Своеобразие психологизма в литературе 20-х годов. А. Фадеев «разгром».

События эпохи становятся материалом для создания произведений в жанре романа.

Повесть «Разлив» (1922) и рассказ «Против течения» (1923), которыми открывается творческий путь писателя, тяготели к изображению революционных событий как столкновения стихийных и сознательных сил, что в целом было характерно для русской прозы первой половины 20-х годов.

Однако его роман «Разгром» (1927) отразил наметившееся в дальнейшем развитии литературы тяготение к аналитичности, возвращение к традиционным классическим формам отображения внутренней жизни человека. Действие романа локализовано во времени и в пространстве. В нем описывается ряд событий из жизни одного партизанского отряда. И писатель не стремится к трактовке этих событий как эпически масштабных, исторически значимых. На первый план выходит изображение будничной жизни партизан, отсутствуют картины сражений, мало массовых сцен. Все это определяет отсутствие сюжетной динамики, особенно характерное для первых глав романа.

Задача здесь – исследование сложных процессов, происходящих во внутреннем мире личности в переломную эпоху. Подтверждение тому – названия глав: «Мечик», «Морозка», «Один», «Левинсон». Писатель по-своему пытается решить одну из наиболее острых проблем эпохи: проблему соотношения чувства и разума, природного и культурного начал в человеке, что обусловливает выведение на первый план темы внутреннего движения, развития героев.

Внимание к этой проблеме побуждает Ф. широко использовать традиции русской классики, прежде всего, Л.Толстого, в исследовании сложных взаимосвязей между сознательными и бессознательными началами в человеческой психике. Однако, не нарушая жизнеподобия, писатель не мог ввести в роман развернутые внутренние монологи героев, которые не обладали привычкой анализировать собственные поступки и побуждения. Отсюда использование таких форм, как психологизированный диалог (не только описание жестов и интонаций героев, но и их развернутая мотивация) и прием «тайных побуждений», когда за внешними проявлениями просматриваются скрытые бессознательные намерения, о которых сам герой не подозревает. Самораскрытие одного из героев романа Мечика, например, сопровождается авторским резюме: «Все, о чем думал Мечик, было не настоящее, а такое, каким он его хотел видеть».

Внимание к психологии героя переводит основной конфликт произведения в нравственно-психологический план, что ведет к ослаблению фабульного начала, замедлению повествовательного темпа. В центре внимания – столкновение двух типов психологии. Первый тип олицетворяют люди, способные к внутреннему движению, такие, как командир отряда Левинсон, партизаны Бакланов, Дубов, Гончаренко. Для них характерен выход за пределы собственного «я», стремление думать о других, жить идеей. На другом полюсе – Павел Мечик, молодой человек из интеллигентской среды, пришедший в отряд в поисках романтики и приключений.

Изначально этот герой подается как романтический тип личности. Однако все привычные характеристики романтического героя – мечтательность, устремленность к идеальному, разрыв со средой, одиночество, трагическая любовь – пародийно переосмысливаются Фадеевым, так как в основе всего этого у Мечика лежит эгоистическое стремление к самоутверждению. Направляясь к партизанам, Мечик представляет их как людей «в одежде из порохового дыма и героических подвигов», однако в реальности они оказались «грязнее, вшивей, жестче и непосредственней. Они крали друг у друга патроны, ругались раздраженным матом из-за каждого пустяка и дрались в кровь из-за каждого куска сала». Характерно описание реакции героя на крушение его идеальных представлений: «Ему стало жаль хорошего, наивного, но искреннего чувства, с которым он шел в отряд». Подчеркивается, что в своих переживаниях герой не способен выйти за пределы собственного «я».

Даже в тех ситуациях, когда Мечик, в отличие от остальных, проявляет подлинно человеческие чувства (в сценах, где партизаны отнимают единственную свинью у корейца, обрекая его семью на голодную смерть, или дают яд смертельно больному партизану, чтобы избавить его от издевательств преследующих отряд врагов), Ф. подчеркивает сентиментальную природу этих чувств, неспособность героя что-либо сделать, чтобы отстоять свою позицию: «Мечик знал, что сам никогда не поступил бы так с корейцем, но свинью он ел вместе со всеми, потому что был голоден».

Подлинно романтическим героем, с помощью введения которого контрастно подчеркивается мнимость романтических устремлений Мечика, становится в романе Метелица – бывший пастух, командир взвода в партизанском отряде Левинсона. Характер портретного описания, в котором определяющим является мотив полета, и главный поступок героя – спасение ценой своей жизни мальчика-пастушка – указывают на желание писателя романтически возвысить устремленность человека к людям. Ведь Метелица «все самое большое и важное … делал ради людей и для людей, чтобы они смотрели на него и восхищались им и прославляли его».

