Первая в России антиутопия появилась в хх веке, хотя в свое время она не стала литературным фактом. Это был роман Е. Замятина «мы».

Скороспелова л своеобразии жанра отмечала следующее:

Роман Замятина «Мы» утвердит в новой литературе право на создание условной модели действительности, использовав в качестве ее основы пародийную фантастику,

библейские и литературные сюжеты, ситуации и персонажи «петербургского» текста русской литературы в их травестированном варианте. Замятин создаст роман идеологический, т.е. роман, жадно воспринявший и активно переработавший идейный материал эпохи, и тем определит одну из магистральных тенденций в жанровых исканиях времени. Вместе с тем огромное место в произведении займет психологическая проблематика, в то же время выводящая к кругу философских проблем, связанных с антиномиями человеческого духа. На фоне традиционного линейного повествования, простоты, даже наивности любовной интриги с элементами детектива тем очевиднее будет синтез жанровых форм (утопии и любовного романа, детектива и романа идеологического, психологической драмы и пародийной фантастики, сатиры и трагедии). Подобный синтез станет основой философской и историософской прозы XX века.

Из лекции: Учитывались традиции западноевропейские и русские: сатирические и традиции утопии. Учтен опыт Салтыкова-Щ и Достоевского; романы Чапека "Война с саламандрами", Г. Уэллса, роман Анатолия Франса "Остров пингвинов", Дж Свифт.

При этом отсылки к философским учениям: позитивистов, утопистов, обращение к Евангелию. Современники восприняли его как политический памфлет. Как политический памфлет на социалистическую Россию. Это не политический памфлет, а сложное по своей структуре произведение. Отсылка к поэзии Гастина ("Поэзия рабочего удара") пролеткультовская модель уравнительного (эгалитарного) общества.

Образ жизни граждан-нумеров определен "Часовой скрижалью". Здесь образ с прозрачными стенами (прозрачный храм). Конечно же, рисуя этот мир, автор стремится передать читателю свое ироническое отношение. Ирония здесь возникает в контрасте образа мира и того восторженного тона, которым этот мир описывается. И все-таки это не просто проекция тоталитарного общества. На самом деле нельзя говорить о том, что содержание ограничено социальной проблематикой – государство, которое подавляет личность. Конфликт гораздо шире.

Гипотеза: на первый план выходит конфликт 2-х сущностей свободы и несвободы. Разворачивается на нескольких уровнях:

1 уровень - социальный: Это конфликт личности и государства, индивидуального и коллективного как «я» и «мы». Дома прозрачны: «громадное здание» (коммуна), в котором только «чугун и стекло», Чернышевского; властитель и вместе с тем монополист истины Благодетель напоминает Верховного правителя Кампанеллы, о котором сказано: «Он является главою всех и в светском и в духовном, и по всем вопросам и спорам он выносит окончательное решение»; вездесущие замятинские «хранители» — преемники платоновских «стражей» и своим наименованием и функцией всемогущей тайной полиции. От предшествующих ему реальных обществ Единое Государство Замятина отличается прежде всего полной рационализацией всей жизнедеятельности его обитателей, начиная с производства и кончая интимно-сердечной сферой.

