Тема 3. Юридический менталитет, правовое сознание и правовая культура

 

Познавательные интенции социогуманитарных, и в частности, - историко-теоретических юридических дисциплин в современной России, в той или иной мере, направлены на осмысление уникальной исторической ситуации – перехода от тоталитарного общества к принципиально новому для российской цивилизации политико-правовому и экономическому “образу жизни”. Это новое качество в развитии социума, несомненно, должно быть синтезом европейских (евроамериканских) общецивилизационных механизмов и национальных социокультурных форм, апробированных (“освященных” и оправданных) временем.

Переоценка основных методологических подходов, применяемых юридической наукой в исследовании национального права (политико-правовой действительности), несомненно, привела к разнообразию философской базы исследований, переходу “от материалистического однообразия к попыткам более тонкого, широкого взгляда на мир, природу юридических явлений” [488]. Постепенный (может быть даже медленный) отход от традиционной в советский период методологии правопознания, основанной на формационной доктрине и классовом подходе в русле марксистско-ленинской идеологии, сопровождается теоретико-методологическим и, соответственно, терминологическим поиском, оригинальными концептуальными новациями. Важность этой работы трудно переоценить, и, прежде всего, в плане развития общей теории права и государства, сохранения стройности и строгости ее концептуального аппарата, значения и особого места в системе юридических наук [489].

Так, понятия “классовое сознание”, “национальное сознание” с позиций современных взглядов отличает политическая и идеологическая ангажированность, узость содержания и, возможно, методологический архаизм. Все это, несомненно, снижает их эвристическую ценность. Достаточно сложной семантикой отличается и категория “национальных характер”, которая в отечественных и зарубежных исследованиях в области общей теории государства и права, политологии, социологии и других гуманитарных наук в последние годы встречаются достаточно часто.

“Национальные характеры интуитивно ясны и остаются неизменными в течение сотен и даже тысяч лет. Однако в силу наличия ценностных элементов в национальном менталитете мнения относительно национальных характеров практически без исключения были крайне предвзятым”, - считает антрополог Гирт Хофстед [490].

После введения в отечественный научный оборот таких терминов западной науки, как “менталитет” или “ментальность” возникает неоднозначная корреляция понятий “национальный характер” и “национальный менталитет”. Некоторые авторы, в этой связи, отмечают, что “ментальность – это глубинные структуры национального характера, фундаментальные характеристики народного духа, архетипические образования народной души” [491]. Тогда как, категорию “национальный характер” считают интуитивной, поверхностной, лишенной всякого научного смысла [492].

В контексте рассмотренного выше системного подхода к пониманию сущности национального менталитета вторая позиция представляется оправданной, так как “национальный характер”, во-первых, лишен глубины и конкретности (как уже отмечалось - излишне поэтизирован!) и поэтому не может быть представлен в рамках системного подхода, во-вторых, вряд ли можно серьезно говорить о каком-либо соотношении данной категории с научными терминами (правосознание, общественное сознание, правовая культура и др.), в-третьих, сомнительна возможность использования понятия “национальный характер” для исследования базисной картины мира в индивидуальном или общественном сознании, представлений о личности, обществе, праве, государстве в условиях многонационального и поликультурного (полирелигиозного) государства (чего стоит хотя бы понятие “русский характер” в глазах нерусского населения России), где данная категория чаще всего приобретает негативную ценностную окраску.

Таким образом, с точки зрения привнесения этнокультурного измерения в различные политико-правовые и социологические исследования, использование категории национального (юридического или политического) менталитета будет более оправдано и методологически, и идеологически.

Традиционно отечественное правоведение в вопросах, связанных с человеческим “элементом” правовой системы, пользуется категорией “правосознание”. “Это понятие в отечественной юридической науке получило в целом довольно позитивистскую интерпретацию, в традициях которой оно видится как совокупность чувств, настроений, теорий, представлений, взглядов и т.п., в которых выражено отношение людей к действующему праву, к вновь создаваемым юридическим нормам” [493]. Однако понимая правосознание таким образом, мы имеем ввиду лишь психические проекции отражаемых предметов – норм, более или менее адекватные либо искаженные. Все это сводит правосознание к позитивному психологическому процессу и, в конечном счете, к проблеме отражения реально существующих правил. Такая трактовка не может вести к обнаружению собственного культурного смысла правосознания, так как этот смысл гораздо глубже чисто отражательного процесса, он сложен (часто имеет непсихологическую природу) и, поэтому, должен рассматриваться сразу в нескольких плоскостях (исторической, национальной, цивилизационной и др.), а также не может быть сведен к субъект-объектным отношениям рефлекторного характера.

