Двойственность советской номенклатуры

 

На Западе внутри элиты постепенно произошло разделение. Техноструктура даже формально в значительной степени отделилась от класса аристократии, который по мере развития буржуазного капиталистического общества постепенно отходил на второй план. Так, сначала от государственного, точнее, от социального управления отошла родовая аристократия, затем практически отстранились собственники как таковые. Они, конечно, иногда формально тоже участвовали в принятии решения, но реально сформировался отдельный класс, отдельное сообщество людей, занимающихся государственным и социальным управлением, обеспечивающих существование общества, работу всех его механизмов, а именно — техноструктура. У нас же техноструктура в значительной степени входила в номенклатуру, то есть она не была отдельным элементом. Номенклатура одновременно являлась и техноструктурой.

 

Наша номенклатура сочетала два элемента — паразитический и технократический. Она была двойственной. Двойственность номенклатуры как нового класса, той силы, которая обеспечивала функционирование советского общества, выражалась в наличии двух взаимоисключающих тенденций, двух взаимоисключающих явлений: номенклатура одновременно являлась и техноструктурой. Практически это выражалось не только в том, что каждый отдельный человек мог быть причислен либо к той, либо к другой части, но в том, что даже иногда в конкретном человеке можно было выделить доминирование либо того, либо другого элемента.

 

Действительно, в партийных руководителях чаще доминировал паразитический, интриганский элемент, а в советских хозяйственных руководителях чаще проявлялись технократические черты. Объяснялось это, наверное, тем, что последним просто необходимо было сближать хозяйственные и государственные задачи, а партийные руководители отдалялись от решения этих задач и в большей степени сосредоточивались на проблемах исключительно выживания в этой системе и сохранения своего статуса. Они были натренированы в деле личного политического выживания, а от задач, которые должно было решать общество, абстрагировались.

 

Но как раз более важно не то, что отдельные люди тяготели либо к одному, либо к другому типу — чисто номенклатурному, то есть паразитическому, или к технократическому, а то, что эти два типа могли проявляться в одном человеке. Практически так и происходило, почти каждый руководитель в этой системе сочетал в себе оба типа. Он в какой-то степени обязан был являться частью номенклатуры, то есть партийной системы, он был обязательно выдвиженцем КПСС и назначенцем КПСС, и где бы он ни работал, он все равно таковым оставался, это накладывало определенный отпечаток. Если бы у него не было этого паразитического «выживательного» элемента, он, наверное, просто не сумел бы существовать в этой системе, добиваться в ней успеха. Но тем не менее у него зачастую были и навыки, умения, профессионализм и способности для решения реальных задач. Поэтому происходила внутренняя борьба между одним и другим началами.

 

Раздираемые противоречиями

 

Эти основные полюса номенклатуры были взаимоисключающими полюсами. Номенклатурно-паразитический тип должен был иметь определенные черты характера, определенный склад ума, развивать в себе определенные качества: для выживания в этой системе, как уже говорилось, требовалось как раз отсутствие всяческих выдающихся качеств, отсутствие индивидуальности, отсутствие явных заслуг и одновременно участие в каких-то неблаговидных делах: интригах, заговорах, разного рода подлостях. Для этого требовался один склад характера, один вид мышления. Но одновременно в том же человеке могли присутствовать технократические качества, которые подразумевали совсем другое: инициативность, индивидуальность, ответственность, концентрацию на реальных проблемах. Так что здесь шла постоянная борьба, которая могла раздирать каждого отдельного человека, поскольку каждый отдельный руководитель мог быть сегодня вовлечен больше в одну сторону, а завтра — в другую. Это придавало его деятельности противоречивый характер, что, кстати, неоднократно подмечали писатели и драматурги, показывавшие в своих произведениях конфликты, которые возникали по ходу решения общественных, социальных, государственных проблем, конфликты не только внутренние, личностные, но имеющие и внешние социальные проявления.

 

Естественным отражением этой двойственности номенклатуры явилась постепенная эволюция партийных и государственных органов и те процессы, которые начались уже в более поздний исторический период. Дело в том, что уже где-то после Сталина, во времена Хрущева и позже началась некая скрытая политическая деятельность уже внутри партии. Даже внутри политбюро появились реакционеры и либералы. Это стало происходить уже в 60-е годы и продолжалось вплоть до начала перестройки, когда в политбюро окончательно оформилось реакционное крыло во главе с Егором Кузьмичем Лигачевым и демократическое крыло во главе с Александром Николаевичем Яковлевым. В конечном счете конфликт этих двух групп в политбюро и привел к перестройке, фактически именно он лежал в основе всех процессов в перестроечный период. Но реально либералы и реакционеры, «ястребы» и «голуби» появились в политбюро гораздо раньше. И в какой-то степени это было отражением того же самого фундаментального духа противоречия, двойственности номенклатуры.

