Развитие жанра антиутопии в прозе 20-х годов (Е. Замятин «мы», М. Булгаков «собачье сердце», А. Платонов «котлован», «чевенгур»).

 

Противоречие между разумом и чувством, которое оказалось связано с рациональной основой нового общества, выдвигает на первый план проблему «природа-культура-цивилизация». Одна линия решения этой проблемы оказалась связана с антиутопическими тенденциями. Смеховое начало такого плана проявляет себя в творчестве Е. Замятина, М. Булгакова, А. Платонова и выступает в формах сатиры.

 

Противоречивость новой реальности актуализировала и другое представление о человеке, в котором на первый план выходит сложность его сущности, сочетающей разумные начала и низменные инстинкты. Это представление оказалось воплощено в произведениях, которые можно определить как антиутопию.

Антиутопия – жанр, в котором сутью становится изображение опасных, пагубных и непредвиденных последствий, связанных с построением общества, соответствующего тому или иному социальному идеалу.

Это вторичный жанр, представляющий собой реакцию на утопию, изначально пародирующий ее. Мировоззренческая основа – представление о сложности, противоречивости человеческой натуры, неверие в силу исторического и научно-технического прогресса. Сюжетообразующее начало – взгляд изнутри. Отсюда – конфликт личности и общества, внутренний конфликт разума и чувства.

Черты: 1) остросюжетность, мелодраматизм, элементы массовой литературы; 2) моделирование общественной структуры на основе идей отрицания исторического и научно-технического; 3) историзм; 4) персонализм; 5) сочетание рационального и эмпирического в изображении мира.

Однако в России антиутопия в ХХ веке появилась гораздо раньше, хотя в свое время она не стала литературным фактом. Это был роман Е.Замятина «Мы».

Роман создан на скрещении традиций русской и европейской сатирической прозы и литературной утопии в ее критическом варианте (Уэллс, Чапек, Франс, Свифт). В нем присутствует и множество отсылок к Евангелию, и к философским трудам и системам утопистов и позитивистов, а также к литературным источникам. Уже это опровергает первое впечатление о романе только как о памфлете на социалистическую Россию.

Хотя, с одной стороны, это отклик действительно на злобу дня, прежде всего, на пролеткультовские идеи. В романе развенчиваются утопические представления о социально-историческом и техническом прогрессе. В нем рисуется образ общества будущего Единого Государства, возникшего в результате Великой двухсотлетней войны, в которой выжило только 0,2 процента населения земли. В этом государстве, отгороженном от остального мира стеклянными стенами, побеждены два основных инстинкта: голод и половое влечение. Его населяют граждане-«нумера», облаченные в одинаковую одежду и ведущие одинаковый образ жизни, порядок которой определяется государственным документом – Часовой Скрижалью. Через прозрачные стены домов каждый из них может наблюдать, как одновременно подносят ложку ко рту, одеваются и выходят на улицу все остальные. Явная авторская ирония по отношению к этому механистическому миру выражает себя в контрасте восторженного тона рассказчика и удручающей картины мира, который он рисует.

Однако все-таки главным становится в романе размышление о категориях свободы и несвободы. Конфликт этих сущностей разворачивается на нескольких уровнях.

Первый - социальный. Это конфликт личности и государства, индивидуального и коллективного как «я» и «мы». Герой говорит: «мы» от Бога, «я» от Дьявола». Этот конфликт разворачивается в эпизодах прогулки, описании Дня Единогласия, Дня Правосудия.

З. исследует механизм бытования тоталитарного государства. Уже в начале романа подчеркивается, что его деятельность направлена не столько на поддержание и развитие уровня жизни, сколько на подавление инакомыслия. Поэтому первое значимое событие, которое описывается в дневнике героя, – День Правосудия. Писатель обнажает уязвимость Единого Государства. Все его структуры и вся идеология оказываются иллюзорны.

Иллюзорны пространственность, массовость, энергия и глубина чувств, эпохальность событий. Но главная иллюзия – это утверждение собственной первозданности. З. указывает, что в организации своей структуры Е.Г. опирается на древнейшие формы социальной организации, прежде всего, религиозные. В сущности, перед нами перевернутая религиозная картина мира, в котором присутствует свой Бог, свои ангелы и демоны.