Герой говорит: «мы» от Бога, «я» от Дьявола». Этот конфликт разворачивается в эпизодах прогулки, описании Дня Единогласия, Дня Правосудия. Уже в начале романа подчеркивается, что его деятельность направлена не столько на поддержание и развитие уровня жизни, сколько на подавление инакомыслия. Поэтому первое значимое событие, которое описывается в дневнике героя, – День Правосудия. Писатель обнажает уязвимость Единого Государства. Все его структуры и вся идеология оказываются иллюзорны. Иллюзорна одинаковость граждан – все непохожи друг на друга, иллюзорна стена, которая проницаема, иллюзорна рациональность – у героев иногда появляется ощущение всеобщего сумасшествия. Иллюзорны пространственность, массовость, энергия и глубина чувств, эпохальность событий. Но главная иллюзия – это утверждение собственной первозданности. З. указывает, что в организации своей структуры Е.Г. опирается на древнейшие формы социальной организации, прежде всего, религиозные. В сущности, перед нами перевернутая религиозная картина мира, в котором присутствует свой Бог, свои ангелы и демоны. С этой точки зрения интересен образ правителя – Великого Благодетеля, в котором воплотились и черты Угрюм-Бурчеева из «Истории одного города» Салтыкова-Щедрина, и, конечно, Великого Инквизитора из романа Достоевского «Братья Карамазовы» (Называя Дьявола «великим духом», «могучим и умным», а три его вопроса «настоящим громовым чудом» «по силе и глубине», Инквизитор так интерпретирует его предложение Христу обратить камни в хлебы. «Великий дух», говорит он, сказал: обрати камни в хлебы и предложи эти хлебы, т.е. материальные блага, людям вместо свободы (воли и выбора), которую ты, Христос, почитаешь за первейшую и всенужнейшую потребность людей и которой люди в действительности страшатся («ибо ничего и никогда не было для человека и человеческого общества невыносимее свободы». И в том, по мысли Инквизитора, жестоко ошибся. Ибо, считает он, Христова вера в то, что человеку всего дороже его свобода, возможность жить по своей воле, суть наивное и опасное заблуждение. На деле люди, мол, с радостью готовы отдать свою свободу не только за хлеб-благо, но и за любой закон, жестокую норму, традицию, указ и т.п. ради распоряжения ими, так как, «малосильные, порочные, ничтожные» по природе, они не выносят своей свободы и всегда ищут, перед кем преклониться. Следовательно, считает Инквизитор, истинное добро людям сделает тот, кто возьмет у них свободу в обмен на благо и безраздельную власть над ними. Кто, говоря иначе, станет не Добродетелем в духе Христа и по его нравственному подобию, но Благодетелем по примеру и разумению Великого Инквизитора, — ученика и последователя дьявольского духа. Этот Благодетель и будет подлинным и реальным, а не мнимым и мечтательным Спасителем человечества. Таковым именно и видит себя Благодетель в романе «Мы».. Отсюда призыв Благодетеля к внимающему ему Д-503 воздать должное не страданиям распятого Христа, но «подвигам» («самой трудной роли») его гонителей и палачей, к наследникам которых замятинский властитель спокойно и гордо («Палач? <...> Вы думаете — я боюсь этого слова?») причисляет и себя. Ведь «истинная алгебраическая любовь к человечеству, — заявляет он, — непременно бесчеловечна...». И мы снова простодушны, невинны, как Адам и Ева. Никакой этой путаницы в добре и зле: все — очень просто, райски, детски просто. Благодетель, Машина, Куб, Газовый Колокол, Хранители — все это добро, все это — величественно, прекрасно, возвышенно, кристально-чисто. Потому что охраняет нашу несвободу — то есть наше счастье»).

Однако присутствует и существенное отличие. Литературные предшественники Великого Благодетеля искренне верили в то, что счастье, которое они сулят миллионам, действительно единственно возможное. Великий Благодетель не имеет такого убеждения. Если в первых сценах романа он предстает как каменное изваяние, то в конце последнего разговора с главным героем – это обычный человек).

Герой всегда говорит о том, что самое главное достоинство гос-во - его разумное устройство. Но ощущается некая сдвинутость, тотальное сумасшествие. Самая главная иллюзия - иллюзия его первозданности. когда мы постигаем устройство, понимаем, что в основе его религиозная картина мира (есть божество, хранители, но это перевернутая религиозная картина мира. Замятин пытается решить проблему: счастье без свободы или свобода без счастья.

