Ноября /11 декабря 1897. Суббота

Вчера умер катихизатор Василий Хориу, давно уже захворавший па­раличом. Царство небесное! Но вот и еще вдова с детьми на шею Церк­ви! Покойник —сын тоже покойного о. Тимофея Хориу,—был в свое время хорошим катихизатором, пока устал, а потом захворал.

Катихизатор Моисей Касай, из Акуцу, пишет, что христианка родила мертвого ребенка, и что он с молитвой его похоронил; да спрашивает, какие церковные правила насчет погребения мертворожденных? И тому подобные вопросы; упоминает, что знает из школьного преподавания о непреподавании таинств мертвым и все-таки спрашивает... Подите, пре­подавайте таким церковные правила! Бездарность и глупость поваль­ные! Умный народ не идет к нам, да и вообще в христианские школы и в ряды христиан. Скоро ль, Господи, Ты толкнешь сей народ?

Приходили трое детей Саввы Кимура из Вакуя,— все, конечно, христиане, но, как и отец, плохие, а был когда-то отец дармоедом в Катихизаторской школе, и даже делал попытки служить катихизатором. Старший — двадцати четырех лет, другой — двадцати двух, сестра с ни­ми — двадцати семи лет. Отправляются в Америку, в Вашингтон, изучать законы, второй в Гонолулу, сестра провожает их до Токио. Явились с письмом от Степана Ямамура, тоже юнца, недавнего семинариста; про­читав, я увидел, в чем дело.

— Где воспитывались? — спрашиваю у американца.

— В Юридической школе, что здесь около Миссии.

— И ни разу не были здесь, в Церкви? Я никогда и не видал вас.

— Однажды я виделся с вами,— вот там (указывая место у собора, где я обычно прогуливаюсь; значит, виделись мельком).

— Отец дал на дорогу до Америки, больше нет у меня никаких средств.

— Значит, есть надежные знакомые?

— Никого; в Сан-Франциско, может, и найдется кто, в Вашингтоне нет.

— На что же вы рассчитываете?

— Да вот вы дадите письмо, может быть,— говорит за него сестра.

— К кому же? Епископа в Америке я знаю только по имени, знает и он мое имя,—лично же мы с ним не знакомы. Могу дать разве мою карточку к нему. Если застанете его в Сан-Франциско, поклонитесь от меня и передайте карточку,— может, он и сделает что для вас, если у него есть надежные люди в Вашингтоне; у меня же в Вашингтоне — никого знакомых.

Дал карточку и потом благословил маленькими иконами Спасителя всех троих. Карточку мою американец бережно спрятал в свои бумаги, а икону сунул в рукав, где прячется сморкательная бумага; и потом все трое отбыли, немножко, по-видимому, недовольные, что я не дал более надежных ресурсов для Америки.

Ноября /12 декабря 1897. Воскресенье

До Литургии о. Симеон Юкава преподал крещение двенадцати чело­векам, из которых четверо научены Иоанном Ямагуци, только что выпу­щенным из Катихизаторской школы, двое — Ильей Яманоуци,— первый плод его трудов после того, как он совершенно бесплодно пробыл год в Хацидзёосима, другой в Карацу; прочие — дети и один ученик Семинарии.

Христианин из Оцу — молодой врач, приехавший держать экзамен на военного врача — очень хвалил нынешнее состояние Церкви там; Иоанна Судзуки любят и уважают даже язычники, новые слушатели у него есть, и скоро будет крещение нескольких, в Церковь христиане ходят, пение в ней хорошее. Очень приятно и желательно, чтобы Судзуки остался там надолго.

Декабря 1897. Понедельник

О. Николай Сакураи очень просит прибавить жалованья катихизато­ру в Масике, Аврааму Яги: «особенно дорого-де все там»; просит приба­вить пять ен, или уж никак не меньше трех ен. Прибавлено две; больше нельзя; во-первых, он только вдвоем с женой, во-вторых, плохой катихиза- тор, ленивый. Упоминает о. Николай, что если не прибавить содержания, то «может выйти неприятность», то есть он оставит службу; с Богом! Таких не жаль,

Декабря 1897. Вторник

Посланник барон Розен приезжал, чтобы сказать, что у английского посланника, господина Сато, он узнал, что касательно англиканского епископата здесь не было никакого сношения с японским правительст­вом. Английские епископы произвольно усвоили себе японские назва­ния; никто им не разрешал этого, никто и не запрещал; и до японского правительства это дело совсем не касается. Римские же католики сноси­лись с японским правительством и с сведения его здесь их епископ называется тем или другим японским именем; важности, впрочем, ника­кой это не имеет. И советует мне Розен назваться каким угодно япон­ским титулом; он сам не имеет ничего против этого; японское прави­тельство это игнорирует.

