Начало контрреформ, или Б. Н. Ельцин как зеркало Русской «демократии»

«Ельцин против Горбачева»: игры на федеральном уровне

 

Вопреки расхожему мнению 1991 год, когда, по версии нынешней официальной историографии, был сокрушен коммунизм, вовсе не являлся годом начала экономических реформ. По нашему мнению, этот год, напротив, был временем, когда реформы или были свернуты или же постепенно приобрели совсем другой характер и ушли не в то русло. Прежде всего это касается событий августа 1991 года, вызывающих очень много вопросов.

 

До сих пор существуют точки зрения, что это был «опереточный» путч, создавалось впечатление, что члены ГКЧП играли какую-то неудачную роль в дешевой комедии. И действительно, этот путч не производил впечатления реального переворота. Конечно, оборонявшие в августе 1991 года Белый дом, возможно, и были в большинстве своем искренними сторонниками демократии и действительно верили, что защищают ее. Но было ли это защитой демократии в реальности? Люди же не знают, каковы истинные мотивы участников политического процесса. В их понимании Б. Ельцин на тот момент являлся олицетворением демократии. Потому, когда граждане увидели по телевизору, что Б. Ельцину грозит опасность, они пришли к Белому дому, искренне веря, что тем самым защищают экономические и политические реформы, не подозревая, естественно, о существовании тайных политических пружин.

 

На деле же в тот момент происходили очень серьезные подвижки в самой номенклатуре, в верхушке правящего класса. Приблизительно к середине 1990 года Б. Ельцина избрали Председателем Верховного Совета России, в июне того же года был провозглашен суверенитет России. Непонятно, правда, что за суверенитет. Суверенитет — значит независимость, но независимость от кого? До сих пор трудно установить, чем же мешало России наличие 14 союзных республик, и означает ли это, что Россия была от них зависима. Скорее всего, Россия оказалась независимой от своего собственного былого величия, поскольку реальная территория страны сократилась и политическое влияние уменьшилось. Таким образом, после провозглашения независимости и избрания Б. Ельцина Председателем Верховного Совета начался сильный центробежный процесс. Лидеры республик поняли, что можно совместно расшатывать союзное государство, а скрывающаяся под их руководством номенклатура вкупе с теневыми дельцами, ощутив к тому времени всю прелесть возможной независимости от центра, разумеется, присоединилась к местной политической элите, также вынашивая планы создания независимых государств, что к 1991 году стало очевидным. Местные партийные князьки понимали, что они никогда, кроме как в условиях так называемой независимости, не получат такой бесконтрольности и возможности наживаться.

 

В тот период эти процессы совпали с разрушительными интересами Б. Ельцина по развалу Советского Союза, поскольку для Ельцина самым главным было просто оказаться в Кремле — не важно, какими методами. Если бы для этого надо было взорвать весь мир, он бы, наверное, тоже на это пошел. Поэтому Б. Ельцин провозгласил путь к так называемой независимости России, а Верховный Совет России (напомним, в значительной степени состоящий из коммунистов) все это поддержал, что также очень важно. Кроме того, в 1990 году состоялся последний съезд КПСС, который Б. Ельцин демонстративно покинул. К этому времени стало окончательно ясно, что М. Горбачев не способен к каким-либо решительным неординарным действиям и не в состоянии перехватить у Б. Ельцина политическую инициативу, съезд это только подтвердил. Возможно, на тот момент наиболее радикальным вариантом было бы создание на базе КПСС некой социал-демократической партии и М. Горбачев вполне мог заявить об ее организации. Это наверняка вызвало бы поддержку миллионов и в какой-то степени отвлекло бы от Б. Ельцина общественное внимание, а М. Горбачев вновь стал бы центром политических и экономических реформ.

