Техника обращения с эмбрионом

Итак, эмбрион есть «что-то», из чего развивается художественное произведение. Он — непременное условие творчества.

Как же зарождается это «что-то»?

Так же, как происходит всякое зарождение в органическом мире: от столкновения и слияния двух родственных, дополняющих друг друга и в то же время прямо противоположных сил.

Что же за силы сталкиваются и сливаются в нашем случае?

Первая сила — «я» актера — все содержание его личности, все его явные и скрытые способности и свойства, его жизненный опыт, его многовековой родовой опыт, его состояние сейчас, в эту минуту, и его готовность и расположение к творчеству.

Вторая сила — сила извне. Это материал, который попадает в душу актера. В наших этюдах <у актера в пьесе. — Ред.> это — текст, это — заданные действия, это — обстоятельства, обусловленные раньше или возникшие по ходу этюда <сцены. — Ред.>, это — окружающая обстановка, партнер.

При соприкосновении всего этого материала с содержанием личности актера, происходит слияние, взаимодействие и зарождается эмбрион.

Не нужно думать, что эмбрион актера будет каким-то конкретным отчетливым «образом», вроде описанной раньше цветущей вишневой ветки. Эмбрион актера — это уже проявления, проявления и влечения, невольные, неосознанные. Появился эмбрион — это значит, началась жизнь роли, жизнь личности артиста, творчески слившаяся с воображаемой личностью действующего лица.

Но присутствие эмбриона еще не решает дела. Надо уметь воспользоваться его появлением и дать благоприятные условия для его развития. Секундное промедление, и эмбрион безвозвратно погибнет. В природе многое гибнет, она не боится смерти и убийства, — ведь не из всякого яйца выходит птица и не из всякого семечка вырастает злак или дерево.

Художник не может быть столь расточительным. Хотя бы потому, что век людской и век природы различны в своей продолжительности. Природа может швырять направо и налево и жизнь, и смерть, и красоту, и ужас, в конце концов, через миллионы столетий что-нибудь все таки получится... А у человека — всего-то навсего 4—5 десятков коротких лет... Да еще с болезнями, страданиями, катастрофами... А дела столько, что и не обнимешь.

Умение целиком и без оглядки отдаться тому, что возникает в тебе, умение не мешать ничему, что идет из тебя, как было сказано в главах о «пусканье», одно из самых главных качеств актера. Умение же почувствовать эмбрион и смело, безраздельно отдаться ему, — это главное качество художника-актера. Актера-творца.

Наши простенькие упражнения, кроме всех прочих нужных качеств, вырабатывают в актерах и это драгоценное качество.

Из всего, только что сказанного, видно, что эмбрион — это нечто свежее, новое, только что зарожденное, на свет еще не появившееся.

У нас — актеров и режиссеров — это то первое, что зарождается после прочтения вещи, или даже еще во время прочтения ее. То, что мы не можем еще высказать словами, и даже то, чего мы в себе еще и не подозреваем. Кстати сказать, и не следует стараться вытаскивать эмбрион раньше времени на свет божий. Вытащишь — убьешь. Он сам проявит себя, — в процессе исканий и проб.

Как же определить момент его зарождения? И как помочь ему развиться? Повторяю еще раз: эмбрион актера не есть какой-то образ, который появляется в моем воображении, как что-то вне меня находящееся (как образ, который мне надо потом скопировать), эмбрион актера — это предчувствие нового «я».

Но не думайте, что это новое «я» так вас целиком и захватит. Его, вполне сложившегося, еще нет. Есть только предчувствие: зародыш, эмбрион.

И теперь забота, как бы помочь ему вырасти и реализоваться.

Теоретически этот вопрос пока еще не разрешимый, а практически —

он решается как нельзя проще.

<...> Дайте ход всем этим росткам, больше ничего и не требуется. Пошли мысли? — Пусть идут. Возникли чувства, ощущения? — Не мешайте им, пусть появляются потребности, неосознанные влечения, не стесняйте их. Вырываются разные мелкие автоматические движения? — Дайте им полную свободу. Целиком отдайте себя на волю решительно всего, что есть в вас и что просится из вас.

В эмбрионе заключено все. Все художественное произведение, с его содержанием и формой. А также и со всеми установленными и не установленными «элементами» кусками, задачами, сверхзадачей, сквозным действием, ритмом и чем только хотите!

<,..> Если начать в нем копаться, растаскивать его на частички, поранишь или совсем убьешь.

Отдайтесь с полным доверием, без колебаний и сомнений. В этом один из величайших секретов нашей «техники».

