Великие географические открытия и торговля

После смерти Энрикеша Мореплавателя в 1460 г. было признано узкое направление внешней экспансии Португалии. Главным и единственным направлением всех дел и мыслей короны до Жуана II была Северная Африка. В ноябре 1468 г. корона отдала в аренду частному лицу монополию на торговлю с западным африканским побережьем. В контракте содержалось условие, согласно которому арендатор был обязан исследовать сто лиг (около 500 км) побережья Африки каждый год. В 1473 г. этот контракт был продлен на год. К концу срока аренды португальцы описали берег Африки до 2° южной широты, открыв ряд островов. Будучи торговцами, они давали названия разным местам побережья по товарам, которые там находили: Берег Слоновой Кости, Золотой Берег и т. д.

В 1474 г. дела внешней экспансии Португалии перешли в руки принца Жуана (будущего короля Жуана II). Именно он (или его наставники) впервые создал программу исследований и поставил цель: открыть и освоить для торговли путь в Индию. Жуан II придал долговременный характер и четкую поэтапность делу Великих географических открытий. В 1482 г. началась работа. Исследовались не только морской берег Африки или острова, но и все большие реки, текущие с востока. В 1488 г. три каравеллы под командованием Бартоломеу Диаша обогнули южную оконечность Африки, вопреки поверию о том, что за ней жили монстры, обрекавшие мореплавателей на погибель. Полагая, что дальнейший путь в Индию будет уже не так страшен, Диаш назвал то место мысом Доброй Надежды (изначально оно называлось мысом Штормов).

В те годы в Лиссабоне и на острове Мадейра жил генуэзец Христофор Колумб. Он изучал навигационную науку и географию, участвовал в морских плаваниях, например, в Гвинею. В 1483 и 1484 гг. он предложил королю Жуану II достичь Индии, двигаясь по морю на запад. В те годы была известна гипотеза флорентийца Тосканелли о том, что Португалию от Дальнего Востока через Атлантический океан отделяли 135° долготы (на самом деле 217°). Португальцы не занимались чистой наукой, а прокладывали торговый путь в Индию, т. е. решали сугубо экономическую и духовно-религиозную задачу. Поэтому Колумбу было отказано в снаряжении экспедиции. К тому же, зная направления ветров и течений в Атлантическом океане, португальцы могли предвидеть, где Колумб откроет новые земли. Когда Колумб, вернувшись из первой экспедиции в Америку, посетил в 1493 г. короля Португалии, тот указал ему, что открытые им земли принадлежат Португалии, согласно Алкасовашскому договору с Испанией 1479 г. о разделе нехристианского мира (к югу от Канарских островов все земли, какие предстояло открыть, принадлежали Португалии, а к северу — Испании). Жуан II немедленно направил посланников ко всем католическим королям и приказал подготовить флот для того, чтобы вступить во владение новыми землями. Запахло войной с Кастильей.

Переговоры с Испанией начались немедленно. Испанцы настаивали на том, чтобы меридиан, проходящий через 100 лиг (около 500 км) на запад от Азорских островов, был еще одной границей раздела мира между Испанией и Португалией, а именно: к востоку от него все земли принадлежали бы Португалии, а к западу — Испании. Здесь отчетливо проявилось знание португальцами мира, которого никто другой не имел. Тордесильясский договор 1494 г., скрепленный папской буллой, провел эту границу в 370 лигах от островов Зеленого Мыса, а это означало, что португальцам отходила тогда еще неоткрытая Бразилия. Если посмотреть на карту, то и выбор островов Зеленого Мыса, а не Азорских островов не покажется случайным. Карта, находящаяся в лиссабонском королевском дворце, составленная много раньше 1500 г., содержит обозначения земель в том месте, где находится Бразилия. Но эти земли были в запаснике португальцев. В те времена географические открытия были научно-техническим предприятием и своего рода коммерческой тайной. При Жуане II они были строго засекречены [17]. Португальцы концентрировали силы на поисках торгового пути в Индию для развития торговли.