 

Но, к сожалению, М. Горбачев, несмотря на обращения к нему с такими предложениями некоторых делегатов съезда и ряд публикаций в прессе, не осознал необходимости делать решительные шаги, не понял, что все в общем-то зависело от политической воли первого лица. Он пытался сохранить КПСС в том виде, в котором она существовала, поэтому пытался заменить людей в ЦК КПСС, в том числе внутри политбюро. В принципе сама по себе идея правильная и хорошая, но на этом он терял темп, пытаясь создать либеральный ЦК, превратить Коммунистическую партию Советского Союза в нормальную социал-демократическую. Он упускал время, поскольку не мог осуществить эти перестановки быстро. В тот момент он, конечно, получил контроль над ключевыми позициями политбюро, Секретариата ЦК, в целом в партии, на местах, но номенклатура, группировавшаяся вокруг Е. Лигачева, которому как раз на этом съезде она отвела роль второго лица в партии, естественно, уже ощущала, что ей угрожает серьезная опасность. М. Горбачев должен был понимать, что реакционная часть номенклатуры будет действовать и она уже перешла в наступление.

 

«Демократизация» номенклатуры

 

Прежде всего реакционная партийная номенклатура постаралась после выборов 1989 года в Верховный Совет СССР, куда попало очень много ярких политических деятелей, личностей, ставших на долгое время политическими звездами, провести выборы в Верховный Совет России таким образом, чтобы туда прошло достаточно большое число прямых ставленников партийных секретарей. Зачастую это осуществлялось следующим образом. Поскольку на местах власть была в тот момент еще в руках партийных органов, то партийные секретари, уже знавшие, что они будут смещены по линии ЦК КПСС, но курировавшие подготовку выборов в Верховный Совет России, поняли, что им следует позаботиться о преемниках. Поэтому на выборах они зачастую поддерживали людей, не обязательно проповедовавших коммунистическую идеологию, но непосредственно связанных с ними, чтобы впоследствии они могли надеть любую личину — и демократическую, и коммунистическую.

 

Эти люди организовали в Верховном Совете всевозможные фракции, кто-то назвал себя демократом, кто-то коммунистом, и в конечном итоге они друг с другом договорились. Главной их задачей было политическое выживание, а вовсе не какие-то идеи. Поэтому это разношерстное сообщество и вытолкнуло на пост Председателя Верховного Совета России Бориса Николаевича Ельцина. М. Горбачев устранял из политбюро реакционеров, потому что они противодействовали политическим и экономическим реформам, им не нравилась демократия, рынок, гласность и перестройка. Все это они воспринимали в штыки в связи с тем, что изменение политической системы ставило под вопрос их возможность контроля над ней. Эти люди могли политически выживать лишь в условиях жесткой централизации власти. Они привыкли управлять при помощи директивных административных методов, сохранять свое положение с помощью интриг. Основными качествами для выживания в этой системе были безынициативность, никчемность, склонность подчиняться начальнику в любой ситуации, отсутствие самостоятельного мышления и т.д. Для выживания в новых условиях требовалось совсем другое, и это было еще одним отражением фундаментального противоречия номенклатуры как нового класса, по Джиласу. В этом новом классе соединились качества западной техноструктуры и элемент, в чем-то аналогичный паразитической сущности собственника-рантье, но отражающий нашу специфику, поскольку советская номенклатура паразитировала на государстве. Реакционеры вообще не имели никаких реальных идеологических пристрастий, в общем-то они боролись не за коммунизм, а за систему собственного контроля над экономикой и финансами. Коммунизм использовался этими людьми в основном как лозунг, в большинстве своем они уже давно не были коммунистами.

 

Кроме того, мы прекрасно понимаем, что коммунистическая партия в Советском Союзе являлась просто формой проявления карьеризма. То есть, по сути дела, любой человек, стремившийся сделать карьеру, использовал коммунистическую партию как структуру карьерного роста. Иного способа социально реализоваться в советской системе не было. Поскольку номенклатура выполняла и функции государственного управления, и, как техноструктура на Западе, как бы руководила обществом, ей были нужны навыки, профессиональные качества, способности и знания, но в значительной степени все определялось политическими амбициями, интригами и различного рода действиями, не вызывавшими общественного одобрения.

