II Метафизическая, или абстрактная стадия

9. Как ни кратки должны быть здесь общие объяснения о временном характере и подготовительном назначении един­ственной философии, действительно соответствующей младен­ческому состоянию человечества, — они могут легко дать понять, что этот первоначальный образ мышления резко отличается во всех отношениях от того направления ума, которое, как мы увидим, отвечает зрелому состоянию чело­веческой мысли, и что это различие слишком глубоко для того, чтобы постепенный переход от одного метода к другому мог впервые совершиться, как у индивида, так и у целого рода, без возрастающей помощи посредствующей философии, по существу ограниченной этой временной функцией. Такое спе­циальное участие собственно метафизической стадии в основ­ной эволюции нашего ума, который, не терпя резких изме­нений, — может таким образом подниматься почти незаметно от чисто теологического до открыто позитивного состояния,

хотя это двусмысленное положение по существу приближается гораздо более к первому, чем ко второму. Господствующие умозрения сохранили на этой стадии существенный характер направления, свойственного абсолютным знаниям: только выводы подвергаются здесь значительному преобразованию, способному более облегчить развитие положительных понятий.

В самом деле, метафизика пытается, как и теология, объ­яснить внутреннюю природу существ, начало и назначение всех вещей, основной способ образования всех явлений, но вместо того, чтобы прибегать к помощи сверхъестественных факторов, она их все более и более заменяет сущностями (entites) или олицетворенными абстракциями, истинно характерное для нее употребление которых позволяло часто называть ее именем онтологии. Теперь очень легко наблюдать этот способ фило­софствования, который, оставаясь еще преобладающим в области наиболее сложных явлений, дает ежедневно, даже в наиболее простых и наименее отсталых теориях, столько заметных следов его долгого господства¹.

Историческое значение этих сущностей прямо вытекает из их двусмысленного характера: ибо в каждом из этих метафи­зических существ, присущих соответствующему телу и в то же время не смешивающихся с ними, ум может по желанию — и в зависимости от того, находится ли он ближе к теоло­гическому или к позитивному состоянию, — видеть либо действительную эманацию сверхъестественной силы, либо просто отвлеченное наименование рассматриваемого явления. Господствующее вложение чистой фантазии тогда прекраща­ется, но и истинное наблюдение не является еще преобла­дающим, только мысль приобретает большую остроту и не­заметно подготавливается к метафизической стадии; умозри­тельная часть оказывается сначала чрезвычайно преувеличен­ной вследствие упорного стремления аргументировать вместо того, чтобы наблюдать, — стремление, которое во всех областях обыкновенно характеризует метафизический образ мышления даже у его наиболее знаменитых выразителей. Гибкий порядок концепций, который никоим образом не терпит постоянства, столь долго свойственного теологической системе, должен (к тому же, очень скоро) достигнуть соответственного единства путем постепенного подчинения различных частных сущностей

'Почти все обычные объяснения, относящиеся к социальным явлениям, большая часть объяснений, касающихся интеллектуального и морального человека, огромная часть наших физиологических или медицинских теорий и даже много химических теорий и т.д. напоминают еще странный способ философствовать, который по поводу,например, усыпительного свойства опия, так забавно,но без сильного преувеличения охарактеризовал Мольер сообразно решительному удару, нанесенному Декартом всякой системе сущностей.  _t

 

12

Г¹³

единой общей сущности — природе, предназначение которой заключается в том, чтобы представлять собою слабый мета­физический эквивалент смутной универсальной связи, выте­кающей из монотеизма.

10. Чтобы лучше понять, в особенности в наше время, историческую силу такого философского орудия, важно при­знать, что по своей природе оно само по себе способно лишь проявлять критическую или разрушительную деятельность даже в области теории и, в еще большей степени, в области социальных вопросов, не будучи никогда в состоянии создать что-либо положительное, исключительно свойственное ему.