Васко да Гама отплыл в Индию из Лиссабона на трех каравеллах в сопровождении вспомогательного судна в июле 1497 г. Обогнув мыс Доброй Надежды, он приступил к изучению африканского берега к востоку от южной оконечности континента. Вскоре он достиг арабских территорий и смог взять на борт проводника, показавшего ему путь в Индию, куда прибыл 18 мая 1498 г. А летом 1499 г. Васко да Гама, преодолев огромные трудности и потеряв один корабль, вернулся домой.

Немедленно была снаряжена еще более мощная экспедиция под руководством Педро Алвариша Кабрала, отбывшая в Индию в марте 1500 г. Без видимых причин (не было никаких непредвиденных обстоятельств, в том числе стихийных) корабли отклонились от курса Васко да Гамы в юго-западном направлении и 22 апреля 1500 г. официально открыли Бразилию. Одно судно было отправлено в Португалию с вестью об открытии, а остальные проследовали в Индию, куда прибыли в августе 1500 г. В июле 1501 г. экспедиция вернулась назад с товарами, принесшими прибыль, превзошедшую самые смелые ожидания [2, 217—222].

Экспедиции Бартоломеу Диаша и Васко да Гамы финансировались в некоторой степени частными лицами. В первые годы после 1498 г. торговля была свободной при 5%-ной пошлине. Но прибыли были такими огромными, а конкуренция столь свирепой, что вмешалась корона. В 1504 г. был установлен контроль над всей торговлей с Востоком. Все товары регистрировались королевской службой и продавались по фиксированным ценам с выплатой выручки владельцу. Таможенные сборы повысились до 30%. В 1506 г. король объявил государственную монополию на весь импорт и продажу пряностей, шелка и шеллака; на экспорт серебра, золота, меди и кораллов; на торговлю с Гоа (впоследствии главной португальской базой в Индии) и другими факториями Португалии. Только корона могла снаряжать и посылать корабли в Индийский океан. Эта система сохранялась до 1570 г. Конечно, корона не осуществляла все необходимые для торговли действия сама; она подписывала контракты с частными лицами, предоставляя им транспорт и услуги колониальной администрации. Такими частными лицами часто бывали чиновники и даже члены корабельных команд, не говоря об аристократии и новых христианах. Переплетение государственного с частным давало простор для коррупции.

Главную прибыль давали специи. Монополия на специи стабильно давала короне чистую прибыль величиной 89%. Африканское золото в 1500—1520 гг. поступало в Португалию в количестве 700—840 кг ежегодно; по прибыльности оно занимало второе место. Третье же место в торговле занимали рабы. В 1450—1500 гг. ежегодно поставлялось в среднем по 750 человек. Но существовало и много других товаров (слоновая кость, шкуры, камедь из Африки; шелк, фарфор, керамика, произведения искусства, сахар из Индии), каждый из которых уступал трем перечисленным, но доходы от всех вместе взятых были огромными.

В 1515 г. торговля специями в Португалии достигла 1 млн крузаду, т. е. величины доходов португальской церкви. Торговля золотом, серебром, медью давала доход 475 тыс. крузаду, сахар — 250 тыс. крузаду. Доходы от специй и золота Африки составляли 40% доходов государства. В 1518—1519 гг. заморская торговля дала 68% поступлений в казну, т. е. королевство держалось на морской экспансии. Правда, и затраты были велики: в 1522—1551 гг. корона терпела ежегодно убытки в 100 тыс. крузаду из-за кораблекрушений и пиратства.

Королевский контроль сделал Лиссабон обязательным портом для всей заморской торговли, но он, как и Португалия в целом, не был конечным пунктом товаров из Африки и Индии. Он был торговым узлом, перевалочным пунктом. При этом нельзя забывать, что португальцы освоили торговлю между странами Индийского океана и извлекали из нее тоже немалый доход.