 

Коммунистические лидеры фактически уже давно были руководителями тех самых кланов, лоббистских групп, групп влияния, входивших в административно-командную систему и с помощью теневой экономики являвшихся своего рода ядром политико-экономической власти. То есть система так называемых неформальных управленческих взаимодействий реализовывалась через Политбюро, ЦК и партийные органы на местах. Поэтому все лидеры стали представителями определенного рода группировок, очень похожих на современные олигархические. В этом смысле мало что изменилось и сейчас. Представители этих группировок, в общественном сознании ассоциирующиеся с реакционной частью политбюро, почувствовали угрозу своему положению и начали искать какие-то другие пути сохранить влияние. Первый найденный ими путь, как мы уже говорили, — путь развала Советского Союза и реализация собственных интересов через местную бюрократию и плутократию.

 

Другой путь — организация на федеральном уровне контригры «Ельцин против Горбачева», когда на определенном уровне силы, уходившие с политической арены, перетекали от М. Горбачева на сторону его политического оппонента Б. Ельцина, объединялись с ним. Последнему, стремившемуся завоевать власть, было совершенно все равно, кто примыкает к нему по мере его продвижения, поэтому он достаточно легко принимал людей, связанных с реакционной частью Политбюро ЦК КПСС. В этот же период реакционеры начали новую «демократическую» игру. Пока Горбачев колебался, происходили незримые, совершенно не заметные стороннему наблюдателю перебежки людей из одного лагеря в другой и формировалась та самая политическая система, из которой впоследствии выросло современное руководство — политическое и экономическое. Этот процесс в значительной степени усилился в январе 1991 года после вильнюсских событий.

 

Деятели реакционного крыла коммунистической партии могли постепенно внедрять своих людей в противоположную политическую группировку. Кроме того, они могли как бы со стороны М. Горбачева организовывать всевозможные провокации и тем самым усиливать влияние демократических политических группировок. Затеяв какую-либо очередную авантюру, они прекрасно понимали, что фактически работают на Ельцина, вокруг которого группировалось все больше представителей бывшей реакционной партийной номенклатуры, не говоря уже о его прямых контактах с коммунистами и Г. Зюгановым, поддерживавшихся на протяжении всех последующих лет. Следовательно, организация таких провокаций, как например, в Вильнюсе, помогала, с одной стороны, подорвать авторитет Горбачева как лидера демократических преобразований, а с другой — создать нового лидера, Б. Ельцина, окруженного людьми, ждавшими своего часа.

 

В какой-то степени альянс с этой частью номенклатуры был даже формально закреплен путем выдвижения на пост вице-президента России А. Руцкого, до выборов в Верховный Совет выступавшего с совершенно других позиций, идейно близких обществу «Память» и в какой-то момент активно поддерживавшихся реакционной частью политбюро. На выборах Руцкой выступал уже как представитель демократического движения, а через какое-то время организовал внутри Верховного Совета группу «Коммунисты за демократию» — очень характерное и довольно символичное название. Действительно: коммунисты за демократию! Став ее лидером, он был выдвинут на пост вице-президента, и вот таким образом начало формироваться некое крыло «оборотней», к которому позднее примкнула и команда «шокотерапевтов» Гайдара.

 

Гайдар, как мы уже говорили, в свое время работал в журнале «Коммунист», затем в газете «Правда» — суперидеологизированных коммунистических средствах массовой информации. Его книга «Экономическая реформа и иерархические структуры», вышедшая в 1990 году, пронизана духом коммунистической риторики. В ней он резко критикует капитализм за «крайнюю жестокость» экономических регуляторов и, соответственно, «резкое снижение уровня жизни трудящихся», что обрекает последних в «развивающихся странах» на нищету и голод.

 

Однако к 1991 году он осознал, что коммунизм — идеология бесперспективная, поэтому потихоньку перешел на работу в научно-исследовательский институт и через некоторое время вдруг нежданно-негаданно, как черт из табакерки, вновь появился — уже на посту премьера и лидера демократического движения. В тот момент и до самого августовского путча еще мало кто знал, кто такой Егор Гайдар.