Второй уровень - психологический. Конфликт разума и чувства. Писатель исследует сложную противоречивую сущность человека как социального и природного явления. Это определяет специфику формы романа, в основе композиции которого дневниковые записи главного героя, инженера, строителя Интеграла Д-503. Уже с первых страниц дневника мы ощущаем внутренние сомнения, колебания героя, который постоянно убеждает не столько будущих читателей своего дневника, сколько себя в целесообразности, правильности общественного устройства.

Третий уровень конфликта свободы и несвободы – философский, где эти начала рассматриваются в аспекте идеи стадиального развития исторического процесса. З. не столько противопоставляет, сколько соотносит два типа существования: технотронный и природно-естественный. Но и там, и здесь отсутствует духовное начало. Оно воплощено в образах ушедшей культуры: виденной в музее картине, музыке Скрябина, образе Древнего Дома. «Мы» не столько сатира, сколько социально-философский роман о путях развития человечества.

Центральной идеей романа становится идея истории как чередования периодов энтропии (тенденции к покою) и взрывов энергии (ереси), на мгновение уничтожающих энтропию.

Осмысление собственно революционных событий, их сущности и значимости постепенно сменяется размышлениями о путях развития общества, о формировании типа нового человека. Это стимулирует расцвет социальной утопии и научной фантастики, которая, как известно, существовала раньше в синкретическом единстве с социальной утопией.

В связи с актуализацией идей об опасности экспериментирования в ряде произведений возникают черты антиутопии. Это и повести М.Булгакова («Роковые яйца», «Собачье сердце»), Я.Окунева «Грядущий мир», произведения А.Платонова. Однако во многих из названных выше произведений более проявляет себя утопическое начало.

Булгаков «Собачье сердце»

Повесть «Собачье сердце» воспринимается как антиутопия, осуществившаяся в реальной действительности. Здесь присутствует традиц.изображение гос.системы, а также противопоставление ей индивидуального начала.Здесь антиутопия – это эксперимент с псом. В его образе показано рождение нового человека молодой формации, выявлены опасные тенденции развития такого общ-ва. Эффект преображения может быть связан с антипреображением общ-ва и человека — вместо прогресса наступила социальная и духовная деградация. Абсурдный, с т.зр. природы, эксперимент помогает обнажить абсурд в общ-ве, в котором в рез-те ист.эксперимента все ненормальное становится нормальным: Шариков, получившийся из собаки с помощью органов уголовника, абсолютно подходит новому советскому гос-ву, он принимается и даже поощряется им — назначается на должность заведующим подотделом очистки города Москвы от бродячих животных.

В “новом обществе” действуют алогичные законы: восемь комнат в квартире ученого рассм-ся как покушение на свободу; в домкоме вместо того, чтобы заниматься практическими делами, распевают хоровые песни; нищета и разруха воспринимаются как начало “новой эры”.

 

В повести неоднократно обыгрывается мотив удовлетворения миним.потребностей. Бездомный пес рад самой маленькой косточке.Заурядное “счастье” ассоц-ся в повести и с жизнью людей в нач.20-х гг, которые стали привыкать жить в нетопленных квартирах, питаться гнилой солониной в Советах нормального питания, получать гроши и не удивляться отсутствию электричества.

Новая система уничтожает в человеке личностное, индивидуальное начало. Принцип равенства сводится к лозунгу: “Все поделить”. Между членами домкома не ощущ-ся даже внешнего различия.

Кульминацией повести становится получение Шариковым прописки, должности, а затем и его донос на Преображенского.

Название повести “Собачье сердце” отражает стремление писателя заглянуть в глубины человеческой души, выявить духовные метаморфозы личности в условиях нового времени.

