Декабря 1896 /11 января 1897. Понедельник

Симеон Мацубара из Аомори пишет: христианин из селения Миммая позвал его к больному сыну; христианин этот, Петр Коита, скрывал свою веру от соседей, даже и икону держал в скрытом месте, но то же, что и у нас: «Гром не грянет, мужик не перекрестится», захворал сын, душа заволновалась глубже, и пепел с тлевшей искры сдут. Симеон крес­тил сына, но он помер вслед за тем, и Симеон же похоронил его по христианскому обряду, причем вера Петра обнаружилась для всех, и он уже не являл ни малого поползновения скрывать ее.

При похоронах Симеон Мацубара имел случай сказать несколько катихизаций; все слушали, не исключая местных бонз, которые потом еще приходили рассуждать с ним о вере и в заключение выразили свое, хоть и печальное для них, убеждение, что «скоро все будут христиана­ми».— Был также Симеон Мацубара в селении Канида, 8 ри от Аомори, с двести домов жителей; позвал его сюда один христианин, Илларион Ямазаки; но нашел он здесь и других христиан: жену врача, Марию Ямамото, которая держит на видном месте в доме икону, являя себя христианкой, и мужа своего убеждает принять христианскую веру; была здесь в Женской школе сия Мария года два; катихизатор Мацубара хва­лит Женскую школу за умение так глубоко привить христианство своим ученицам. Есть там еще, кажется писарем в сельском правлении, Моисей Симада, краткое время находившийся здесь, в Семинарии, тоже поря­дочный христианин. Симеон Мацубара надеется в селении в скором вре­мени образовать Церковь.

Вечером, с семи часов, Иоанн Акимович Кавамото устроил на вто­ром этаже у семинаристов волшебный фонарь с пением. Я рассказал им Ветхозаветные истории по четырем картинам: о Давиде и Голиафе, о Давиде, в которого Саул мечет копье, о Соломоновом суде и о погибели Иезавели. Пение не дурно. Кончилось в девять часов.

Декабря 1896 /12 января 1897. Вторник

Григорий Камия, катихизатор в Циба, просит дать ежемесячную помощь в 3 ены старику-врачу, но не имеющему никакой практики, Иову Акияма; если не дать, то Иов уйдет в деревню, чтобы добывать себе пропитание; а между тем он с таким усердием отыскивает слушателей для Камия! — Нельзя платить за это усердие, иначе пришлось бы пла­тить всем, приводящим слушателей к катихизатору, а таковые есть почти в каждой Церкви. Нельзя давать 3 ены и по бедности, пришлось бы раздавать весьма многим, на что средств Миссии не хватит. А сказал я о. Фаддею побыть в Циба и испытать Иова, не может ли он помогать по проповеди Григорию Камия? Если может, то в качестве «денкёо- ходзё» может получать 3 ены.

По совету с «Кочёо», с Иваном Акимовичем Кавамото, сказал я еще о. Фаддею, чтобы он написал катихизатору Филиппу Узава удержать дома ученика Катихизаторской школы Канасуги — не пускать его сюда: человек совсем не пригодный для катихизаторства, хоть бы и окончил курс. Сам же о. Фаддей говорит, что он, когда выпьет, делается сума­сшедшим. Да и в трезвом виде он иногда сумасшествует, как тогда, когда без всякой причины наделал самых грубых дерзостей врачу нашему Ока­заки.

Совсем нет людей для Катихизаторской школы. Ныне остается в низшем классе четыре человека, из которых один язычник еще. Другой — язычник, только что исключенный за неспособность, брат катихизато­ра Григория Котака, несмотря на исключение, на днях опять явился в школу, и не только явился, но вчера побил Кочёо, бедного Ивана Акимо­вича,— зачем-де исключили его.

Как не бережешься, а от простуды не спрячешься: горло болит; за­втра, дай Бог, служит; сегодня на всенощной на Литию и Величание не выходил — больно говорить громко.

Вчера скончалась вдовствующая Японская Императрица, мать ны­нешнего Императора.

1897-й год

Января 1897. Среда

Ночью — грохот и «денпоо!» Хоть мертвый проснется; телеграмма из Нагасаки от Петра Павловича Моласа, командира «Адмирала Корни­лова»: «Поздравляю с Новым Годом!» и прочее. Посмотрел на часы: четверть второго.— Опять грохот и «денпоо!» От кают-компании «Адми­рала Корнилова» поздравление; четверть третьего. Если бы не поздрав­ляли добрые и милые моряки, то было бы лучше, тем более, что от простуды и невыхождения из комнаты горло и голова болели, и сон был дорог.