Индийская палата в Лиссабоне была органом королевской администрации, которая контролировала всю торговлю от имени короля, назначала колониальных чиновников, устанавливала правила, регулировавшие деятельность администраций на местах, выдавала хартии частным лицам. Палата вела архив, имела департамент цен и бухгалтерию, канцелярию с регистрацией всех писем, управляла оборудованием и обороной заморских владений, снаряжала суда. Штат чиновников быстро разрастался. Был свой судья для решения споров, своя охрана. Кроме того, существовала отдельная контора, называвшаяся Домом рабов, для соответствующей торговли [2, 258—262].

Торговая монополия с Востоком твердо удерживалась государством более полувека. Тем не менее постоянные нарушения отдельными лицами и возраставшая контрабанда сделали ее фикцией, причем дорогой. В 1564 г. была сделана первая попытка заключить контракт с группами частных лиц. В 1570 г. корона объявила свободу торговли с Индией, за исключением перца, который остался монополией государства, так же как экспорт серебра и меди.

В 1576 г. система торговли вновь изменилась. Вместо свободы для всех корона доверила монополию торговли с Индией частным компаниям. В 1581 г. вновь была введена свобода торговли, кроме шелка и перца (монополия на шелк принадлежала государству, а на перец — группе купцов). После 1586 г. государство подписало контракты с Обществом португальских купцов на 12 лет. В период с 1598 по 1642 г. была введена монополия государства, после чего торговля стала свободной, кроме государственной монополии на торговлю корицей.

Торговля специями существенно сократилась после середины XVI в.: к 1628 г. по сравнению с 1547 г. ее объем уменьшился в 20 раз. Не удивительно, что корона ликвидировала свою монополию на торговлю специями [2, 343—344].

Оливейра Маркеш считает, что самым важным условием успеха восточной и африканской торговли была сильная королевская власть, которая обеспечивала организацию, национальное единство, необходимые для общих усилий на главных направлениях экономики. С этим нужно согласиться в применении к Португалии, но не к Нидерландам, где организация и все остальное достигались без сильной королевской власти, на основе самоорганизации, действовавшей в обществе, культура которого коренным образом отличалась от португальской.

Для португальцев самой большой проблемой изначально был дефицит квалифицированных кадров: капитанов, навигаторов, администраторов, офицеров и генералов, миссионеров, экономических советников и многих других. Королевская служба была бесконечным кадровым резервуаром, и все сыновья состоятельных родителей, лишенные наследства, согласно правилу майората, шли на эту королевскую службу. Никто не брался за торговлю или ремесло в роли ученика, как это было в Англии или Нидерландах, социальная вертикальная мобильность была нулевой.

Нехватка кадров была столь значительной, что многие специалисты принимались из-за рубежа. И в то же время удушающая обстановка бюрократизма и коррупции (этого неизбежного следствия абсолютизма) гнала с родины многих молодых способных португальцев, не находивших способа реализовать себя в своей стране.

Оливейра Маркеш правильно указывает на то, что в Нидерландах уже в то время существовал сильный средний класс предпринимателей, буржуазии, способный вести экспансию, самостоятельно, без короля, организуя, направляя, финансируя ее и реинвестируя нажитое в дело. Такого класса, отмечает Оливейра Маркеш, в Португалии не было. Португальская экспансия была государственным предприятием, которому сопутствовали интересы частных лиц. Она начиналась на принципах заинтересованности в извлечении прибыли. Но со временем эти принципы были подменены политическим давлением в сочетании с королевской монополией, а это потребовало бюрократического аппарата таких размеров, который съедал всю прибыль, не будучи заинтересованным в ее росте. Кроме того, и это одно из главных обстоятельств, повлиявших на развитие Португалии, бюрократический аппарат, состоявший из аристократии, имел представления о феодальных привилегиях, и это позволяло знати и церкви значительную часть прибыли забирать себе, тратя ее на роскошь, а не на реинвестирование. В результате государство постоянно испытывало нехватку капиталов и обращалось за зарубежными займами, которые постепенно приводили к тому, что Португалия стала возить товары из-за моря для других, а не для себя. Обогащение Португалии было мнимым, фактически же росла долговая зависимость страны.