Роман А.Платонова «Чевенгур» - антиутопия. В нем описана фантастическая Чевенгурская коммуна, где коммунизм уже наступил. Гл. герой Александр Дванов нашел общ-во, состоящее из 11 полноправных членов – единственных оставшихся в живых и годных для коммунизма жителей и «прочих» - пришедших в коммуну бродяг. «Прочие», по мнению чевенгурского диктатора Прошки Дванова, брата Саши, «хуже пролетариата», т.к.они «безотцовщина», «не русские, не армяне, не татары, а никто». По Платонову, эти люди «подобны черным ветхим костям из рассыпавшегося скелета чьей-то огромной и погибшей жизни». В этом образе – трагедия гражданской войны, после кот-й появилось очень много «прочих».

«Буржуев» и «полубуржуев», практически все прежнее население города, чевенгурцы истребили в рез-те двух расстрелов. В храме заседает ревком, Солнце объявлено всемирным пролетарием, доставляющим все необходимое для жизни,труд упразднен как пережиток эксплуатации. На субботниках жители не создают никаких материальных ценностей, а только перемещают, сгребая в кучу, оставшиеся от буржуазии. Коммунизм для чевенгурцев самоочевиден, поскольку «когда пролетариат живет себе один, то коммунизм у него сам выходит».

В «Чевенгуре» Платонов хотел понять, каким может быть социализм и коммунизм, построенный руками пролетариев в разрушенной стране. И получил модель «военного коммунизма» в доведенной до абсурда форме. Вождь-фанатик Чепурный и Прошка Дванов выбрасывают лозунг «равенства в нищете»: «Лучше будет разрушить весь благоустроенный мир, но приобрести в голом виде друг друга, а посему, пролетарии всех стран, соединяйтесь!» В итоге все чевенгурцы, кроме братьев Двановых, гибнут от сабель и пуль белогвардейцев. Тем самым писатель утверждает, что социализм и коммунизм нельзя построить на нищете и отрицании культуры.

В финале «Чевенгура» Саша Дванов на коне. Пролетарская Сила скрывается на дне озера, чтобы, подобно богатырю Святогору, ждать часа, когда он вновь будет призван своим народом. А брат Саши Прошка превращается в бескорыстного искателя своего пропавшего брата. Однако время, когда писатель кончал роман, (1929 г.) давало мало шансов на то, что чистая душа Саши Дванова будет востребована обществом, а Прошки Двановы переродятся к лучшему.

В повести «Котлован» изображены страшные явления жизни – принудительность труда и борьба с «задумчивостью» (=с самостоятельностью мышления). Название повести символично. Рабочие роют котлован под строит-тво общепролетарского дома-мечты, так что котлован – это символ основы будущего общ-ва. Но, с др.стороны, котлован – это образ захоронения, где погребены надежды людей и где, как хотелось бы Платонову был бы погребен сталинизм.

Гл.герой рабочий Вощев в день своего30-летия уволен с механ-го завода.Он ищет смысл жизни, он не может трудиться, не зная, куда надо стремиться.

Судьба приводит Вощева в барак, где спящие люди «были худы, как умершие». Они одержимы мечтой о доме будущего. Эта мечта воплощается в ребенке, девочке Насте, найденной умирающей на соломе в куче лохмотьев и тряпья. Для них Настя – «малое существо, которое будет жить на успокоенной земле, набитой их костьми, фактический житель социализма».

Заканч-ся роман трагически: «Мимо барака проходили люди, но никто не пришел проведать заболевшую Настю, потому что каждый нагнул голову и непрерывно думал о коллективизации». К финалу повести гротескное начало усиливается: смерть маленькой Насти приобретает глубокий символический смысл: фундаментом нового здания становится тело мертвого ребенка. Гротескной оказывается сама ситуация: строительство дома будущего становится лишь нескончаемым созданием котлована.

Воплощению в драматургии 2/2 1920-х гг. и ½ 1930-х гг. антиутопических эл-тов препятствовал целый ряд факторов: ослабление фантасмагоричности и усиление реалистичности в лит-ре, закрепление идеологии в политике. Но все же стремление писателей познать и понять изменяющуюся на глазах реальность с помощью антиутопий объясняет появление упомянутых в выше произведений.