“Право как объективный фактор отражается в сознании человека, становится правосознанием и в таком состоянии определяет его действия” [494]. В одних случаях в правосознание включают “взгляды классов, других социальных общностей, а также индивидов на право, их отношения к нему, в других – предметом отражения правосознания считаются и правовые отношения. Более плодотворным нам представляется подход, в соответствии с которым в основе отражения всех видов общественного сознания лежит общественное бытие в целом, все многообразие общественной жизни” [495]. Отсюда закономерно следует цель правосознания, которая “состоит в том, чтобы определенной системе политической организации общества соответствовал определенный порядок общественных отношений”[496].

Подобные трактовки правосознания совсем не случайны, они полностью согласуются с базовыми принципами (в частности, с принципом отражения, выражающим материалистический подход к проблеме), а также со всем арсеналом методологических средств, которыми располагает марксистско-ленинская юридическая наука, отвечают поставленным идеологическим установкам своего времени и поэтому ни в коей мере не должны умаляться или категорически отвергаться. Это один из возможных подходов! Однако следует согласиться с правоведами, придерживающимися иных теоретико-методологических позиций, в том, что “такая трактовка правосознания сводит его природу к причинно-следственным зависимостям от внешних императивов” или “правосознание – нечто большее, чем психически либо социально ориентированное отражение реальных юридических институтов” [497].

Современные немарксистские подходы к пониманию правосознания (как и его более крупной социальной формы – правовой культуры) явно коррелируют с дореволюционной отечественной естественно-правовой традицией, так как именно в рамках последней в правосознание включаются не только “знание” и “мышление”, но также воображение и воля, “человеческая душа”. И.А. Ильин едва ли не впервые в русской философии права попытался создать универсальную теорию, объединяющую проблематику личности, общества, права, государства, политики, власти и божественного начала в едином акте правосознания [498]. “Нормальное правосознание можно изобразить как особый способ жизни, которым живет душа, предметно и верно переживающая право в его основной идее и в его единичных видоизменениях (институтах) …, этот способ жизни уже дан в зачатке каждому из людей и от каждого из нас зависит – осознать, развить и упрочить в себе этот зачаток”[499]. Ильин предлагает широкое, “интегральное” определение правосознания, для него это не просто “осознанная на уровне высшей нервной деятельности мотивация индивидом (участником правоотношений) своего правомерного поведения”, а именно так определяли данную категорию представители позитивистской и социологической школ права ХIХ – начала ХХ века – Г.Ф. Шершеневич, С.А. Муромцев, Н.М. Коркунов и др.

Правосознание, как и весь юридический мир, рассматривались Ильиным наряду с религией, философией, наукой, нравственностью в качестве вида духовного “делания”, в котором для субъекта принципиально невозможна позиция стороннего, внешнего наблюдателя. “Человеку невозможно не иметь правосознания, его имеет каждый, кто сознает, что кроме него на свете есть другие люди. Человек имеет правосознание независимо от того, знает он об этом или не знает, дорожит этим достоянием, или относится к нему с пренебрежением. Вся жизнь человека и вся судьба его слагаются при участии правосознания и под его руководством … оно остается всегда одною из великих и необходимых форм человеческой жизни”[500].

Последнюю мысль можно продолжить, но и в приведенном виде она дает возможность понять главное, а именно, представленная концепция правосознания – это один из фундаментальных философских источников, важная теоретико-методологическая предпосылка выхода за рамки марксистско-позитивистских традиций правопонимания и создания теории национальной правовой ментальности.

Речь идет о дополнении концептуального аппарата современного правоведения такой категорией, которая позволила бы “выявить и вовлечь в правовое исследование новый пласт правовой духовности, несводящейся к процессам психофизического отражения тех или иных позитивных продуктов правопорядка” [501].

