Метапсихологические соображения

Вернемся к рассмотрению экономических, динамических и структурных критериев Фенихеля, касающихся интерпретации со­противления характера, прибавив интерпретацию интернализован­ных объектных отношений, которые выражаются через сопротив­ления характера. Рассматривая экономические критерии, я подчеркивал, что сначала необходимо интерпретировать материал,

который доминирует в аффективной сфере. Одновременно я вы­ражал сомнения относительно того, что близость к сознанию яв­ляется столь значимым критерием, что на его основании можно было бы определить доминирование материала в сфере аффектов. Этими мыслями я руководствовался, рассматривая в своих работах сложности выбора основной — с экономической точки зрения — темы в ситуации, когда вербальное и невербальное поведение па­циента противоречат друг другу.

Относительно динамических критериев интерпретации я писал (1980, гл. 10), что в случаях глубокой регрессии переноса или же у подлежащих анализу пациентов с пограничной личностной органи­зацией преобладание механизмов расщепления над механизмами вытеснения позволяет динамически противоположным компонен­там интрапсихического конфликта появляться в сознании поочеред­но. Это значит, что доступность для сознания сама по себе не дает нам возможности понять, с какой стороной конфликта мы имеем дело: с защитой или с импульсом. Защита и импульс быстро сме­няют друг друга как разные роли активизированных объектных от­ношений, что типично для частичных объектных отношений; им­пульсы конфликта входят в сознание, они скорее диссоциированы или отщеплены, чем вытеснены. Таким образом, сознательное и бессознательное не соответствуют поверхностному и глубокому, защите и содержанию. Но, хотя топографический подход к интер­претации (организация материала от поверхностного к глубокому) и не применим при исследовании пограничных структур личности, в каждый данный момент важно определить, какое защитное Эго-состояние с каким “импульсивным” состоянием борется. Одним словом, как экономические, так и динамические критерии, сфор­мулированные Фенихелем, вполне надежны. Это подводит нас к вопросу о структурном аспекте интерпретации сопротивлений харак­тера при разных степенях тяжести психопатологии.

Взгляд на интерпретацию сопротивлений характера со структур­ной точки зрения имеет отношение к организации доминирующих интернализованных объектных отношений, активизирующихся в переносе в контексте конкретной черты характера или специфичес­кого паттерна. Когда мы диагностируем “единицы” интернализо­ванных объектных отношений, мы диагностируем подструктуры трехчастной структуры. Фактически, мы применяем структурную перспективу там, где трехчастная структура еще (или уже) не дей­ствует. Установка пациента, как ранее упоминалось, отражает

проявление Я-репрезентации, аффективными отношениями связан­ной с объект-репрезентацией, или же проявление объект-репрезен­тации (с которой пациент в данный момент идентифицируется), связанной аффективными отношениями с Я-репрезентацией (спро­ецированной на аналитика). В первую очередь надо принимать во внимание то, в какой степени Я- и объект-репрезентации укоре­нены в Эго или Супер-Эго пациента, отражают ли они достаточно цельные концепции, ценности и эмоциональные склонности Эго и Супер-Эго или же наоборот — диссоциированы или отщеплены от других репрезентаций Я и объектов. Частичные объектные от­ношения более непоследовательны, причудливы и фантастичны, чем цельные объектные отношения. Последние в большей мере отражают обычный опыт детства, который, хотя и подвергается вытеснению, интегрирован в Эго и Супер-Эго ребенка.