Собственно говоря, та «техника», которая сейчас описывается, кажется повторением: в главах о «начале», о «непроизвольных движениях» и некоторых других это, как будто, было уже описано... Да... только там не было еще сказано этого многозначительного слова — эмбрион. Теперь, когда оно сказано, творческий процесс становится совсем понятным. А то, в самом деле, откуда что берется? Почему? <...>

Некоторым ничего не надо. После сказанного текста (сказанного в этюде или прочитанного в пьесе) начинается сама собой жизнь, ну и конечно, все ясно. Они отдаются этой жизни.

А попадаются и дотошные: им необходимо узнать все досконально, найти всему название, прилепить ярлык.

Так что же все-таки это, что сразу «появляется»? Сквозное действие? Сверхзадача? Идея? Образ?

А аналитики разлагатели? Уж откуда это у них? Благоприобретенное или собственное природное? Может быть, они больше исследователи, чем актеры? Ну уж коль занимаешься с ними, отвести их от этого разлагательства необходимо и, хоть и не следовало бы, вредно теоретизировать при обучении, но приходится сказать: не сквозное действие, не сверхзадача и т. д. появляется сразу, а эмбрион.

В нем — все, все сразу.

Вся сила органической жизни на сцене заложена в эмбрионе. Надо позаботиться о том, чтобы появился эмбрион, и не мешать ему действовать. Если же не появилось, не пробудилось, если, так сказать, анархия, значит —

эмбрион уничтожили.

Ну, хорошо. Допустим, от неумения или от неверностей школы мы уничтожили эмбрион. А если его вообще не было?

Вот мы и подошли — это, собственно говоря, самый существенный вопрос и есть, вопрос возникновения эмбриона.

Тут тоже можно было бы без конца теоретизировать, но практика отвечает на этот вопрос гораздо проще.

Если вы сейчас перестанете читать эту книгу и отложите ее в сторону, дадите себе полную свободу, то начнется ваша личная жизнь; если книга вас утомила и не нашла отклика в вашей душе, то вы станете думать о том, что вас действительно интересует. Если же она задела вас за живое, вы будете пересматривать ваш личный опыт в свете новых мыслей, уловленных вами из книги.

Словом, она все-таки будет идти — ваша личная индивидуальная жизнь.

Творчество это не только ваша личная индивидуальная жизнь. Это создание чего-то нового.

Чтобы зародился эмбрион, как уже было сказано, должны встретиться две силы: мое личное «я» (с моей прошедшей и настоящей жизнью) и «материал» со стороны (текст автора, партнер и проч.).

Они встретятся, сольются, произойдет взаимодействие, и возникнет зародыш.

Итак, для возникновения зародыша необходимы эти две силы.

И эти силы всегда есть.

Всегда есть мое личное «я», всегда есть авторский текст и партнер.

...И все-таки, может быть скажете вы не без ехидства, не всегда происходит зарождение!

И всегда, — скажу я, — происходит зарождение! Но вы прозевываете. А прозевываете потому, что совсем не так представляете себе эмбрион, как должно. Эмбрион это — уже действие, уже проявление, уже — жизнь. Нет смысла повторять - это описано неоднократно и особенно обстоятельно в главе «О начале» («как все проявляется само собой», туда вас и возвращаю)*.

Уничтожить эмбрион очень не трудно, вначале в нем нет никакой защитной силы, достаточно наступить ногой на любой росток и все, для него все кончено. Но дайте ростку время, и он расщепит надвое скалу, из трещины

которой он показался, а пройдут годы — и вырастет такой гигант, что ни вдвоем, ни вдесятером вы и не шелохнете его.

То же и в психической жизни: поступок, даже случайное прикосновение вырастает в губительный порок. Неясные, вначале, страсть и мысль, развившись, приводят людей на костер.

Такова сила эмбриона на вершине его развития, и такова слабость его вначале.

* Т. 2. «Искусство жить на сцене». Вторая часть, гл. 7. Третья часть, гл. 13. — Ред.

В работе с большинством актеров неизбежно приходится находить все-таки «линию», не ждать, что она появится, а разыскивать ее и строить по ней. Почему? Потому, что эмбрион бывает уничтожен с самого начала. Петров остается, а Степанова в Петрове нет, если он и был, так выветрился. Степанова теперь можно только рассматривать со стороны. Рассматривать и соображать: как бы он мог тут поступить? И подбирать сценку к сценке, кусок к куску, и, найдя подходящее, — фиксировать.

Толстой (пиши как пишется):

Когда дело касается материала, переделать который трудно или даже невозможно, как, например, камень, мрамор, даже картину, нарисованную на полотне, я не говорю о целом здании, воздвигнутом из камня, железа и дерева, — каком-нибудь соборе, — в этих случаях начинать постройку с одним эмбрионом дело рискованное. Скульптор, архитектор и живописец делают предварительно массу набросков, эскизов, и только когда этот предварительный период закончен, приступают к самому произведению.