Исследование правосознания и правовой культуры не только за рубежом, но и (прежде всего!) в России нуждается в понятии, отображающем сложную морфологию и корреляцию общественного и индивидуального сознания. Такой категорией является понятие правового менталитета. В первом, философском приближении достаточно очевидна трансцендентная сущность правового менталитета, его вне– и доопытность, “изначальная” принадлежность рассудку, первичность и обусловливающий (опыт) характер. Интерсубъективный в своей сущности мир правового менталитета, осознаваясь и рационализируясь (как, впрочем, и вербализируясь) только выборочно, “пятнами”, связывает высокорационализированные формы сознания (правовую идеологию, политику и др.) с миром бессознательных структур, с неосознанными культурными кодами, определяя тем самым отношение личности к праву и иным явлениям социально-юридической действительности, поведенческо-правовую и психолого-правовую самореализацию индивида.

Полагать, что у нас имеется теория правовой ментальности пока преждевременно. На лицо лишь некоторые идеи и подходы. Хотя уже достаточно очевидно, что современная доктрина отечественного правового менталитета “нуждается в систематическом исследовании своих многочисленных, в том числе специальных юридических, этнокультурных и конкретно социологических измерений”[502].

Однако прежде чем начинать какое либо систематическое исследование, а тем более исследование национальной правовой ментальности, следует определиться в используемых терминах, и в первую очередь, в соотношении категорий “правовой менталитет” и “правовая ментальность”. Большинство авторов (отечественных и зарубежных) считают, что данные понятия синонимичны и различаются только лишь происхождением: менталитет происходит от немецкого “Mentalitat”, а ментальность – термин французской “Новой истории” от “mentalite” (который, по мнению отечественного психолога В. Шкуратова, в последние годы усиленно заменяется немецким вариантом)[503].

С другой стороны, в плане понятийного анализа, следует соотнести категории “юридический менталитет” и “правовая культура”. Хотя, как одно, так и другое понятие в отечественной юридической науке в настоящее время являются слабо разработанными, однако, семантическая сложность и неоднозначность категории “культура”, сложность понимания этого термина (уже к 1793 г. было около 250 попыток дать определение “культуре”: от Цицерона до Канта), его непростая философская “судьба” делает введение “юридического менталитета” в сферу правового познания более чем оправданным. Можно согласиться с теми авторами (а их совсем немного), которые утверждают, что структурно и по своему содержанию правовая культура и юридический менталитет достаточно близки [504]. Утверждать же их синонимию и абсолютное концептуальное, смысловое совпадение пока преждевременно. Более того, сравнительная “молодость” и относительная новизна термина “менталитет” (ментальность) освобождает его от многочисленных смысловых “наслоений”, свойственных более “зрелым” категориям, многозначности и беспорядочности в употреблении. Правовая культура же, напротив, в отечественном словоупотреблении не лишена “налета” обыденного использования, что часто ведет к приписыванию ей иных, ненаучных значений (“культурность”, “разумность” и др.). Нерусский и “непонятный” термин “юридический менталитет”, очевидно, находится вне такой опасности.

“Правовй менталитет является совокупностью (системой) правовых архетипов и представлений, устойчивых, общераспространенных образов и стилей юридического мышления, которые в разных социумах, этносах, типах цивилизаций, социальных и профессиональных группах имеют собственное содержание, различным образом сочетаются, но всегда лежат в основе восприятия принадлежащим к ним субъектом национальной правовой системы, политических институтов, сущности и значении собственных интересов, прав и свобод, определяют особое видение юридической реальности, специфику правового поведения индивида, тех или иных социальных и профессиональных групп, государственных органов и должностных лиц”.

Кроме этого, следует отметить, что правовой менталитет определяет совокупность осознанных и неосознанных психологических установок и предрасположенностей индивида действовать, мыслить, чувствовать, воспринимать и постигать различные явления, оценивая их в качестве положительных или отрицательных, в государственно-правовой сфере.

