Тема Апокалипсиса в романе М.Булгакова «Белая гвардия».

Ал. Турбин восстает из мертвых накануне Рождества. Философский аспект рассмотрения событий обозначен в эпиграфе из Апокалипсиса («И судимы мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими»), и в эпическом зачине романа, стилизованном под библейский текст: «Велик был год и страшен по рождестве Христовом 1918, от начала революции второй, он был обилен летом солнцем, а зимою снегом, и особенно высоко в небе стояли две звезды: звезда пастушья Венера и красный дрожащий Марс». Уже в них заложена философская проблематика, связанная с противопоставлением мира и войны, жизни и смерти. Дому как целостности противостоит Город как структурно сложное, многоуровневое пространство: он связан с небом (памятник св. Владимиру, держащему крест) и с подземным миром (картины в подвале-морге). В настоящем Город – символ хаоса, разгула демонических сил, т.е. возникает вполне классическая, пушкинская тема пира во время чумы. И это ощущение усиливается благодаря тому, что картина лихорадочной жизни по принципу художественного контраста сменяется описанием безмятежного, почти идиллического существования Города до революции, причём в этом описании преобладают мотивы света, покоя, уюта. Благодаря этому контрасту острее ощущается тема гибели традиционной культуры, возникающая в сне Алексея Турбина, с являющимся ему кошмаром в брюках в крупную клетку, который представляет собой реминисценцию из романа Достоевского Бесы. Слова кошмара повторяют слова героя этого романа, писателя Кармазинова, и свидетельствуют об утрате обществом нравственных ориентиров в новой исторической ситуации. Кошмар сменяется явлением герою во сне картины Города, который только здесь, в этом сне, и предстаёт в своём идиллическом виде 32, с. 20. Эта же тема пира во время чумы, но уже как будто на житейски-бытовом, но на самом деле разговор этот тоже носит знаковый характер, так как сама тема беседы связана с фигурой, которая олицетворяет разрушенный уклад жизни.

Образ исторической катастрофы, вошедший в роман буквально с первых же фраз, с предпосланных ему эпиграфов, задающих масштаб и координаты содержания, действия. Этими координатами станет судьба семьи, что, с одной стороны, являлось темой традиционного семейного романа, но судьба эта будет не просто показана на фоне исторической катастрофы, но и сама станет формой проявления этой катастрофы. С другой стороны, историческим событиям в романе будет придан характер мистериальный, то есть за конкретно-историческим планом будет просвечивать план вечности. Такой принцип изображения событий и составит жанровую особенность этого произведения Булгакова, превращая традиционный роман в роман-мистерию, или, как напишет М.Петровский Жанр Михаила Булгакова - не историческая трагедия, а мировая мистерия.Он помещает действие своего романа в Вечный Город, ибо всё происходящее в Вечном Городе, естественно, причастно вечности, то есть мистериально 3, с. 11. Именно поэтому гибель Города во время Гражданской войны Булгаковым будет изображена не просто как крушение социально-политической системы, но как гибель целой цивилизации. Символической деталью станет в финале романа единственная, чудом уцелевшая надпись на печке Лен я взял билет на Аид. Уцелевший фрагмент названия оперы Аида здесь предстанет как название царства мёртвых. Этот мистериальный характер изображённых событий будет задан эпиграфом И судимы были мёртвые по написанному в книгах сообразно с делами своими, представляющим цитату из главы двадцатой Откровения Иоанна Богослова. Эпиграф же из Капитанской дочки вводит в роман образ метели, являющийся в русской литературе традиционной метафорой судьбы, причём судьбы не, только индивидуальной, но и метафорой исторической судьбы страны. Образ этот восходит к стихотворению Пушкина Бесы, развит в повести Метель и в Капитанской дочке, а применительно к событиям революции и Гражданской войны впервые использован в поэме Блока Двенадцать. Использует его и Пастернак в романе Доктор Живаго. В Белой гвардии образ метели также приобретает метафорические черты Давно уже начало мести с севера, и метёт, и метёт, и не перестаёт, и чем дальше, тем хуже. Понятно, что здесь это словечко давно характеризует не физическое время, а историческое. Эпиграф из Откровения Иоанна Богослова также отражает важность апокалиптической темы в русской литературе от Средневековья до ХХ века. Апокалипсисом нашего времени назвал книгу своих эссе В.В. Розанов. Вводя в роман тему Последнего суда, Булгаков придаёт ей отчётливо этический характер, о чём точно сказал Г.А. Лесскис Тема Последнего Великого суда как осуществления высшей справедливости и торжества праведников, конца истории в которой людям ещё дано - в силу свободы их воли - делать выбор между добром и злом и установления жизни вечной, вечного единства человека с Богом лейтмотивом проходит через весь роман 23, с. 62. Апокалипсическая тема гибели мира непосредственно в тексте романа возникает уже в финале первой главы в беседе Алексея Турбина со священником отцом Александром. Призывающий не допускать страшного греха уныния священник читает фразу из 16-й главы Апокалипсиса о третьем Ангеле, вылившем чашу свою в реки и источники вод.