 

На таком политическом фоне происходили события 1990—1991 года. По мере того как КПСС теряла влияние, поскольку внутри партии все больше брал власть Горбачев и его люди, с одной стороны, на местах под видом борьбы за независимость возникал союз криминальных дельцов и номенклатурных работников, а с другой — последние постепенно переходили в стан демократов и незаметно проникали в демократическое движение по всем каналам. Демократическое движение, таким образом, все время усиливалось. Вроде бы это положительный процесс, однако суть политического движения менялась, поскольку в нем уже доминировали не демократы, а «коммунисты за демократию», условно говоря. Это были совсем другие люди, фактически внедрившиеся в демократическое движение и использовавшие слова «Россия» и «демократия» как вывеску, а на деле просто решившие устроить передел власти. В результате именно реакционные силы, те самые «оборотни» составили основную массу государственных функционеров, поддерживающих демократическую власть, что, кстати, ярко демонстрирует назначение Ю. Петрова на пост руководителя Администрации Президента в августе 1991 года. Этот партийный функционер, бывший посол СССР на Кубе, всегда отличавшийся крайне реакционными взглядами, являлся представителем «ортодоксального» коммунистического крыла, поэтому его назначение на пост руководителя ельцинской демократической администрации, да еще в августе 1991 года, само по себе символично.

 

Впоследствии Ю. Петров стал крупным бизнесменом, и на его примере хорошо видно, как трансформировались отношения власти и собственности в современной российской истории. Изменения происходили и на уровне экономической власти, то есть бизнеса. Номенклатура и здесь осуществляла постепенные внутренние трансформации. До начала 1991 года бизнес развивался в основном в сторону легализации теневой экономики, носившей в значительной степени положительный, хотя и извращенно-рыночный характер. Легализация элементов рынка через кооперативы и совместные предприятия уже давала неплохие результаты. К этому добавилось движение центров научно-технического творчества молодежи, также ставших важными площадками для развития начинающего бизнеса, которые позволили многим, прежде всего социально активным людям, молодежи и интеллигенции, начать предпринимательскую деятельность. Это было очень полезное и здоровое явление. Такие центры создавались по всей стране, и привлечение молодежи и интеллигенции к бизнесу является прямой заслугой М.С. Горбачева и тех, кто помогал этому движению. Значительное число людей было также вовлечено в реформы и в бизнес благодаря закону об аренде, принятому в 1989 году и позволившему государственным предприятиям перейти на арендную форму отношений и таким образом постепенно накапливать средства для последующего выкупа предприятий. Это был один из самых оптимальных путей проведения приватизации или уж, по крайней мере, один из путей, который следовало использовать. Эта форма была крайне полезной, так как позволяла сохранять государственное управление, то есть обеспечивала большую управляемость предприятий, но в то же время давала им возможность получить материальную заинтересованность в результатах своей деятельности и надежду на последующую приватизацию через выкуп предприятия, следовательно, активно стимулировала их деятельность. Этот процесс набирал силу, к началу 1991 года на съезд Союза арендаторов, который проводился в Москве и который посетил М.С. Горбачев, съехались тысячи арендаторов со всей страны.

 

Это было мощное движение, возможно, в тот момент самое влиятельное из предпринимательских союзов.

 

Приблизительно в это же время номенклатуре, управлявшей системой, условно называемой «золотом партии», существовавшей как в форме советского капитала на Западе, так и в форме сосредоточения экономической и политической власти, становилось все тяжелее контролировать экономику. Хотя не надо преувеличивать: к началу 1991 года теневая экономика, постепенно легализующаяся через кооперативы, и центры научно-технического творчества молодежи, и арендные предприятия, наверное, охватывала не более 20—25% всей экономики. «Каркас» экономики управлялся по-прежнему из Политбюро и ЦК КПСС. Об этой экономической власти больше всего и болела душа у реакционеров из политбюро, мешавших Горбачеву проводить реформы. Естественно, они хотели сохранить контроль над экономикой и поэтому начали тоже какую-то активную деятельность. Частичным отражением этой деятельности было прямое противодействие экономическим реформам. Их осуществляли такие организации, как Ассоциация государственных предприятий под руководством Тизякова или Агропромышленный союз, возглавляемый Стародубцевым (оба руководителя впоследствии вошли в состав ГКЧП). Это было прямое противодействие, которое ни к чему хорошему привести не могло.