Глубоко непоследовательная, эта-двусмысленная философия сохраняет все основные принципы теологической системы, лишая их, однако, все более и более силы и постоянства, необходимых для их действительного авторитета, и именно в подобном искажении заключается ее главная временная по­лезность для того момента, когда старый образ мышления, долгое время прогрессивный для совокупности человеческой эволюции, неизбежно достигает той ступени, на которой дальнейшее его существование оказывается вредным, так как он стремится упрочить на неопределенное время младенческое состояние, которым   он вначале так счастливо руководил. Метафизика, таким образом, является в сущности не чем иным, как видом теологии, ослабленной разрушительными упрощениями, самопроизвольно лишающими ее непосредствен­ной власти помешать развитию специально позитивных кон­цепций. Но, с другой стороны, благодаря этим же разруши­тельным упрощениям, она приобретает временную способность поддерживать деятельность обобщающего ума, пока он, нако­нец, не получит возможность питаться лучшей пищей. В силу своего противоречивого характера метафизический или онто­логический образ мышления оказывается всегда перед неиз­бежной альтернативой: либо стремиться в интересах порядка к тщетному восстановлению теологического состояния, либо, дабы избежать угнетающей власти теологии, толкать общество к чисто отрицательному положению. Это неизбежное колеба­ние, которое наблюдается теперь только относительно наиболее трудных теорий, некогда существовало равным образом по отношению даже к наиболее простым, пока они не пере­шагнули метафизической стадии, и обусловлено это органи­ческим бессилием, всегда свойственным этому философскому методу.

Если бы общественный рассудок издавна не изгнал его из некоторых основных понятий, то можно безошибочно утвер­ждать, что порожденные им двадцать веков тому назад бес­смысленные сомнения в существовании внешних тел повто-

рялись бы еще теперь, ибо он их никогда никакой решительной аргументацией не рассеял. Метафизическое состояние нужно, таким образом, в конечном счете, рассматривать как своего рода хроническую болезнь, естественно присущую эволюции нашей мысли — индивидуальной или коллективной — на границе между младенчеством и возмужалостью.

11. Так как исторические умозрения у новых народов почти никогда не восходят дальше времен политеизма, то метафи­зическое мышление должно казаться почти столь же древним, как теологическое. В самом деле, оно неизбежно руководило, хотя скрытно, первоначальным преобразованием фетишизма в политеизм, дабы устранить исключительное господство чисто сверхъестественных сил, которые, будучи таким образом не­посредственно удалены из каждого отдельного тела, должны были тем самым оставлять в каждом некоторую соответствен­ную сущность. Но так как при этом первом теологическом перевороте никакое истинное обсуждение не могло иметь места, то беспрерывное вмешательство онтологического духа стало вполне характерным лишь в последующей революции, при превращении политеизма в монотеизм, естественным орудием которого он должен был явиться. Его возрастающее влияние должно было сначала, пока он оставался подчиненным теологическому давлению, казаться органическим, но его природа, в основе разрушительная, должна была затем все более и более проявляться, когда он постепенно делал попытки доводить упрощение теологии даже далее обыкновенного монотеизма, составлявшего по необходимости крайний и действительно возможный фазис первоначальной философии. Так, в течение последних пяти веков метафизический дух, действуя отрицательно, благоприятствовал основному подъему нашей современной цивилизации, — разлагая мало-помалу теологическую систему, ставшую окончательно ретроградной к концу средних веков, когда социальная сила монотеистического режима оказалась существенно исчерпанной. К несчастью, выполнив с возможной полнотой эту необходимую, но вре­менную функцию, онтологические концепции, действуя слиш­ком продолжительно, должны были также стремиться проти­водействовать всякой другой реальной организации спекуля­тивной системы; так что наиболее опасное препятствие для окончательного установления истинной философии действи­тельно вытекает теперь из того же самого образа мышления, который часто еще теперь присваивает себе почти исключи­тельную привилегию в области философии.