Сообщил еще барон сегодня полученное им известие от Карла Влади­мировича Струве, бывшего посланника здесь, ныне — в Голландии, что старшая дочь его, мною крещенная Вера, выходит за голландца,— бога­ча, имеющего дом в Амстердаме, поместье вне и так далее. Жаль, что Вера перестанет быть русскою!

Декабря 1897. Среда

В Семинарии и Катихизаторской школе прошедшие два дня были приготовлением к экзаменам, которые сегодня начались писанием экза­менационных сочинений на темы, вчера просмотренные мною.

О. Яков Такая подробно описывает свою поездку по Церквам. Было несколько крещений; в Хитоёси порадовал его внезапным появлением к исповеди давно потерянный из вида бывший катихизаторский помощник в Кагосима Иосиф Кобаяси; о. Яков назвал его сотой овцой, недавно обретенной. Дай Бог, чтобы опять не заблудились!

Филипп Узава извещает о крещении у него пятнадцати человек; мно­го содействовали этому приобретению Ито, несколько учившийся здесь в Катихизаторской школе и вернувшийся домой по болезни, и его млад­ший брат, ныне тоже крещенный.

Декабря 1897. Четверг

Катихизатор из Одавара, Илья Сато, пишет, что возмущение там против о. Петра Кано не только не утихает, а усиливается, так что христиа­не бросили свои обычные занятия из-за церковных споров и рассужде­ний и грозятся уйти из Церкви, если не будет удовлетворено их требование сменить им священника. Сам Сато совсем, как видно, ослабел и раскис. Кто-то там разболтал вздор, будто я собираюсь поставить на место Сато катихизатором в Одавара Иоанна Инаба (который за прелюбодеяние лишен звания катихизатора и ныне живет в Одавара, конечно, без вся­кой надежды вновь попасть на церковную службу, по крайней мере, в ближайшем будущем). Сато и пишет отчаянное письмо. Вместо ответа послал ему телеграмму, чтобы прибыл сюда. И он прибыл в десятом часу вечера. Немногих слов стоило, чтобы успокоить его и вместе пожурить за его легкомыслие и легковерие. Завтра утром отправится обратно. Но — безнадежен он для дела успокоения христиан, точно былие, колебимое ветром во всякую сторону, куда дунет.

Декабря 1897. Пятница

Утром Илья Сато, возможно ободренный, отправлен обратно. С ним послано письмо к возмутившимся — повторение прежнего,— что о. Ка­но, как священник многих Церквей, не может быть сменен по просьбе только одаварских христиан, чтобы подождали Собора, когда произой­дет общее совещание о сем и прочее.

О. Симеон Мии пишет, что проповедь начинается в городе Оцу (где было нападение на нашего Цесаревича) и что можно надеяться на нача­ло там Церкви. Дай Бог! Быть может, тогда придется и побывать в этом месте. Ныне же, проезжая мимо, я не могу принудить себя и взглянуть на этот проклятый город, в котором совершено такое злодеяние против России.

Декабря 1897. Суббота

Занятие переводом до десяти часов. Потом был в посольстве на Ли­тургии и молебне по случаю тезоименитства Государя; за завтраком подавали мне постное, всем другим, даже священнику (Глебову), ско­ромное. (Остановить бы его самодурство).

Вечером, после всенощной, Никанор пришел ко мне с жалобой,— последний номер «Сейкёо-Симпо» в руках; пропечатано там, что в пред­последнее воскресенье он не дал есть двенадцати детям сиротского заве­дения Тадаки, но там же и причина сего: не известили его, что они будут к Обедне, согласно условию о сем; значит виноват Тадаки. Но неправ и Никанор; следовало ему хорошенько выбранить Тадаки, чтобы испол­нял условие, ибо двенадцать человек нельзя накормить вдруг, не приго- товясь к тому; но в то же время и напитать чем-нибудь детей, хоть бы булок купить им.

7 / 19 декабря 1897. Воскресенье

До Литургии было крещение одного семейства — первый плод ка­техизаторского труда диакона Якова Мацуда, третий год живущего в Токио.

