приспособляемости к новым культурно-языковым условиям, росту культурной и коммуникативной компетентности. Осуществляется отход от строго очерченных норм и паттернов родной культуры, возникает большая терпимость к вариативности поступков, ценностей и норм (Dahl). Сознательное отношение к культурным различиям становится силой, которая ведет личность от состояния непонимания или даже враждебности по отношению к новой культуре к ее приятию и почти полному пониманию.

В результате межкультурной трансформации языковая личность претерпевает глубокие изменения. М. Беннетт предлагает развивающую модель, предусматривающую продвижение от этноцентрических стадий (изоляции и отрицания чужой культуры) - к этнорелятивным стадиям: 1) приятию чужой культуры через формирование уважительного отношения к моделям поведения и ценностным ориентирам; 2) адаптации (эмпатии и плюрализму) и 3) интеграции. Беннет уакзывает на взаимосвязь и взаимообусловленность когнитивного, поведенческого и аффективного аспектов, однако предупреждает, что следует с известной долей условности рассматривать их как следующие друг за другом стадии одного и того же процесса. Первой стадией является когнитивное развитие – выработка релевантных категорий, отражающих культурные различия. Реакция на когнитивное развитие – аффективная, т. к. познающий субъект чувствует угрозу своему устоявшемуся образу мира. Поведенческая стадия предполагает совместную деятельность коммуникантов, направленную к единой цели через консолидацию различий в универсальные категории и формирование межкультурных коммуникативных умений. Беннет полагает, что все три аспекта в конечном итоге интегрируются в так называемую "конструктивную маргинальность" (Bennet 1993).

О боязни потери собственной культурной идентичности (cultural loss) - написано достаточно много в связи с американским многокультурием и проблемой иммиграции (см., например, Lambert, 1972: 180; Armitage, Hoffman, 1989: 204). Трансформация может, с одной стороны, выражаться в постепенной утрате самобытных национально-культурных черт ЯЛ и слепом подражании чужой культуре, с другой стороны - в поэтапном формировании межкультурной личности с различным уровнем культурно-языковой и коммуникативной компетенции: от монокультурной стадии через маргинальность к бикультурной или поликультурной стадии. Выделение стадий носит относительный характер, поскольку в современном мире практически невозможно замкнуться в рамках одной культуры, но и полная ассимиляция в неродной культуре вряд ли достижима.

Очевидно, формирование полного билингвизма и бикультурия возможно лишь при врожденном билингвизме или вхождении в другую культуру на очень раннем жизненном этапе. Настоящие билингвы "легко переходят от одного языка к другому - отмечает Б. Уильсон, - английские гласные и манера поведения органично уживаются с конструкциями и интонациями урду. Они могут небрежно говорить о своем пакистанском “я” или своей “английской персоне”. Но тем из нас, кто поздно пришел в другой язык, всегда удивительно наблюдать, как это происходит - как наступает момент, когда новая личность начинает преобладать над твоим привычным “я”, момент, когда становишься “итальянкой” или “японкой”" (Wilson 1993:159 – 160].

Как бы талантлив ни был человек, он никогда не становится стопроцентным билингвом, если попадает в страну после того, как его первый язык уже устоялся и остается ведущим. "<...> есть такая тайна природы, закон ее, по которому только тем языком можно владеть в совершенстве, с каким родился, т. е. каким говорит тот народ, к которому принадлежите вы" – писал Ф. М. Достоевский (Русские писатели о языке 1955: 542).

Межкультурная трансформация не требует обязательного полного билингвизма и бикультурия. Значительно более важную роль играет когнитивная гибкость, осознание межкультурных различий и знакомство со способами их преодоления Готовность личности к МК зависит от стабильности нервной системы, образовательного уровня, личностных качеств и языковых способностей. У некоторых процесс межкультурной трансформации занимает месяцы, у других годы, у третьих он не завершается никогда. Склонность русских к самобичеванию, сверхкритическое отношение к себе ускоряет этот процесс. У американцев, напротив, трансформация идет медленно из-за этноцентризма и уверенности в своей правоте.