С девяти часов Литургия в сослужении с четырьмя иереями, из коих о. Павлу Сато, служащему иереем почти двадцать лет, сегодня дан набед­ренник. На Литургии из русских были: посланница, мадам Шпейер, и Устинов, консул хакодатский. После Литургии зашли ко мне все служившие сегодня священники и диаконы поздравить с Новым Годом; предложил им чай; пришли также старосты Собора,— тоже угощены чаем; после сего я уехал в Посольство, куда приглашен был на завтрак. После завтра­ка у посланника дал восьмую дневную молитву новорожденному сыну секретаря Сомова, Сергею.

Потом были у меня с визитами: слепец Антон Антонович, князь Ло­банов с супругой, офицеры с «Димитрия Донского», потом доктор и офицер с «Корейца», просидевшие до семи часов с весьма интересными рассказами про Амурский край (грубость нравов поселенцев), про Корею и прочее.

По случаю смерти вдовствующей Императрицы школам объявлено не учиться пять дней, начиная с вечера, то есть до субботы включительно. Стало быть, завтра у нас начала уроков не будет.

Января 1897. Четверг

Утром вид из окон оказался такой, что хоть бы в России: глубокий снег кругом, и снег все еще шел; садовник, вооруженный каким-то драколом, ходил около ограды и стряхивал снег с деревьев, чтобы не обломались ветки от тяжести его.

Скоро, впрочем, снег перестал и начал таять.

Церковь в Коморо просит отдельного катихизатора, но где же его взять? Подтверждено, чтобы Григорий Сугамура из Уеда имел в своем заведывании.

Николай Ока, катихизатор Дзёогецудзуми и прочих, неожиданно является.

— Зачем?

— Просить о Мироне Сео.

— В чем просьба?

— Взять его опять на службу.

— Разводить курей разве перестал?

— Перестал.

— Отчего?

— Убыточно.

— А голова его что?

— Теперь болей не чувствует.

— Совсем выздоровел?

— «Синкей-бёо» (нервная болезнь) еще есть.

— Если принять его на службу, согласны ли вы взять его сотрудни­ком, так как у вас много деревень и помощник нужен.

— Ни в коем случае: он здесь служил прежде, и опять служить ему здесь неудобно.

— Как же вы просите за него?

— Он мне товарищ по Семинарии.

— Если он у вас негоден, то не годен и нигде. Посмотрим, однако, будет ли он согласен поступить в Катехизаторскую школу в старший курс, как для испытания, способен ли он к службе, так и для повторения вероучения?

— Думаю, что будет согласен. Вы привели его с собой?

— Привел.

— Позовите его сюда.

Приходит Мирон Сео,— и, увы! Прежде во все время учения в Семи­нарии он был похож на теленка, теперь — на полуубитого теленка! Едва ли годен будет для церковной службы. Условились мы с ним, что войдет он в Катехизаторское училище, но при первом же обнаружении голов­ных болей он пойдет не к доктору, а к себе в Акита, где найдет для себя какой-нибудь телесный труд, например, в рудокопнях, которыми изоби­луют окрестности его родины. Призван был Кавамото и сдан ему Сео для помещения в первый номер Катихизаторской школы.

Фома Михора, семинарист старшего курса вернулся со святочного отдыха из Вакуя, своей родины; жалуется тамошняя Церковь на неспо­собность своего катихизатора Алексея Имамура, почти лишенного спо­собности говорить по болезни горла; вот уж года три в Церкви никакого приращения из-за того; а Церковь — большая, живая, родина лучшего из наших священников, о. Бориса Ямамура, жена и много родных там... Боже, правда! Но где взять? И на Соборе мы много толковали, как бы заменить Имамура? Никого не придумали. Пошли, Господи, делателей на жатву Твою! Жатва все уширяется, а готовых на делание убывает.

Января 1897. Пятница

Утром раздосадовало требование из Хакодате прислать деньги на пищу Агафии Мори, вдовы о. Никиты, поехали туда гостить к родной сестре; там же большая Церковь, где прежде Никита Мори, еще будучи катихизатором, долго трудился на пользу ее. И при всем том требуют с Миссии, то есть с русских жертвователей, иногда очень бедных,— «корми, дай денег!». Послал по 3 ен в месяц, но очень больно стало за Японскую Церковь, точно она мертвая,— и ни мысли, ни чувства нет в ней.

