Августа /11 сентября 1897. Суббота

Обычный занятый день: перевод, потом толки с рабочими по ремонтам после урагана.

Из Церквей письма малоинтересные. Несколько интересно только письмо о. Иова Мидзуяма о катихизаторе Савве Сакурада. Послан ны­нешним Собором в Иокояма и Янаици, где у нас уже много лет не было катихизатора; христиане там ослабели, а протестанты усилились. Толь­ко что прибывшему на место Савве случилось быть на протестантской проповеди, которую держали заодно два протестантских катихизатора; про Савву они думали, что это один из новых язычников, пришедший посещать их. Но во время проповеди Савва не выдержал и возразил; завязался спор, и он разбил протестантских проповедников на всех пунктах. Результатом было, что наши христиане очень ободрились, а о. Иов отложил свое намерение перевести Савву в другое место, где — он думал — катихизатор более нужен,— Хорошо, если Савва выдержит себя. Он нынешнего выпуска из Катихизаторской школы; состоит в списке последним, и у его имени написано «назначен (в проповедники) на год для опыта», ибо болен и дурен поведением, то есть сварлив и любит вино.

Был секретарь Пекинского Посольства Соловьев, вояжирующий здесь,— в шляпе красив, без шляпы лыс; в разговоре часто генеральское «что?», на которое приходится повторять прежде сказанное.

Августа /12 сентября 1897. Воскресенье

Пред Обедней крещены шестнадцать детей из сиротского приюта Даниила Тадаки, начиная с грудных младенцев до четырнадцатилетней девочки. Умилительно было видеть их группу за Литургией и у Святой Чаши в белых платьях, с крестами на груди, истово крестящихся и молящих­ся по-детски. Потом они были у меня, обедали, обласканы и отпущены с наказом всегда по праздникам быть в Церкви; обещаны для того дорож­ные сюда и обратно, по четыре сен, по городской чугунке и обед здесь.

Сентября 1897. Понедельник

Из Оою некий христианин пишет: «Россия — мужское начало, Япо­ния — женское; так эти два государства должны составить одно, как муж и жена составляют одну плоть; эту теорию-де я представлял всем министрам, а также посылал в большие газеты — популяризировать ее; но последние не делают сего,— так, мол, посодействуйте, чтобы сделали». Таково про­израстание китайской философии на японско-земледельческой почве!

В иокохамской газете «Japan Daily Mail» идет состязание католиков с протестантами. Последние к стене приперли Папу, доказав его [?], что он «волк в овечьей шкуре», то есть опасен для государства, как ставящий себя выше государя и всякой на земле власти. Замечательна змеиная натура католицизма; в сегодняшней газете ответ католического ученого патера протестантам,— и ни слова о Папе! Доказывается, что должны повиноваться в делах, касающихся спасения, Церкви и что Церковь непогрешима, то есть статья — самая православная, но совершенное от­клонение в сторону от спора с протестантами,— о Церкви только, о Папе хоть бы слово, тогда как протестанты о Папе только и писали. У протестантов нет Церкви,— католик ударил в их слабое место, хоть и смошенничал для этого. У католиков же, во всяком случае, слабое место — папа, иначе не уклонялись бы они от речи о нем; и слабое место это, как видно, для них очень больное, ибо боятся и дотронуться до него.— Все вместе это служит невольную службу православию. Солга неправда себе!

Сентября 1897. Вторник

День дождливый, деньги из России все не идут, письма из Церквей все однообразные и скучные,—расположение духа убийственное! Впро­чем, занятие переводом идет своим чередом.

Сентября 1897. Среда

О. Андрей Метоки пишет хорошее письмо из Нагаока,— ждет успеха проповеди там; хвалит и только что начавших проповедников Ал. Арай и Илью Танака. В добрый час!

Сегодня из Токио отправилась к нему, о. Андрею, жена его, оставав­шаяся здесь поучиться вязанью.

О. Павел Морита просится посетить Токусима,— там-де две старухи (одна из них Камеи) очень любит его и желают видеть. Точно дрянной избалованный ребенок! То — «не хочу на Сикоку», то «хочу на Сикоку». Продиктовал очень строгое письмо к нему.

Сентября 1897. Четверг

Пришли деньги из России,— и на сердце полегчало; погода, тоже дрянная, как будто стала получше.