Можно, очевидно, говорить о разной предрасположенности представителей разных культур к межкультурной трансформации. В этом смысле представляет интерес следующее замечание И. А. Ильина о различии между русской и западной культурой: "У нас вся культура – иная, своя; <...> у нас иной, особый духовный уклад. <...> И при том наша душа открыта для западной культуры, мы ее видим, изучаем, знаем и, если есть чему, то учимся у нее; мы овладеваем их языками <...> У нас есть дар вчуствования и перевоплощения. У европейцев этого дара нет. Они принимают только то, что на них похоже <...> Для них русское инородно, беспокойно, чуждо, странно, непривлекательно. <...> Они горделиво смотрят на нас сверху вниз и считают нашу культуру или ничтожною, или каким-то большим и загадочным “недоразумением”" (Ильин 2000: 389).

Своего рода "полигоном" межъязыковых контактов становятся международные организации, для коммуникации внутри которых свойственно постоянное переключение кодов и "слабая степень "языкового скрещения" типа креолизации" (гибридизации), когда грамматика языка остается исконной, а лексический фонд обновляется за счет массовых заимствований и кaлек" (Степанов 1997: 716), например: панельная дискуссия или даже дискуссия на панели (выражение, которое могло бы быть неправильно понято вне микроколлектива), меня фрустрирует, хэндауты и т. д. Аналогично, прожив достаточно долго в России, американцы вклинивают в английскую речь русские слова:

With good freinds, a healthy sense of humor, and a friendly babushka, you can handle anything life throws at you.

 

There will always be at least one person at the naked banya, whose body is far worse than your own.

 

I bought a venick for the banya at the market...

I come into the apartment and put on tapochki.

...never-ending homemade blinchiki s tvorogom.

If you have to choose between eating holodets and being run down bt a trolley, seriously consider the trolley variant.

I used my medical spravka for toilet paper on a train...

(Red Tape. A Volunteer Newsletter. Peace Corps Western Russia. Summer, 2001).

 

Ю. С. Степанов высказывает мнение о том, что межъязыковые контакты русского языка с английским активизируют такие черты языкового строя, как, например, тенденция к "номинативности", или "номинализации". Она проявляется в том, что "количество наиболее употребительных глаголов значительно уменьшается, и многие глаголы приближаются к положению связочных, в то время как количество словосочетаний, эквивалентных имени существительному, значительно возрастает: высказывание строится из разнообразных имен и именных сочетаний, однообразно связываемых небольшим количеством глаголов; семантический центр тяжести высказывания переносится на имя существительное или именное словосочетание" (Степанов 1997: 716).

Проведенные учеными экспериментальные исследования показали, что индивиды, успешно изучающие иностранный язык, постепенно усваивают и различные аспекты поведения, характерные для соответствующей культурно-языковой группы (см., например, Lambert 1972: 180). "Когда я говорю по-испански, - пишет Б. Уильсон, - "я чувствую, как по-другому напрягаются мышцы у меня на лице и новые, хотя и знакомые жесты, овладевают моими руками. Я замечаю, что пожимаю плечами, откидываю назад голову, что у меня опускаются уголки губ и приподнимаются брови. Я все время прикасаюсь к людям и не возражаю, что они стоят так близко ко мне и выпускают мне в лицо сигаретный дым. Я говорю много и быстро <...>" (Wilson 1993: 159 – 160).

Трансформация наступает в том случае, когда человек более не чувствует себя инородным телом в новой культуре, у него нет ощущения, что он чужой, и он без напряжения может выразить собственную идентичность через посредство нового языка. У. Ламберт различает "инструментальный" подход к изучению нового языка, основанный на утилитарном подходе, и "интегративный" подход, при котором личность стремится изучить язык с тем, чтобы лучше познать новую культуру и стать полноправным членом культурно-языкового сообщества (Lambert 1972: 180).