Вчера приехал о. Александр с «Димитрия Донского», ночевал и се­годня, часов в десять, отправился домой. Послал я ему на днях 500 сереб­ряных крестиков здешней поделки, по 10 сен; все разобрали у него на судне; сегодня повез еще 500; за прежние — 50 ен вчера привез. Крести­ки весьма прочные; 10 сен стоят и в поделке; барыша для Церкви мы нисколько не берем, чему о. Александр дивился. Добрый он, благоговей­ный иерей и истый монах, но простец, неучен до крайности, хоть и дворянин Тверской губернии по происхождению, Назимов. Весьма жаль, что таких необразованных назначают на суда, где и офицерство бойкое, и команда молодая, и столкновения с иностранцами большие. Какое же он может иметь доброе влияние, или представительность, коли способен верить, например, что Александр I не умер в Таганроге, а вследствие разговора с валаамским старцем, которого застал в огороде и который сначала угостил его репой, которую Император съел, облу­пив собственными зубами, сказав: «Я солдат»,— решил отречься от ми­ра, потому велел положить вместо себя какой-то посторонний труп в гроб, а сам ушел в Сибирь, где подвергался и телесным наказаниям, и спасался под именем какого-то ныне известного там угодника?..

После обеда был слепец Антон Антонович Густовский; лишь поздо­ровались, заговорил:

— Со мной беда! Расхваливал я в прошлый раз японцев, а они вот такие: 20 ен у меня украли. Держу я деньги вот в этом кармане (причем, вынимает и раскрывает); здесь у меня бумажки по 1 ен, все целы; здесь по 10 ен; было 50 ен,—двух бумажек нет (и сам, выгнув бумажки, переби­рает в руках ощупывая не три, а четыре); э,— да! Не 20, а 10 украли.

— Обыщитесь лучше, не все ли целы?

Но сколько не искал он, одной бумажки, действительно, нет.

— Я пришел спросить совета: могу ли я сказать об этом учителю (массажа, у которого живет, человеку зрячему)? В комнате, где я стою, спят также два-три ученика, да еще прислуга,— все зрячие.

— Куда бумажник на ночь кладете?

— Около подушки, открыто.

— Так считайте себя счастливым, что больше не украли. А учителю, разумеется, скажите, чтобы он разыскал и вернул вам деньги. Вор, по-видимому, совсем простак, и найти его учителю не должно затруд­ниться. А вперед отдавайте деньги на хранение учителю и так далее,—

Просидел он часа полтора, говорил о себе; человек очень интерес­ный и достойный. Ослеп двадцати лет от выстрела, который прошел через правый висок вниз к левому глазу и перерезал зрительный нерв. Слепым уже двенадцать лет. Занимался в Петербурге и летом в курортах массажем; делал ученые доклады о сем на съездах; известен Императрице Марии Федоровне. Если он исполнит то, о чем постоянно говорит, откроет новую отрасль промышленности слепцов, открыв для них школу массажа в России, то благословят его многие, и благословит его Бог!

Вечером был молодой американец Mr. John R. Mott в сопровождении японского протестанта Нива Сейдзиро. Мотт — член-оживитель (re­viver) обществ молодых людей (Young Men Association). Для цели учреж­дения или оживления везде сих обществ он путешествует: был по не­сколько месяцев в Индии, Австралии, Китае; ныне два месяца в Японии. Пришел предложить несколько вопросов. Я с удовольствием отвечал на них. Разговор продолжался больше часа; он все записывал.

— Какие препятствия к распространению христианства в Японии?

— Со стороны японских старых религий больших препятствий нет. Буддизм — мертвец, которого еще не успели похоронить; но это в на­ступающем столетии сделают; бороться с ним также не пристало, как бороться с трупом; держится его — кое-где и довольно крепко — неве­жественная полоса народа, который, по мере образования, поймет, что буддизм в религиозном отношении — сущая пустота, ибо без Бога — какая же религия! — Более препятствий со стороны конфуционизма, но тоже не в религиозном отношении, а в нравственном: он слишком над- мевает своих приверженцев; конфуционист всегда порядочен, не имеет кажущихся пороков, полирован, и вследствие всего этого совершенно самодоволен: на все другие учения смотрит свысока и не доступен для влияния их; проникнуть христианству в душу конфуциониста так же трудно, как воде в твердый камень,— Синтуизм совсем не религия, а глава древней японской истории; предписывает уважение к предкам, что совсем не противно христианству, ибо и каждый из нас делает по­клон на могиле родных,— Правительство христианской проповеди не мешает.— Самое большое препятствие — косность и индифферентнизм достаточных классов: им слишком хорошо на земле, чтобы думать о небе. В это состояние косности они пришли постепенно, перерастая свои старые религии, состоящие из человеческих измышлений, а ныне еще больше усыпляет их пример иностранных безверов, которых они видят у себя в лице разных наемных профессоров и за границей во время своих путешествий. Потому-то и христианство принимают здесь почти исключительно люди, душа которых глубже затронута и всколых­нута трудами, скорбями и разными невзгодами мира сего. Кто у нас христиане? Наполовину люди интеллигентные, дворяне, но какие?