 

14

15

Ill                                     ■:.».&('.            ■;»

Положительная, или реальная стадия ''&'&:■

■<?

I. Основной признак: закон постоянного подчинения  _£|; воображения наблюдению

12. Эта длинная цепь необходимых фазисов приводит, наконец, наш постепенно освобождающийся ум к его окон^ чательному состоянию рациональной положительности. Это состояние мы должны охарактеризовать здесь более подробно, чем две предыдущие стадии. Установив самопроизвольно, на основании стольких подготовительных опытов, совершенную бесплодность смутных и произвольных объяснений, свойствен­ных первоначальной философии — как теологической, так и метафизической — наш ум отныне отказывается от абсолютных исследований, уместных только в его младенческом состоянии, и сосредоточивает свои усилия в области действительного наблюдения, принимающей с этого момента все более и более широкие размеры и являющейся единственно возможным основанием доступных нам знаний, разумно приспособленных к нашим реальным потребностям.

Умозрительная логика до сих пор представляла собой искусство более или менее ловко рассуждать согласно смутным принципам, которые, будучи недоступными сколько нибудь удовлетворительному доказательству, возбуждали постоянно бесконечные споры. Отныне она признает как основное пра­вило,  что всякое предложение, которое недоступно точному превращению в простое изъяснение частного или общего факта, не может представлять никакого реального и понятного смыс­ла. Принципы, которыми она пользуется, являются сами не чем иным, как действительными фактами, но более общими и более отвлеченными, чем те, связь которых они должны образовать. Каков бы ни был сверх того рациональный или экспериментальный метод их открытия, их научная сила постоянно вытекает исключительно из их прямого или кос­венного соответствия с наблюдаемыми явлениями. Чистое воображение теряет тогда безвозвратно свое былое первенство в области мысли и неизбежно подчиняется наблюдению (таким путем создается вполне нормальное логическое состояние), не переставая, тем не менее, выполнять в положительных умоз­рениях столь же важную, как и неисчерпаемую, функцию в смысле создания или совершенствования средств как оконча­тельной, так и предварительной связи идей. Одним словом, основной переворот, характеризующий состояние возмужалости нашего ума, по существу, заключается в повсеместной замене

недоступного определения причин в собственном смысле слова
простым исследованием законов, т.е. постоянных отношений,
существующих между наблюдаемыми явлениями. О чем бы ни
шла речь, о малейших или важнейших следствиях, о столкно­
вении и тяготении, или о мышлении и нравственности, —
мы можем действительно знать только различные взаимные
связи, свойственные их проявлению, не будучи никогда в
состоянии проникнуть в тайну их образования.
•. ij.:'                                                                                                                                                ■■';. F "'"> V

я;                                                                 м': :..

2. Относительный характер положительной философии

13. Не только наши положительные исследования во всех областях должны по существу ограничиваться систематической оценкой того, что есть, отказываясь открывать первопричину и конечное назначение, но кроме того, важно понять, что это изучение явлений вместо того, чтобы стать когда-либо абсо­лютным, должно всегда оставаться относительным в зависимос­ти от нашей организации и нашего положения. Признавая с этой двоякой точки зрения неизбежное несовершенство наших различных умозрительных средств, мы видим, что, далекие от возможности изучить со всей полнотой какое-либо действи­тельное существование, мы не можем быть уверенными в возможности констатировать, даже чрезвычайно поверхностно, все реальные существования, большая часть которых, должна, быть может, всецело оставаться для нас сокрытой. Если потеря одного важного чувства достаточна, чтобы совсем скрыть от нас целый круг естественных явлений, то вполне уместно полагать, что, обратно, приобретение нового чувства открыло бы нам класс фактов, о которых мы теперь не имеем никакого представления; по крайней мере, думать, что разнообразие чувств, столь различное у главных видов животных, доведено в нашем организме до наивысшей степени, которой могло бы требовать полное познавание внешнего мира — очевидно неосновательное и почти бессмысленное предложение.