Оливейра Маркеш оспаривает мнение многих историков, согласно которому коррупция и бюрократизм играли решающую роль в подрыве стабильности Португальской империи в XVI в. Он утверждает, что факты не подтверждают эту точку зрения и коррупции в Португалии и ее заморских владениях было не более, чем в других подобных странах той эпохи. Не вмешиваясь в этот спор, следует, однако, добавить, что культура португальцев ставила народ в зависимость от власти: она была терпимой к таким ее изъянам, как коррупция, содержала элемент фатализма. Средний же класс Англии или Нидерландов, предприимчивая буржуазия, в том числе и та, которая вкладывала деньги в сельскохозяйственное производство, держали свою монархию в узде, и изрядная коррупция королевской власти, существовавшая в Англии в XVI в., хотя и вредила обществу в целом, одновременно побуждала средний класс Англии туже натягивать удила, направляя в конце концов монархию в нужном ему направлении, а именно: деньги сосредоточивались у предпринимателей, а корона была в зависимости от последних, а не наоборот, как это наблюдалось в Португалии [2, 264—265].

Инквизиция

Инквизиция постепенно росла, крепла и, наконец, превратилась в государство в государстве. Ее бюрократия превышала королевскую, тоже немалую. Например, во всех портах имелись так называемые посетители судов, каждый из которых сопровождался писцом, переводчиком и вспомогательным служащим; эти бригады обследовали прибывавшие суда и конфисковывали еретические материалы. Вся инквизиторская бюрократия оплачивалась казной.

Было и много платных осведомителей. Стать таковым для простого человека означало освободиться от налогов, аристократам полагалась особая награда. Эти осведомители были влиятельны в кортесах и муниципальных советах.

Король назначал главного инквизитора, но только Папа Римский мог отлучить его от должности, так как главный инквизитор был папским представителем. Главный инквизитор назначал всех, кто ему был подчинен. Правила и процедуры были секретом для народа, а с 1613 г. даже для короля. Любая анонимка принималась к рассмотрению. Более того, заточенному в тюрьму не сообщали причину ареста. Любой домысел или слух о еретическом поведении воспринимались для обвинения как твердо установленный факт. Смертная казнь не могла быть приведена в исполнение инквизицией, поэтому обвиненных в ереси передавали для сожжения на костре королевскому палачу. С 1543 по 1648 г. было сожжено 1379 человек, а осужденных за тот же период было 19 247. Сотни людей умерли в тюрьмах без суда. Это особенно справедливо по отношению к периоду потери независимости 1580—1640 гг., когда испанская инквизиция задавала тон и в Португалии.

Развитие заморской торговли привело к росту португальских купцов, количество которых в Лиссабоне достигло максимума в 1550 г. Их было более восьмисот на стотысячный город. Конкуренция с королем, знатью, а главное, с гораздо более богатыми зарубежными купцами, которым доставались самые прибыльные дела, спустя столетие привела к их увяданию. Главной причиной неудач португальских купцов были особенности их культуры: владея всей внутренней торговлей, они медленно реинвестировали деньги, отрывая их на некоммерческие цели, а именно, на церковь; они не рисковали, не были корпоративными людьми и, будучи многочисленными и относительно бедными, не образовывали больших компаний и трестов, опасаясь того, что такие объединения поглотят и разорят их. Такие опасения до сих пор живы в португальском бизнесе и являются одной из особых черт португальской культуры.