правовой менталитет – это полиструктурная открытая динамическая система, включающая разноуровневые отношения между собственными элементами, иными социальными системами и находящаяся в постоянном (хотя, часто, и незаметном) развитии. Природное и культурное, рациональное и эмоциональное, сознательное и бессознательное, индивидуальное и общественное – все эти оппозиции неизбежно “пересекаются”, определенным образом актуализируются на уровне политико-правового менталитета, растворяясь в его структурах. Объединяя логические и чувственные, ценностно-окрашенные и иные воззрения, менталитет выражает образ, характер, способ группового и индивидуального юридико-политического действования, во многом, определяет вектор и специфику мыследеятельности участников соответствующих социальных практик, влияет на формирование и изменение властных стратегий и тактик в определенном обществе и государстве.

С позиций системно-структурного (функционального) подхода, исходя из природы рассматриваемого явления, наиболее продуктивно и методологически оправдано представить правовой менталитет как систему с непрерывно взаимодействующими между собой структурными элементами. В результате чего и возникают разнообразные свойства, харектеристикинационального правового менталитета – “законнический” (формально-юридический), толерантный, харизматический, динамический, характеризующийся правовым нигилизмом либо правовым идеализмом и т.д., а также выявляется специфика той регулирующей роли, которую играет правовой менталитет в процессах правореализации и правотворчества, его влияние на поведение личности, социальных или национальных групп, классов, всего населения страны.

Следует заметить, что правовой менталитет, кроме вышесказанного, способствует системному анализу российской юридической и политической действительности, служит средством объяснения ее самобытности и специфики, поскольку относится к одному из значительных системообразующих факторов. Его изучение обязывает юристов (прежде всего практикующих: судей, адвокатов, работников иных правоохранительных органов), управленцев, политиков, идеологов учитывать в своей деятельности кроме всего прочего и так называемое человеческое измерение – внутренний мир субъекта и особенности общественных объединений, влияние на поведение индивида (групп, народов, наций) окружающих условий и, прежде всего, национального, сложившегося исторически политико-правового опыта, включающего типичные правоотношения (обязательственные, земельные, семейные, наследственные и др.), способы (как традиционные, так и альтернативные) урегулирования конфликтов, различные процедуры по их разрешению, характерные для данного общества и государства, привычную систему возмездия, во многом зависящую от сложившихся в национальном юридическом мире и транслируемых от поколения к поколению представлений о соотношении наказания и мести, роли и силе государства и его органов, о справедливости, равенстве, морали, долге и т.д.

Несмотря на отсутствие теории отечественной правовой ментальности, что связано, прежде всего, с, в общем то, привычной для отечественной традиции элиминацией “человеческого измерения” политико-правовых институтов в рамках прежних, господствующих методологических установок, в западной юридической и политической мысли правовой менталитет различных “времен и народов” уже достаточно давно (по крайней мере с середины ХХ века) вызывает немалое внимание специалистов. Подобный интерес, скорее всего, обусловлен той духовной атмосферой, которая складывается в западноевропейской гуманитаристике ХХ века и характеризуется постепенным отказом от европоцентризма и прогрессистского видения истории. Фиксируя устойчивую настроенность внутреннего мира человека, правовой менталитет способен много и непредвзято “рассказать” об особенностях типичного для того или иного этноса правового поведения. Так, правовед А. Белленгер исследуя юридический менталитет японцев, выявил его уникальность, основанную на исторической самобытности, традициях, оригинальной системе этико-религиозных ритуалов. Именно в этом, этно-психологическом и историческом контексте японская правовая наука и практика проводит культурную идентификацию системы нормативно-правовых предписаний прошлого и настоящего, источников права, национальной судебной системы, различных видов правоотношений и других элементов правовой и политической действительности. Белленгер, кроме всего прочего, вполне убедительно (в рамках теории правового менталитета) объясняет позицию современного японского государства и общественного мнения относительно теории и практики прав человека[505].

Забвение же темы правовой ментальности сужает исследовательское поле современной отечественной теоретико-правовой науки, которая, по крайней мере, в последнее десятилетие нуждается в радикальном этно-антропологическом повороте. Без этого, справедливо ли вообще говорить о национальной идентификации российской правовой системы, об адекватном понимании основ отечественного правосознания и правовой культуры? Ответ кажется достаточно очевидным.