Обедневшие от последних переворотов и трудом добывающие себе на­сущное пропитание; наполовину — еще более трудящийся народ — фер­меры, ремесленники, небогатые купцы.

— Что, по-вашему, в настоящее время самое необходимое для Японии?

— Конечно, христианство, даже и в политическом отношении, для прочного существования Японской Империи. Ныне Япония лихорадоч­но бросилась в утилитаризм; нет сомнения,— скоро она обогатится чрез торговлю, скоро сделается могучею чрез развитие флота и армии, но при этом если не будет сдерживающей, все регулирующей и на добро направляющей внутренней силы,— и богатство, и военная сила — все к ее же погибели послужит. Когда падали государства, как Финикия, Кар­фаген, Греция, Китай и прочие? Когда наружно взошли наверх богатст­ва и могущества, а внутри растлели от роскоши и всяких пороков. Итак, нужна и японскому народу узда против увеличения пороков с увеличением богатства и силы; и этою уздою ничто не может быть, кроме христиан­ской веры.

— Что японцам больше всего нравится в христианской проповеди?

— Догматы. Нравственное учение у них и свое хорошо; любовь к ближним, например, под влиянием буддизма развита так, что вы не найдете бедняка, которому бы в беде не помогли даже такие же бедняки, как он. Поэтому-то универсалисты, унитарии и подобные, являющиеся сюда по преимуществу только с своей этикой, никогда не будут иметь здесь успеха. Но о Боге-Творце Вселенной, о Пресвятой Троице, об Искупителе и прочем, что может сообщить людям, как непререкаемую истину, только Божественное Откровение, японец с интересом слушает и с радостью усвояет.

— Что, по-вашему, вредно для воспитывающегося юношества Японии?

— То, что воспитание совершенно безрелигиозное. Япония покры­та густою сетью школ всех родов, и школы, действительно, хороши во всех отношениях, кроме этого, нравственности учат, но какая же нравст­венность без религиозной основы!

— Как думаете о будущности католичества в стране?

— Не думаю, чтобы католичество прочно водворилось здесь. Ему нужно некоторое отсутствие света, чтобы беспрепятственно развивать­ся, а здесь не то: японцы слишком пытливы, чтобы принимать без раз­мышления, что им говорят, а такие положения, как Папа непогрешим, Богородица не имела первородного греха и подобное, слишком шатки, чтобы выдержать испытание. Кроме того, японцы слишком патриотич­ны, чтобы признать над собою, кроме своего Императора, еще другого, даже высшего, чем их собственный.

— Как вы объясняете успехи вашей Миссии, столь заметно превосхо­дящие успехи всех других? У вас два миссионера, у протестантов шесть­сот?..

— Дело не в людях, а в учении. Если японец, прежде чем принять христианство, основательно изучает его и сравнивает: в Католической Миссии узнает католичество, в Протестантских — протестантство, у нас наше учение, то он, сколько я знаю, всегда принимает православие. На что беспристрастнее свидетельство, что в православии есть нечто превосходящее другие учения? Что же это? Да то, что в православии Христово учение хранится чистым и целым: мы ничего не прибавили к нему, как католики, ничего не убавили, как протестанты. Это отче­го? Я вам сейчас объясню. Протестанты принимают одно Письменное Слово Божие. Но, скажите, почему вы называете Библию Словом Божиим?

— Во-первых, на основании исторических свидетельств; во-вторых, по внутренним признакам, в-третьих, по ее действию на душу.

— Но история недостаточна; например, Послание к Евреям припи­сано Апостолу Павлу, а история возражает против этого, и так далее. Другие две причины сливаются в одну, а обе ослабляются тем, что тут всякий смотрит чрез свои очки: по-вашему,— Слово Божие, по Тексли и прочим совсем нет. Значит, все Священное Писание у вас висит на воздухе, и всякий может повергнуть его на землю,— нет для него прочного основания. Но пусть оно принято, как Слово Божие,— как вы понимаете его? Как кому угодно! Этим пониманием опять не ниспровергаете ли его с пьедестала в массу человеческих непрочных и неясных измышлений? Оттого и дробление. Ко мне иногда приходят протестанты, просят объяс­нить какое-либо место Священного писания. «Да у вас же есть свои учителя-миссионеры, их спросите»,— говорю я им; что они отвечают?