За Литургией приобщалось человек пятнадцать исповедников.

После о. Фаддей Осозава зашел, чтобы дать отчет о своей поездке по Церквям в Симооса. Катихизаторы трудятся: было больше двадцати крещений.

Декабря 1897. Понедельник

Утром был на экзамене — по Догматике в Катихизаторской школе, и по Церковной истории в четвертом классе Семинарии. В первой ныне всего шесть человек — три в старшем, три в младшем,— отвечали поря­дочно; во втором пять учеников отвечали тоже недурно по своим биле­там, но Моки и Метоки не умели сказать, какие книги следуют в Новом Завете после Евангелия, тогда как в Женской школе двенадцатилетние девочки отлично знают это.

Был о. Алексей Савабе с рассказом о своей Церкви; хвалил прилежание по проповеди диакона Павла Такахаси; говорил, что отправляется в пригороды — Фудзисава, где проповедует Саваде, чтобы преподать кре­щение приготовленным; но он это уже должен был сделать давно, со­гласно моему письму к нему, после известия от Саваде; оказывается,— он и не думал еще быть там, хотя не имел к тому никаких помех. Вновь я дал ему наставления, как молодому священнику,— как крестить, как приоб­щать, как завести церковный порядок в новом месте. Сильно наказывая ему, чтобы он не приобщал новокрещенных запасными Святыми Дара­ми, как делается в местах, где нет возможности отслужить Литургию,— а приехал бы на другой или третий день после крещения с антиминсом, просфорами и прочим в сопутствии диакона и причетника и отслужил бы Литургию и на ней приобщил новокрещенных. Но, увы! Едва ли это будет исполнено. Сын — совсем в отца по непосещению; что ни гово­ришь и ни велишь ему доброго по Церкви, почти ровно ничего не исполняет; а между тем является с длиннейшими хвастливыми донесе­ниями и с вопросами, что и как сделать? Хоть бы уж не лицемерил!

Был русский гость — доктор Яков Саввич Иванов, служивший на по­стройке железной дороги между Владивостоком и Хабаровском, возвра­щающийся ныне в Россию, так как линия эта окончена. Как все, кажется, светские русские: немножко добродушный, больше пессимист, немнож­ко верующий, больше атеист, немножко знающий, больше удивляющий незнанием. Когда я показал ему с колокольни императорское место, он с изумлением спросил:

— Да разве Император не в Кёото живет?

— Со времени реставрации, вот уж тридцать лет, резиденция Импе­ратора в Токио.

— А я-то хотел ехать в Кёото смотреть ее там...

Декабря 1897. Вторник

На экзамене в Семинарии: первый класс, приема нынешнего года, оказался довольно плохим по составу учеников,— способных мало; вто­рой класс — гораздо лучше; отвечали — первые, по Катихизису, довольно хорошо — прилежание показали; вторые, по Священной истории Нового Завета, превосходно — почти все на полный балл.

О. Симеон Юкава приходил просить разрешения его следующих не­доумений:

1. Некоторые христиане в Асакуса разладили с ним; ныне они умири­лись, просили извинения у о. Симеона; совсем все улажено при помощи благочинного о. Павла Савабе. Но один христианин тем не менее не хочет на этот раз исповедаться у о. Симеона, а просит позволить ему исповедаться у о. Павла Савабе.

— «Не имею ничего против о. Семена, и вот просил извинения у него; но не нахожу решимости открыть пред ним всю душу, чтобы со­всем очиститься»,—говорит. Благочинный не принял на себя разре­шить это и послал меня к епископу. Так как поступить?

— Вы не имеете ничего против того, чтобы Лазарь (этот христиа­нин) исповедался у о. Савабе?

— Ничего.

— И находите, что это совсем умирит его, так что ваши добрые отношения с ним, как о. и сына по духу, совсем восстановятся?

— Я так думаю.

— Так с Богом,— позвольте ему исповедаться у о. Павла, и сами ска­жите ему об этом и благословите его на то. Я, конечно, не позволил бы ему это, если бы он сам или о. Павел Савабе просили меня об этом: я не был бы уверен, что он не питает вражды к вам,— идти же на примирение с Богом, не примирившись с людьми, значило бы прилагать к греху грех. Но духовному отцу его я не могу запретить отпустить его на исповедь к другому, если духовный отец находит, что из этого выйдет доброе.