Когда мы пытаемся понять структурный аспект патологических черт характера в переносе, возникает один важный вопрос. Какой конфликт выражают активизирующиеся объектные отношения: внутрисистемный или межсистемный? И если это межсистемный конфликт, каким структурам соответствуют репрезентации Я и объекта? Или какое объектное отношение соответствует защите, а какое — импульсу конфликта и к каким структурам то и другое от­носится? При внутрисистемном конфликте отщепленные интер­нализованные объектные отношения на первый взгляд кажутся от­деленными друг от друга, но они недифференцированные по своей природе. Кроме того, они интенсивные, но неопределенные и всегда в значительной степени фантастичные и нереалистичные. Их надо перевести в доступные пониманию аффективные переживания здесь-и-теперь; фантазия, воплощенная в них, где они поочеред­но принимают на себя роль то защиты, то импульса, должна быть прояснена в терминах того, какое отщепленное объектное отноше­ние в данный момент выполняет защитную функцию против дру­гого (импульса). Внимательное отношение к обмену Я- и объект-репрезентациями с аналитиком — к чередованию комплементарных ролей в переносе — должно быть интегрировано с интерпретацией этих проявлений конфликта. Для этой задачи аналитик должен достаточно быстро с помощью воображения находить логику в ин­теракциях, которые на первый взгляд кажутся хаотичными. Если аналитик систематически обращает внимание на чувства пациента, возникающие под влиянием Я-репрезентации или какой-то конк­ретной активизирующейся объект-репрезентации, это позволяет

пациенту с тяжелой патологией характера, которому показан пси­хоанализ, достичь большей интеграции и научиться чувствовать эмпатию к себе и к объектам, что способствует превращению час­тичных объектных отношений в целостные. В приведенной выше клинической иллюстрации мистер Т. постепенно осознал, как он идентифицируется с садистическим образом матери и со своим Я-образом обиженного и фрустрированного ребенка. Это привело к осознанию и в конечном итоге к принятию и интеграции противо­речивых тенденций в самом себе — к интеграции любви и ненави­сти, а также образов Я, ранее спроецированных на женщин, в которых он воспринимал себя и эксплуататором, и презираемым человеком.

Когда в терапии возникает регрессивный перенос, наблюдаю­щее Эго пациента временно устраняется. Для аналитика важно иметь четкое представление о том, как бы “нормальная” личность отреагировала при данных обстоятельствах на его интерпретацию. Эта гипотетическая “нормальная” личность обычно представлена в сотрудничестве наблюдающего Эго пациента с аналитиком. Но, возможно, такого сотрудничества совсем нет — временно оно мо­жет исчезнуть у любого пациента, а у пациента с тяжелой патоло­гией характера оно стойко отсутствует. Поэтому при работе с тя­желыми случаями особенно важно, чтобы аналитик представлял “нормальную” часть, дополняющую регрессивное поведение паци­ента в данный момент. Это означает, что аналитик должен “рас­щепить” самого себя. Одна его часть, “переживающая”, сопровож­дает пациента в его регрессии и превращает его поведение в конструкцию бессознательной фантазии, которая таким образом проигрывается. Другая его часть, “отстраненная”, сохраняет объек­тивность в те моменты, когда быть объективным чрезвычайно труд­но. Для того чтобы сохранить в своем сознании границы между фантазией и реальностью, аналитик должен переносить как при­митивные фантазии и эмоции, так и несоответствие между пони­манием происходящего и тем уровнем, на котором возможен под­ход к пациенту. Аналитик должен сочетать четкие убеждения с гибкостью.

Систематический анализ характера может привести к парадок­сальной ситуации. Некоторым пациентам становится легче говорить о прошлом, чем о бессознательных аспектах своего отношения к аналитику в данный момент. Сам аналитик может начать сомневать­ся, не слишком ли он пренебрегает исследованием прошлого, де-

лая акцент на настоящем. Другие пациенты могут “проскочить” в реальное прошлое и устанавливают связи между осознанным насто­ящим и тем, в чем они видят глубочайшие уровни конфликтов прошлого. Например, они “легко” связывают конфликты настоя­щего с “тревогой кастрации”, но при этом конкретные и мучитель­ные аспекты детства отсутствуют в их материале.

Тщательная проработка сопротивлений характера, постоянное внимание к тому, как меняется у пациента не только отношение к аналитической ситуации (оно свидетельствует о подлинном изме­нении паттернов переноса), но и его отношение к своему прошло­му (показатель проработки паттернов переноса), — все это критерии подлинности психоаналитической работы, отличающейся от меха­нического перевода проблем настоящего на язык ригидных мифов пациента о своем прошлом.