Отметим также, что тема Апокалипсиса связана в романе не только с образами членов семейства Турбиных, но и с периферийным, но тем не менее чрезвычайно важным образом поэта Русакова, написавшего богохульные стихи и наказанного за это дурной болезнью. Во время его визита к доктору Турбин настоятельно рекомендует ему поменьше читать Апокалипсис, но все, же в финале романа он изображён за чтением этой книги, причём той же, двадцатойглавы, что приведена в эпиграфе. Присутствует эта тема и в литературном обличии, в указании на книгу, которую читает Елена, ожидающая возвращения мужа Перед Еленою остывающая чашка и Господин из Сан-Франциско. Затуманенные глаза, не видя, глядят на слова мрак, океан, вьюгу. В этом рассказе, написанном в 1916 году, в разгарПервой мировой войны, отразилась тревога Бунина по поводу судьбы тогдашнего мира известно, что образ грандиозного парохода Атлантида олицетворяет гибнущую современную цивилизацию. В этом свете иным предстаёт и смысл самых первых глав романа с фигурами Елены, Николки и Алексея, находящихся в состоянии тревожного ожидания здесь сквозь житейский план символически просвечивает мистериальный характер этого ожидания как ожидания какого-то конца света, светопреставления.Такой интерпретации эпизода соответствует и выразительная художественная деталь за окнами, в которые напряжённо всматривается Николка, настоящая опера Ночь под Рождество - снег и огонёчки. И совершенно тот же вид открывается Алексею Турбину из окон класса пустой гимназии, в здании которой формируется мортирный дивизион А в окнах настоящая опера Ночь под Рождество, снег и огонёчки, дрожат и мерцают. Но знаменательно, что в обоих случаях это все, же ночь под Рождество, то есть последняя ночь, когда на земле властвует нечистая сила 6, с. 130. Разным началам бытия, житейскому и мистериальному, воплощённым в романе, соответствуют и его стилевые пласты высокая тема движения истории облекается в слог патетический, в то время как картина повседневной жизни представлена разговорным речевым строем.Начало романа звучит размеренно, как медь торжественной латыни А.Блок Велик был год и страшен год по Рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй. Был он обилен летом солнцем, а зимою снегом, и особенно высоко в небе стояли две звезды звезда пастушеская - вечерняя Венера и красный, дрожащий Марс. Всё здесь - морфология краткие формы, синтаксис инверсии, ритм фразы - призвано создать впечатление патетически насыщенной речи.Образы небесных светил, Марса и Венеры, планет, названных именами языческих богов, служившими в классической литературе поэтическими знаками любви и войны, в романе тоже приобретают символическое звучание. Именно эти две темы и составят сюжетные линии в Белой гвардии. Художественно-философский смысл такого соседства заключается в том, что олицетворяющему войну и гибель Марсу противостоит побеждающая его Венера-любовь. Возникает своеобразный оксюморон, заключающий в себеколоссальную амплитуду художественных смыслов, пронизывающих весь роман, концентрирующий его основные темы. Этот оксюморон поддержан и усилен взаимоисключающими образами исторического времени. Указание на новое летосчисление от начала революции, напоминающее введение нового летосчисления во время Великой французской революции, подчёркивает тему крушения и гибели старого мира, представленного традиционным летосчислением от Рождества Христова начало новой эры становится одновременно и началом конца мира, причём имеется в виду не просто государство, уничтоженное революцией, но мир вообще, мир как цивилизация, основанная на традиционных гуманистических ценностях. Основополагающей ценностью, главной приметой этого рушащегося исчезающего мира становится в романе образ Дома, призванный символизировать традиционный уклад семейной жизни как основы гибнущей гуманистической культуры. Уют турбинской квартиры олицетворяет гармонию этого замкнутого мира, подвергающегося жесточайшим историческим испытаниям. В этом смысле Дом выступает в романе не просто как место физического обитания, но как своеобразная иерархически устроенная вселенная, мир, концентрирующийся вокруг печки, этого источника животворноготепла, не только физического, но и метафизического Много лет до смерти, в доме по Алексеевскому спуску, изразцовая печка в столовой грела и растила Еленку маленькую, Алексея старшего и совсем крошечного Николку. Как часто читался у пышущей жаром изразцовой площади Саардамский Плотник, часы играли гавот, и всегда в конце декабря пахло хвоей и разноцветный парафингорел на зелёных ветвях. Знаменательно, что печка в доме выполняет функцию не только источника тепла, но и служит своеобразной домашней летописью, где запечатлеваются житейские события, которые в финале выйдут за пределы обыденности и приобретут черты метафизические 13, с. 22-26. Основными приметами, свойствами Дома являются тепло и свет, особенно свет, противопоставленный мраку, царящему за окнами квартиры и олицетворяющему хаос сильно и весело загорелись турбинские окна.