 

Тема 4. Эффективность правового регулирования [506]

 

Регулирование общественных отношений – основная социальная функция права. Посредством права государство придает существующим общественным отношениям правовую форму, активно воздействуя на них, упорядочивая и защищая в первую очередь наиболее важные из них (отношения собственности, власти и т.п.) и вытесняя нежелательные. Используя все возможности, посредством права государство направляет действия граждан в интересах общества, определяет границы и характер их должного и возможного поведения, устанавливает их права и юридические обязанности, подчинение их единым правилам. Правовое регулирование общественных отношений есть одна из форм воздействия права на общественные отношения при помощи специфических правовых средств. Особенность правового регулирования выражается в том, что закрепленные в законодательстве права и обязанности субъектов регулируемых отношений (их объем и глубина) определяются государством, что значительно повышает авторитет и действенность правового регулирования, придает ему еще большую устойчивость. Право регулирует поведение не только физических, но и юридических лиц: государственных и общественных организаций и учреждений, оно устанавливает компетенцию органов государственной власти, органов государственного управления, должностных лиц, вносит определенный порядок в их деятельность, придает общественным отношениям устойчивость и постоянство.

Государство пытается регулировать общественные отношения в процессе создания модели правового регулирования (правотворчества) и в процессе реализации этой модели, но не все общественные отношения, а лишь те, что представляют наибольший интерес для государства (экономически и политически доминирующей социальной группы), и те, которые могут быть по своему характеру упорядочены специфическими средствами правового регулирования. В этом вопросе необходимо очень четко представлять, что государство «хочет» и что оно «может», что оно способно практически сделать для превращения правовой модели в реальность. Предположим, что оно хочет предоставить достойный уровень жизни своим гражданам, но в силу своих ограниченных экономических возможностей этого сделать не сможет. В таком случае оно или должно отказаться от правового регулирования этой сферы общественных отношений, или регулировать ее во многом условно (формально - юридически закрепляя в объективном праве), или взять на себя смелость и создать реальную, может быть, непопулярную модель правового регулирования, рассчитанную на низкий жизненный уровень населения, который свойственен постатоталитарным государствам.

Специфика правового регулирования определяется прежде всего свойствами и характером регулируемых общественных отношений. При этом правильное понимание предмета правового регулирования имеет важное значение. С ним связано уяснение всего процесса правового регулирования, его стадий, направлений, т.е. его активной роли в важнейших сферах жизнедеятельности человека и возможности сознательного изменения общественных отношений. Согласно наиболее распространенной среди правоведов точке зрения, право объективно (реально, а не формально) способно и должно регулировать не все и не всякие общественные отношения. Многие моральные отношения в семье, самоуправляющихся организациях (структурные элементы гражданского общества) не являются и объективно не могут быть предметом правового регулирования. С другой стороны, некоторые общественные отношения могут регулироваться не иначе как в правовой форме. Так, например, процессуальные и многие административные отношения выступают только в форме правоотношений. При этом следует иметь ввиду, во-первых, что всякое общественное отношение, которое становится предметом правового регулирования, принимает непосредственно форму волевого отношения. Во-вторых, общественное отношение, как правило, не охватывается целиком, не исчерпывается регулированием отдельной нормы права. Являясь правилом общего характера, норма права воздействует лишь на определенную сторону общественного отношения. В целом тот или иной вид общественных отношений регулируется либо институтом права, либо даже совокупностью норм различных отраслей права. Таким образом, непосредственным предметом правового регулирования следует признать различные виды волевых общественных отношений.

Что касается спора о том, что все или не все общественные отношения можно урегулировать нормами права, и существующего расхожего утверждения, что, например, отношения любви и дружбы не могут быть вообще урегулированными нормами права, то на этот вопрос можно ответить двояким образом. Если говорить о формально-юридическом, теоретико-правовом уровне регулировании общественных отношений (стадия законодательного моделирования) и если основная цель правового регулирования – политическая, то любая сфера общественных отношений, в том числе любви и дружбы, может быть урегулирована нормами права в тоталитарных, клерикально-ортодоксальных и им подобных государствах (эти отношения были сферой правового регулирования в бывшем «сталинском» СССР, Китае периода «культурной» революции, фашистской Германии, а сегодня существуют в Афганистане). И чем меньше у государство возможностей реально, на практически-правовом уроне регулировать общественные отношения тем больше у законодателя, не видящегося выхода из создавшегося тупика, будет возникать соблазн заняться юридическим прожектированием, а не эффективным правотворчеством. Уровень правового регулирования общественных отношений характеризуется не масштабом – арифметической суммой сфер правового регулирования (количественный показатель), а глубиной, то есть показателем, отражающим в первую очередь качественную сторону процесса правового регулирования. Уровень правового регулирования показывает: во-первых, насколько создаваемая законодателем модель регулирования общественных отношений адекватно отражает объективную реальность. Во - вторых, на сколько реальные правоотношения соответствуют созданной законодательной модели регулирования общественных отношений. Практическая реализация созданной законодателем модели правового регулирования зависит и от других условий как внутригосударственного, так и внешнего характера. Скорее надо ставить вопрос не о возможности, а о способности и целесообразности регулирования определенных сфер общественных отношений со стороны государства.