Никакая наука не может лучше астрономии подтвердить этот неизбежно относительный характер всех наших реальных знаний; так как исследование явлений может здесь произво­диться только посредством одного чувства, то очень легко оценить умозрительные последствия, обусловленные его отсут­ствием или его ненормальностью. Никакая астрономия не могла бы существовать у слепого вида, каким бы разумным его не предполагали; точно также мы не могли бы иметь суждение ни относительно темных небесных тел, которые, быть может, являются наиболее многочисленными, ни даже отно-

 

16

17

сительно светил, если бы только атмосфера, через которую мы наблюдаем небесные тела, оставалась всегда и всюду туманной. На протяжении всего этого трактата мы часто будет иметь случай без всякого усилия оценивать с достаточной ясностью эту тесную зависимость, где совокупность как внутренних, так и внешних условий нашего собственного существования не­избежно задерживает наши положительные исследования,

14. Чтобы достаточно охарактеризовать эту по необходимо­сти относительную природу всех наших реальных знаний, важно, сверх того, заметить с наиболее философской точки зрения, что, если какие-либо наши концепции должны сами рассматриваться как человеческие феномены, и в особенности, социальные, то они, на самом деле, обусловлены коллективной и беспрерывной эволюцией, все элементы и фазисы которой по существу своему примыкают друг к другу. Если же, с одной стороны, признается, что наши умозрения должны всегда находиться в зависимости от различных основных условий нашего личного существования, то нужно равным образом допустить, с другой, — что они не менее подчинены сово­купности беспрерывного хода социальных идей, так что ни­когда не могут оставаться в предложенном метафизиками состоянии совершенной неподвижности. Но так как общий закон основного движения человечества, в данном отношении, заключается в том, что наши теории стремятся представить все более и более точно внешние предметы наших постоянных исследований, будучи, однако, лишены возможности вполне оценить истинное строение каждого из них, — научное усо­вершенствование должно поэтому ограничиваться стремлением приблизиться к этому идеальному пределу постольку, поскольку этого требуют наши различные реальные потребности. Этот второй вид зависимости, присущий положительным умозрени­ям, обнаруживается так же ясно, как и первый, во всем ходе астрономических исследований, что, например, показывает ряд все более и более удовлетворительных понятий, полученных с момента зарождения небесной геометрии, о фигуре земли, о планетных орбитах и т.д. Таким образом, хотя,  с одной стороны, научные доктрины имеют по необходимости доста­точно непостоянный характер, для того, чтобы устранить всякие притязания на абсолютное знание, их постепенные изменения не представляют, с другой, никакого произвола, который мог бы вызвать еще более опасный скептицизм; каждое последо­вательное изменение сверх того само по себе обеспечивает за соответственными теориями бесконечную способность предо­ставлять феномены, легшие в их основание, по крайней мере, постольку, поскольку первоначальная степень действительной точности не должна быть перейдена.

3. Назначение положительных законов: рациональное предвидение

15. После того, как постоянное подчинение воображения наблюдению было единодушно признано как первое основное условие всякого здорового научного умозрения, неправильное толкование часто приводило к тому, что стали слишком злоупотреблять этим великим логическим принципом, превра­щая реальную науку в своего рода бесплодное накопление несогласованных фактов, присущее которому достоинство могло бы состоять только в его частичной точности. Важно, таким образом, хорошо понять, что истинный положительный дух, в основе, не менее далек от эмпиризма, чем от мистицизма; именно между двумя одинаково гибельными ложными путями он должен всегда прокладывать себе дорогу; потребность в такой постоянной осторожности, столь же трудной, как и важной, сверх того, достаточна для подтверждения, сообразно с нашими первоначальными объяснениями того, насколько истинная положительность должна быть зрело подготовлена так, чтобы она не имела никакого сходства с первобытным состоянием человечества.