 

Реакционеры в политбюро были всегда той опорой номенклатуры, которая консервировала ситуацию. Они обеспечивали передачу, преемственность властных полномочий, они в большей степени были озабочены выживанием и поддержанием системы, чем реальным повышением эффективности ее работы, развитием.

 

Они, эти реакционеры, которые, естественно, чаще всего были носителями определенных человеческих качеств, подбирались по определенному принципу. Они представляли первое — паразитическое лицо номенклатуры.

 

Напротив, либералы и реформаторы в политбюро, пытавшиеся осуществить какие-то новации, являлись представителями технократического крыла, поскольку лучше понимали, более трезво оценивали положение дел в экономике, а также в международной политике. Естественно, они не могли быть приверженцами идеи сохранения власти любой ценой, невзирая ни на что. Они просто понимали, что необходимо адаптироваться к внешним условиям и для этого требуется изменить систему. А для того, чтобы менять систему, необходимы были другие люди и другие подходы.

 

Таким образом, уже к началу 90-х годов это был давний конфликт, и он реально проявился в перестройке, когда Горбачев колебался и никак не мог примкнуть ни к тому, ни к другому крылу, хотя, конечно, в значительной степени он принадлежал к технократическому, либеральному крылу политбюро.

 

Но в то же время, кстати, носителями технократического элемента в значительной степени были те, кто имел дело с экономикой вообще, те, кто участвовал в так называемой скрытой экономической активности, в тех стихийных рыночных отношениях, которые складывались в виде теневой экономики и сопутствующих ей явлений, той теневой экономики, которая фактически оказалась, как мы увидим, ядром административно-командной системы. Именно здесь, где пусть извращенно, но существовали уже какие-то рыночные механизмы, в большей степени требовалась склонность к новизне, к изменениям. Поэтому, конечно, все те, кто был вовлечен в это, значительно больше тяготел к технократизму и профессионализму, чем те, кто был дальше, кто защищал именно систему как таковую.

 

Система же как таковая держалась в значительной степени на запретах и на бюрократических процедурах — важнейшем элементе номенклатурной системы.

 

Запреты — это вовсе не случайность, не условность; это инструмент правящей структуры, инструмент партийной бюрократии, охраны существующих государственных порядков. Запреты должны обеспечить номенклатуре ее господство. С помощью запретов номенклатура правит. И исследование всех этих запретов и ограничений является очень важным для понимания того, как функционирует общество при этой системе. Фактически запреты порождают впоследствии черный рынок.

 

Феодальное нутро социализма

 

Таким образом, номенклатура как новый класс, как каркас политической и экономической системы представляла собой двойственное явление. С одной стороны, она являлась паразитической, то есть тормозом развития общества и фактически лишь структурой, направленной на поддержание власти путем насилия и репрессий. С другой стороны, она выполняла функции государственного управления, являясь движущей силой системы, сочетая технократические, технологические и управленческие функции. При этом, если рассматривать социалистическую систему как формацию, можно увидеть, что социализм сам по себе имеет очень много общих черт с так называемым азиатским способом производства, с государственным феодализмом и в какой-то степени может рассматриваться как реакция части феодальных структур на развитие капиталистических отношений. То есть можно предположить, что развитие капитализма в мире в какой-то момент натолкнулось на неравномерность этого процесса, поскольку, допустим, в России были сильны феодальные помещичьи землевладения и абсолютизм, деспотия, в отличие от других стран, где уже существовали буржуазные республики. Таким образом, возможно, что социализм и впоследствии появление номенклатуры могли быть своеобразной реакцией феодальной системы на наступление капитализма. Произошла своего рода реставрация феодальных порядков, то есть установление государственного монополистического феодализма путем тотального огосударствления. И возможно, именно это являлось сутью так называемого реального социализма.

 

ТРАНСФОРМАЦИЯ ВЛАСТИ В СОБСТВЕННОСТЬ. БЮРОКРАТИЧЕСКИЙ РЫНОК

 

Законы административно-командной системы

 

Вполне возможно, что представленная трактовка социализма и номенклатуры является наиболее правильной. Как бы то ни было, сформировалась определенная система экономической и политической власти. Эта система, если рассматривать ее с управленческой точки зрения (а номенклатура выполняла функции и фактического собственника, и фактического управляющего), характеризуется прежде всего как административно-командная — термин, примененный Гавриилом Харитоновичем Поповым в 1990—1992 гг. Попов много писал о сущности административно-командной системы, о роли аппарата, аппаратных связей, о том, как функционируют все механизмы управления в этой системе. Он отмечал, что основными законами, которые движут административно-командной системой, являются такие, как централизованное распределение ресурсов — государственный заказ и регламентация хозяйственной деятельности, планирование, доведенное до абсурда, стремление все регламентировать. Это, в общем-то, основные характеристики административно-командной системы. Одновременно можно отметить, что административно-командная система держалась на большом количестве прямых запретов, поскольку именно запреты и усложнение бюрократических процедур играли роль средства контроля. Для того чтобы обходить все эти запреты, нужно было иметь изрядную сноровку и умение. Таким образом, те, кто все-таки пытался что-то сделать, были в полной зависимости от аппарата, который на своей вершине был представлен номенклатурой.