14. Я, ЭГО, АФФЕКТЫ И ВЛЕЧЕНИЯ

Эго и Я

Вопросы терминологии

Обзор психоаналитической литературы, касающейся теорий Эго и концепций Я, показывает, что в этой сфере существует нечет­кость терминологии. Так, термины Эго (ego) и Я (self) иногда мо­гут заменять друг друга, иногда же четко отграничиваются один от другого, а порой обладают двойным смыслом. Возможно, это свя­зано с тем, как пользовался этими словами Фрейд, с тем, как Стрейчи перевел их на английский, а также с последующей исто­рией применения этих терминов.

В своих работах Фрейд использовал немецкое Ich, “Я”, для обозначения Эго — и как психической структуры, и как психичес­кой действующей силы, а также для обозначения более личного, субъективного Я, связанного с переживаниями. Другими словами, Фрейд никогда не отделял представление о том, что мы понимаем как действующую силу, то есть представление о системном Эго, от представления о переживающем Я. Использование слова Ich лишало термин ясности и четкости, но оставляло его значение открытым.

Как я полагаю, именно эта двусмысленность слова Ich застави­ла Стрейчи пойти на компромисс, в результате оно было переве­дено как “Эго”, безличное слово, соответствующее структурной те­ории Фрейда (1923), но малопригодное для обозначения личного, субъективного Я.

Можно привести бесчисленные примеры из работ, написанных до 1923 года, в которых Ich обозначает субъективные переживания и самооценку, — что Рапапорт мог бы скептически назвать “антропо-морфизацией” концепции Эго. Эта особенность (и я в этом вижу скорее ее сильную сторону, чем недостаток) концепции Ich у Фрей­да сохраняется во всех его работах. Наиболее ярким примером, полагаю, является его высказывание в книге “Неудовлетворенность культурой” (1930а), которое в “Standort Edition”, верном немецкому

оригиналу, переводится так: “В обычных условиях нет ничего, в чем мы были бы столь же уверены, как в ощущении своего Я, нашего собственного Эго”. В немецкой версии сказано: (1930b): “Normaler­weise ist uns nichts gesicherter als das Gefühl unseres Selbst, unseres eigenen Ichs”. Тут открыто ставится знак равенства между Я и Эго!

Я полагаю, что использование Стрейчи слова “Эго” для пере­вода Ich повлияло на наше понимание мыслей Фрейда. Я согласен с Лапланшем и Понталисом (Laplanche et Pontalis, 1973), которые считают, что Фрейд всегда сохранял двойной смысл, внутреннее напряжение своей концепции Ich, чтобы выразить этим как систем­ное качество Эго, так и тот факт, что, являясь частью системы, Эго представляет собой средоточие сознания и, значит, осознания самого себя, своего личного Я.

Другой род сложностей при употреблении Я возникает тогда, когда это слово используют, чтобы описать взаимодействие одного человека с другим или с “объектом”. Вот как делал это Гартман (Hartmann) в 1950 году:

“На самом деле, когда мы употребляем термин “нарцис­сизм”, мы как бы соединяем две противоположности. Одна из них имеет отношение к Я (к собственной личности человека), которое противостоит объекту, другая — к Эго (как психичес­кой системе), которое противостоит другим подструктурам личности. Тем не менее, объектному катексису противополо­жен не Эго-катексис, но катексис к своей собственной лично­сти, то есть Я-катексис. Говоря о Я-катексисе, мы не уточ­няем, относится ли он к Ид, Эго или Супер-Эго*. Такая формулировка предполагает, что “нарциссизм” на самом деле присущ всем трем психическим системам; но в любом случае он противоположен объектному катексису. Так что для большей ясности следовало бы определить нарциссизм как либидиналь­ный катексис не к Эго, но к Я. (Было бы также ценно рассмат­ривать термин Я-репрезентация как противоположность объект-репрезентации.)”

Гартман обозначил различия некоторых понятий, что, как мы увидим, способствовало развитию идей Якобсон (Jacobson, 1964), оказавших огромное влияние на Эго-психологию: отличие Я как

* 3аметим, что на русском языке существует тождественное словоупотребление Ид; Эго и Супер-Эго и Оно, Я и Супер-Я для обозначения подструктур модели Фрейда. — Примеч. научного редактора.

личности от интрапсихических репрезентаций личности или Я-реп­резентаций — и это третий термин, нуждающийся в уточнении.