 

Однако более прозорливые номенклатурщики и группы влияния, понимавшие, что надо перестраиваться, бюрократические и финансовые кланы, лучше адаптировавшиеся к новой среде, начали готовиться к тому, что в стране будет рыночная экономика и по форме (как, кстати, и демократия). Поэтому они стали уже тогда создавать различного рода фирмы, переводить на их счета деньги, пользуясь своим положением, предоставляли им какие-то льготы, фонды, создавали какие-то биржи. Этот процесс шел очень активно, к примеру, именно в 1991 году была создана Российская товарно-сырьевая биржа. Участвовали в этом руководители правительства, прежде всего премьер Валентин Павлов, впоследствии также вошедший в ГКЧП. Тогда же был создан Научно-промышленный союз во главе с Аркадием Вольским (в январе 1992 года он уже назывался Российский союз промышленников и предпринимателей), объединивший всех, кто в тот момент действовал на экономической арене. Эти явления подразумевали переориентацию хозяйственных руководителей и регистрацию ими подставных фирм, создание им стартовых условий для накопления капитала, помощь кредитами, площадями, привлечение западных подставных партнеров для открытия совместных предприятий. Происходила как бы перестройка самого класса номенклатуры. Это ни в коей мере нельзя назвать развитием бизнеса, потому что фактически в значительной степени происходила перелицовка. Иногда государственные организации просто назывались коммерческими, меняли вывеску и продолжали работать с тем же самым руководством. В то же время для настоящих предпринимателей (арендаторов, научных работников, пытавшихся самостоятельно начать новое дело в центрах научно-технического творчества молодежи, даже для тех, кто через кооперативы что-то пытался организовать и на первых порах радовался, что получил наконец возможность реализовать свои деловые качества), наоборот, все стало гораздо хуже и сложнее, поскольку номенклатура заведомо не хотела отдавать им какие-либо рычаги управления. Назвав госпредприятия коммерческими, она сохранила все рычаги влияния в своих руках. И мы видим это до сих пор, поскольку естественные монополии сохранились и по сей день. Им даже стало еще лучше, они стали большими монополистами. Но в тот момент как раз речь и шла об изменении статуса отраслевых министерств, и о топливно-энергетическом и военно-промышленном комплексах, и о контроле над недвижимостью и над внешней торговлей, и о доходах от внешней торговли, которые также были жестко монополизированы. Во всех этих сферах и происходили незаметные сдвиги. Часть номенклатуры под видом будущих рыночных реформ собиралась конвертировать свою власть в собственность, в деньги. Эта часть номенклатуры как раз оказалась союзницей Ельцина, поскольку рассчитывала перехватить знамя политических и экономических реформ и, поставив нужных людей, организовать передачу себе той самой собственности, которой она раньше руководила как общенародной, сделать ее таким образом частной и извлечь из нее уже частные доходы, которые впоследствии можно совершенно официально сосредоточить на своих счетах и перевести, допустим, за рубеж, что сейчас и происходит. Поэтому политическое влияние Ельцина продолжало расти. Еще раз повторим: это были местные «князьки» и республиканские лидеры и их партнеры — теневые дельцы, на федеральном уровне — это так называемые коммунисты за демократию, «оборотни», которых становилось все больше и больше, хватавшие демократический флаг, бежавшие наперегонки, чтобы успеть побыстрее бросить партбилет, выйти из партии и оказаться поближе к новому, «демократическому» руководству. К ним присоединился номенклатурный капитал, рассчитывавший через Ельцина не только сохранить свое господство, которое и так было основой деятельности реакционной части политбюро, но и получить карт-бланш и лучшую позицию для развития. В новых условиях номенклатурные деятели, руководившие этими предприятиями, смогли, не опасаясь чубайсовской приватизации и гайдаровской «шоковой терапии», очень легко и быстро захватить свои предприятия, поставить их под контроль и впоследствии уже руководить ими в качестве частных собственников. Это было гораздо привлекательнее, поскольку позволяло накопить значительные средства уже в личный карман в отличие от плутократической собственности советского периода, которая не была легализована, так как в советской политэкономии была известна только общенародная и личная собственность. Новая же собственность стала олигархической, то есть, по сути, оказалась легализована, и власть высших коммунистических чиновников постепенно перекочевала к будущим олигархам. Персоналии тут не так важны, поскольку номенклатура, естественно, позаботилась, чтобы ее не было видно в момент передачи власти и собственности новым дельцам, тесно связанным с «прародителями» из политбюро. В принципе довольно-таки нехитрая комбинация. Если раньше в политбюро сидели Слюньков, Зайков, Воротников и другие, то среди олигархов доминировали лица с фамилиями Березовский, Гусинский, Ходорковский, Смоленский, Фридман, Абрамович. То есть, несмотря на смену фамилий, на самом деле это были представители тех же самых сил. Добиться, чтобы на политической авансцене оказались именно эти лица, отвлекавшие внимание общественности, было не сложно. Так удалось обмануть людей сказкой о том, что это якобы какие-то новые бизнесмены, которые что-то там «предприняли» и заработали огромные деньги. На самом деле это была хорошо продуманная комбинация, позволившая просто передать властные полномочия, а правильные идеи демократии, экономические реформы были всего лишь ширмой. Чтобы так гнусно поступить с этими правильными идеями, надо было найти соответствующих исполнителей. И они были найдены в лице Егора Гайдара и Анатолия Чубайса, которые, на мой взгляд, являются фактически «оборотнями», причем не менее, а может быть, даже более опасными, чем те, что примкнули к Ельцину вместе с Руцким, Петровым и другими так называемыми демократами, демократами поздней поры, августа 1991 года.