Именно в законах явлений действительно заключается наука, для которой факты в собственном смысле слова, как бы точны и многочисленны они ни были, являются всегда только необходимым сырым материалом.

Рассматривая же постоянное назначение этих законов, можно сказать без всякого преувеличения, что истинная наука, далеко не способная образоваться из простых наблюдений, стремится всегда избегать по возможности непосредственного исследования, заменяя последнее рациональным предвидени­ем, составляющим во всех отношениях главную характерную Черту положительной философии (совокупность астрономичес­ких знаний дает нам ясно понять это). Такое предвиде­ние, необходимо вытекающее из постоянных отношений, от­крытых между явлениями, не позволит никогда смешивать реальную науку с той бесполезной эрудицией, которая меха­нически накапливает факты, не стремясь выводить одни из

Других.

Это важное свойство всех наших ясных умозрений не менее касается их действительной полезности, чем их собственного Достоинства, ибо прямое исследование совершившихся явле­ний, не давая нам возможности их предвидеть, не могло бы нам позволить изменять их ход. Таким образом, истинное Положительное мышление заключается преимущественно в

19

18

\? lL \ J \* KJ \ Jn \ J \* Ltl 01 ЩС 1 Р) 11 UUDI U |№ ADf)^ VIJl _;   IW / lull» x v ^,  41 W ч /^ хх;, xx

отсюда заключать о том, что должно произойти согласно общему положению о неизменности естественных законов¹.

'         4. Всеобщее распространение основного учения ' ■

■••'■;(*/•''            о неизменности естественных законов

16. Этот основной принцип всей положительной философии, будучи еще далеко не достаточно распространен на совокуп­ность явлений, начинает, к счастью, за последние три века становиться столь обычным, что до сих пор, вследствие привитых раньше привычек к абсолютам, почти всегда игнорировали его истинный источник, стараясь, на основании пустой и сбив­чивой метафизической аргументации, представить как своего рода врожденное или, по меньшей мере, примитивное понятие, то что могло ясно вытекать из медленной и постепенной индукции, одновременно коллективной и индивидуальной. Не только никакой рациональный мотив, независимый от всякого внешнего исследования, не показывает нам сначала неизмен­ность физических отношений, но, напротив, не подлежит сомнению, что человеческий разум испытывает в течение своего долгого младенческого состояния чрезвычайно сильную склон­ность игнорировать эту неизменность даже там, где беспри­страстное наблюдение ее само собою обнаружило бы, если бы он не увлекался своим необходимым стремлением приписывать все какие бы то ни были события, а в особенности наиболее важные, произвольным хотениям. В каждом круге явлений существуют, без сомнения, некоторые явления, достаточно простые и достаточно обычные для того, чтобы их самопро­извольное наблюдение внушало всегда смутное и несвязное чувство некоторой второстепенной регулярности; так что чисто теологическая точка зрения не могла никогда быть строго всеобщей. Но это частичное и случайное убеждение распрос­траняется долгое время на явления, весьма малочисленные и наиболее подчиненные, которые оно тогда не может даже предохранять от частых нарушений, приписываемых преобла­дающему вмешательству сверхъестественных факторов. При­нцип неизменности естественных законов начинает действи-

Юб этой общей оценке духа и хода, Свойственных положительному методу, можно найти полезные указания в замечательной книге Система логики моего знаменитого друга Джона Стюарта Милля, вполне теперь присоединившегося к непосредственному основанию новой философии. Последние семь глав первого тома содержат дивное догматическое изложение, столь же глубокое, как и блестящее, индуктивной логики, которую, смею утверждать, никто, оставаясь на точке зрения ее автора, не смог бы ни лучше задумать, ни лучше осветить.