Турбинскому дому с его теплом, светом и душевным уютом противопоставлен дом Василисы, нижнего соседа Турбиных. В квартире Лисовичей царствуют постоянно подчёркиваемые автором стихии мрака и холода в нижнем этаже на улицу - первый, во двор под верандой Турбиных - подвальный засветился слабенькими жёлтенькими огнями инженер и трус, буржуй и несимпатичный, Василий Иванович Лисович. Мы видим, как важно это противопоставление ещё и в аспекте, так сказать,топографическом. Местонахождение этой квартиры - подвальный этаж - тоже становится своеобразным символом. Здесь, как и положено подземному царству, господствуют тишина, мрак, сырость и холод В этот ночной час в нижней квартире домохозяина, инженера Василия Ивановича Лисовича, была полная тишина. Проклинаемая костлявая и ревнивая Ванда глубоко спала во тьме спаленки прохладной и сырой квартиры. Жильцы этой квартиры даже внешне напоминают обитателей царства мёртвых Василиса всмотрелся в кривой стан жены, в жёлтые волосы, костлявые локти и сухие ноги. Таким образом, Дом в романе представляет собой и житейскую реалию, и метафору, и символ. Это Дом-мир, опирающийся на традиционные и незыблемые нравственные, духовные и культурные ценности, которые выступают в качестве жизненных ориентиров в турбинском мире. Естественно, что духовной опорой этого мира является спасительная вера, причём без всяких метафор. Именно вера Елены, её горячая молитва спасает Алексея от смерти. Булгаков намеренно концентрирует внимание читателя на календарных сроках происходящих событий. Он указывает на то, что Турбин стал умирать 22 декабря, но что день этот был мутноват, бел и насквозь пронизан отблеском грядущего через два дня Рождества. Казавшаяся неминуемой смерть брата заставляет Елену раньше обычного зажечь рождественскую лампаду Из года в год, сколько помнили себя Турбины, лампадки зажигались у них двадцать четвёртого декабря в сумерки, а вечером дробящимися, тёплыми огнями зажигались в гостиной зелёные еловые ветви. Но теперь коварная огнестрельная рана, хрипящий тиф всё сбили и спутали, ускорили жизнь и появление света лампадки. Елена, прикрыв дверь в столовую, подошла к тумбочке у кровати, взяла с неё спички, влезла на стул и зажгла огонёк в тяжёлой цепной лампаде, висящей перед старой иконой в тяжёлом окладе. Этот огонёк, а также свет в глазах молящейся Елены как будто оживляют изображение на иконе и делают возможной ту молитву-разговор, с которыми Елена обращается к Богородице и которыми спасает брата. Таким образом, воскресение Алексея происходит накануне Рождества, что никак нельзя считать случайной деталью в романе. Поэт Русаков читает строки из Апокалипсиса: «…слезу с очей, и смерти не будет, уже ни плача, ни вопля, ни болезни не будет, ибо прежнее прошло». Но в финале романа злые и светлые начала уравновешиваются, хотя это происходит не в реальности, а в снах героев. Например, важен сон эпизодического персонажа – маленького мальчика Петьки Щеглова, - который видит алмазный шар. Это аллюзия на сон Пьера Безухова, которому учитель географии протягивает водяной шар со словами «Это жизнь!». Лирическое отступление в финале заставляет вспомнить кантовские строки о краеугольных началах мира: «звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас»: «Над Днепром с грешной и окровавленной земли поднимался в черную и мрачную высь крест Владимира. Издали казалось, что поперечная перекладина исчезла – слилась с вертикалью, и от этого крест превратился в угрожающий острый меч. Но он не страшен. Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звезды останутся, когда и тени наших тел и дел не останется».