 

«Секретная миссия» выдвиженцев КПСС

 

На первый взгляд, Гайдар и Чубайс казались либералами, они говорили вроде бы правильные фразы, читали какие-то американские книжки о демократии и рыночной экономике и поэтому не вызывали никаких подозрений. Однако на деле они просто отвлекли на себя внимание и фактически извратили экономические и политические реформы. Они не просто помешали их провести, они использовали реформы, чтобы превратить их в полную противоположность, то есть, по существу, с помощью этих правильных идей обеспечить варварский захват собственности, отъем средств у населения и создание антидемократического политического режима, опять-таки прикрывающегося демократическими лозунгами. Поэтому абсолютно ясно, что Гайдар и Чубайс выполняли определенного рода «секретную миссию», разработанную еще в политбюро, во времена предшествующие, наверное, даже последнему съезду КПСС. Перед выдвиженцами КПСС была поставлена задача — перехватить идеи истинных демократов, настоящих борцов за свободу, таких, скажем, как академик Сахаров и другие, и возглавить начатое ими движение, не имея, конечно, на это никаких моральных прав, поскольку никогда, никоим образом никто из этих людей не имел отношения к диссидентам. Ни у кого из них не было авторитета в обществе, они никогда не боролись за экономические реформы и вообще до своего неожиданного появления на политической авансцене не предпринимали ничего, что можно было бы поставить им в заслугу. Что касается Гайдара, то была впоследствии выдумана какая-то история о том, что еще за десять лет до начала эпохи реформ он якобы участвовал в каком-то собрании, на котором выдвигали демократические идеи, где-то в каком-то санатории. Сомневаюсь, что высказанные там идеи соответствовали в дальнейшем его позиции. В любом случае остается только пожалеть, что его последующие идеи оказались высказанными на уровне целой страны.

 

Реализация этих идей привела к столь ужасающим результатам, что даже такой жесткий сторонник монетаризма и «шоковой терапии», как Джеффри Сакс, чьи замыслы якобы воплощались Гайдаром, постарался откреститься от действий гайдаровского правительства и как-то, хоть и с опозданием, оправдаться. Так, в конце 1998 года он заявляет: «Главное, что подвело нас, — это колоссальный разрыв между риторикой реформаторов и их реальными действиями. В течение первых трех лет российское правительство своими противоречивыми постановлениями привело в действие процесс безудержной гиперинфляции, давшей возможность прикрывать вопиющую коррупцию, масштабы которой, мне думается, не имели аналогов в мире за последние 50 лет. В процессе этих реформ представители крупного бизнеса России присвоили себе природные ресурсы страны на десятки миллиардов долларов. А ведь еще 150 лет назад было метко сказано: собственность — это кража. И как мне кажется, российское руководство превзошло самые фантастические представления марксистов о капитализме: они сочли, что дело государства — служить узкому кругу капиталистов, перекачивая в их карманы как можно больше денег, и поскорее. Это злостная, предумышленная, хорошо продуманная акция, имеющая своей целью широкомасштабное перераспределение богатства в интересах узкого круга людей» ¹.