Наконец, инквизиция была постоянной угрозой тем, кто осмеливался развивать контакты с зарубежьем. Особенно сурово инквизиция следила за купцами и использовала все поводы для конфискаций. Это было связано с тем, что многие португальские купцы были одними из главных распространителей опыта межкультурного и межконфессионального общения, к тому же некоторые из них были новыми христианами, а инквизиция ставила своей целью бороться с иудаизмом, в котором она подозревала новых христиан. Португальские купцы покидали Португалию, развивая свой бизнес в Антверпене, Брюгге, Амстердаме или Лондоне. С середины XVI в. количество португальских купцов стало быстро уменьшаться. В Европе шел процесс концентрации капитала, и португальские купцы не выдерживали конкуренции с крупными зарубежными компаниями [2, 288—293].

В стране была установлена строгая цензура. Она появилась в 1520 г., но была поверхностной. После появления инквизиции в 1540 г. все книжные магазины регулярно стали инспектироваться. Спустя некоторое время инквизиция получила право посещать частные дома после смерти человека, обладавшего (даже по слухам) книгами и рукописями.

В 1543 г. первый список запрещенных книг появился в Италии, затем в Испании (1546) и, наконец, в Португалии (1547). Португальский список содержал лишь 160 иностранных наименований. Четыре года спустя он разросся до 495, в том числе 13 португальских и испанских. С тех пор до середины XVII в. этот список постоянно обновлялся и расширялся. В нем регулярно увеличивалось число португальских запрещенных изданий: 50 книг в 1561 г., 94 в 1581 г. и 330 в 1624 г. Запрещалось все, что было противно «нашей святой Вере и хорошим обычаям». Под запрет попали все классики португальской литературы, например, части произведений гениального Камоэнса. Книги, не запрещенные полностью, владельцы, в том числе и книготорговцы, должны были приносить в инквизицию, где некоторые страницы вырывались. Запрещенные книги сжигались.

Инквизиция не имела монополии на цензуру. Король и епископы занимались тем же. Так что книги подвергались тройной цензуре, и некоторые из них изымались из пользования спустя годы после их издания. Португалия была отрезана от научного и культурного прогресса в Европе, появилась подпольная литература, но она никогда не пользовалась значительным влиянием.

Анализ книг, изданных с середины XVI до конца XVII в., показывает, что их было мало (по две книги в год), но научных изданий было еще меньше. Большой вклад в развитие науки XVII в. сделали протестанты, например, Исаак Ньютон, но его книги в Португалии были запрещены [2, 301—303].

Со второй четверти XVI в. в Португалии началась реформа католической церкви, как реакция на протестантизм. Не вдаваясь во все детали, можно упомянуть лишь о некоторых: частная собственность монахов была запрещена, изменились методы привлечения в ордена и формы избрания аббатов, акцент был сделан на дисциплине и повиновении. Воинский аспект религиозно-военных орденов угас. Многие монастыри были объединены, а некоторые ликвидированы ради укрепления материальной базы оставшихся. Но число орденов, монастырей и монахов продолжало расти. Каждый король, королева, аристократ и даже буржуа тратили большие, порой неимоверные деньги на эти цели. В течение XVI в. было построено более сотни новых монастырей, и их число достигло в 1628—1630 гг. 450. При этом монархия укрепила свое положение тем, что подчинила себе в 1550 г. два богатых ордена Сантьяго и Авис.

Самым мощным был орден иезуитов. Главным объектом их внимания была молодежь, и иезуиты сумели монополизировать образование в стране. Университет в Коимбре с 1576 г. стал государственным институтом, и его устав с 1612 г. не подвергался изменениям более столетия. В университете были все уровни образования — от начального до высшего. Университет всегда сопротивлялся иезуитам, старавшимся взять под контроль все образование в Португалии, поэтому в 1559 г. в Эворе иезуитами был открыт еще один университет, но он был много меньше коимбрского. Иезуиты добились также введения с 1561 г. правила, согласно которому прием на факультет правоведения был возможен только после получения диплома Колледжа искусств, который они контролировали.