2. Бедная слепая христианка, брошенная мужем еще в язычестве, промышляющая себе пропитание — как обычно слепые — массажным ремеслом, увлечена была ко греху одним язычником — купцом, который пользовался ее лекарством, и прижила с ним ребенка; сей последний взят на воспитание отцом; она же просит исповеди.

— Можно ли ее исповедать и какую назначить эпитимию? •

— Крайне жаль ее — вдвойне бедную и жалкую! Выслушайте ее испо­ведь, но удержите от причастия Святых тайн, по крайней мере, на два года, в которые и пусть она покажет себя вполне раскаявшеюся и непри­частною к прежнему греху.

3. Христианин здешний же, прихода в Ягенобори, десять лет жил совсем вне Церкви,— не был на исповеди, даже ни разу не был при богослужении; пьянствует и ныне опустился до самого последнего ре­месла— починять «гета», ходя по улицам. Но недавно, при взгляде на храм, разом почувствовал он сильное раскаяние и просит исповеди.

— Как поступить? Он уже показывает признаки истинного раская­ния: по воскресеньям я его постоянно вижу в Церкви.       ‘

— Тоже выслушайте исповедь, но на год удержите его от принятия Святых тайн. Если он на год исправится, тогда с радостью приобщите. Наблюдайте тщательно за ним: это бедный сын, возвращающийся к отцу,— не дайте ему вновь уйти на страну далече.

Давая эти и подобные наставления о. Семену Юкава, я имею утешение уверенности, что он исполнит то, что ему говоришь.

Декабря 1897. Среда

На экзамене в Семинарии, шестой курс (одиннадцать человек) отве­чал, по толкованию Евангелия от Иоанна, почти весь — на полный балл; курс порядочный; даровитых особенно нет, но и глупцов нет.

В пятом курсе всех пять человек; отвечали по Нравственному бого­словию тоже хорошо; учебник — литографические записки, составлен­ные (по Фаворову) Иоанном Сенума.

После обеда был христианин из Никкава Петр Такеноуци; тамошний богач и волостной старшина, сорока двух лет; явился с родственником, язычником из Маебаси. Один из отторженных от Церкви возмущением против меня о. Павла Савабе с братиею, в 1884 году. С тех пор до сего времени — в ожесточении; лицо сегодня казал такое гордое и готовое вспыхнуть при малейшем поводе, что, право, таких лиц между японцами я почти и не видал, так как самый гордый японец, по конфуцианской дрессировке, старается хранить наружный декорум.

Явился в первый раз после тринадцатилетней вражды, ничем не угасимой, ибо сколько раз от меня посылаемы были и священники, и катихизаторы в Никкава умирить тамошних христиан! «Был у о. Павла Савабе,— говорит,— сердце смягчилось, пришел к вам». И с смягченным сердцем как не гармонировали надутые губы, злобный вид и порывис­тые выражения! Правда, от него несло вином. Но это едва ли признак смягчения. Я старался вести речь более к его родственнику. Говоря ему о Боге-Отце Небесном, о необходимости знать его и прочее, что следует

по началу катихизации, заключив убеждением у священника и катихиза­тора в Маебаси научиться христианству и сделаться христианином.

Такеноуци я также убеждал ответить на зов благодати Божией, вос­прянуть окончательно самому и при помощи о. Павла Морита восстано­вить Православную Церковь в Никкава. Он, дорожа святыми иконами в своем доме, выдавая себя за православного христианина, тем не менее и протестанта из себя являет: выражениями «баптесма», «библия», поку­шением на протестантский образ молитвы пред чаем, неоднократным повторением, что Новый Завет всегда при нем, даже «и ныне сюда, в Токио, не забыл взять с собою». В объяснение всего этого он говорит:

— Умер у меня родственник-христианин; я попросил катихизатора в Маебаси похоронить его; но он отказался, тогда я пошел к протестант­скому катихизатору,— он и похоронил.

Однако ж тут сам и добавляет, что православный катихизатор сказал: «Я не могу оставить воскресного богослужения для сего,— оно важнее». Значит, Такеноуци просил не вовремя; быть может, с тем это и сделал, чтобы иметь предлог попросить другого... Так или иначе, не ощутил я радости при посещении сего блудного сына. Хотел было наделить его и родственника христианскими книгами, отвращение взяло к сему делу.

— Есть ли у вас христианские книги?

