Поэтическая концепция мира в ранней лирике С.Есенина.

Говоря о своем происхождении, Есенин (1895-1925) подчеркивал, что он, как и Клюев происходит не из рядового крестьянства, а из его «верхнего, умудренного книжностью слоя». Дед поэта, в семье которого он воспитывался достаточно долго, был старообрядцем, человеком религиозным, хорошо знал священное писание, помнил наизусть многие страницы Библии, жития святых, псалмы, духовные стихи. Наряду с этим в доме деда часто пели народные песни, рассказывали сказки.

Все это оказало влияние на создание образа крестьянской Руси в ранней поэзии Е. Крестьянская Русь так же, как и у Клюева, предстает воплощенным земным раем. И это проявляется в том, что небо наделяется земными приметами, в небесных пределах растет «голубая трава», пасутся животные – небесные светила. Земное часто окрашено в небесный голубой, синий цвет. Позднее в трактате «Ключи Марии» (1918) Е. объяснял своеобразие своего поэтического космоса опорой на космогонический миф о происхождении мира как следствия союза земли и неба. Он открывается рассуждениями о народном орнаменте, который отражает жизнь народа в образах-символах. Именно здесь истоки подлинной поэтичности.

Первый сборник назывался «Радуница» (1916). Радоница («блестящая», «просветленная») – день поминовения усопших (понедельник или вторник первой послепасхальной недели (Фоминой)). Этот праздник пришел из язычества, но был принят христианством. Одновременно и радостный, и трагический, когда печаль по усопшим сочетается с радостью общения с ними. Такова и тональность стихотворений. Природа предстает храмом, где «ивы – кроткие монашки», «поля как святцы».

Край любимый! Сердцу снятся

Скирды солнца в водах лонных.

Я хотел бы затеряться

В зеленях твоих стозвонных.

По меже на переметке

Резеда и риза кашки.

И вызванивают в четки

Ивы, кроткие монашки.

Курит облаком болото,

Гарь в небесном коромысле.

С тихой тайной для кого-то

Затаил я в сердце мысли.

Все встречаю, все приемлю,

Рад и счастлив душу вынуть.

Я пришел на эту землю,

Чтоб скорей ее покинуть

Сама жизнь природы воспринимается как божественная литургия. И в то же время этот мир увиден глазами крестьянина, поэтому с христианской образностью соединяются образы из сферы крестьянской жизни. Природное, крестьянское и христианское объединяются у Есенина в образе Руси, центром которой становится крестьянская изба. Многие христианские образы носят апокрифический характер. Например, стихотворение «То не тучи бродят за овином…» (1916):

«Говорила Божья Матерь сыну / Советы: / Ты не плачь, мой лебеденочек, / Не сетуй. / На земле все люди-человеки, / Чада. / Хоть одну им малую забаву / Надо. / Жутко им меж темных перелесиц, / Назвала я этот колоб - / Месяц».

Апокрифическое сказание лежит и в основе стихотворения «Шел господь пытать людей в любови…» (1914).

Шел Господь пытать людей в любови,

Выходил он нищим на кулижку.

Старый дед на пне сухом в дуброве

Жамкал деснами зачерствелую пышку.

Увидал дед нищего дорогой,

На тропинке, с клюшкою железной,

И подумал: «Вишь, какой убогой,—

Знать, от голода качается, болезный».

Подошел Господь, скрывая скорбь и муку:

Видно, мол, сердца их не разбудишь...

И сказал старик, протягивая руку:

«На, пожуй... маленько крепче будешь».

Христос здесь предстает лишенным божественного ореола, духовно совершенным человеком, сила которого лишь в ощущении родства людских душ. Это братство и становится основной идеей ранней поэзии Е. Выражению этой идеи подчинены основные особенности есенинской поэтики. Главная – метафоричность.