— Мы у них спрашивали,— говорят,— понимай, как знаешь; но мне нужно знать подлинную мысль Божию, а не мое личное мнение. Вот вам какая неустойчивость протестантства при одном Священном Писании. У нас не так: все светло и надежно, ясно и прочно; потому что мы, кроме Священного писания, принимаем еще Священное Предание, а Священ­ное Предание есть живой непрерывающийся голос Матери нашей Церкви со времен Христа и Его Апостолов доныне и имеющий быть до сконча­ния мира. На нем-то утверждается все в целости Священное Писание, оно же помогает нам безошибочно уразумевать смысл Священного писа­ния, ибо если дитя не поймет чего в письме отца, то самое надежное для него — обратиться за пояснением к матери; Матерь же наша — Церковь, в которой невидимо обитает, по своему обетованию, Сам Христос и так далее. (Протестанту, вероятно, не совсем приятно было слышать все это, ибо не соглашаться он не мог, что и делал с движением душевным, записывая.)

Кроме того, отвечая на его вопросы, я рассказывал ему о наших школах, снабдив его книжкой соборных протоколов и статистикой Церк­ви и прочее.

Января 1897. Суббота

В Симооса, близ города Фуса, в деревне, один христианин, торговец вином, женат был на христианке и дочь имеет от нее, уже ныне семи лет,— развелся с женой и женился по-язычески на другой, не христианке, но развелся и с нею, и ныне хочет жениться на третьей — христианке, и просит обвенчать их. О. Фаддей несколько дней тому назад объяснил мне это. Я сказал, что у того христианина есть законная жена — его первая; пусть опять сойдется с нею. Ныне о. Фаддей и катихизатор отту­да, Тихон Сугияма, пришли и говорят, что та жена его недавно вышла, по-язычески, за другого, теперь нельзя ее вернуть.

— Так пусть возьмет вторую свою жену-язычницу.

— Родители его и ее мешают сему.

— Уговорите родителей.

— Дело невозможное. Родители его очень своенравные. Сам-то он согласен жить с той или другой своей женой; но слаб, совсем под влия­нием родителей.

— В таком случае нет никакого ручательства, что не расторгнут будет и третий брак и не посрамлено будет Святое Таинство. Нельзя венчать его. Человек двадцати шести лет от роду, уже имел двух жен и имеет родителей, которые так упорно желают, чтобы сын для них женился, а не для себя, то есть чтобы жена его во всем угождала только им, что христианство идет сюда искоренить такой порядок вещей, а не закре­пить его легкомысленным раздаянием благости Таинств.— Едва ли они и сын покорятся, и сын возьмет одну из прежних жен; в таком случае пусть, если хочет, женится вновь по-язычески и лишен будет участия в Таинствах Церкви. Потом, если лет семь мирно поживет с женою и можно будет надеяться, что развода не будет, можно допустить его к участию в Таинствах, если он сохранит веру.

В этой провинции — Симооса — по преимуществу непрочны брачные сожительства: мужья и жены по малейшему поводу меняют друг друга.

Был Reverend Armine King, епископальный миссионер, с двумя дру­гими; рассказывал о Формозе, которую только что посетил. Я спросил: зачем уехал в Англию их епископ Bickersheth? Я получил он него про­щальную карточку, но причины отлучки не знаю; он же только что вернулся из Англии,— зачем бы вновь?

— По болезни желудка, вроде дизентерии,— объяснил Reverend King. Что это? Нежность молодого женатого бишопа, или еще что?

Января 1897. Воскресенье

После полдня был бонза, Кейкоо по имени, начальник монастыря в Нацызан,— горе в провинции Киусиу; говорит, что прибыл в Токио по случаю смерти старой Императрицы, но пользуясь случаем хочет устро­ить и дело, именно: собрать денег на возобновление кумирни Кваннона. Объяснив это, бонза вынул из ящика великолепную подписную книгу и просил подписать сколько-нибудь, уверяя, что это будет очень выгодно и для христианства в глазах народа: «Покажем-де сродство наше, ибо буддизм и христианство ведь одно и тоже». На возражение мое, что мы не одно и тоже и что нам лучше не смешиваться, «осё-сан» отвечал настойчивыми просьбами подписать хоть са— [?]

— Но подумайте, в самом деле, хорошо ли это будет? Не введем ли мы в заблуждение народ и не будем ли в конце концов сами осуждены? Увидя мое имя в подписке на кумирню Кваннона, ваши прихожане ска­жут про вас: «Добывает средства от неверных, оскорбляет тем верных и самого Кваннона»; все другие скажут про меня: «Чему же он верует — своему Богу или Кваннону?».