— Есть Ветхий и Новый Завет.

— А, кроме них, нет других?

— Я читаю «библию».

— Но других христианских книг у вас нет?

— Новый Завет всегда при мне.

И так далее. Подите, навязывайтесь с подарком книг!

Декабря 1897. Четверг

Петр Ямада, из Мияно и Цукитате, пишет прекрасное письмо: у него четырнадцать человек крещено, оживились прежние, охладевшие было, христиане (как Циба), много новых слушателей. Просит книг и икон; все будет послано.

Павел Ода, катихизатор в Саннохе, чрез своего священника о. Бори­са, прислал свою отставку и приводит странную — и, вероятно, истин­ную — причину оной: отец его, старик, развелся с своей женой, мачехой Павла,— так нужно ему отправиться домой, чтобы иметь попечение об отце.— Написано к Павлу Хосои, катихизатору в Ицинохе, чтобы он позаботился о Церкви в Саннохе; даны будут ему дорожные на посеще­ние сей Церкви.

Декабря 1897. Пятница

Целый день был на экзамене в Женской школе. Как всегда, по Закону Божию отвечали без запинки. Младшим Священную историю преподает Текуса Огивара (Сакаи), и они учат у нее с ее рассказа, поэтому и отвечали своими словами, но так бойко и складно, как будто читали по книге.

— Сколько раз вы рассказываете урок девочкам, чтобы они так от­четливо его запомнили? — спросил я у Текусы.

— Старшим один раз, тем, что поменьше,— два.

Подивился я вниманию и понятливости одиннадцати-тринадцати- летних девочек и посоветовал Текусе более внимательно готовить свои рассказы ([?]) и к словам Священного Писания не присочинять своих; метод же ее одобрил и за труд благодарил.

Роман Фукуи описывает свою поездку для проповеди в Макабе. Слу­шатели у него были самые разнообразные. Между ними особенно заме­чателен один, по прозванию «Кин-воо-кёу» [?] (помешанный на патрио­тизме); семь лет тому назад он был посажен в тюрьму на десять лет за замысел разрушить посредством динамита наш храм на Сурагадае; шесть лет он просидел в тюрьме и в начале нынешнего года по милости­вому манифесту выпущен, но с тем, чтобы три года состоять под надзо­ром полиции. Дай Бог, чтобы он сделался христианином! Сделавшись, вероятно, будет таким же преданным приверженцем, каким был бы прежде противником.— Исикава, по письму Фукуи,— человек, с которым нужно блюсти осторожность. Дурного про него ничего он не имеет, но переменил Исикава больше полдюжины званий и состояний; был боль­шим ревнителем буддизма. Написано Роману, чтобы не торопился [с] крещением Исикава, который уже просит оного.

Сегодня в Семинарии поставлены два столба, и чрез них введены ворота [?] в систему электрического освещения города: над воротами Семинарии заблистала электрическая лампа в двадцать свечей.

Мы с Павлом Накаем ходили смотреть и нашли это очень приятным. Будет стоить три с половиною ены в месяц за всенощное освещение.

Декабря 1897. Суббота

На экзамене в Женской школе ученицы (среднего возраста двенадца­ти-пятнадцати лет) по Толкованию Евангелия Матфея, другие по Кати­хизису, кроме двух,— все ответили на полный балл; по Катихизису сами себе задавали и вопросы, не как в Семинарии, где нужно задавать каж­дый вопрос.— После обеда был в Семинарии на экзамене по гимнастике, которая новым учителем преподается отлично. Отчасти и ей, должно быть, мы обязаны тем, что больница наша стоит совсем пустою.

О. Тит Комацу пишет, что Рождество Христово будет встречать в Оцу,— просятде туда служить в праздник. Но главное, конечно, что со­всем, повидимому, расстроились его добрые отношения к христианам в Уцуномия,— его «Хонквай». На будущем Соборе нужно будет устроить перемещение его из Уцуномия; иначе вконец расстроится эта Церковь.

В Нагоя христиане купили церковную землю и строят церковный дом; но в долгу Церковь 1. 300 ен. Вероятно, произойдет потом беда, то есть разлад христиан и охлаждение веры у них, как уже бывало много при подобных обстоятельствах. Но и как удержать было их, коли они сами предварительно пожертвовали на это церковное дело — у них больше тысячи ен?