Большинство ранних стихотворений составляют метафорические ряды. Метафора и позволяет передать связь земного и небесного («О красном вечере…», «Край любимый…», «Гой ты, Русь…»). Все это определило и восприятие революции. В «маленьких» поэмах, из которых можно составить цикл (11): «Товарищ», «Певущий зов», «Отчарь», «Октоих», «Пришествие» (1917), «Иорданская голубица», «Инония», «Сельский часослов», «Небесный барабанщик», «Пантократор». В них о победе революции говорится как о чуде, даруемом свыше. Это поэмы-утопии, неоевангельский миф о революции, которая мыслится как упрочение основ земного рая. Отсюда библейские образы. Например, «Инония», на первый взгляд, - это отрицание старого мира и старой веры. Но здесь не случайно посвящение пророку Иеремии. В книге Иереемии возникает образ жестокого карающего бога. Лирический герой объявляет себя пророком нового «коровьего» бога, отрекаясь от жестокого божества. Образ нового мира наделен чертами изобилия и духовной мощи. Инония – страна с Богом, в ней «новый на кобыле / едет к миру Спас». Ее населяют сверхлюди, способные плугом распахать ночь, мыть свои руки и волосы «из лоханки второй луны». Все поэмы объединены лейтмотивными образами звезды, птицы, яйца, зерна, слова. Это то изначальное, что является основой всего сущего. Еще один ключевой образ – корова. Маяковский назвал есенинский цикл «апологией коровы».

Федосеева о Есенине: В произведениях С. А. Есенина 1910-х гг., как и в творчестве его старших современников, осуществляется рецепция архетипических смыслов как в фоль- клорном (языческом), так и в христианском их варианте. Нельзя не согласиться с исследователями, которые обнаруживают в цикле «маленьких поэм», написан- ных С. А. Есениным в предреволюционные и революционные годы, единство евангельского сюжета: от предчувствия нового Христа в «Певущем зове» (1917), через «Пришествие» (1917) и «Преображение» (1918) — к благословению «но- вым Спасом» иной Руси в «маленькой поэме» «Инония» (1918). Лирический герой Есенина вместе со всей страной существует в реальном историческом пространстве и времени, и одновременно — в космическом и надмирном — духовном. Призывая обновление мира, он воссоздает картину одухотворения родной земли, переосмысляя библейский сюжет.

Ментальная направленность есенинского художественного мышления проявляется, например, в органической адаптации универсальных моделей мироздания к особенностям «русского духа и глаза». Среди них доминируют следующие:

– мир как дом («Полюбил я мир и вечность, // Как родительский очаг»; «На небесном синем блюде // Желтых туч медовый дым…»; «Рыжий месяц жеребенком // Запрягался в наши сани…» и т.п.);

– мир как храм («Вечер синею свечкой звезду // Над дорогой моей засветил…», «Галочья стая на крыше служит вечерню звезде…»; «У лесного аналоя воробей псалтырь читает…»; «А степь под пологом зеленым кадит черемуховый дым…» и т.п.);

– мир как древо («Шумит небесный кедр // Через туман и ров, // И на долины бед // Спадают шишки слов»; «На ветке облака, как слива, // Златится спелая звезда…» и т.п.).

Поиск национального идеала также осуществляется Есениным в устремленности к универсальным мифологемам «сокровенного града», «иного царства», «земного рая», к «правде сошьего креста» как единству православной веры и труда на земле.

Однако действительно уникальная суть есенинского феномена для массового сознания состоит в том, что самой своей личностью он явил народу архетип национального характера, воплотил «первообраз», «матрицу», «гипотезу» о русском человеке в живую человеческую личность.

Михаленко о Есенине: Небесного Града – созданный в творчестве Есенина образ земного мира, отражающий мир небесный. Это сфера бытия, стремящаяся повторить высшую гармонию («Глаза, увидевшие землю, / В иную землю влюблены»), раскрывая иконную и церковную, христианскую природу мира и человека.

В первом параграфе «Истоки христианских тем и мотивов в творчестве поэта» отмечаются те впечатления, которые сформировали христианский космос С.Есенина. Это, в первую очередь, семейный уклад – особая религиозность деда (Ф.А. Титова) и бабушек (Н.Е. Титовой и А.П. Есениной), матери (Т.Ф. Титовой). Впоследствии поэт вспоминал: «Часто собирались у нас дома слепцы, странствующие по селам, пели духовные стихи о прекрасном рае, о Лазаре, о Миколе и о Женихе, светлом госте из града неведомого». Вместе с бабушкой Есенин совершал паломничества по монастырям, знакомился с частушками, сказаниями, легендами. В 1924 г. поэт писал: «Первые мои воспоминания относятся к тому времени, когда мне было три-четыре года. Помню: лес, большая канавистая дорога. Бабушка идет в Радовецкий монастырь, который от нас верстах в 40. Я, ухватившись за ее палку, еле волочу от усталости ноги, а бабушка все приговаривает: “Иди, ягодка, Бог счастье даст”».

В доме деда, Ф.А. Титова, было много икон. Иконописные образы, вошедшие в сознание поэта с детства и служившие знаками в освоении мира, сохранили эту функцию и в его поэзии, объясняя мир природы и человека.