Высшие стадии межкультурного развития личности в работах американских исследователей обозначены разными терминами: "межкультурная личность" (intercultural person -Dahl), "мультикультурная личность" (multicultural man - Adler), "медиатор" (mediating person - Bochner) и т. д. В исследованиях также используются понятия "зрелости" (maturity - Heath), "этнорелятивизма" (ethnorelativism, в противовес этноцентризму - Bennet), транснационализма (transnationalism – Martin), глобальной формы идентичности (global identity) и транснационального самосознания (transnational feeling – Dahl).

Трансформированная языковая личность может успешно участвовать в процессе наведения мостов между представителями разных культур. С. Бокнер определяет культурного посредника как личность, которая функционирует в транснациональной роли, обращается к транскультурной группе и получает транскультурную социальную поддержку. Бокнер выделяет два типа межкультурного посредничества: перевод и синтез. Перевод предполагает точную передачу культурных паттернов от одной группы к другой, в то время как синтез требует установления связей между этими паттернами (Bochner 1972). Речь идет не только о межъязыковом, но и межкультурном переводе.

Понятие трансформации непосредственно связано с идеей о трансцедентальности личности. Так, М. К. Мамардашвили определяет трансцендирование как "способность человека трансформироваться, то есть выходить за рамки и границы любой культуры, любой идеологии, любого общества и находить основания для своего бытия, которые не зависят от того, что случится во времени с обществом, культурой, с идеологией и социальным движением. Это и есть так называемые личностные основания" (Мамардашвили 2000: 463).

Такая идентичность не является частью конкретной культуры, но в то же время и не оторвана от нее, она живет на границе/перекрестке культур (Adler 1974: 25 – 26). При межкультурном контакте личности действуют как бы в пространстве "третьей культуры", обретающей формы промежуточных паттернов, действующих на пересечении культур (Useem et al. 1963: 169; Adler 1974: 27). Межкультурной личности должны быть свойственны эмпатия, сниженная степень этноцентризма и умение устанавливать значимые взаимоотношения с "чужими".

Таким образом, для адекватной коммуникации необходимо не только владение лингвистическими навыками, но и умение думать и чувствовать как носители языка, - то, что И. И. Халеева называет формированием "вторичной языковой личности" (Халеева 1989). Успех в изучении языка в определенной мере определяется овладением всем культурным багажом, который сопутствует его употреблению. Кроме того, у полиглота вырабатывается более терпимое отношение не только к языкам, но и к их носителям (Seelye 1993: 43). Для успеха МК необходимо также, чтобы межкультурные личности формировались не односторонне, а в обеих контактирующих культурах, то есть чтобы осуществлялось движение культур навстречу друг другу.

 

Языковая личность в виртуальном мире

 

Поверхностное знакомство с компьютером постепенно перерастает в привязанность, а затем в наваждение. Электронные средства занимают все более ощутимое место в структуре коммуникации. Человек воспринимает окружающий мир опосредованно, с помощью инструментов познания, которые играют активную трансформирующую роль в концептуализации действительности.

Результатом развития электронных средств становятся глубокие изменения в структуре языковой личности. Во все времена память выступает как движущая сила в формировании собственного "я", идентичности языковой личности. Все аспекты события — акустические, нарративные, поведенческие, ситуативные, коллективные — одновременно становятся объектом человеческого опыта, массированно воздействуя в виде знаков/кодов на человеческое сознание, которое повторно переживает и осмысляет прошлое (Gronbeck 2000: 40). Вследствие изменения характера дискурса, использования иных кодов меняется и это воздействие. Жизнь в киберпространстве — это в высшей степени индивидуализированный опыт: невозможно "бродить по просторам" Интернета вдвоем или группой. Обеспечивая доступ к огромным информационным ресурсам, облегчая общение и позволяя использовать мультимедийные средства (гипертекст), Интернет в то же время имеет разъединяющий эффект и приводит к дальнейшему усугублению индивидуализма. Ученые твердят о том, что Интернет задевает струны примитивного детского нарциссизма (аллюзия к книге Маклуэна The Curse of Narcissus): My yahoo, My file, My windows. Меняется отношение ко времени, модели коммуникации, приоритеты. Виртуальное общение приходит на смену реальному. По мнению психологов, работа в Интернете — это антисоциальная деятельность. Появилась возможность учиться, делать покупки, пользоваться банком, посещать психотерапевта, не выходя из дома. Утрачена возможность обмена опытом и впечатлениями, человеческая близость, чувство плеча. Вспоминается комикс в американской газете: друзья зовут мальчика, сидящего за компьютером, играть; он отвечает им: "Уходите, не мешайте мне общаться!".