О. Борис Ямамура пишет, что во время объезда своих Церквей, не доезжая Аомори, простудился в сильную стужу и в холодном вагоне третьего класса; почему в Аомори пролежал больным десять дней, и затем, не посетив двух Церквей (в Куроиси и Хиросаки), вернулся домой, чтобы совсем выздороветь. Во время болезни, впрочем, он со­вершил в Аомори все требы. Очень жаль бедного труженика, лучшего из наших священников.

Декабря 1897. Воскресенье

На Литургии человек сорок причастников было.

Пред Литургией кандидат Пантелеймон Сато пришел с своею сегод­няшнею проповедию — прочитать мне; кончивши это, он стал восхи­щаться возвышенностью Посланий Святого Апостола Петра, на текст из которых была проповедь и, не останавливаясь, с тою же серьезностью продолжает:

— Вчера были роды.

— Какие? — спрашиваю я в недоумении.

— Жена.

— Чья?

— Моя.

— Что ж она?

— Родила.

— Поздравляю.

— Сына.

— До сих пор были дочери?

— Две.— (И так далее).

Мастер на лаконизмы!

Был христианин из Оою, в Акита, Пантелеймон Суво, молодой обра­зованный земледел (кончил гимназию и потом учился два года у Фукуза- ва). Отец его помешался на чтении политико-экономических книг и административных вопросах; нелепейшие проекты строчил к минист­рам, даже и ко мне месяцев пять тому назад; кроме сей части, во всем здоров умственно, телесно же — точно «сумотори». Сын хотел было по­местить его здесь в какой-либо госпиталь, но доктора отсоветовали, а велели лечить дома, так как помешательство очень слабое и невинное. Предпринято было путешествие из Оою отцем и сыном под предлогом посмотреть Парламент. К открытию Парламента они и поспешили и уже запаслись билетом на галерею слушать прения. Но Парламент третьего дня открыт, а вчера закрыт. Первым делом Нижней Палатой было выражение недоверия к Правительству, но лишь только оно было произнесено, как возвещен был императорский приказ распустить (Кай сансу [?]) парламент. Очень уж тревожит японских политиканов ны­нешнее занятие германцами порта в Китае, по поводу убийства двух немецких миссионеров, и собрание на зимовку в Порт-Артуре русских военных судов, и злятся они за это на своих администраторов, но сии-то чем же виноваты? Наговорили бы политиканы в Парламенте кучу ве­щей, которые еще больше скомпрометировали бы бессилие Японии помешать великим державам в их действиях здесь на востоке. Оттого благоразумно и закрыт Парламент; но жаль, что так скандалезно,— едва открыв рот.

Декабря 1897. Понедельник

Сегодня закончились экзамены в Семинарии, Катихизаторской шко­ле и Женском училище; в первых двух экзамен по пению произведен без меня, в последней я был на Законе Божием: отвечали превосходно.

Во время экзаменов о. Петр Кано из Одавара прибыл и изъяснил следующее:

— Был я в Йокосука повидаться с братом, главным механиком, на одном военном судне; оттуда заехал сюда, чтобы сказать вот что: нынеш­ние рождественские праздники я хочу провести не в Одавара, а в Каси- вакубо, с христианами Церквей в Идзу; для праздничного же богослуже­ния в Одавара я попросил бы прислать туда другого священника; пусть бы у него пред праздником и исповедались те христиане, которые те­перь не в ладу со мной и не хотят у меня исповедаться. Хорошо ли это?

Отлично вы придумали,— отвечал я,— так и поступите. Если вы сами разрешаете христианам вашей паствы поисповедаться у другого священ­ника, то пусть так и будет; никто этому воспротивиться не может. Толь­ко сами и объявите христианам об этом. Соберите, по возможности, всех немирных ваших христиан и скажите им самую теплую и примири­тельную речь. Объявите, что вы нашли нужным служить в рождествен­ские праздники, где еще никогда не служили в этот праздник, хотя там христиане тоже построили маленькую Церковь; но что вы не оставите их, христиан Одавара, без Божественной службы в столь великий празд­ник, а попросите у меня другого священника Одавара на эти дни; «пусть, кстати, христиане, не желающие у меня исповедаться, примирятся с Богом исповедию у сего священника; только пусть умирят свои души, чтобы совершилось таинство в пользу их душ, а не во вред им; простите меня, в чем я согрешил против вас; я же от всей души прощаю вас, в чем вы повинны предо мной, и, как ваш духовный отец, молю Бога только об одном,— о спасении душ ваших; так очистив души и примирившись с Господом чрез святые таинства, все вкупе радостно и торжественно встретите великий праздник богослужением» и так далее,— в таком роде держите речь им. Примите всякую предосторожность, чтобы христиа­не не подумали, что вы так действуете не по собственной инициативе, а по внушению извне. Вам нужно охранить достоинство священника — и для вас самих, и в интересах всей начинающейся Японской Церкви. Нехорошо будет, если христиане скажут между собою,— «вот, заявили мы, что не желаем исповедаться у своего священника, нам и дают друго­го»; легкомысленные христиане и в других Церквах могут повторить то же.— И прочее. И прочее.