тельно приобретать некоторое философское основание только тогда, когда первые истинно научные работы смогли обнару­жить полную точность этого принципа для целого класса важных явлений; обстоятельство это могло в полной мере иметь место лишь с момента создания математической астро­номии, в течение последних веков политеизма. Вслед за этим систематическим введением это основное правило стремилось, без сомнения, распространиться по аналогии на более сложные явления даже прежде, чем их собственные законы могли быть сколько нибудь известны. Но помимо своей действительной бесплодности это смутное логическое предварение обладало тогда слишком незначительной энергией для того, чтобы надлежащим образом сопротивляться активному преобладанию, которое сохраняли в области мысли теолого-метафизические иллюзии. Первый специальный опыт установления естествен­ных законов, для каждого главного класса явлений был затем необходим для того, чтобы сообщить этому понятию ту не­поколебимую силу, которую оно начинает представлять в наиболее передовых науках. Это убеждение не могло даже стать достаточно прочным, пока все основные умозрения не были действительно подвергнуты подобной обработке, так как со­мнение, оставшееся еще относительно наиболее сложных, должно было тогда более или менее заражать каждое из них. Невозможно игнорировать эту бессознательную реакцию даже теперь, когда вследствие еще обычного невежества в области социологических законов, принцип постоянства физических отношений подвергается иногда грубым искажениям даже в чисто математических исследованиях, где мы видим, например, как неизменно превозносят мнимое исчисление шансов, скры­то предполагающее отсутствие всякого реального закона по отношению к известным событиям, в особенности, когда здесь имеет место вмешательство человека. Но когда это всеобщее распространение, наконец, достаточно подготовлено — усло­вие, уже выполненное теперь у наиболее передовых умов, — этот великий философский принцип тотчас приобретает пол­ную законченность, хотя действительные законы большинства частных случаев должны долгое время оставаться неизвестны­ми; ибо не могущая быть отвергнутой аналогия применяет тогда наперед ко всем явлениям каждого класса то, что было установлено для некоторых из них, лишь бы только они имели надлежащую важность.

"<■ •,■> ■'.■■

.4J?h--A',

 

20

21

j,'.*»                      Глава вторая

НАЗНАЧЕНИЕ ПОЛОЖИТЕЛЬНОГО МЫШЛЕНИЯ               Л '

17. Рассмотрев отношение положительного мышления к
внешним предметам наших умозрений, нужно закончить его
характеристику оценкой и его внутреннего назначения —
беспрерывно удовлетворять наши собственные потребности,
касающиеся созерцательной или активной жизни.

I Полное и прочное устройство индивидуальной и коллективной,■ гармонии в области мысли — в отношении к человечеству

18. Хотя чисто умственные запросы суть, без сомнения,
наименее энергичные из всех потребностей, присущих нашей
природе — их прямое и постоянное существование у всех
мыслящих людей, тем не менее, не подлежит сомнению: они
дают первый необходимый толчок нашим различным фило­
софским усилиям, слишком часто приписываемым преиму­
щественно практическим импульсам; последние, правда, спо­
собствуют их развитию, но не могли бы их порождать.

Эти умственные нужды, относящиеся, как все другие, к регулярному выполнению соответственных функций, требуют всегда счастливого сочетания прочности и активности, откуда одновременно вытекают потребности в порядке и прогрессе, или в связи и расширении. В продолжение долгого младенческого состояния человечества теолого-метафизические концепции единственно могли, согласно нашим предыдущим объяснени­ям, предварительно удовлетворять, хотя крайне несовершенным образом, этому двоякому основному условию. Но когда че­ловеческий ум, наконец, достаточно созрел, чтобы открыто отказаться от недоступных ему исследований и мудро сосре­доточить свою деятельность в области, оценка которой дей­ствительно доступна нашим способностям, тогда положитель­ная философия поистине доставляет ему во всех отношениях гораздо более полное реальное удовлетворение этих двух элементарных потребностей. Таково, очевидно, с этой новой точки зрения, прямое назначение открываемых ею законов различных явлений и нераздельного с ними рационального предвидения. Относительно каждого рода событий в этих законах должно, в этом отношении, различать два класса, смотря по тому, связывают ли они по подобию события сосуществующие, или — по преемственности — следующие друг за другом. Это необходимое различие в основе своей соответствует во внешнем мире тому, что само собой пред-