При пользовании электронной почтой и эхо-конференциями ряд параметров, составляющих неотъемлемую часть ЯЛ в реальном общении (пол, раса, акцент, внешность), нивелируются. Употребление псевдонимов в качестве "имен пользователя" оказывает несомненное влияние на идентификацию и самоидентификацию языковой личности в процессе виртуального общения. Результатом становится развитие псевдоидентичности: в коммуникацию вступает не реальная личность, а та, которой участник общения хочет себя представить. Так, например, женщины, работающие в компьютерном бизнесе, признаются, что облегчают себе жизнь, используя при работе не свое настоящее имя, а "имя пользователя", не отражающее их пол и тем самым увеличивающее степень профессионального доверия к ним коллег-мужчин.

Легкость, с которой можно обмениваться сообщениями по электронной почте, частота контактов, а также желание справиться с огромным объемом информации, к которой дает доступ Интернет, обусловливают изменения в характере употребления языковых средств. В электронной переписке используется эпистолярный жанр, видоизмененный почти до неузнаваемости. Общение стало торопливым и предельно упрощенным. Об этом свидетельствует близкий к телеграфному синтаксис, отказ от заглавных букв, знаков препинания, использование большого количества остроумных сокращений. В коммуникативных стратегиях проявляется бульшая напористость и прагматизм.

Об упрощении характера общения также свидетельствует широкое использование разговорно-обиходной лексики. Происходит стирание грани между личностно ориентированным и статусно ориентированным общением. Дж. О’Доннелл утверждает, что преобладание неформальных языковых средств указывает на ослабление институционального контроля в обществе, движение к уменьшению иерархичности социальной структуры и более демократичному рынку идей (Harmon 1999: 4). Однако О. Б. Сиротинина высказывает опасение, что формирующиеся в новом поколении языковые личности вряд ли "переболеют фамильярно-разговорным и жаргонизирующим типами языковой культуры, а потом перейдут на элитарный. В лучшем случае вырастут языковые личности со среднелитературным", а скорее всего — литературно-разговорным типом (Сиротинина 1998: 7].

Появляются новые формы выражения эмоций: использование заглавных букв для обозначения крика, "смайлики", вербальное описание эмоциональных состояний в скобках (grin; shrug). “Нетрудно заметить, что в "смайликах" все элементарные знаки теряют свое содержание и используются только как носители определенной формы, а полученные сложные знаки, как правило, носят иконический характер и выражают эмотивные смыслы через изображение соответствующей мимики” (Шейгал 1996: 211).

Являются ли все эти новшества проявлением языкового развития или, напротив, упрощением и обеднением языка? С одной стороны, существует мнение, что Интернет заставляет язык развиваться более высокими темпами, отражая тенденции стремительного общественного развития. С другой стороны, приходится констатировать наличие негативных тенденций. Возникает одномерный подход к дискурсу, неумение различать жанровую и стилистическую уместность языковых средств. Из-за заниженных требований к этикету страдает уровень вежливости и уважения к собеседнику (имя-обращение, написанное с маленькой буквы, разговорный стиль в письме студента к преподавателю или подчиненного к начальнику, отсутствие знаков препинания, превращающее письмо в свободный поток сознания). Страдает текстовая оформленность, речевые действия становятся более свернутыми, исчезает вариативность. Возможность автоматического пользования функциями проверки орфографии и грамматики, заранее предлагаемыми форматами (письмо и другие жанры) приводит к ухудшению языковых знаний. Более того, письма часто отправляются непроверенными.

