Оценка: описательная или метапсихологическая

Как и в области взрослого анализа, описательная при­рода многих настоящих диагностических категорий прямо про­тивоположна сути психоаналитического мышления, так как она подчеркивает тождественность или разницу между проявляю­щейся симптоматологией, отвергая лежащие в основе факторы, Это правда, что таким образом была достигнута классификация расстройств, которая кажется на первый взгляд упорядоченной и полной. Но такая схема ничего не дает для дальнейшего продви­жения, более глубокого понимания или для обеспечения дифферен­циального диагноза в метапсихологическом смысле. Напротив, когда бы аналитик ни стал диагностически мыслить на этом уровне, он будет неминуемо приведен в замешательство при оценке, а следовательно, и к ошибочному терапевтическому вмешательству.

Назовем несколько примеров из множества существующих. Такие термины, как вспышка раздражения, прогулы, бродяжни­чество, страх разлуки и т. д., включаются в одни и те же разде­лы разнообразных клинических картин, в которых поведение и симптоматика схожи, хотя, согласно лежащему в основе патогене­зу, они принадлежат к совершенно разным аналитическим катего­риям и нуждаются в различном терапевтическом вмешательстве.

Вспышка раздражения может оказаться не чем иным, как пря­мым моторно-аффективным выходом хаотических инстинктивных производных у маленького ребенка. В этом случае есть большая вероятность исчезновения этой вспышки, которая была симпто­мом, без всякого лечения. Она исчезнет, как только речь и дру­гие более приемлемые для Эго каналы разрядки будут установ­лены. Второй вариант: вспышка раздражения может быть аг­рессивно-деструктивным приступом, б котором враждебные тенденции, направленные на объектный мир, были отклонены и направляются на тело ребенка и его непосредственное пред­метное окружение (тенденция биться головой, ударять ногой по мебели, стенам и т.д.). В этом случае перенесенный аффект дол­жен стать осознанным и вновь должны быть образованы связи с его исходной целью. Можег быть и третий вариант. То, что мы воспринимаем как вспышку раздражения, при ближайшем рассмотрении оказывается приступом страха, как это бывает в более высоко организованных личностных структурах детей с фобиями всякий раз, когда в их защитные механизмы вмешива­ется давление окружающего мира. Лишенный этой защиты ребе­нок с агорафобией, вынужденный идти на улицу, или ребенок с фобией животных, столкнувшись с объектом своих страхов,

оказывается беспомощным перед огромным и непереносимым страхом и выражает свое состояние во вспышках, которые по описанию могут не отличаться от Простых вспышек раздраже­ния. Тем не менее, в отличие от вспышек раздражения, эти при­ступы страха исчезают или при восстановлении защиты, или при аналитическом прослеживании их корней, интерпретации и рас­паде настоящего источника смещенного страха.

Подобным образом многообразие несхожих состояний обозна­чается терминами прогулы, бродяжничество или странствование. Некоторые дети убегают из дома, потому что с ними плохо обраща­ются или потому что они не привязаны к своим семьям обычными эмоциональными связями. Дети убегают из школы или избегают ее, потому что они боятся учителя или одноклассников, потому что они плохо учатся." ждут критики, наказания и т. д. Здесь причи­на отклоняющегося поведения коренится во внешних условиях жизни ребенка, и при ее устранении жизнь ребенка улучшает­ся. В противоположность этой простой ситуации есть другие дети, которые бродяжничают или прогуливают по внутренним, а не по внешним причинам. Они находятся под влиянием бессознатель­ного побуждения, которое заставляет их искать воображаемую цель, обычно утраченный объект из прошлого. Хотя внешне они убе­гают от своего окружения, в более глубоком смысле они бегут к исполнению своих фантазий. В их случае не управление или улуч­шение внешних обстоятельств, а только нахождение по некоторым признакам бессознательного желания устранит этот симптом.