Якобсон (1964), размышляя над проблемами терминологической путаницы, писала: “Они связаны с двусмысленностью в использо­вании термина Эго, то есть с тем, что нет четкого разграничения между Эго, представляющим структурную психическую систему; Я, определение которому дано мною выше; и Я-репрезентациями. Гартман (1950)... предлагает обозначать последним термином (по аналогии с объект-репрезентацией) бессознательные, предсозна­тельные и сознательные эндопсихические репрезентации телесного и психического Я в системе Эго. Я многие годы пользовалась этой концепцией, поскольку она незаменима при исследовании психо­тических расстройств”. Якобсон, в согласии с Гартманом, опреде­ляет Я как то, что “относится ко всей личности человека в целом, включая в себя тело и части тела, а также психическую организацию и ее части... “Я” есть добавочный термин, описывающий личность как субъект, в отличие от окружающего мира объектов” (1964).

Мне кажется, что Гартман, пытаясь спасти термин Эго от вло­женной в него Фрейдом двусмысленности, обеднил его. Как и Стрейчи, он хотел сделать концепцию Эго последовательной. И определив “Я” как то, что противоположно объекту, Гартман, таким образом, устранил “Я” из метапсихологии. Определение Я в “Словаре психоаналитических терминов и понятий” (Moore and Fine, 1968) подтверждает эту мысль. Вот как там определяют Я: “Вся личность человека в реальности, включая его тело и психи­ческую организацию; “собственная личность”, противоположная “другим личностям” и объектам, находящимся вне Я. “Я” есть понятие здравого смысла; его клинические и метапсихологические аспекты называют словами “Я-образ”, “Я-репрезентация” и т. д. См. также Эго, идентичность, нарциссизм”. Называя Я поняти­ем “здравого смысла”, его успешно устраняют из психоаналитичес­кого мышления.

Как я полагаю, произведенное Гартманом фатальное отделение концепции Эго от Я, а также отделение Я от Я-репрезентации со­здало проблему в историческом развитии психоаналитической тео­рии; это искусственное разделение структурного, субъективного и описательного аспектов функций Эго. Такое разграничение созда­ло лишние сложности для понимания взаимосвязей между “безлич­ными” функциями Эго, субъективными переживаниями и струк­турой характера. Так, например, попытки Якобсон (1964) создать метапсихологию переживаний Я осложнялись тем, что она на каж­дом шагу ощущала необходимость обозначать различия между

функциями Эго и функциями Я, между аффективными Я- и объект-репрезентациями — и диффузной активацией аффектов.

В связи с этим я намереваюсь отказаться в данном обсуждении от использования концепции Я как понятия, противоположного объекту. Такая концепция Я ведет к “психосоциальному” или меж­личностному взгляду, в котором психоанализ смешивается с соци­ологией, последнее можно найти, например, в некоторых работах Эриксона.

Замена топографической модели психики структурной моделью привела Фрейда к поиску корней Эго в Ид, из которого Эго обра­зовалось, и заставило разрабатывать идею о том, что Эго зависит от аппаратов восприятия и сознания. Эго стало аппаратом регуля­ции и адаптации к реальности, параллельно выполняющим защит­ные функции и ищущим компромиссные решения для конфликтов Ид, Супер-Эго и внешней реальности. Глядя на Эго со структур­ной точки зрения, Фрейд стал меньше внимания уделять таким функциям Эго, как самоосознание, самоощущение и регуляция са­мооценки. Возможно, он на время стал представлять себе эти фун­кции большей частью в понятиях межсистемных конфликтов.

Тем не менее в концепции происхождения Эго Фрейд сохранил неясность, и не случайно и теории объектных отношений, и со­временная Эго-психология первоначально возникли из его идей о структуре Эго. Часто цитируемое высказывание из “Я и Оно” (1923) все еще актуально:

“Если мы нуждаемся в сексуальном объекте и нам прихо­дится отказаться от него, наступает нередко изменение Я (Эго), которое, как и в случае меланхолии, следует описать как вне­дрение объекта в Я (Эго); ближайшие подробности этого заме­щения нам еще неизвестны. Может быть, с помощью такой интроекции (вкладывания), которая является как бы регрес­сией к механизму оральной фазы, Я (Эго) облегчает и делает возможным отказ от объекта. Может быть, это отождествле­ние есть вообще условие, при котором Оно (Ид) отказывается от своих объектов. Во всяком случае, процесс этот, особен­но в ранних стадиях развития, наблюдается очень часто; он дает нам возможность предположить, что характер Я (Эго) являет­ся осадком отвергнутых привязанностей к объекту, что он со­держит историю этих выборов объекта”*.