22

ставляется нам всегда между соотносительными состояниями существования и движения; отсюда во всякой реальной науке вытекает основное различие между статистической и динами­ческой оценками какого-либо предмета. Оба вида отношений одинаково способствуют объяснению явлений и равным об­разом приводят к возможности их предвидеть, хотя законы гармонии кажутся сначала назначенными преимущественно для объяснения, а законы последовательности для предвидения. В самом деле, о чем бы ни шла речь, — об объяснении или предвидении, — все сводится постоянно к объединению; сверх того всякая реальная связь, статистическая или динамическая, открытая между двумя какими-либо явлениями, позволяет одновременно объяснять и предвидеть одно на основании другого; ибо научное предвидение согласуется, очевидно, с настоящим и даже с прошлым столь же хорошо, как и с будущим, и постоянно заключается в познании факта неза­висимо от его прямого исследования, на основании уже известных его отношений с другими фактами. Так, например, сходство, установленное между небесным и земным тяготени­ями, привело, на основании резких изменений первого, к предвидению слабо выраженных вариаций второго, которые прямое наблюдение не могло удовлетворительно вскрыть, хотя оно их впоследствии подтвердило; точно также, в обратном смысле, издревле замеченное совпадение периодов морского прилива и отлива, дало возможность объяснить лунный день тотчас, как было признано, что подъем воды в каждом пункте является результатом прохождения луны через меридиан дан­ного места. Все наши истинные логические потребности таким образом по существу сводятся к следующему общему назна­чению: по возможности укреплять посредством наших систе­матических умозрений самопроизвольное единство наших суждений, строя беспрерывность И однородность наших раз­личных концепций так, чтобы равным образом удовлетворять требованиям одновременно порядка и прогресса, заставляя нас вновь находить постоянство среди разнообразия. Но с этой основной точки зрения очевидно, что положительная фило­софия необходимо допускает у хорошо подготовленных умов наличность способности, далеко превосходящей ту, которую теолого-метафизическая философия когда-либо могла предос­тавить.

Рассматривая последнюю даже во времена ее наибольшего одновременно умственного и социального влияния, т.е. в фазис политеизма, мы видим, что интеллектуальное единство было Даже тогда построено гораздо менее совершенно, менее про­чно, чем это в будущем позволит сделать всеобщее преобла­дание положительного духа, когда он распространится, нако-

23

_ j-^u^iuuha видах и в различных степенях то удивительное логическое построение, простейшие знания которого единственно могут нам дать теперь справед­ливое понятие, — построение, где связь и расширение, обес­печенные каждое со всей полнотой, сами собой оказываются сверх того солидарными. Этот великий философский результат не требует другого необходимого условия, кроме постоянного обязательства ограничивать все наши умозрения действительно доступными исследованиями, рассматривая эти реальные от­ношения либо по сходству, либо по последовательности, как могущие составлять для нас только простые общие факты, которые нужно всегда стремиться свести к возможно меньшему количеству, не рассчитывая когда-либо, сообразно основному характеру положительного мышления, проникнуть в тайну их образования. Но если это действительное постоянство естес­твенных связей есть на самом деле единственно доступное нашей оценке, то оно также вполне достаточно для удовлет­ворения всех наших потребностей, как созерцания,так и направления нашей деятельности.