Даже использование более нового термина страх разлуки является скорее описательным, чем динамичным. В клиничес­ких диагнозах одни воспринимают¹ его как обращенный и к со­стояниям дистресса у разлученных детей, и к состояниям пси­хики, приводящим к школьным фобиям (т. е. неспособность выйти из дома) или тоске по дому (форма сетования) у старших детей. Здесь также использование одного названия для разных типов расстройств с похожими проявлениями ведет к запутанности в существенных метапсихологических различиях, которые их ха­рактеризуют. Отделение маленького ребенка от матери, по ка­кой бы то ни было причине, в период их биологического един­ства является недопустимым вмешательством в основные врож­денные потребности. Ребенок реагирует на это закономерным Дистрессом, который может быть облегчен, если мать вернется или, при более длительной разлуке, если будет установлена связь, заменяющая связь с матерью. За исключением поведения, здесь нет соответствия с состоянием тоски по дому или школьной фо­бией. В этих последних случаях дистресс, пережитый в связи

с отделением от матери, родителей, дома, связан с чрезмерной амбивалентностью отношения к ним. Ребенок может терпеть кон­фликт между любовью и ненавистью к родителям при много­кратном убеждении в их присутствии. В их отсутствие враж­дебная сторона амбивалентности приобретает пугающие пропор­ции. Тогда ребенок всячески держится за амбивалентно любимых родителей, чтобы спасти их от собственных желаний их смерти, агрессивных фантазий и т. д. В противоположность дистрессу разлуки, который прекращается при воссоединении ребенка с ро­дителями, при амбивалентном конфликте воссоединение с роди­телями оказывается просто смягчением ситуации. Здесь только ана­литическое проникновение в конфликт чувств излечит симптом. Подводя итог, мы можем сказать, что мышление в описа­тельных терминах может быть полезным в своей области, но оно оказывается недостаточным, когда берется в качестве точки отсчета для аналитического вмешательства.

РАЗЛИЧИЯ СТАТИЧЕСКОЙ -

И ДИНАМИЧЕСКОЙ ТЕРМИНОЛОГИИ

Употребляемые сейчас диагностические термины воз­никли для обозначения психических или социальных наруше­ний у взрослых, а потому они неизбежно упускают из виду воп­росы возраста и стадий развития. Кроме того, они практически не учитывают различий между симптомами, вызванными задер­жкой или недоразвитием определенных черт личности, и симп­томами, вызванными расстройством или нарушением какой-либо функции. Однако для заключения детского аналитика это имеет очень большое значение. Такие формы поведения, как ложь, воров­ство, агрессивная и деструктивная установки, перверсия и т.д., невозможно однозначно оценить как нормальные или патологи­ческие, если не знать точного порядка их развития.

Ложь

Например, в каком возрасте и на какой стадии раз­вития искажение правды начинают называть ложью, т. е. когда это становится симптомом, несущим в себе признак отклонения от социальной нормы? Очевидно, что до наступления такого момен­та ребенок проходит несколько стадий развития, на которых никто не требует от него правдивости. Ребенок естественно избегает неприятных впечатлений и стремится к приятным, преуменьшает неприятные, игнорирует их или же отрицает, если они присут­ствуют постоянно. Эта установка, которая представляет собою

примитивный защитный механизм от неприятных переживаний, отчасти похожа на то, как старшие дети и взрослые искажают объективные факты. Но как соотносятся эти формы поведения и стоит ли рассматривать первую из них как предвестника вто­рой — это решает диагност. Принятие желаемого за действитель­ное и доминирование принципа удовольствия — коротко говоря, первичный процесс функционирования психики — вот силы, кото­рые борются в маленьким ребенке против правды во взрослом понимании этого слова. Детскому аналитику приходится решать, с какого момента применять в своих диагнозах термин «ложь». Его заключение должно основываться на четких представлениях о временных рамках таких шагов в развитии ребенка, как, скажем, переход от первичного к вторичному процессу, способность от­личать внешний мир- от внутреннего, проверка реальности и т. д. Для развития таких эго-функций одним детям требуется боль­ше времени, чем обычно, и потому они продолжают врать «со всей невинностью». Другие развиваются нормально, но возвра­щаются на более ранние ступени, когда сталкиваются в жизни с чрезмерной фрустрацией и разочарованиями. Это так называ­емые выдумщики (истерическая фантазия), которые справляют­ся с невыносимой реальностью, регрессируя к детской форме мышления — принятию желаемого за действительное. И, нако­нец, есть дети, Эго которых развито хорошо, но зато у них есть другие причины избегать правды или искажать ее. Мотивами к тому могут быть обретение материальных благ, страх авторите­та, избегание порицания или наказания, желание похвалы и т. д. Термин «ложь» детские аналитики обычно оставляют именно для таких обстоятельств, это так называемая делинквентная ложь.