* Цит по: 3. Фрейд. Я и Оно // Психология бессознательного. М.: Просвеще­ние, 1990, с. 434.

Эти мысли находятся в соответствии со статьей Фрейда “О нар­циссизме” (1914) и его представлениями о том, что Супер-Эго так­же происходит из интернализации родительских объектов.

Якобсон ради сохранения концепции “Я” разработала концеп­цию Я-репрезентаций. Ей эта концепция кажется необходимой для понимания психозов, я же нахожу, что она необходима для пони­мания невротической, пограничной и нарциссической патологии, а также процессов нормального развития.

Когда Я, связанное с личностью, понимается как психосоци­альное единство, единство поведения и взаимодействия, я пред­лагаю заменить слово “Я” словом “характер”. Характер есть про­явление различных конфигураций нормальных и ненормальных структур Эго, выражающееся в повторяющихся паттернах поведе­ния. Конечно, защиты характера включают в себя символическое выражение Я- и объект-репрезентаций, и потому они связаны также и с Я-репрезентациями, но, по моему мнению, термины защита характера, образование характера и структура характера более точны и более ценны с клинической точки зрения, чем термин Я, когда мы относим их к личности.

Я бы предложил оставить слово Я для обозначения общей сово­купности Я-репрезентаций, тесно связанных с общей совокупнос­тью объект-репрезентаций. Другими словами, я предлагаю пони­мать под Я интрапсихическую структуру, которая происходит из Эго и неотъемлемо связана с Эго. Такая концепция Я близка к представ­лениям Фрейда, косвенно подчеркивавшего, что Я и Эго взаимо­связаны и их невозможно разделить: Либидинальные инвестиции Я, определенные таким образом, связаны с либидинально-инвестиро­ванными репрезентациями значимых других, а либидинальное отно­шение к своей личности соответствует либидинальному отношению к другим (внешним объектам). Все эти отношения взаимосвязаны и усиливают друг друга.

Вопросы развития

На мой взгляд, структурная теория, отраженная, в частности, в работах Якобсон (1964) и Малер (Mahler, 1979), содержит раз­ностороннюю и интеллектуально разработанную концепцию Я в развитии, продолжающую идеи Фрейда о двойственности Ich.

Две точки зрения Фрейда (1923) на происхождение Эго разра­батывались последователями и постепенно вошли в современные

психоаналитические представления о раннем развитии. Первая -это идея о том, что Эго отделяется от Ид, или же от недифферен­цированной Эго-Ид матрицы, кристаллизуясь вокруг системы вос­приятия-осознания. Вторая — его предположение, что Эго обра­зуется в результате интернализации репрезентаций инвестированных инстинктами объектов. Что восприятие и сознание ребенка долж­ны активизироваться особенно сильно при взаимодействии с мате­рью и что развивающиеся, инвестированные инстинктами связи с ней оставляют следы на детском поле сознания Эго, — с такими достаточно широкими утверждениями согласятся представители самых полярных школ психоанализа. Различия между разными психоаналитическими подходами начинаются с нескольких вопро­сов, непосредственно связанных с представлениями о происхож­дении Я (новое определение Я дано мною выше).

Во-первых, можем ли мы представить себе, что ребенок спосо­бен с самого начала своей жизни отличать себя от матери? Мелани Кляйн (1964) и ее последователь Сегал (Segal, 1979), так же как и Фэйрбейрн (Fairbairn, 1954) из Британской Средней Группы, явно отвечают на этот вопрос положительно, в то время как Якобсон, Малер, я и Винникотт (1958, 1965) в этом сомневаются, предпо­лагая существование начальной стадии развития ребенка, на кото­рой тот не дифференцирует себя от матери.

