Отрицание моральной ответственности

Для следующего уровня патологии Супер-Эго характерно то, что можно было бы кратко назвать отрицанием моральной ответствен­ности за свои поступки. В отличие от предыдущей группы пациен­тов, в основном с пограничной личностной организацией, но без преобладания нарциссических черт, в данную группу входят паци­енты с типичной нарциссической личностью, но без признаков антисоциального поведения в узком смысле слова и без откровенной лживости в переносе. У этих пациентов нет сознательной скрытно­сти, систематического умалчивания или искажения информации. Для них характерно то, что они “невинно” выражают противоречия в своих переживаниях и поведении, разделенных перегородками взаимного отрицания, — что является проявлением работы механиз­мов расщепления, — и в результате они отрицают озабоченность, ответственность и чувство вины.

Эти пациенты сознательно не лгут в обычном смысле слова. Их нечестность проявляется в том, что они отказываются нести ответ­ственность за надежность своих чувств, намерений и поступков. Просто поразительно, как легко некоторые пациенты, которые обычно манипулируют, контролируют и эксплуатируют других (что отражено в их истории), способны повлиять на мысли терапевта, когда они в своей мягкой и естественной манере отказываются ви­деть свои обязанности и беспокоиться о себе или других. Очевид­но, эти пациенты последовательны в своих мыслях, но непосле­довательны в эмоциях, что защищает их от тревоги или вины и от идентификации с моральными ценностями. Мы можем наблюдать у них одновременно и использование расщепления для защиты, и абсолютно эгоцентричное поведение, какое можно видеть у ребен­ка до того, как у него произошла интеграция Супер-Эго. Кроме того, они в гораздо большей степени способны к глубоким объек­тным отношениям. Очень впечатляет, когда видишь как аналитик, общаясь с ними, начинает сомневаться в своих собственных цен­ностных суждениях и даже в обычном представлении об ответствен­ности и вине. Одним словом, у этих пациентов есть необычайный талант разрушать систему ценностей аналитика, вступающего с ними в отношения. Вот типичный пример.

Мисс V. Молодая женщина с нарциссической личностью без явных пограничных черт однажды сказала мужчине, что любит его и что он — единственный мужчина в ее жизни. Между ними нача­лись интенсивные сексуальные взаимоотношения. Одновременно у нее были такого же рода отношения с другим мужчиной. Несколь­ко дней спустя он сказала второму, что любит его и что он — един­ственный мужчина в ее жизни. Мисс V. открыто рассказывала об этом на сеансе.

На мой вопрос, не видит ли она в этом конфликта, женщина ответила, что нет, поскольку мужчины между собой не знакомы. Убедившись в ее полной искренности, я спросил, нет ли тут кон­фликта для нее, поскольку она сказала двум мужчинам почти в один и тот же день, что любит их и что каждый — ее единственная лю­бовь. Мисс V. очень трезво ответила, что была искренна с обо­ими: когда она это говорила второму, ее чувства совершенно изме­нились с того вечера, когда она уверяла в своей любви первого. Она считает, что всегда честна со своими мужчинами. Она добавила, что никогда не делает секрета из того, что чувства меняются и по­этому никому не может гарантировать, что будет “любить вечно”.

Одной из главных ее жалоб было то, что мужчины не ценят ее че­стности и ведут себя с нею противоречиво. Сначала они принима­ют взаимоотношения, в которых она щедро любит и все отдает, ясно при том давая понять, что не может обещать им постоянства чувств и хочет сохранить свою свободу. А потом даже те мужчины, которые сначала хвалили ее за эти слова, начинают сильно злить­ся, когда она увлекается другим.

Мисс V. не испытывала ревности, когда мужчины изменяли ей, напротив — чувствовала облегчение. Неспособность ревновать ча­сто встречается у нарциссических пациентов. Очевидно, эта жен­щина страдала тяжелой патологией объектных отношений, она была не способна глубоко посвятить себя кому-либо или стать зависимой от другого. Но, в отличие от вышеупомянутых пациентов, она могла относиться адекватнее и даже с тактом к людям, с которы­ми у нее не было глубокого эмоционального контакта; в своих со­циальных взаимоотношениях она была честной в обычном смысле слова. По отношению ко мне она в течение многих месяцев дер­жалась явно на расстоянии, но ничего не скрывала и не придумы­вала. В конечном итоге мисс V. поняла, что у нее нет никакой надежды на любовь, которая защитит ее от глубокого страха разо­чарования и от ярости. Исследование этих ее особенностей в пере­носе открыло возможность перейти к исследованию патологии объектных отношений.