В эпоху Интернета языковая личность приобретает новые измерения, манифестирующиеся в видоизмененных формах. Компьютерные технологии позволяют компенсировать недостаток вербальной информации с помощью мультимедийных средств. Происходит развитие новой идентичности – "визуальной" в противовес "вербальной". "Идеологи" Интернета постоянно говорят об интерактивности — возможности активного взаимодействия пользователя с источником информации. Они утверждают, что, в отличие от кино и телевидения, "зритель" в Интернете — активный участник, который может выбирать, что смотреть и что не смотреть. Медиа-экологи высказывают иную точку зрения — они полагают, что обычная книга в высшей степени интерактивна, в то время как гипертекст в Интернете линеен, возможность выбора заранее ограничена и предопределена. Если при изобретении письма и печатного станка произошел переход от "устного" (oral) к "грамотному" (literate) сознанию, сейчас наблюдается обратный процесс, сказывающийся на языковой личности. Существенное снижение способности вербального выражения и восприятия сказывается в учебном процессе, а также в общении поколений. Можно предположить, что у компьютерного поколения происходит возврат к детскому дискурсу (в частности, описанному К. Ф. Седовым 1998), построенному главным образом на основе иконической изобразительности.

Изменение языковой личности происходит в совокупности с формированием виртуальной картины мира, в том числе и языковой, отражающей жизнь в пространстве Интернет с ее специфическими особенностями. Меняется характер группового общения в "глобальной деревне". Дружелюбно ли киберпространство? Хорошо ли там человеку? Здоруво ли оно с точки зрения экологии или патологично? Является ли оно своего рода сообществом или же местом, где кто угодно может заглянуть в твою личную жизнь? Если это сообщество языковых личностей, то его границы и свойства трудно идентифицируемы. Очевидно, можно утверждать, что пользователи чувствуют себя гражданами пространства Интернет (netizens), где действуют свои законы и правила. Происходит изменение ценностей — компьютерное образование ценится больше языкового, поэтому считается особым шиком изъясняться упрощенным языком, противоречащим нормам обычного общения. Использование специфической компьютерной лексики становится "средством самовыражения участников коммуникации и служит укреплению корпоративного единства" (Долуденко, 1999: 57). Внутри пространства образуются более мелкие сообщества, в которых проявляется языковая личность в разных ипостасях. Как и в реальной жизни, пользователь исполняет ряд ролей, но эти роли находят иное выражение. Один и тот же текст воспринимается по-разному в зависимости от дискуссионной группы.

Специфически проявляется нарушение допустимых норм поведения (netiquette), в том числе и языкового. Возникают виртуальные конфликты. Любопытный пример - письмо, отправленное одним из пользователей в Общество любителей кошек (Cat Lovers): "My girl-friend's cat has just died, and I don't want to waste the meat. Does someone know the recipe for a roast cat?". [5] Вербальное "хулиганство" такого рода, содержащее в себе противоречие между формой и содержанием, подобно компьютерному вирусу, способно "взорвать" сообщество изнутри. Члены сообщества вынуждены искать новые формы борьбы с нарушителями. Интересно, что наряду с вербальной реакцией или исключением из конференции, действенным средством оказывается бойкот — решение не вступать с нарушителем в коммуникацию, что тоже является своего рода коммуникацией.

Интернет дает пользователю возможность пересекать границы государств и культур. Происходит интенсификация межкультурных контактов. Если раньше для того, чтобы вступить в МК, надо было путешествовать, то теперь это можно сделать, пощелкивая мышкой у себя дома. Имеет место эрозия границ между массовой и межличностной коммуникацией, интеллектуальный плюрализм, сочетающийся с личным контролем над коммуникацией.

Английский язык, являющийся приоритетным в пространстве Интернет, позволяет представителям разных культур контактировать друг с другом. Что есть языковая личность в межкультурном общении? Очевидно, статус личности различается в зависимости от того, является ли для нее язык коммуникации родным или иностранным. Требуется определенный уровень владения языком, необходимый для адекватного