Правовое регулирование - это осуществляемое государством с помощью всех юридических средств властное воздействие на общественные отношения с целью их упорядочения, т.е. закрепления, охраны и развития.

Правовое регулирование характеризуется следующими основными чертами:

- Во всяком государственно-организованном обществе правовое регулирование ставит перед собой универсальную цель, присущую всем историческим типам государства – упорядочение общественных отношений. Упорядочение общественных отношений необходимо, в первую очередь, для реализации основной, присущей любому государству функции – организации производства материальных благ и воспроизводства физической и духовной жизни человека. Проблема заключается в том, в интересах преимущественно одного человека, малой социальной группы или значительной части населения осуществляются эти задачи;

-Государство переходного типа (современное посттоталитарное или иное любое государство СНГ) может в основном упорядочить общественные отношения с помощью правового регулирования, закрепляя и охраняя эти общественные отношения. Экономически и политически доминирующая часть населения, перераспределив бывшую государственную (общественную) собственность, затем уже, практически имея ее в руках, законодательно «застолбив» эту собственность, охраняет ее от притязаний малоимущих слоев общества или других политико-экономических группировок, претендующих на нее;

-На упорядочение (регулирование) общественных отношений с целью их развития у государств СНГ нет ни материальных возможностей, ни времени, ни большого желания. Сущность государства и права выражается в уровне, широте, характере и обеспеченности субъективных прав участников правоотношений. Недаром в системе юридических норм возможности субъектов обозначаются одним словом – право. Кто, представители какой социальной группы, являются носителями субъективных юридических прав? А на какую социальную группу возложено выполнение обязанностей? Каковы их содержание и объем, широта и обеспеченность? Без ответа на эти вопросы нельзя понять глубинные вопросы правового регулирования;

-Естественно, что несмотря ни на какие декларативные заявления, зафиксированные в основных нормативных актах, государства в сложившихся условиях могут регулировать отношения собственности, производства и распределения, власти и государственного суверенитета, другие важнейшие общественные отношения преимущественно жесткими императивными методами правового регулирования. Например, закрепление и охрана существующих отношений собственности сегодня не актуальны для США. Целью американского государства и права есть развитие и углубление существующих отношений. Естественно, что от цели правового регулирования (закрепление и охрана или развитие) существующих общественных отношений зависит и выбор средств и методов их правового регулирования. Понятно, что если принимаемый представительным органом закон имеет перед собой цель развить определенные общественные отношения, содействовать становлению новых социально-ценностных связей, свойственных для гражданского общества и правового государства, то, как правило, в тексте данного нормативно-правового акта будут использоваться юридические средства стимулирующего вида (дозволение, льготы, поощрения и т.д.). И наоборот, если закон принимается в целях закрепления и охраны существующих общественных отношений и особенно таких важных, как отношения собственности и власти, то, как правило, будут употреблены юридические средства преимущественно ограничительного характера (запреты, наказания, ограничения);

-Право, само по себе, ничего не регулирует. В реальное правовое отношение модель, созданная законодателем, превращается только в процессе реализации норм права и только через волевое поведение людей. Императивные методы правового регулирования, как правило, рассчитаны на волевое поведение индивидов с низким уровнем правового сознания и правовой культуры. А такой уровень правовой культуры и правосознания, в свою очередь, неизбежно влечет за собой как ответную меру и императивные методы правового регулирования общественных отношений. Процесс регулирования общественных отношений можно выразить схематично следующим образом.