Судьба Колледжа искусств (в котором преподавалась и математика) весьма показательна. В момент его основания он был гуманистической школой с блестящим педагогическим коллективом. В скором времени стало очевидным, что колледж являлся очагом свободомыслия, угрозой очень узкому иберийскому толкованию религии и потенциальным источником новых течений христианства. Только что созданная инквизиция арестовала и заточила несколько преподавателей, а после пяти лет атак Колледж искусств был «очищен» от своих лучших, но непокорных элементов, став смиренным инструментом борьбы с протестантизмом. В 1555 г. король объединил его с Колледжем иезуитов.

Конечно, желание иезуитов подчинить себе все образование встречало сопротивление других монашеских орденов, Коимбрского университета, кортесов (1562). Однако они не могли противостоять силе. Иезуиты, инквизиция и корона были прочно спаяны в борьбе против ереси, т. е. против всего нового, в том числе обуржуазивания, которое ассоциировалось с протестантизмом. Множество учителей было уволено, арестовано, заточено. Мысль в университетах и школах замерла. Научный и культурный прогресс в любых проявлениях был заморожен на столетие в угоду догматизму [2, 285—300].

В Португалии опять усилились рост и роль знати, особенно придворной исконной аристократии. Несмотря на свои предрассудки, связанные с пренебрежением к производительному труду, к торговле и прибыли, аристократы заняли все руководящие, влиятельные посты в системе государственного управления. Свои же собственные состояния некоторые из них передоверяли наемным администраторам, умевшим управлять. Казна тощала, но и аристократы не становились богаче, так как тратили свои деньги не на инвестиции, а на роскошь и церковь. Это приводило к тому, что хозяева даже больших земельных владений сдавали арендаторам землю небольшими участками, вместо самостоятельного ведения крупного хозяйства [2, 281—282].

Ремесленников и крестьян жизнь не заставляла искать способы повышения производительности своего труда, так как с каждого прибывавшего из колоний корабля деньги текли рекой, цены на продовольствие и вина взвинчивались так, что на вырученные за хлеб и вино деньги жители портовых городов могли жить в бездействии и довольстве до прибытия следующего корабля с сокровищами. Воцарившаяся праздность, порожденная легкими деньгами, усиливала развращение прежде всего населения Лиссабона. Самое активное население ринулось за море, бросив производство. Менее чем за столетие в колонии выехало 280 тыс. человек — это в два с половиной раза больше, чем население Лиссабона того времени [1, 93].

Испанский период

Умерший в 1557 г. Жуан III оставил наследником престола Себастьяна — болезненного трехлетнего ребенка, страдавшего физическими недугами и психическими расстройствами. По состоянию здоровья он не мог жениться, поэтому смена королевской династии была предрешена. Ни при регентах малолетнего наследника, ни во время правления самого Себастьяна в Португалии ничто не изменялось, все замерло. Эпоха открытий и экспансии канула в Лету. Все мечты были обращены к воспроизведению славных времен завоевания Северной Африки, все делалось по наставлениям святой церкви и к удовольствию высшей аристократии.

В 14 лет Себастьян возглавил правительство. Его навязчивой идеей было покорение Марокко. В 1578 г. он вывел в африканскую пустыню 15,5 тыс. пехоты и 1,5 тыс. всадников против 8 тыс. пехоты и 41 тыс. всадников помимо ополчения. Ради осуществления этого похода Португалия залезла в долги. В результате Себастьян пропал без вести, 7 тыс. бойцов, представлявших цвет португальской аристократии, были убиты, остальные пленены. Спаслось менее сотни. На эту авантюру было затрачено около половины годового бюджета Португалии. Размеры выкупов за пленных были баснословными. Они усугубили и без того плачевное состояние финансов страны.

Португальский трон, согласно правилам наследования, перешел в 1580 г. дяде Себастьяна, испанскому королю Филиппу II, который предоставил Португалии автономию, за исключением внешней политики. Администрация осталась сплошь португальской, ни один испанец не мог быть назначенным в гражданскую или церковную администрацию, суд или армию. Вице-король мог быть испанцем, но только будучи членом королевской семьи. Новые законы могли вводиться только кортесами, созванными в Португалии, и только португальцами. Заморские территории управлялись только португальцами по существовавшим законам. Официальным языком оставался португальский. Валюта сохранялась, бюджеты Португалии и Испании не объединялись. Король мог жаловать португальские земли только португальцам. Таможни на границе были ликвидированы, что благоприятствовало ввозу пшеницы из Испании в Португалию. Кроме того, 300 тыс. крузаду было даровано испанской короной для выкупа пленников из Марокко.