Этиология многих случаев, рассматриваемых в детской кли­нике, включает в себя сочетание всех трех форм, т. е. невинная ложь, ложь-фантазия и делинквентная ложь, причем более ран­ние по стадиям развития формы являются предусловием для бо­лее поздних.,То, что такая путаница обычна и встречается до­вольно часто, не освобождает детского аналитика от обязаннос­ти распутать ее и определить вклад каждого фактора в конечный симптоматический результат.

Воровство

Примерно такими же соображениями мы должны руководствоваться при употреблении термина воровство. Он законно появляется в диагнозе только после того, как ребенок понял смысл концепции частной собственности. Здесь тоже

необходимо проследить последовательность шагов развития, чему до сих пор уделялось мало внимания со стороны аналитиков.

Обычно установку, когда младенец хватает все, что хочет, объясняют ненасытной «оральной жадностью», которая в ран­нем возрасте не ограничена никакими барьерами Эго. Если же описывать подробнее, то у нее два корня — один в йд, другой в Эго. С одной стороны, это не что иное, как действие в русле известного принципа удовольствия, который подталкивает еще незрелое Эго присваивать все приятное и отвергать неприят­ное как чуждое. С другой стороны, эта реакция обусловлена не­различением себя и объекта, что вполне соответствует возрасту ребенка. Хорошо известно, что на этой ранней стадии ребенок может обращаться с частями тела матери так, как если бы они были его собственными. Такие действия зачастую принимают за свидетельство ранней и спонтанной щедрости младенца. Од­нако на самом деле это не более чем следствие еще не сфор­мировавшихся границ Эго. Именно недифференцированное сли­яние с миром объектов делает ребенка угрозой частной собствен­ности других людей.

Представления «мое» и «не моё», без которых невозможно формирование взрослой «честности», развиваются очень посте­пенно, параллельно с продвижениеы ребенка к индивидуально­му статусу. Сначала они относятся, по всей видимости, к телу ребенка, потом к родителям, загеи к переходным объектам, ко всему, на что направляется катексис—и нарциссический, и ка-тексис объектной любви. Стоит отметить, что как только у ре­бенка появляется концепция «моего», он начинает яростно и рев­ностно отстаивать свою собственность от любых посягательств. «У меня взяли» или «у меня украли» ребенок понимает гораздо раньше, чем противоположные понятия, т. е. тот хракт, что надо уважать чужую собственность. Прежде чем это представление будет иметь для него смысл, ребенок должен расширить круг своих отношений и научиться эмпатичесЮ! принимать привязан­ность людей к их собственности. Независимо от темпа развития собственно концепции «моего» и «твоего» почти не влияют на по­ведение ребенка, поскольку вступают б конфликт с очень сильным желанием присвоения. Оральная жадность, анальный собствен­нический инстинкт, стремление собирать и припрятывать, непре­одолимая потребность в фаллических символах — все это пре­вращает маленьких детей в потенциальных воришек до тех пор, пока давление образования, требования Супер-Эго и вместе с этим постепенное смещение сил в балансе Ид— Эго не начинают рабо­тать в противоположном направлении, т. е. развитии честности.

Принимая в расчет все вышесказанное, диагносту необхо­димо прояснить целый ряд пунктов, прежде чем отнести случай кражи к той или иной категории. Он должен выяснить, что имен­но стало причиной совершения кражи — отсутствие или задер­жка в развитии индивидуального статуса, объектных отношений, эмпатии или формировании Супер-Эго (кражи, совершаемые детьми с отставаниями или умственной неполноценностью); если же развитие осуществляется нормально, то не имеет ли место временная регрессия к одной из фаз развития (воровство как преходящий, связанный с определенной стадией симптом), или же ребенок полностью регрессировал по тому или иному ас­пекту, причем воровство в этом случае является конечным ком­промиссным образованием (невротический симптом), или же, наконец, причина лежит исключительно в недостаточном конт­роле Эго над чрезмерным и нерегрессивным желанием к обла­данию, т. е. в неправильной социальной адаптации (делинквент-ный симптом).

Как и ложь, многие реальные клинические случаи имеют смешанную этиологию, т. е. вызвацы сочетанием задержки, рег­рессии и слабого контроля Эго. Тот факт, что все малолетние преступники начинали с кражи из маминого кошелька, показы­вает, насколько всякая кража коренится в изначальном един­стве моего и твоего, Я и объекта.