Вечером, пред началом занятий по переводу, секретарь Нумабе гово­рит, что жена катихизатора в Оота, Петра Мисима, явилась и просит в долг тридцать ен и ежемесячной прибавки содержания. Зная неотвязчи­вость этой женщины, я согласился дать десять ен, без возврата, и боль­ше ничего. Спустя десять минут, Нумабе пришел сказать, что она просит хоть на минуту повидаться, чтобы получить благословение. Я положил в пакет десять ен, отправился в канцелярию и там, передав ей и объяс­нив, что больше никак не могу, стал благословлять ее, чтобы уйти, но она — как и прежде уже было — схватила мою руку, и я никак не мог вырвать ее.

— Нумабе-сан, что же это? — вопиял я.

— Елена-сан, я говорил вам, что нельзя епископа хватать за руку,— оставьте,— убеждал Нумабе в свою очередь.

Но тщетно было: рука моя — точно в клещах.

— Так и быть, одну ену в месяц прибавлю.— Пустите!

— Три ены, иначе не отпущу,— упиралась она.

Я и Нумабе не знали, что делать; Давид у своего стола приостановил­ся писать и смотрел, что будет.

— Ну, две ены! — взмолился я,— больше уж ни сена, хоть оторвите руку мою.

Нумабе самым серьезным тоном заговорил:

— Оттого-то епископ и не хотел видеть вас, он боится вас,— вишь вы какая дерзкая,— бросьте!

Я получил, наконец, свободу и вынес четыре ены прибавки к содер­жанию за первый и второй месяцы, высланному прежде. Собственно, и стоит. Петр Мисима — старый катихизатор, хоть и прерывавший служ­бу Церкви; и двенадцать ен ныне в месяц для него не жаль; только жаль, что другим не могу сделать прибавки, а есть на десять ен живущие с детьми, тогда как он вдвоем с женой.

Нынешним вечером и мы с Павлом Накаем закончили наши занятия в нынешнем году по переводу Нового Завета. В пересмотре, ныне идущем, все оригинальные слова переведены одними и теми же словами по-японски, дошли, по словарю Гильтебрандта, до слова «вина».

Декабря 1897. Вторник

В половине девятого часа было чтение списков в женской школе, в девять часов — в Семинарии и Катихизаторском училище. Потом была молитва к исповеди для учащихся, и они в продолжение дня исповеда­лись: ученицы у о. Павла Сато в Соборе, ученики у о. Романа Циба в Крестовой.

Катихизатор Яков Яманоуци из Ямада прибыл, чтобы взять своих детей, одиннадцати и четырех лет, из приюта Даниила Тадаки домой: с ними и еще четырех детей-сирот из Ямада, для доставления к их род­ным. Встревожила всех статья в Сейкёо-Симпо, что Тадаки нечем содер­жать сирот; из разных мест христиане шлют пожертвования, хотя и скудные, деньгами и платьем. Я сказал Якову Яманоуци, что буду содер­жать его одиннадцатилетнего сына до поступления его в Семинарию, если он хочет воспитать его для служения Церкви; только пусть он найдет семейство, где поместит его. В Сиротском приюте его детям не следовало бы и быть, так как у них отец и мать и притом не бедные; Яков явился сегодня ко мне в шелковом платье; кроме катихизаторского со­держания и разъездных по приходу (ибо у него четыре Церкви, неблиз­кие одна от другой), он еще испросил разрешения жене его торговать, что она и производит в Ямада. Могли бы они и сами содержать своего сына, но так и быть! Давно он служит катихизатором.

Декабря 1897. Среда

Так как траур по матери Императора, умершей одиннадцатого числа января прошлого года, еще продолжается, то новогодние празднества очень скромны будут: «кадо-мацу» нигде не ставятся, кроме купеческих улиц; визитов делать не будут, даже визитные карточки не нужно рассы­лать. Bene!