После хаоса, который существовал при Себастьяне, правление Филиппа II было воспринято высшими сословиями португальцев как благо. Первым непопулярным и отрезвлявшим актом испанского правительства, определявшего внешнюю политику, было участие 31 португальского корабля в составе испанской армады (в целом 146 судов) против Англии в 1588 г. Армада была разбита англичанами, и большинство португальских судов не вернулось домой.

В 1602 г. при Филипе III (Филип II умер в 1598 г.) начались нарушения автономии Португалии: испанские министры были назначены в Совет Португалии и в Финансовый совет, в 1611 г. возросло налогообложение. Ряд подобных нововведений привел к распространению среди португальцев нового идейного течения сопротивления — себастьянизма. Ранние формы себастьянизма (в начале XVII в.) были верой в спасение португальского короля в битве в Марокко и в скорое его возвращение «в одно туманное утро». Позднее себастьянизм, существовавший долгие века, трансформировался в веру в то, что некий спаситель вернет Португалии независимость и величие. Обратите внимание: в соответствие с одной из сильнейших культурных португальских традиций ожидалось, что не народ добьется свободы, а герой, божий посланник, освободит народ; народ же ждет освободителя. Этот миф вынашивался прежде всего низшими классами, народными массами, которые порой устраивали бунты, пытаясь приблизить время пришествия их спасителя. Детали этой версии несущественны. Главное состоит в другом. В XVII в. в Англии уже сформировалось твердое убеждение о том, что нельзя доверять управление страной одному лицу; в Нидерландах о предоставлении всей власти одному лицу и речи никогда не было; главный же стержень культуры португальцев предопределял абсолютную монархию как единственный вектор развития страны. В культуре народа существовали сильная несамостоятельность и зависимость от господина, от лидера, потребность в нем. Самодеятельное, предприимчивое, инициативное население, каковым является буржуазия, почти отсутствовало, и ее формирование шло очень медленно. Все это свидетельствовало о том, что путь развития португальского общества существенно отличался от английского и особенно от нидерландского.

Постепенно себастьянизм превратился в форму патриотизма, движением сопротивления Иберийскому союзу [2, 307—319].

Филипп III умер в 1621 г., оставив 16-летнего наследника Филиппа IV. Была намечена обширная программа реформ, направленных на централизацию власти, но события их опережали. Нидерландцы и англичане стали нападать на португальские заморские владения и суда (на испанские тоже, но это не является здесь предметом рассмотрения). Португальцы несли большие потери и нуждались в средствах на фортификацию, морской флот и т. п.

В 1600 г. по сравнению с 1500 г. португальский флот безнадежно отстал и в количественном, и в качественном отношениях от флота Нидерландов. Конструкции португальских кораблей следовали канонам галеонов и карак (вооруженные купеческие суда). Корабелы Португалии медленно перенимали новые тяжеловооруженные, но маневренные и быстроходные фрегаты голландцев и англичан. В азиатских владениях португальцы продолжали использовать малые, легковооруженные, гребные суда, которые были эффективны против местных лодок, но безнадежно отставали от голландских судов. Техническое превосходство голландцев позволило им вытеснить португальцев из Азии. Между 1629 и 1636 гг. около 150 португальских судов было захвачено только голландцами в азиатских водах. Это была невосполнимая потеря для Португалии. Голландцы в 1637—1644 гг. блокировали Гоа в Индии, завоевали Цейлон в 1638 г., вытеснили португальцев с части островов в Атлантическом океане и из нескольких капитаний Бразилии, из Японии и захватили Малаку, стратегически важную в 1641 г. [5, 2, 391—392].