 

Фактически у Гайдара была определенная миссия — возглавив экономические реформы, он должен был отвлечь внимание от манипуляций номенклатуры с собственностью, позволить ей быстро развалить Советский Союз, разворовать все под трескотню о демократии и реформах и обеспечить создание олигархического криминального капитализма, который существует и трансформируется вот уже более 12 лет. Поэтому мой вывод предельно ясен: реформы были закончены как только появились реформаторы, назначенные Ельциным, в частности Гайдар, и развернулось воровство, грабеж и беспредел.

 

Важным доказательством того, что Гайдар был сообщником партийных органов и выполнял особое задание, может служить тот факт, что, когда он пришел к руководству, был быстро развален Советский Союз, создан максимальный хаос, исчезли огромные суммы, находившиеся во Внешэкономбанке, да и операции Госбанка этого периода вызывают большие сомнения. Выяснилось, что казна пуста. Причем те, кто должен был бы за это ответить, то есть союзное руководство, оказались в это время в тюрьме по совсем друго-

 

¹ Независимая газета. 1998. 31 декабря.

 

му обвинению (а именно — за участие в ГКЧП), а Гайдар начал везде кричать о том, что казна пуста, средств нет, а сбережения людей не обеспечены. И поэтому, мол, накопления граждан в Сбербанке — так сказать, пустая денежная масса, реально никаким золотым запасом не обеспеченная. Вот основная версия Гайдара, которую он в тот момент по всем программам проповедовал. Мол, мы пришли, увидели, что ничего нет, начали выяснять, как же обстоит дело, и оказалось, что денежная масса, которая была якобы на счетах в Сбербанке, — фиктивная. И потому, когда рухнули все параметры экономики и курс доллара взлетел в десятки раз (фактически в 100 раз) за короткий промежуток времени, обесценив полностью все сбережения огромной массы населения, правительство уверяло, что это, мол, неизбежная плата за то, что в предшествующий период произошел отрыв денежной массы от ее товарного покрытия, от национального богатства, от золотого запаса и т.д. Но, если даже принять за правду эти разглагольствования, остается все же вопрос: если Гайдар верно оценил реальное финансовое положение России, понял, что по вине союзного руководства золотой запас исчез, почему в этот момент Ельцин и Гайдар, обладавшие всей полнотой власти, не начали расследование по факту исчезновения этих гигантских сумм? Почему, кроме дурацкого обвинения в организации опереточного заговора ГКЧП, никаких реальных обвинений в том, что в 1991 году были похищены миллиарды долларов и в момент развала Советского Союза исчезли огромные средства, частично переведенные на Запад и оставшиеся там под контролем местных группировок, частично же переданные различного рода коммерческим структурам, всевозможным акционерным обществам, в результате чего монополии получили возможность извлекать сверхдоходы, не было предъявлено никому из тех, кто все это допустил? Почему не было расследования деятельности Государственного банка, Внешэкономбанка, не были выяснены вопросы с золотым запасом, с долгами СССР и России? Почему Гайдар нисколько не хотел заниматься этим? Была развернута трескотня по поводу некоего «золота партии», но и здесь внимание общественности было в значительной степени отвлечено, поскольку вместо реального изучения тайных операций, проворачиваемых дельцами под руководством КПСС, повсеместно обсуждалось, какую помощь, каким режимам, в какие страны КПСС оказывала на протяжении последних лет, хотя как раз эта деятельность партии тайной не являлась.

 

«Кролл» и Кремль

 

В начале 1992 года российские газеты наперебой писали о том, что поисками «золота партии» поручено заняться известному детективному агентству «Кролл интернейшен», которое прославилось тем, что в свое время выследило нелегальные счета бывших президента Филиппин Ф. Марко-са, диктатора Гаити Ж.-К Дювалье и президента Ирака С. Хусейна. Действительно, в феврале 1992 года с «Кроллом» был заключен конфиденциальный договор, подписанный с российской стороны Гайдаром, в котором первым пунктом предполагаемой деятельности агентства стоял, однако, не поиск партийных денег, а поиск вкладов официальных лиц и организаций бывшего СССР в зарубежных банках ¹. На проведение этой работы российское правительство из жалкого стабилизационного фонда тут же выделяет полтора миллиона долларов.