Другие герои, противопоставленные Мечику, обрисовываются через сочетание романтических и реалистических черт. Таков Левинсон – командир партизанского отряда. Ф. полемизирует со сложившейся традицией изображения вождя как человека с железной волей, которому чужды слабости, враждебен быт. Во внешней характеристике Левинсона подчеркнуты болезненность, физическая слабость, внутренне же он склонен к сомнениям, недовольству собой. И в то же время Ф. наделяет своего героя внутренней силой, которая обозначается через лейтмотив света, сопровождающий образ. Он появляется уже в портретной детали – удивительных, «нездешних» глазах Левинсона, будто освещающих все вокруг. На протяжении повествования происходит усиление этого лейтмотива. В эпизоде крестьянского схода возникает, например, метафора, когда Левинсон, сказав слово, «сгас, как фитилек, оставив сход в темноте самого решать дело». Когда спасающийся от врагов отряд подходит к трясине в финале романа, во тьме появляется командир, «подняв в руке зажженный факел». Вся сцена решена в романтическом горьковском духе, в ней отчетливо ощущается связь с легендой о Данко из рассказа «Старуха Изергиль». Высшее желание Левинсона – «жажда нового, прекрасного, сильного и доброго человека». Он понимает, что появление такого человека возможно лишь в результате мучительного преодоления множества трудностей. «Видеть все так, как есть, - для того, чтобы изменять то, что есть, приближать то, что рождается и должно быть», - вот установка Левинсона, противопоставляющая его таким, как Мечик. Оправданность подобных устремлений связана с тем, что сам он, по мысли автора, являет в нынешней реальности приближение к этому типу. В этом смысле существенным становится сопоставление двух временных планов: прошлого, где он вспоминает себя «тщедушным еврейским мальчиком», и настоящего, где «нужно жить и выполнять свои обязанности».

Однако сюжетно Мечик противопоставлен Морозке, одному из партизан, ординарцу Левинсона. Это обусловлено тем, что оба они проходят путь становления. Морозка в начале романа представлен как противоречивая натура. Ему приходится изживать в себе то, что заложено от природы, - лень, склонность к разгульной и свободной жизни. И одновременно ситуация требует от него освобождения от бездумности как следствия условий его формирования, когда изначально жизнь ему кажется «простой, немудрящей, как кругленький муромский огурец». Именно это толкает Морозку на безобразные поступки, такие, как кража дынь у человека, который в течение «месяца кормил и одевал его как сына», определяют грубость и безразличие в отношениях с женой.

Мечик и Морозка вначале в сущности чем-то схожи. Они склонны винить во всем, происходящем с ними, других. Например, Мечику «приятно было думать, что он стал жертвой кого-то другого». Тем же словом «приятно» характеризуются мысли Морозки о том, что он «страдает из-за подлости людей». И все-таки в изображении Морозки уже изначально настойчиво акцентируется мотив пути. В рассказе о его прошлой жизни возникает метафора: «В этой жизни Морозка не искал новых дорог, а шел старыми, уже выверенными тропами. Однако далее, в его размышлениях о Мечике, возникает образ «трудного крестного пути», который еще предстоит пройти. И в дальнейшем, когда герои испытываются в романе главными человеческими чувствами – любовью и отношением к смерти, - Морозка движется вперед, а Мечик ходит по кругу, что подчеркивается постоянным использованием в описании его чувств слов «свой» «сам».

Еще одним доказательством своеобразного «кружения» героя является развернутый авторский комментарий: «В сущности, все это время его занимала только одна мысль, которая неизвестно когда и откуда родилась в нем, но теперь он неизменно возвращался к ней, о чем бы ни думал». Взаимоотношения с Варей выявляют в Мечике отсутствие способности к подлинной любви. Фактически им движет лишь стремление воспользоваться Вариными чувствами, погреться в лучах ее жалости и сочувствия. Как только надобность в этом исчезает, Мечик начинает тяготиться ее любовью.

Морозку же ревность к Мечику заставляет, наоборот, увидеть в своей жене человека, ощутить ее подлинную человеческую ценность. В финале романа, когда трусость Мечика, его побег становятся причинами гибели Морозки, Ф. подчеркивает, что желание последнего подать сигнал о близости врага вызвано не безразличием к жизни и отчаянной храбростью. Главное то, что Морозка «так ярко чувствовал их в себе, этих уставших, ничего не подозревающих, доверившихся ему людей, что в нем не зародилось мысли о какой-либо иной возможности для себя, кроме возможности еще предупредить их об опасности».

Перекличка картины «земли обетованной», возникающей в воображении Морозки перед гибелью, с финальным пейзажем, который разворачивается перед спасшимися людьми, еще раз подчеркивает мысль писателя о том, что переломная эпоха требует от человека не только воли, твердости и беспощадности, но и необходимости ощутить других людей как самих себя, только так оказывается возможным путь в будущее.