 

Планов громадьё...

Таким образом, мы видим, что запреты и ограничения являлись сущностной характеристикой административно-командной системы, так же, как и гигантский распределительный механизм, доведенное до крайности планирование, предельная регламентация, бюрократизация всех процедур и отсутствие заинтересованности хозяйствующих субъектов в результатах своей деятельности. Предприятия, выполнявшие плановые задания лучше, в этой системе не были в выигрышном положении, так как фактически вся прибыль у них изымалась, а плановые задания на следующий год увеличивались. В то же время те предприятия, которые работали хуже, фактически ничего не теряли, у них нечего было забирать. А с другой стороны, на следующий год они получали меньшее задание, поскольку при учете показателей было видно, что это предприятие не может выполнять свой план, и планирующие органы занижали его показатели на следующий период. Поскольку планы являлись основой административно-командной системы, фактически все базировалось на занижении плановых показателей. Чем сильнее были занижены плановые показатели относительно реально имеющихся ресурсов и возможностей предприятия, тем в более выгодном положении оказывалось это предприятие, поскольку оно могло, во-первых, особо не напрягаться при выполнении такого заниженного плана, а во-вторых, если было видно, что оно его недовыполняет, план и дальше мог занижаться. Так что в этой системе совершенно было невыгодно во всяком случае сильно перевыполнять плановые задания, поскольку это могло привести к их увеличению.

 

Хотя, конечно, совсем не выполнять плановое задание было невозможно, поскольку тогда применялись различного рода административные санкции. Партийные органы могли наказать такого руководителя. Поэтому обычно планы выполнялись на 102—103%, то есть с небольшим приростом, однако не таким, который мог бы навести на мысль о необходимости корректировки плана в сторону его повышения.

 

Получалась странная картина — все предприятия по всей стране реально заинтересованы в занижении показателей и нормативов. В результате возникает искаженная база для планирования, поскольку только лишь сверху директивными методами можно было каким-то образом обеспечить некий экономический рост. Фактически надо было принудительно заставлять те или иные предприятия показывать те или иные ресурсы.

 

В такой системе все зависело от того, как сами планирующие органы и их руководители относятся к руководству предприятия, каковы его позиции в номенклатуре. Если они были хорошими, руководство предприятия могло позволить себе создать исключительно выгодные условия для своей деятельности, так как имело возможность занижать план и при этом получать лучшие ресурсы. Кроме этой проблемы, существовала проблема распределителя, поскольку все распределялось, и для выполнения планов также требовалось предусмотреть механизм распределения ресурсов, прежде всего ресурсов снабжения, а именно сырья, материалов.

 

Кроме того, естественно, централизованно определялись и инвестиционные параметры: какое оборудование будет поставлено, какие строительные и монтажные работы будут проведены на предприятии, каковы будут условия для его работы. Все это также регламентировалось и распределялось. И конечно, как только включался этот механизм распределения, начиналась борьба за то реальное качество материалов, сырья и оборудования, которое предприятия должны были получить, поскольку если руководитель имел более высокий статус, он мог под теми же самыми названиями получать значительно лучшее сырье, лучшие материалы, лучшее оборудование, и конечно, это облегчало его деятельность.

 

В то же время не было свободы сбыта продукции. Сбыт продукции также был централизован. Предприятию указывалось, кому поставлять продукцию, когда и по какой цене. Таким образом, если даже продукция была хорошей, ее нельзя было продать дороже. Однако, если она была плохой, все равно получатель обязан был ее принять. Процедура отказа от продукции была очень сложной и нарушала определенный кодекс чести, соблюдавшийся в номенклатурной среде руководителей. Поэтому продукция почти всегда принималась. Конечно, такая система абсолютно не стимулировала ни снижение издержек, ни эффективность работы, ни повышение производительности труда, ни качество товаров и услуг, ни экономический рост. В условиях, когда и снабжение, и инвестиции, и сбыт были централизованы, все зависело от конкретной индивидуальной схемы деятельности данного предприятия. Если ему давалось хорошие сырье, материалы, оборудование и позволялось сбывать свою продукцию по достаточно хорошим ценам, показатели предприятия были успешными, и наоборот.