Если предположить, что изначально ребенок какое-то время не дифференцирует себя от матери, то присущи ли такому состоянию “чисто нарциссические” первичные, окрашенные всемогуществом Я-репрезентации или же недифференцированные Я-объект-репре­зентации? Этот на первый взгляд чисто теоретический вопрос яв­ляется критически важным, с моей точки зрения, для создания современных представлений о метапсихологии нарциссизма.

Якобсон (1964) предлагала сузить смысл термина первичный нар­циссизм и относить его лишь к недифференцированной стадии раз­вития; по ее представлениям, это стадия недифференцированного катексиса влечений “первичного психофизиологического Я”, ко­торому свойственны лишь колебания то усиливающегося, то спа­дающего напряжения. В то же время для нее психофизиологичес­кое Я было чисто описательным предметом, не связанным с метапсихологическими представлениями.

По мнению Якобсон, происхождение Эго тесно связано с изна­чально смешанными Я-образами и образами объектов — что я назы­ваю первоначально недифференцированной Я-объект-репрезентаци­ей. Она полагала, что это связано с “вторичным нарциссизмом” (согласно терминологии Фрейда). Мне думается, ее ответ на этот

вопрос совпадает с ответом современной Эго-психологии: ин­стинкт, в частности либидо, изначально направляется на (инвести­руется в) недифференцированную Я-объект-репрезентацию. Лишь позднее постепенное отделение Я от объекта приводит к тому, что дифференцируется и направление (инвестиция) либидо (и агрес­сии). Когда устанавливается дифференциация Я-репрезёнтаций и репрезентаций объекта, тогда дифференцируются и либидинальные инвестиции Я- и объект-репрезентаций.

Когда происходит дифференциация Я и объекта, отношение к (инвестиция в) внешнему объекту воспринимается как продолже­ние отношения к его более ранней недифференцированной версии. Теперь и объект-репрезентации, и внешние объекты инвестируют­ся и одновременно усиливают друг друга. Такие представления, отличающиеся от прежних представлений психоанализа, согласно которым младенец достаточно долго живет в психологической изо­ляции от человеческого окружения, поддерживаются наблюдения­ми за поведением младенцев и тем фактом, что у них на удивление рано появляются дифференцированные реакции на те стимулы сре­ды, в которых проявляется взаимодействие с ними матери.

Теории Якобсон решают, как я полагаю, вопрос о происхож­дении инвестиций инстинкта, направленного на Я и на объекты, — вопрос о том, предшествует ли нарциссизм объектным отношени­ям или же то и другое появляется одновременно. Кроме того, в ее представлениях структурная организация внутри Эго связана с ин­тернализацией репрезентаций Я и объекта, которые становятся первичными организующими подструктурами. С этой точки зрения можно описать метаморфозы Я- и объект-репрезентаций: множе­ственные, противоречивые, изначально неинтегрированные реп­резентации постепенно соединяются в цельную Я-концепцию и в концепции объектов.

Якобсон создала теоретическую платформу, с которой понятнее становятся взгляды Малер (1979) на аутистический и симбиотичес­кий психозы детства и на нормальную и ненормальную стадию се­парации-индивидуации. Малер приводит как непосредственные наблюдения, так и психоаналитические данные, на основе кото­рых можно проследить стадии развития, постулированные Якобсон.

Тем не менее Якобсон отнесла стадию “первичного нарциссиз­ма” к ранней гипотетической фазе диффузной разрядки, направ­ленной на “психофизиологическое Я”, и это оставляет в тени воп­рос о происхождении и развитии влечений, направленных на Я-репрезентацию и объект-репрезентации. Представления Якобсон

о влечениях, направленных на Я и объект, основаны на предпо­сылке, что либидо и агрессия имеют различную природу.

Есть еще один вопрос, касающийся развития Эго и Я: происхо­дит ли Я единственно из блаженного состояния смешения с мате­рью и соответствующих этому состоянию недифференцированных Я-объект-репрезентаций или же оно происходит из интеграции та­ких состояний с другими, в которых Я- и объект-репрезентации смешиваются под влиянием мучительных, пугающих, фрустриру­ющих или даже катастрофических переживаний? Этот вопрос чрез­вычайно важен, потому что разные ответы на него задают совер­шенно разные схемы развития.