 

Известно, что роман «Мы», гротескно отразивший реалии послереволюционной России, был воспринят как политический памфлет. Наиболее ясно эту точку зрения выразил А. Воронский в статье о Замятине. Критик утверждал, что роман «целиком пропитан неподдельным страхом перед социализмом, из идеала становящимся практической, будничной проблемой»

 

2 уровень - психологический. Эта проблема разума и чувства. Писатель исследует сложную противоречивую сущность человека как социального и природного явления. Это определяет специфику формы романа, в основе композиции которого дневниковые записи главного героя, инженера, строителя Интеграла Д-503. Дневниковая форма позволяет увидеть мир в ощущениях героя. Уже с первых страниц дневника мы ощущаем внутренние сомнения, колебания героя, который постоянно убеждает не столько будущих читателей своего дневника, сколько себя в целесообразности, правильности общественного устройства. Предельная экспрессивность интонации: лексика, особый синтаксис, пробелы в речи – обозначают смятенность мыслей героя. Уже в записи первой проявляется противоречие между рациональным и эмоциональным: «Я пишу это и чувствую: у меня горят щеки. Да: проинтегрировать грандиозное вселенское уравнение. Да: разогнуть дикую кривую, выпрямить ее по касательной - асимптоте - по прямой. Потому что линия Единого Государства - это прямая. Великая, божественная, точная, мудрая прямая - мудрейшая из линий...». В записи второй это проявляется еще более отчетливо: «Весна. Из-за Зеленой Стены, с диких невидимых равнин, ветер несет желтую медовую пыль каких-то цветов. От этой сладкой пыли сохнут губы - ежеминутно проводишь по ним языком - и, должно быть, сладкие губы у всех встречных женщин (и мужчин тоже, конечно). Это несколько мешает логически мыслить». И в дальнейшем эта борьба чувства и разума проявляет себя на уровне стиля: рациональное - в системе «математических» мотивов, буквенно-цифровых обозначений персонажей, точных указаниях величин и др.

Чувственное - в метонимико-метафорических мотивах: замены целого частью в описании персонажей (образ доктора, основанный на сравнении с ножницами: «Неизлечимо, - отрезали ножницы», «рассмеялся остро», «ножницы его так и захлопнулись»), в цветовых мотивах (желтый как цвет страсти). Это тоже модернистский принцип изображения психологии персонажа.. Герой стремится доказать, что свобода разрушительна, так как ведет к хаосу. Синоним счастья для него - разумная организация жизни, а свободы – руководство чувствами.

Писатель выходит на широкое обобщение. Это выражает себя на уровне формы, в основе композиции которого дневникое записи Д-503.

В какой-то мере герой условный. Но в какой-то мере он автобиографичен. Он математик, инженер Интеграла. По восприятию жизни он поэт.

Волостые руки героя - это отсылка к его естественной и чувственной природе.

 

. Замятин использует модернистский прием - геометрический лейтмотив:

О-90 (круглые глаза, круглая розовая)

I-330 (хищные брови икс)

Первая – лидер готовящегося восстания, бунтарка. Но в ней рационализм берет верх над страстью, фактически она использует героя как строителя Интеграла в своих целях. О-90 внутренне более свободна и готова к безоглядному чувству. Именно она сохраняет себя и остается жить в ожидании рождения ребенка.

Появление любовного треугольника, вовлечение в него все большего количества людей. Этот уровень конфликта разворачивается в мелодраматическом сюжете страстной любви героя к I-330, которая осложняется любовным треугольником. Таким образом, автору важно подчеркнуть, что способность поддаться страсти не единичное явление, а выражение присущей человеку потребности отдаваться чувству, не контролируемому рассудком.

 

3 уровень - философский. На этом уровне решается проблема исторического развития человеческого. З. не столько противопоставляет, сколько соотносит два типа существования: технотронный и природно-естественный. Но и там, и здесь отсутствует духовное начало. Оно воплощено в образах ушедшей культуры: виденной в музее картине, музыке Скрябина, образе Древнего Дома.

Он постоянно приводит примеры картин, увиденных в прошлом. Все подчиняется целесообразности. Оба мира неидеальными. Поэтому "Мы" не столько сатира, сколько размышление об исторических путях развития человечества. Центральной идеей романа становится идея истории как чередования периодов энтропии (тенденции к покою) и взрывов энергии (ереси), на мгновение уничтожающих энтропию.