Оо. Савабе и Симеон Юкава приходили рассказывать, что в приходе Асакуса христиане перессорились между собою, и половина — с о. Юкава; не хотят подчиниться ему, собираются просить меня быть их непосредст­венным духовным отцом. Но последнего не бывает; я общий пастырь всех (хоть и весьма плохой) и не могу исполнять обязанности простого священника по капризному желанию каждого. О. Юкава священник — очень хороший, и христианам нет нужды устраняться от него. Бунтуют против него плохие христиане из старых, вроде Миеси и Китагава; и о. Юкава виноват больше всего тем, что был слаб и добр к ним: не выключил их из числа «гиюу», когда они почему-то были избраны хрис­тианами; теперь и платится за свою слабость. Разладали же христиане между собою — новые и старые; первые, как Мураками-старик, ревност­ны к увеличению числа христиан, последние — инертны, и позавидова­ли ревностным, и разгневались на о. Юкава, который, естественно, сло­вом и делом, с лучшими из своей паствы. Буря в стакане воды. И она скоро утихнет — тем более, что заутишение принялся и о. Павел Савабе, к которому о. Семен отнесся прежде всего, как к благочинному,— Выслу­шал я все, молча, и, слушая, думал: «Сколько бы пользы Церкви было, если бы о. Савабе всегда был вот таким, как теперь! Дело до крайности просто, но о. Савабе сказал: „Нужно епископу доложить и сделать, как он скажет*¹». Этим они начали свой доклад, и я имел время во время их обычного размазыванья, не теряя нить рассказа, думать: «Если бы пят­надцать лет тому назад о. Савабе говорил то же! Но тогда он был счаст­лив тем, что ездит на плечах этой слабости олицетворенной — о. Анато­лия!» — Как они оба наболели мне на душе!

В Йокохаму на рейд пришел «Рюрик», самый сильный наш броненосец в сих водах. Был у меня лейтенант Головнин, внук Василия Михайловича Головнина, бывшего в плену у японцев. Говорил, что допытывается, нельзя ли ему в японских архивах найти документы, касающиеся его деда. Конечно, хорошо бы; но едва ли не погорели и не истребились они в Хокодате, Мацмае и Едо. Я рассказал ему о следах Василия Михайловича Головнина, встреченных мною в Хакодате.

Сентября 1897. Пятница

Был в Йокохаме, чтобы разменять пришедший вексель миссийского содержания; потом — в Банк Мицуи, чтобы уплатить долг — девять ен, заимствованный, впрочем, под залог миссийских же десяти тысяч ен, положенных у Мицуи на год — с двенадцатого октября прошлого года.

Был у меня адмирал Алексеев с морским агентом Чагиным. Говорил адмирал о нужде иметь в Токио рто-русскую газету; я с ним вполне согла­сился и советовал внушить барону Розену, чтобы, по совету с умнейшим из японских министров, найти умного японца, который бы стал выше нынешних шовинистских понятий относительно России, сделался редактором издания, положившего программой «сблизить Россию и Японию, ознакомить Японию с Россиею и так далее»; обеспечить су­ществование и расход этого издания русскими средствами, приобрести сотрудничество, доброй платой, даровитых писателей, вроде Китамура (нынешнего Кавасаки в Циувоо). Дело это может быть полезно Японии не меньше, чем России; потому и вестись может вполне открыто и чест­но,— потому и осуществимо, если посланник взглянет на него серьезно... Адмирал обещался говорить об этом барону Розену.

От участия в этом издании, в ответ на настояния адмирала, я прямо отказался, так как сознательно, в интересах моего собственного дела, устраняюсь от участия во всяких политических делах, писаниях и даже разговорах.

Адмирал Алексеев в то же время и прощался: сдал командование Тихоокеанской эскадры адмиралу Дубасову и уезжает в Россию через Америку.

Сентября 1897. Суббота

Кончили мы с Накаем исправление соборных посланий.

Отпустил я плотника Василия Окамото, так как все работы по Семи­нарии завершены. Твердо полагал в начале года начать ныне постройку храма в Оосака, но, знать, Богу не угодно это: раз — работы по Семина­рии затянулись, другой — деньги запоздали. Если бы дал Бог в будущем году совершить то! Сказал Василию, что призову его, когда нужно; те­перь пусть работает на стороне.

Офицеры с «Димитрия Донского», артисты на балалайке, прислали снятую свою фотографическую группу, как обещали; занесли ее кто-то двое; должно быть, офицеры с «Рюрика», отдали у входа и отправились, вероятно, осматривать Токио.

7 / 19 сентября 1897. Воскресенье

До Обедни крещены шесть младенцев, детей наших христиан.

За Обедней из русских были: секретарь Посольства Андреев и не­сколько матросов с «Рюрика». Первый хвалил очень наше богослуже­ние, и, думаю, искренно; он — сын богатого московского купца, магазин которого близ Саввинского подворья; когда я жил в последнем, в 1880 году, по сбору на постройку собора, Андреев маленьким мальчиком бывал в Церкви Саввинского подворья, когда я служил; и, вероятно, ныне в душе сравнивал то богослужение с сегодняшним; ну куда же то, в маленькой Церкви с небольшим хором, с нашим, в великолепном Соборе с двумя огромными хорами отличных певчих!

После Литургии были христиане: один студент Университета, родом из Сендая,— недавно оттуда и рассказывал тамошние церковные новости; потом — из Сиракава Саломия Хотта, самая усердная там христианка, мать Николая Хотта, лучшего из тамошних христиан, и с нею двое других; хвалили нового своего катихизатора Иоанна Оно: скучает, что мало дела там, требует от христиан новых слушателей. Очень приятно! Я советовал им поставить себя в положение требовать в ближайшем будущем исключительно для себя, с ближайшими селениями, священни­ка, то есть не скупиться на определение содержания ему: ниткой не привяжешь человека, а веревкой можно,— так чтобы привязали священ­ника добрым усердием в содержании его,— любовью и желанием не на словах,а на деле.

Сентября 1897. Понедельник.