«Осё-сан» поколебался в настойчивости просьбы, но тотчас же и оправился: это-де и хорошо, чтобы нас приняли одного за другого. Тогда я без церемоний сказал, что нисколько не подпишу и подписать не могу, ибо, по-нашему, жертвуют только на то, во что веруют; веровать же в «Кваннона» я не могу.

«Осё-сан» и его спутник, оосакский богач, принимающий, по-види­мому, большое участие в возобновлении кумирни, согласились с сим доводом, видя, что более ничего не остается. Между тем я угощал «осё» и его спутника чаем, рассказывал содержание Священных изображений на стенах и показал наш перевод Нового Завета; «осё» прочитал не­сколько мест и очень одобрил слог и понятность перевода.

Был потом «осё» со своим спутником на всенощной, стоял до конца и потом прослушал проповедь диакона Якова Мацуда, родом из Киусиу, по каковому случаю и познакомился с ним, встретившись прежде у меня. После всенощной они зашли в приемную, и я пригласил их к себе; без малого час протолковали, причем, я старался объяснить наши самые первоначальные догматы; хвалит «осё» все наотмашь, но видно прямо, что все к стене горох! Из «окаменелых», с которыми ничего не подела­ешь. А между тем прямо видно, что человек добрый в нравственном отношении. Господи, что будет с сими? Не ищут истины и знать ее не хотят, но добрые дела имеют.

Января 1897. Понедельник.

Праздник Богоявления

До Литургии крещены девять человек. После Литургии совершено обычное водоосвящение, и христиане разбирали Святую воду; бутылка оной была послана и к Анне Эрастовне Шпейер, вчера приславшей посудину; сама в Церкви не могла быть по болезни мужа и дочери; да, вероятно, и по дурной погоде: с утра сегодня и целый день дождь и ветер; впрочем, это не помешало быть нескольким матросам с «Димит­рия Донского» и «Корейца» в Церкви; были и два офицера с «Корейца».

После полдня профессора пред завтрашним началом уроков держа­ли совет, пересмотрели расписание уроков, положили, между прочим, кончающим в нынешнем году семинаристам и ученикам Катихизатор- ской школы, по мере возможности, выходить в город на проповедь для практического приготовления к будущему служению.

Инспектор школы Кавамото приходил: «В газетах объявлен траур на платье школам. Нашим ученикам нужно траурные ленты купить».

— Но у них нет формы; куда же они ее нацепят?

— На фуражки,— говорит.

— Но они почти всегда простоволосые.

— Все-таки нужно,— говорит,— На духовных учеников обращают внимание,— нужно.

— Но их по одеже никто не знает за духовных.

— Нужно.— Затвердил и баста.

— Нерезонно и смешно, но если хотите, покупайте и нацепляйте, я денег на это не дам.

Кавамото купил на свой счет и роздал; Пимен на лоб или на нос, вероятно, себе нацепит, когда пойдет в город.

7/ 19 января 1897. Вторник

Начались занятия в классах, но класс пения еще нельзя делать; по случаю траура, отдано было распоряжение по школам, чтобы в продол­жение пятнадцати дней со дня кончины Императрицы, то есть до 26-го января включительно классов пения не производить. Класс гимнастики не запрещен, но я сказал, чтобы производили его, пока траур, без кри­ков, ибо ребята орут так, что наверху кругом слышно.

Мы с Накаем начали исправление нашего перевода Нового Завета. Сегодня за день едва исправили полторы главы Евангелиста Матфея.

О. Фаддей Осозава вернулся из Циба: присоединил к православию протестанта с женой; говорит, что православное учение знают они заме­чательно хорошо и рады до слез введению их в истинную Христову Церковь. Иова Акияма — старика-врача — о. Фаддей находит вполне достойным звания «денкё-ходзё»: учение он знает настолько, что перво­начальное наставление давать может, ревность к водворению правосла­вия в Циба замечательна; катихизатор Григорий Камия находит его существенно необходимым для помощи себе. Итак, Иов принят в «денкё-ходзё», и послано ему сегодня денежной помощи за полмесяца января 1 1/2 ен и за февраль 3 ен, в каковом размере будет высылаться и вперед, пока будет служить.

В память 25-летия архиерейской хиротонии. Святитель Николай в праздничном облачении, подаренном японской паствой (апрель 1906 г.)

 

 

 

25-летие архиерейской хиротонии святителя Николая

(11 июля 1906 г., во дворе Токийской Миссии).