19. Важно, однако, признать в принципе, что при положи­тельном образе мышления гармония наших концепций неиз­бежно оказывается в известной степени ограниченной в силу основного для них обязательства быть реальными, т.е. доста­точно соответствовать независимым от нас типам. В своем бессознательном, инстинктивном стремлении связывать, наш ум почти всегда ищет возможности сочетать между собой два какие-либо одновременные или последовательные явления; но изучение внешнего мира, напротив, доказывает, что многие из этих сближений были бы нелепыми, и что масса явлений совершаются беспрерывно безо всякой истинной взаимной зависимости; отсюда эта необходимая склонность нуждается более, чем какая-либо другая, в регуляторе, которым может являться ясная общая оценка. Привыкший в течение долгого времени к своего рода единству учения, как бы смутно и призрачно оно ни было при господстве теологических функций и метафизических сущностей, — человеческий разум, переходя к положительной стадии, стремился сначала сводить все различные классы явлений к единому общему закону. Но все попытки, сделанные в течение последних двух веков для получения всеобщего объяснения природы, привели только к окончательному дискредитированию этого предприятия, отны­не предоставленного лишь мало просвещенным умам. Осно­вательное исследование внешнего мира представило его гораздо менее связным, чем это предполагает или желает наш ум, который, вследствие своей собственной слабости, более рас- 24

положен умножать отношения, благоприятные для его движ< ния и в особенности для его покоя.

Не только все шесть основных категорий, которые мы ниж различаем между естественными явлениями, не могли быт приведены к единому универсальному закону, но вполн позволительно утверждать теперь, что единство объяснения преследуемое еще столькими серьезными умами, относительш каждой из них, взятой в отдельности, окончательно закрытс для нас даже в этой, весьма ограниченной области. Астрономия в этом отношении породила слишком эмпирические надежды, безусловно неосуществимые относительно более сложных явлений не только в области физики в собственном смысле, пять главных отраслей которой, несмотря на их бесспорные отношения между собою, останутся всегда отличными друг от друга. Философы часто расположены значительно преувеличи­вать логические неудобства такого необходимого рассеяния, так как плохо оценивают реальные преимущества, представляемые преобразованием индукций в дедукцию. Тем не менее нужно открыто признать эту прямую невозможность все приводить к единому положительному закону как серьезное несовершен­ство, неизбежное следствие человеческой организации, застав­ляющей нас применять чрезвычайно слабый ум для объяснения • чрезвычайно сложного мира.

20. Но эта бесспорная необходимость, которую важно признать во избежание всякой напрасной затраты умственных сил, нисколько не мешает реальной науке допускать, с другой точки зрения, достаточное философское единство, равносиль­ное тем единствам, какие временно создают теология и метафизика, и, сверх того, чрезвычайно их превосходящее как своей прочностью, так и полнотой. Чтобы понять возможность такого единства и оценить его природу, нужно сначала при­бегнуть к блестящему общему различению, установленному Кантом между точками зрения — объективной и субъективной, свойственными всякому исследованию.

Рассматриваемая с одной точки зрения, т.е. со стороны внешнего назначения наших теорий, наша наука, как точное представление реального мира, конечно, не поддается полной систематизации в силу неизбежного различия, существующего между основными явлениями. В этом смысле мы не должны искать другого единства кроме того, какое представляет пол­ожительный метод, рассматриваемый в его целом, без при­тязания на истинное научное единство, стремясь только к однородности и сходству различных доктрин. Совсем иначе обстоит дело, если наша наука оценивается со второй точки зрения, т.е. со стороны внутреннего источника человеческих теорий, рассматриваемых как естественные результаты нашей

нец, на самые важные умозрения. Тогда будет повсюду, на самом деле, господствовать в различных видах и в различных степенях то удивительное логическое построение, простейшие знания которого единственно могут нам дать теперь справед­ливое понятие, — построение, где связь и расширение, обес­печенные каждое со всей полнотой, сами собой оказываются сверх того солидарными. Этот великий философский результат не требует другого необходимого условия, кроме постоянного обязательства ограничивать все наши умозрения действительно доступными исследованиями, рассматривая эти реальные от­ношения либо по сходству, либо по последовательности, как могущие составлять для нас только простые общие факты, которые нужно всегда стремиться свести к возможно меньшему количеству, не рассчитывая когда-либо, сообразно основному характеру положительного мышления, проникнуть в тайну их образования. Но если это действительное