У нас, у актеров, репетиции являются набросками и пробами. Нам нечего бояться делать неверные шаги, наоборот, только через эти неверности и можно иной раз прийти к верному. Интересно, что такой режиссер как Станиславский говорил неоднократно, что «то, что приходит сначала и сразу — никогда не бывает верно и хорошо; надо сделать десяток неверных построений, чтобы, в

конце концов, добраться до верного».

Если десяток неверностей необходим каждому художнику, то не менее он необходим и актеру. Не понимать этого — значит, не понимать сущности творчества актера. А требовать от него сразу окончательного результата, «верного» — значит, требовать слишком малого.

Может показаться противоречивым: как это — то появляется эмбрион, в нем все верно, только отдайся ему, то Станиславский говорит, что все, что происходит сразу, — никогда не верно. Противоречие!

Никакого противоречия нет. Эмбрион — это семя растения, из которого, при благоприятных условиях, вырастет само растение никогда внешне не похожее на свое семя. Но оно — порождение этого семени.

С камнем архитектора неудобно возиться, да и сам он (камень) ничего и не прибавит, кроме того, что мы о нем знаем: тяжесть, крепость, цвет... Актер же весь неожиданность; и что он чувствует от тех или иных обстоятельств, нам не может быть известно.

Эмбрион надо ловить, иначе он исчезнет.

Когда вы что-то прочли, и это вас тронуло, то возник эмбрион. Возник и исчез. И каждая реакция может быть эмбрионом.

- Как? Каждая? Но почему же так мало художественных произведений?

- А разве из каждого яйца обязательно выходит курица? Или из каждой шишки вырастает ель или сосна? Или из каждой икринки — рыба?

 

Большинство пропадает.

Так и с нашими идеями-эмбрионами.

Вот, главным образом, почему все писатели всегда имеют с собой записную книжку, куда и вносят немедленно всякую мысль, которая пришла в голову, всякий факт, который, им кажется, имеет интересное значение. Вот почему Леонардо не расставался со своей памятной книжкой, куда он зарисовывал все, что казалось ему примечательным, и записывал всякое новое приходящее ему в голову соображение.

Если хоть немного прозевать, не записать, понадеяться на свою память, — оно и улетит бесследно.

И не только потому, что «память плохая», мысль вы можете и помнить, но когда ее спустя некоторое время попробуете записать, то окажется, что она что-то потеряла в своем содержании: стала бледной, скучной, безжизненной.

Почему? Да очень просто: был эмбрион, зародыш целой

новой творческой идеи. Надо было ухватиться за кончик нитки, потянуть и перемотать весь клубок скрытых мыслей и чувств сюда, в новый моток, для всех видимый и объективный. Надо было дать эмбриону немедленно развиться. Не дали. Он и умер. Осталась одна мертвая протокольная мысль или выцветшее воспоминание -шелуха от эмбриона.

Крупные писатели, поэты, художники это хорошо знали, они ловили драгоценные эмбрионы, не позволяя им ускользать.

Известен такой случай. К Гёте пришел сам герцог Веймарский. Вдруг, среди разговора, Гёте встал, извинился и вышел. Ему нужно было записать мелькнувшую мысль. Герцог вынужден был ждать и коротать время в одиночестве.

Если не дать ходу, если не дать свободно воплотиться, эмбрион пропадает бесследно. Но и этого мало. Эмбрион, уже достаточно развившийся и наполовину воплощенный, умирает, если пропустить время и отложить его полное воплощение (Пушкин, Сцена у фонтана).

Есть и еще: какая-то бессознательная целомудренность. Она и не позволяет говорить о своей картине, о своей повести, о своей роли.

Расскажешь, и как будто что-то потерял. Расскажешь и выпустишь какой-то заряд. Расскажешь и уже не можешь, не хочешь ни играть, ни писать, ни рисовать.

У этого явления свои законы, и в ближайших книгах об этом будет подробно.

В работе над отрывком и ролью:

Непременно сюда же, к эмбриону, присоединить и «встречу мыслей».

«Встреча мыслей» и есть момент оплодотворения яйцеклетки сперматозоидом.

Верный эмбрион режиссера вырастает из соприкосновения автора, его и труппы. Без этого неминуемы ошибки.

А еще: режиссер приходит с готовым планом. Все решено и подписано: и образы, и толкования, и мизансцены. Как тут быть? «И даль свободного романа...»

Или прочитаешь роль, а она — дрянь. Никакого эмбриона не зародилось, кинул бы ее в печку — самое ей там место!

Изучение материала. Пушкин изучал пугачевщину, а родилась «Капитанская дочка».