В центре — архиепископ Николай. Рядом с ним — российский посланник в Японии

Ю. П. Бахметьев с супругой. Второй слева от нее — архимандрит Павел из Кореи. Слева от него — священник Иринарх с Камчатки и священник Булгаков (из Владивостока). На заднем плане в центре под треугольной крышей — колодец

 

Русские мальчики, учившиеся в Токийской православной семинарии (около 1905 г,). Фотография была опубликована в одной из японских газет того времени.

Пятый слева — капитан российской армии, руководитель группы.

Второй справа— начальник семинарии Иоанн Сэнума.

Общий вид территории Токийского

Собора Воскресения Христова (Николай-до), возведенного в марте 1891 г. в районе Канда, Суругадай

Православный храм в Мацуяма, построенный на средства русской благотворительницы А. Синельниковой и российских военнопленных. Впоследствии перенесен на территорию Токийской Миссии

Молитвослов и азбука, изданные святителем Николаем для российских военнопленных

 

 

Учащиеся Токийской православной семинарии (около 1904 г.)

Учащиеся Токийской семинарии, спешащие в храм на молитву

 

 

 

Семинаристы во время отдыха на летней даче в Тоносава (сентябрь 1906 г.)

 

Выпускники Токийской семинарии — фото в память об окончании, июль 1907 г. В центре — святитель Николай. Слева от него — профессор Арсений Ивасава, справа — начальник семинарии Иоанн Сэнума

 

Апрель 1909 г., Пасха. Семинаристы исполняют танец с мечами на сцене, оборудованной на территории Токийской Миссии

 

Преподаватели Токийской семинарии и члены секции дзюдо, октябрь 1911 г. В третьем ряду третий слева — Василий Ощепков (впоследствии преподавал дзюдо в Московском институте физкультуры, в Ленинграде, Харькове и т. д. В 1937 году стал председателем федерации дзюдо. Расстрелян в возрасте 44 лет 11 октября того же года)

 

Утром в воскресный день на территории Токийского Собора Воскресения Христова. Святитель Николай и японские дети

 

Торжества по случаю приезда в Японию епископа Сергия Тихомирова, июль 1908 г.

Владыка Сергий (справа от святителя Николая) в окружении японской паствы во дворе Токийской семинарии

Был Александр Николаевич Шпейер с Анной Эрастовной; говорил, что министром иностранных дел у нас сделан граф Муравьев, сын Кар­ского, бывший доселе посланником в Копенгагене,— пятидесяти лет и более, вдовец, имеющий дочь лет девятнадцати,— умный и серьезный. Дай-то Бог, чтобы оказался достойным своего назначения! Говорили о трауре (предписаны, между прочим, черные чулки), о слепце Густов- ском (в Нагасаки кутил очень, и имеет ли паспорт?), о графе Льве Нико­лаевиче Толстом (дал я книжку о нем прочесть).

Января 1897. Среда

Алексей Имамура, катихизатор Церкви Вакуя, больной горлом до неспособности говорить громко, и потому совершенно бесполезный; просит еще прибавки ему содержания — «помогаю-де родным, ибо стар­ший брат промотал имение». Сказал написать ему, что самое лучшее ему — для управления родным домом — отправиться домой, оставив службу, прибавить же содержание ему не могу,— И пусть бы от службы захво­рал,— куда! С какою бы готовностью я стал заботиться о таком, который бы, например, надорвал горло усердною проповедью! В Катихизатор- скую школу в последнее время (он же из недавних) приходит вот такой народ, что — на службу и — в больные, а ты ему плати!

Вот какой народ идет в Катехизаторскую школу: в младшем курсе ныне втиснут был полусумасшедший мужик, не без начального образования, впрочем,— Канасуги,— и это благочестивым катехизатором Филиппом Узава и о. Фаддеем Осозава! Заявил он себя здесь достаточно — враждой и беспрерывными дрязгами в школе, феноменальною дерзостью докто­ру Оказаки; написано было поэтому к Филиппу Узава, когда отправился Канасуги на святки домой, чтобы его в школу больше не пускать,— «к катихизаторской-де службе по характеру совершенно не способен»; тем не менее сегодня он явился опять в школу. Я твердо и решительно сказал ему, что учиться, коли хочет, он может, но на церковную службу не выйдет, ибо по характеру негоден для нее; равно: если станет учинять здесь грубость и ссоры,— будет тотчас выслан.

Сколько ни толкуй ученикам беречься простуды,— не слушают! В Се­минарии двое опасно больные, и один из них кончающий курс, что особенно жаль. Завтра отправим их в госпиталь, где по 1 ене будет стоить содержание каждого из них,— изъян какой, а что будешь делать!