Возможно, все психоаналитики, занимавшиеся этим вопросом, согласятся с тем утверждением, что удовлетворяющие блаженные состояния образуют сердцевину самоощущения Эго или ощущения своего Я. Некоторые теоретики доходят до утверждения, что вся интегрированная Я-концепция целиком строится на основе этих ранних переживаний единства, создающих завершенное, интегри­рованное, нормальное Я.

Согласно такой точке зрения, нормальное Я есть отражение блаженного смешения Я-объект-репрезентации. Следовательно, фрустрации и порождаемая ими агрессия представляют собой не часть первоначального Я, но часть переживаний “не-Я”, внешнюю угрозу для Я, не связанную с Я как нечто внутренне ему присущее. Хотя Кохут не описывает свои концепции раннего развития, его теория (Kohut, 1971, 1972, 1977) представляет именно такую точ­ку зрения. В метапсихологии такой взгляд позволяет исключить аг­рессию из теории развития Эго и Я.

Альтернативная концепция утверждает, что Я развивается так­же и в моменты фрустрации, при боли или травматических пере­живаниях. Такие переживания предопределяют создание смешан­ных Я-объект-репрезентаций под знаком фрустрации и боли. Эти психические репрезентации инвестированы агрессией. Позднее они станут пугающими, агрессивными и обесценивающими пережива­ниями Я и пугающими, агрессивными и садистическими объект-репрезентациями. Такой ход развития приводит к появлению раз­личных противоречивых репрезентаций Я и объекта, которые предъявляют большие требования к ребенку на стадии сепарации-индивидуации. [Эти психические репрезентации объясняют появ­ляющуюся в процессе развития патологическую фиксацию на под­фазе “раппрошмент” (Mahler, 1971), когда дифференцированные, но еще не интегрированные Я-репрезентации и противоречивые

репрезентации значимых объектов проявляются в синдроме диффуз­ной идентичности. Нормальная же интеграция противоречивых Я- и объект-репрезентаций характеризует переход от стадии сепарации-индивидуации к “постоянству объекта”.

Такая концепция развития Я с его либидо и агрессией объединяет Якобсон, Малер и меня, а также Фэйрбейрна и Кляйн; модель развития Винникотта в этом отношении представляется неясной. Поскольку в кляйнианском подходе проблема дифференциации Я и объекта остается практически неисследованной (за исключением частичного углубления в этот вопрос в статье Бика [Bick, 1968]), трудно установить соответствие между идеями Якобсон, Малер и моими собственными — и концепциями развития Кляйн и ее пос­ледователей. Гипотеза Фэйрбейрна (1954) о существовании от рож­дения “первоначального” Эго создает новые проблемы, касающи­еся хронологии развития.

Концепция происхождения Я-репрезентаций и ощущения свое­го Я под влиянием инвестированных как либидо, так и агрессией, состояний смешения, приводит нас к концепции Я, развивающе­гося вследствие интеграции этих противоречивых Я-репрезентаций и интеграции соответствующих им производных либидо и агрессии. Моя модель рассматривает Я как инвестированное либидинальны­ми и агрессивными производными влечений, интегрированных в контексте интеграции отдельных Я-репрезентаций. Такая модель разрешает вопрос о том, как соотносятся образование психической структуры, развитие Я и развитие инстинкта. Она также объясня­ет концепцию нейтрализации влечений (Hartmann, 1955).

Таким образом, Я есть структура Эго, происходящая из Я-репре­зентаций, закладывающихся на недифференцированной симбиоти­ческой фазе в контексте взаимоотношений младенца и матери под влиянием переживаний как удовлетворения, так и фрустрации. Одновременно с этим система восприятия и осознания включается в функции Эго, такие как развитие контроля над восприятием, про­извольные движения, создание аффективных воспоминаний и сис­тема предсознательного. Я как психическая структура происходит из Я-репрезентаций, инвестированных как либидо, так и агрессией. Кратко говоря, Я есть функция и структура Эго, которая постепен­но возникает из интеграции отдельных Я-репрезентаций и становится надструктурой, вбирающей в себя другие функции Эго — такие как память и когнитивные структуры. Таким образом, оно приобретает двойственные характерные черты концепции Ich Фрейда.