В XVII в. Нидерланды имели территорию вдвое меньше, чем Португалия, и такое же население — 2 млн человек, — но создали свою заморскую империю, вытеснив португальцев из их анклавов [2, 263]. Это произошло потому, что португальцы везде предлагали непривлекательные товары своего производства или те же нидерландские товары, но по более высокой цене, чем нидерландцы, а поэтому их не хотели брать ни в Индии, ни в Японии, ни в других странах. Тогда короли Португалии начинали все навязывать силой, а это приводило к обратной негативной реакции, приводившей к замещению Португалии Нидерландами. На азиатских просторах в конкуренции побеждала та из европейских культур, которая делала акцент на индивидуальной предприимчивости, изобретательности, дававшая простор индивидуальной инициативе, что позволяло исключить коррупцию, висевшую тяжелым грузом на королевских монополиях Португалии. Португальская культура, сформировавшаяся за четыре столетия мавританского господства и закрепленная успехами Реконкисты в период правления Афонсу Энрикеша, оставалась воинственной, ориентированной на захваты, а не на экономическую деятельность. Реконкиста сформировала сознание двух поколений людей, живших при Афонсу Энрикеше, закрепила завоевания как вид деятельности и на протяжении последующих веков вела к воспроизведению исторического опыта народа, в котором предприимчивость отсутствовала. Возник замкнутый порочный круг: из-за отсутствия индивидуальной предприимчивости в народе власть брала на себя всю инициативу по развитию страны, а это закрепляло культурные традиции, согласно которым все в стране должна делать власть без участия народа. Власть же следовала культурной традиции эпохи Реконкисты: управляла страной командная централизованная военизированная общественная организация во главе с королем, ориентированная на захват.

После потери флота в составе испанской армады португальцы требовали от испанского правительства защиты, поскольку испанский король взял на себя всю внешнюю политику. При этом португальцы отказывались увеличивать налоги и проводить реформы, отвечая бунтами. И все же налоги были увеличены, централизация проводилась неуклонно. Все это вело к восстанию португальцев.

Экономическая ситуация с начала 20-х гг. XVII в. резко ухудшилась. Торговля с Индией уменьшилась втрое по сравнению с 1595 г. В Африке и в Азии португальцев все больше замещали нидерландцы и англичане. Даже бразильские товары перестали регулярно поступать в Португалию из-за разбоя на морях.

Португальская торговля была перенесена в испанские порты, в результате чего португальские города стали приходить в упадок. По сравнению с периодом независимости в Португалии резко выросли налоги, которые землевладельцы переложили на крестьян, и те стали покидать свои земли; посевы зерновых сокращались, возник постоянный дефицит хлеба [1, 109]. Тысячи португальцев переселялись в Новый Свет, вывозя свои сбережения и усугубляя положение Португалии.

Испания находилась в столь же отчаянном положении и помочь ничем не могла, поэтому в Португалии стало шириться мнение о том, что Испания — источник всех бед. В ноябре 1640 г. аристократия тайно поддержала герцога Браганского, главу северного старинного знатного рода, в качестве претендента на португальский трон. 1 декабря группа аристократов атаковала королевский дворец в Лиссабоне и провозгласила своего ставленника королем Жуаном IV, который явился в Лиссабон несколько дней спустя. Всюду в Португалии и в заморских территориях эта весть была принята с энтузиазмом. Только Сеута осталась под властью Испании.

Буржуазия, в отличие от революции 1383—1385 гг., в перевороте не участвовала и о нем не знала. Ее роль после 1640 г. свелась к пассивному ожиданию. Иезуиты поддержали Жуана IV, что было важно для короля и стало причиной роста престижа и силы этот ордена впоследствии. Но инквизиция осталась благосклонной к испанскому королю, и Жуану IV понадобилось много сил и времени для поисков баланса сил с инквизицией, что неудивительно, если вспомнить, что инквизиция была государством в государстве.