 

Через несколько месяцев появляются какие-то разговоры о подготовленном «Кроллом» отчете, но никаких официаль-

 

¹ Известия. 1992. 13 мая.

 

ных заявлений по этому поводу не делается, кроме отдельных, но решительных высказываний, что, мол, следов массового вывоза партийных средств не обнаружено. Говорят также, что отчет был передан Гайдару, а кто-то заявляет, что «Кролл» потребовал дополнительные средства на проведение дальнейших расследований, в чем ему было отказано. Попытки ряда СМИ узнать подробности ни к чему не приводят: отчет «Кролла» бесследно исчез, а те, кто должен был передать его в спецслужбы или в прокуратуру, «не помнят», куда именно его отправили. «Новая газета» уверяет даже, что располагает официальными письмами от МВД, ФСБ, Генпрокуратуры, и даже правительства о том, что к ним никогда этот документ не поступал ¹.

 

Той же весной 1992 года Верховный Совет, узнав о полуторамиллионных расследованиях правительства, формирует парламентскую комиссию для расследования результатов деятельности «Кролла». Но и комиссия, и итоги ее работы успешно почили в бозе.

 

Никаких объяснений по этому поводу не последовало и в последующие годы и, как саркастически сообщает «Новая газета», основное действующее лицо этой странной истории уже «начинает забывать» ее подробности. Газета цитирует в этой связи письмо секретаря Гайдара, в котором «с прискорбием» сообщается, что «к сожалению, в настоящее (это март 1999 г. — А.Б.) время д-р Гайдар не помнит все технические детали сделки между «Кроллом» и российским правительством» ².

 

Существующие высказывания по поводу отчета, представленного «Кроллом» российскому правительству, явно противоречат друг другу. Так в ряде выступлений в СМИ российские чиновники утверждали, что отчет «Кролла» основывался лишь

 

¹ Новая газета. 2002. 22 апреля.

² Новая газета. 2002. 10 июня.

 

на публикациях российской и зарубежной прессы. Это выглядит, по меньшей мере, странно: с трудом можно представить, чтобы солидное международное сыскное агентство в качестве итогов работы, оцененной в полтора миллиона долларов, представило подшивку старых газетных вырезок.

 

Не так давно Петр Авен, председатель директоров «Альфа-банка», бывший во время гайдаровского правительства министром внешнеэкономических связей, подтвердил, что отчет «Кролла» действительно существовал, но «ничего интересного в нем не было, — так, отдельные счета и проводки, данные о недвижимости, которые нуждались в дальнейшем тщательном изучении, в более подробном разбирательстве и оценке с точки зрения уголовного кодекса...» ¹. Не нужно обладать излишней проницательностью, чтобы понимать различие между газетными вырезками и строгими финансовыми документами.

 

«Московский комсомолец» приводит резкое, но никем до сих пор не оспоренное высказывание Михаила Горбачева по этому вопросу: «Эта фирма выполнила обещания — она нашла тех людей, которые имеют счета за рубежом. Но это оказались сами члены правительства Гайдара...» ².

 

Все эти обстоятельства заставляют задуматься о том, действительно ли история договора российского правительства с «Кроллом» была так проста и незамысловата, как ее хотели бы представить, и сводится к ничего не значащим результатам. Не выступает ли попытка убедить в неудаче поиска партийных денег и последующие легенды о том, что вывоза партийных денег не было, лишь отвлекающим внимание общества ходом?

 

Как бы там ни было, судя по всему, американские детективы наткнулись не на «сундуки с золотом», скорее, им пред-

 

¹ Там же.

² Московский комсомолец. 2000. 11 февраля.

 

стала система контроля и перераспределения российских финансов, они затронули жизненные интересы тех, кто, возможно, определял в то время российскую политику, кто стоял у истоков российской коррупции и о чем в дальнейшем из «высших» политических соображений предпочитают молчать и в России, и в США.