В этой связи следует также задуматься над вопросом: повышается ли значение (авторитет) права и является ли прогрессивным такое общество, в котором социальный результат достигается практически только за счет использования правовых средств (вариант А). И наоборот, можно ли сделать вывод на основании варианта В о «слабости» и неавторитетности существующего в обществе права. На этот вопрос следует ответить скорее «нет».

 

Первое состояние свойственно для тоталитарных и посттоталитарных государств (только в тоталитарном государстве «хотели» и «могли» с помощью существующих механизма государства и механизма правового регулирования упорядочивать общественные отношения, проникая во все сферы жизнедеятельности человека, регламентируя его поведение вплоть до мелочей, а в постоталитарном государстве «вынуждены» это делать ввиду отсутствия экономических стимулов, с помощью которых возможно в какой-то мере воздействовать на активизацию процесса производства материальных благ, а также ввиду скудности имеющихся у государства материальных ресурсов, подлежащих распределению между различными слоями населения.

Если нормы права выражают интересы большинства населения страны, то человек, выполняет требования правовых предписаний, руководствуясь, в первую очередь, не страхом наказания за невыполнение распоряжения, а иными побудительными мотивами – моральными, религиозными и другими, что свойственно для прогрессивных обществ.

 

 

Правовое регулирование предполагает поиск ответов на вопросы, что необходимо регулировать (какую сферу общественных отношений), зачем (преимущественно в интересах какой части общества) и каким образом (жесткими или либеральными методами правового регулирования)?

Отвечая на вопрос, что необходимо регулировать, мы непременно сталкиваемся с понятием сферы правового регулирования.

Сфера правового регулирования и ее виды. Определив сферу правового регулирования, мы ответим на вопрос: что мы должны регулировать? Сфера правового регулирования – это те общественные отношения (социальное пространство), на которое распространяется правовое регулирование.

Большинство авторов считает, что составить сферу правового регулирования могут лишь отношения,«которые поддаются правовому регулированию»[507].

Как мы уже отмечалось ранее, государство с командно-административной системой руководства обществом, исходя, в первую очередь, из политических, экономических и других интересов, может практически любую сферу общественных отношений объявить сферой его интересов, распространить на нее юридическую регламентацию, обосновать ее необходимость, придать наукосообразный характер и даже достичь определенных успехов на этом пути.

«Поддаются» или «не поддаются» правовому регулированию избранные государством для правового регулирования определенные общественные отношения, это вопрос другой. И степень так называемого «поддавания» определенной сферы общественных отношений правовому воздействию, т.е. степень их пригодности к потенциальному правовому регулированию в каждый исторический период развития государства и права различна и, как правило, обусловлена факторами объективного и субъективного характера (внутригосударственного и внешнеполитического). Например, сфера общественных отношений, связанных с правами и свободами человека, и весь процесс соблюдения прав человека сегодня во многом находится под контролем мирового сообщества и осуществляется при помощи норм международного права. Или другой: советское государство бралось регулировать практически любую сферу общественных отношений и, как правило, добивалось своего.

При определении сферы правового регулирования следует исходить как из классификации общественных отношений, так и из важности, глобальности, возможности и целесообразности их урегулирования нормами права.

Наиболее важной сферой правового регулирования есть сфера необходимого (первоочередного регулирования), т.е. та часть общественных отношений, которая представляет для государства наибольший интерес и обязательно должна быть урегулирована нормами права. Это, в первую очередь, отношения собственности, производства, обмена, распределения, власти, государственного суверенитета и другие. Но, как отмечалось ранее, в процессе определения сферы правового регулирования и самого процесса правового регулирования, «желания» и «возможности» (способности) государства могут существенно различаться. С точки зрения экономически доминирующей части населения, сфера необходимого правового регулирования, как правило, есть одновременно и сферой целесообразного правового регулирования, иногда в действительности таковой не являющейся.

Сфера возможного (потенциального) правового регулирования – это часть общественных отношений, которые в более или менее отдаленной перспективе могут быть урегулированы нормами права.

Графически сферы и пределы (границы) правового регулирования и правового воздействия можно изобразить следующим образом:

Могут быть и другие варианты соотношения сфер правового регулирования, например, сфера целесообразного правового регулирования может быть одновременно и сферой перспективного правового регулирования, и