Января 1897. Четверг

Оосакские христиане коллективным письмом просят прибавить со­держание служащим Церкви там, все-де вздорожало ныне. Отвечено им большим убедительным письмом сделать самим то, о чем просят Миссию. Приведено и Слово Божие о сем, выведены разные соображения, указано, что можно помогать всем, чем кто в состоянии: рисом, углем, зеленью, солью и прочим. Но едва ли все это внесет хоть крупинку в котел пищ­ный служащих Церкви!.. Собственно говоря, и прибавил бы я, да уж больно ленятся служащие там: священник, повидимому, лучшие катихи­заторы (Каяно и Варнава Симидзу), учитель пения, тоже могущий про- поведывать,— и не единого крещения со времени Собора!

Двое больных семинаристов отправлены в госпиталь; один, Илья Танака, повидимому, безнадежен: расстройство мозга, и, говорят, при­родная болезнь,— мать страдает тем же. А жаль очень! В нынешнем году должен бы кончить курс, и юноша, подававший большие надежды.

Января 1897. Пятница

Исправление перевода Нового Завета идет не так скоро, как ожида­лось. Сегодня — четыре дня работы, а и шесть глав от Матфея не окон­чены.— Прибыла на содержание и попечение Миссии Любовь Имамура, вдова катихизатора в Канума, Варнавы, с тремя детьми мал мала меньше.

Января 1897. Суббота

Был Аким Сугияма, семидесятилетний старец, из Коёсида, отец док­тора Александра, который теперь в Австралии; говорил, что сын выслал оттуда до 1000 ен,— жене Софье 500 и ему столько же. Практика Алек­сандра, значит, там хороша; жаль только, что жену не берет туда, а стал жить с какой-то не по закону, на что Софья сетовала, будучи здесь на Новый Год.

Когда Аким сидел у меня, Анна Кванно пришла с сестрой Марьей Кису и Верой, ее дочерью, женою Иннокентия, регента; последние две только что прибыли в Токио после похорон мужа Марии. Разговори­лись они с Акимом, и оказалось, что Акима и Марию обратил в христи­анство недавно умерший, бывший катихизатор Андрей Ина; Вера еще ребенком у него на коленях воспринимала учение, которое потом так мило передала отцу (с детской простотою, постоянно надевая ему крест и детским лепетом убеждая его сделаться христианином). Значит, был Андрей Ина, действительно, хорошим катихизатором; тем более жаль, что не выдержал до конца, а омерзился в последнее время, стал зани­маться чайными плантациями, причем заболел и помер.

Января 1897. Воскресенье

За обедней были в «Димитрия Донского» офицеры Стронский, Бута­ков и младший доктор; потом были у меня проститься: в субботу уходят в Чемульпо на смену «Памяти Азова».

Потом был христианин из Тасе, Моисей; сетовал, что из соседей никто больше не обращается в христианство: «Учение слушают, пони­мают, соглашаются, что все правда, а креститься не хотят,— веры ни искры,— отчего бы это?» — вопрошал.

Был затем Яков Оно из Сендая: вызван состоять дядькой у молодого князя (не главного, а «инкё»), учащегося в «Квазоку гакко». Хвалил со­стояние Сендайской Церкви в настоящее время. Дай Бог! Только жаль, что катихизатор Василий Накарай захворал грудью. Другой катихиза- тор Сергий Кувабара, совсем забракованный во время Собора о. Матфе­ем Кагета, так что я всячески желал, чтобы Сергий оставил церковную службу, оказывается ныне, по словам Якова Оно, любящим сендайских христиан и очень хорошим катихизатором. Так-то нужно быть осторожным в суждении о людях: всякий, конечно, желает быть хорошим, только нужно представить ему средства к тому, поставить в обстоятельства — сделаться хорошим.

Января 1897. Понедельник

Симеон Мацубара, катихизатор в Аомори, не перестает просить при­бавки содержания; ныне возбудил ходатайствовать за него о. Бориса. Написано, что может для облегчения себе прислать старшую дочь, кото­рой теперь одиннадцать лет, сюда в школу на церковное содержание; и послано ему единовременно на лечение жены 10 ен; в ежемесячной же прибавке 3-х ен, о которой просит, отказано, ибо и ныне получает самое высшее катихизаторское содержание: 17 ен и еще 5 ен на квартиру. Пусть от местной Церкви еще просит.

Иван Ивай, катихизатор в Исиномаки, жалуется, что христиане враждуют с ним и собираются жаловаться мне на него. Не сам ли в чем виноват? Послано письмо к о. Иову Мидзуяма, чтобы разобрал и уладил.