Патология Супер-Эго у таких пациентов проявляется в отсутствии заботы, в неспособности ощущать моральные обязательства и вину, причем они с разоружающей логикой рационализируют свое пове­дение. Эго-синтонная природа их поведения, которое не является откровенно антисоциальным, усложняет работу терапевта в его стремлении помочь им осознать, что за этим отсутствием “мораль­ных” проблем скрывается проблема. Такой пациент воспринимает любую “моральную” озабоченность аналитика как не только осуж­дение, но и наказание с оттенком садизма. В отличие от антисо­циальной личности, которой присуща “честность” в разговорах об ее антисоциальных поступках, но без озабоченности или вины, мисс V. и подобные ей не эксплуатируют других открыто и не ве­дут себя антисоциально. Их неспособность устанавливать глубокие объектные отношения вредит им самим в не меньшей степени, чем их отношениям с другими людьми.

Когда пациент проявляет нечестность в переносе и не способен принять моральную ответственность, это говорит о недостатке ин-

теграции нормального Супер-Эго, об относительной недоступнос­ти обычной интернализации реалистичных родительских запретов и требований (третий уровень развития Супер-Эго). У этих паци­ентов существует диссоциация между спроецированными садисти­ческими и идеализированными предшественниками Супер-Эго, что клинически выражается в антисоциальном поведении, которое пациент рационализирует в контексте параноидного переноса, про­ецируя на аналитика садистических предшественников Супер-Эго. Идеализированные предшественники Супер-Эго пациент может проецировать на аналитика или на другие объекты переноса, мазо­хистическое подчинение которым резко контрастирует с нечестно­стью параноидного переноса. В случае образования патологичес­кого грандиозного Я последнее вбирает в себя идеализированные предшественники Супер-Эго. Садистические же предшественники спроецированы на других, в чем и проявляются параноидные чер­ты личности пациента. Несмотря на работу обесценивания и дру­гих примитивных механизмов защиты, которые вредят интернали­зованному миру объектных отношений, все эти пациенты способны на время установить идеализирующие объектные отношения, а иногда у них можно заметить рудименты более высокого уровня развития Супер-Эго, что проявляется в их способности соблюдать обычные социальные правила честности.

Преобладание ранних садистических предшественников Супер-Эго во всех исследованных случаях нарушает интернализацию объект­ных отношений. Во внутреннем мире этих пациентов и, следователь­но, в их межличностной реальности люди либо являются властными и жестокими, либо находятся под угрозой разрушения и эксплуата­ции со стороны других. Поскольку хорошие объектные отношения находятся под постоянной угрозой разрушения, пациент их обесце­нивает, предполагая, что они являются признаком слабости. Таким образом, примитивная патология Супер-Эго и патология интернали­зованных объектных отношений усиливают друг друга.

Некоторым пациентам, находящимся на промежуточном уров­не, присуще совершенно лживое, циничное и лицемерное обще­ние, которое уничтожает всякие суждения, опирающиеся на срав­нение хорошего и плохого объектов. Они отрицают смысл любой привязанности к объектам ради успешного продвижения в хаосе человеческих взаимоотношений. Состояние, которое можно назвать нечестностью “невинного наблюдателя”, заменяет опасную иден­тификацию с жестоким тираном.

Когда пациент, постоянно проявляя нечестность, заражает ею ситуацию терапии, достигается защитная дегуманизация объектных отношений, и тогда уже нет опасности, что ненависть разрушит любовь или что ненависть вызовет грозное возмездие. Те же самые черты можно увидеть при менее глубоких нарушениях: они не так ярко выражены, зато их легче наблюдать у пациентов с умеренной патологией Супер-Эго, которые лишены чувства ответственности за свои поступки.

В таких случаях успешно сформировавшиеся идеализированные предшественники Супер-Эго создают предпосылки для идеализации грандиозного Я и минимальной интеграции садистических и идеа­лизированных предшественников Супер-Эго, так что пациент об­ладает ощущением социальной моральности. Но такие пациенты, фрагментируя всякое интенсивное эмоциональное взаимоотноше­ние со значимыми другими, превращают свои объектные отноше­ния в нечто бледное и нереальное. Для защиты от параноидных тенденций они устраняют всякую “угрозу”, которую несет в себе потребность в зависимости от других, а с нею вместе устраняют и всякие требования, запрещения, ожидания и стремления; устраня­ют и удовлетворение, и фрустрацию. Так они отказываются от человеческой близости.

Парадоксальным образом пациент с нарциссической личностью, не способный к постоянной ответственности и заботе о других, но без признаков явной нечестности, представляет собой сочетание относительного отсутствия антисоциальных черт с выраженным отсутствием способности устанавливать глубокие объектные отно­шения.