Вся моя жизнь лежит позади меня. Я вижу ее всю целиком, ее очертания и

Вялые движения, которые привели меня сюда. Что тут скажешь -- партия

Проиграна, вот и все. Три года назад я торжественно явился в Бувиль.

Проиграл первый тур. Захотел сыграть второй -- проиграл второй и проиграл

Партию. И при этом узнал, что проигрыш неизбежен всегда. Только подонки

думают, что выиграли. Отныне, по примеру Анни, я буду жить как живой

Мертвец. Есть, спать. Спать, есть. Существовать вяло, покорно, как деревья,

Как лужа, как красное сиденье трамвая.

Тошнота дала мне короткую передышку. Но я знаю, что она вернется: она

-- мое обычное состояние. Просто сегодня я слишком устал физически, чтобы ее

Вынести. У больных ведь тоже бывают промежутки спасительной слабости, когда

Они на несколько часов забывают о своей болезни. Сейчас мне скучно -- вот и

Все. По временам я зеваю так сильно, что по щекам у меня катятся слезы. Это

Скука из глубочайших глубин, это глубинная суть существования, сама материя,

Из которой я сделан. Я не опускаюсь -- наоборот: сегодня утром я принял

Ванну, побрился. Но когда я припоминаю все эти мелкие усилия по уходу за

Собой, я не пойму, как я мог их прилагать -- так они никчемны. Это, наверно,

Привычка совершила их за меня. Привычки-то не умерли, они продолжают

Суетиться, потихоньку, незаметно они делают свое дело -- моют меня,

Вытирают, одевают, словно няньки. Не они ли привели меня на этот холм? Я не

Помню, как я сюда попал. Без сомнения, поднялся по лестнице Дотри. Неужели я

В самом деле по одной одолел все ее сто десять ступенек. А еще труднее

Представить себе, что скоро я спущусь по ней вниз. И однако, я знаю: в

Какой-то миг я окажусь у подножия Зеленого Холма и смогу, задрав голову

Кверху, увидеть, как вдали зажигаются окна домов, которые сейчас в двух

Шагах от меня. Вдали. Над моей головой. А это мгновение, из которого я не

Могу вырваться, которое держит меня в плену, замыкая со всех сторон, это

Мгновение, из которого я состою, останется лишь смутным сновидением.

Я гляжу вниз на серое посверкивание Бувиля. Можно подумать, что это

Искрятся на солнце чешуйки раковин, обломки костей, гравий. Затерянные среди

Этих осколков крошечные кусочки стекла или слюды мерцают вдруг короткими

Вспышками. Желобки, рвы и узкие бороздки, бегущие между раковинами, через

Час превратятся в улицы, и я пойду по этим улицам вдоль стен домов. И сам

Стану одной из тех крошечных черных фигурок, которые я могу разглядеть на

Улице Булибе.

Каким далеким от них я чувствую себя с вершины этого холма. Словно я

Принадлежу к другой породе. После рабочего дня они выходят из своих контор,

самодовольно оглядывают дома и скверы, и думают: "Это НАШ город, красивый

буржуазный город". Им не страшно, они у себя. Воду они видят только

Прирученную, текущую из крана, свет -- только тот, который излучают

Лампочки, когда повернешь выключатель, деревья только гибридных,

Одомашненных видов, которые опираются на подпорки. Сто раз на дню они

Лицезрят доказательство того, что все работает как отлаженный механизм, все

Подчиняется незыблемым и непреложным законам. Тела, брошенные в пустоту,

Падают с одинаковой скоростью, городской парк каждый день закрывается зимой

В шестнадцать часов, летом в восемнадцать; свинец плавится при температуре

Градусов; последний трамвай отходит от Ратуши в двадцать три часа пять

Минут. Они уравновешенны, мрачноваты, они думают о Завтрашнем дне, то есть,

Попросту говоря, -- об очередном сегодня: у городов бывает один-единственный

День -- каждое утро он возвращается точно таким, каким был накануне. Разве

что по воскресеньям его стараются слегка прифрантить. Болваны! Мне противно

Думать, что я снова увижу их тупые, самодовольные лица. Они составляют

Законы, сочиняют популистские романы, женятся, доходят в своей глупости до

Того, что плодят детей. А между тем великая, блуждающая природа прокралась в