День был сегодня расчетный, а головная боль (от дыма из камина ночью) делала его еще более невеселым.

Была всенощная для завтрашних причастников — всех учащихся. Служил о. Роман; пели причетники.

Декабря 1897. Четверг

В семь часов был звон к Обедне. Пред началом оной прочтены утрен­ние молитвы, потом причастный канон (правило); читал его о. Роман, уже совершивший проскомидию; потом 3-й час и Литургия: на ней я сказал причастникам небольшое поучение; к причастию подходили бла­гоговейно и в порядке. Причастились все школы.

Перечитал с Давидом множество церковных писем, накопившихся в последние пять-шесть дней,— и это еще половина; другая — больше два­дцати — завтра будет прочитана. Крещений очень мало, но и дурных известий нет, за исключением следующего: Фома Такеока, из Цуяма, извещает, что бежала от него мать его жены, жена Петра Ока, оставив следующую записку: «Стыдно жить, иду умереть на стороне». Догадыва­ется Фома, что жизни она не лишит себя, а, вероятно, направилась к человеку, с которым жила по разлуке с Петром. Поищем, где она. Если она, сорокалетняя женщина, имеющая уже внуков, настолько ослеплена страстию, что не может расстаться с человеком, с которым жила неза­конно, и вернуться к своему законному мужу, который с любовию готов принять ее, то Господь с ней! Согласно Евангелию, постараемся исто­щить пред нею слова убеждения еще и раз, и два; не послушает — Петр Ока будет считаться свободным от союза с нею и будет иметь право, если пожелает, вступить в новый брак.

Николай Гундзи, кончивший курс в Семинарии к прошлым канику­лам, назначен был проповедником здесь в Коодзимаци: но почти все время был болен; содержание, однако, я ему платил. Ныне давно уже, для поправления здоровья, живет дома, в провинции, у родителей; но и оттуда требует содержания на первый месяц следующего года. Я выдал и это — его младшему брату — для уплаты за его лечение, когда он был еще в Токио (так предполагается, согласно письму), но написал ему, Николаю Гундзи, что церковное содержание полагается не за имя, а за службу, и так пусть он не требует содержания больше, пока не будет в состоянии действительно служить Церкви.

Декабря 1897. Пятница

Георгий Абе, катихизатор в Оотавара, пишет, что он открыл средст­во построить со временем Церковь в своем приходе. Какое же? Пусть христиане посадят у себя, на этот конец, кто сколько может, отводков дерева «кири» (Павлоний). Растет оно скоро; когда вырастет,— срубить и продать,— деньги! От пня бывают побеги, вырастут они в деревья,— срубить и продать,— опять — деньги! И так далее. Несколько христиан уже согласились с ним и посадили — кто два, кто три отводка. Когда же Церковь-то выстроится? Недаром Абе, будучи прежде богатым земледе- лом, разорился на проектах и предприятиях. Впрочем, я послал его письмо в «Сейкёо-Симпо».

О. Петр Кано пишет, что будет в отлучке из Одавара на праздник Рождества Христова, который будет встречать с христианами в Касивакубо, и просит послать священника отсюда для праздничных богослужений в Одавара. Отправился о. Роман Циба, которому сказано и исповедать тамошних христиан, кто пожелает, если о. Петр оставил распоряжение о сем. Если не оставил,— спросить у него письмом или телеграммой, коли будут просить исповеди у о. Романа.— О. Роман не возразил против посылки его, но ему, видимо, не хочется. И понятно; у него в доме на праздники остается старая согбенная от дряхлости, к тому же и больная ныне, мать его и двое малых отроков, его детей; прислуги нет. И потому я дал ему пять ен, чтобы он так или иначе не оставил мать одну с малы­шами, а нашел бы кого присмотреть у него в доме в отсутствие его; он обещал пригласить для того учительницу вдову Марию Хакугоку, живу­щую по соседству.

Всенощную служил о. Феодор Мидзуно. Пели оба хора хорошо, но когда пришел на правый клир Львовский, по обычаю, стали растягивать несносно. Особенно «Величит душа моя» тянули на целые десять минут, точно концерт, и это шесть раз одно и то же! Я потерял терпение и по окончании ирмоса вызвал Дмитрия Константиновича и сделал ему вы­говор.