Июня / 4 июля 1897. Воскресенье

До Обедни было крещение человек десяти — взрослых и младенцев. За Обедней были две нерчинские купчихи, зашедшие пожертвовать на Миссию, что и исполнили, подписав двадцать ен.— О. Павел Савабе за­шел после Обедни сказать, что неудобно ныне, до Собора, идти ему в Одавара исследовать об отношениях о. Петра Кано к тамошним христи­анам по недавней просьбе Матфея Кометани. Это правда. Лучше побыть ему там после Собора,— для о. Петра так будет лучше.

Июня / 5 июля 1897. Понедельник

На экзамене был в Женской школе; отвечали, как и всегда, прекрас­но,— все на полный балл. Во время экзамена приехали вчерашние две нерчинские купчихи,— посмотрели и послушали и они.

О. Андрей Метоки, вернувшись с обзора своих Церквей, давал отчет; разные соображения предлежат решению на Соборе; между прочим, его мысль поселиться ныне в Нагаока; побыть там года два, поднять Цер­ковь, переселиться в другое место и так далее. Видно, что человек оду­шевлен,— это и нужно.

О. Симеон Мии приехал уже на Собор. В Кёото весь состав катихиза- торов желает переменить. Об Исида рассказывает ужас,— это положи­тельно негоднейший для служения Церкви: во всем и везде перечит о. Семену и злословит его пред христианами; помешан на самомнении и зависти: даже христианка, одетая лучше его жены, возбуждает его нена­висть и злословие; все в Кёото отвратились от него. Нужно поместить его под руководство о. Павла Савабе, если и у этого не исправится, то вон его со службы; кстати же, он изрыгает хулы на катихизаторское служение,— «мало содержание; я пойду в чиновники, вдвое получу», и подобное; речи пустые, но молодого катихизатора Афанасия Такай от­равили,— тоже смотрит вон, хоть и ненавидит Фому Исида.

Хвалит о. Семен Церковь в Нагоя; привез оттуда план церковного дома, предложенного к постройке на вновь купленной для того земле; привез благодарственное письмо за икону от Ильи Миясита; говорит, что вся Церковь чествовала получение Ильей этого подарка от меня,— был благодарственный молебен, угощение потом; словом, хотят полу­чить в долг тысячу ен от Миссии на постройку церковного дома. Если можно будет,— это окажется по получении из России миссийской суммы (ныне же сама Миссия занимает),—и дам; усердие-то благочестивое,— как раз то, что требуется от христиан.— Многое и другое рассказывал о. Семен, но — до Собора.

Переводчик религиозных книг Алексей Китагава прислал прошение об отставке. Что ж, Бог с ним! Силою удержать не можем, хоть и жаль человека. Должно быть, переманивают на большое содержание,— рус­ский язык начинают изучать (чтобы пользоваться выгодами от стро­ящейся Сибирской железной дороги), хотя и здесь он получил двадцать ен и три от меня частно в месяц; больше мы дать не можем. Вероятно, покается потом, что оставлен верный кусок.

Июня / 6 июля 1897. Вторник

На экзамене был сначала в третьем классе Семинарии по русскому языку; три года здесь, и почти совсем понимают русскую книгу, не имея то специальною целию,— это достаточно; и Емильян Хигуци преподает исправно. Потом в Женской школе по Закону Божию в третьем и первом классах,— отвечали почти все на десять с плюсом; недаром же бедные дети так бледны: готовятся с большим усердием и отвечать лучше нель­зя. Младшие по Катехизису отвечали несравненно лучше, чем младшие в Семинарии, что и поставлено на вид в похвалу девочек и в возбужде­ние соревнования мальчиков.

Вечером, часов в шесть, была посланница Александра Эрастовна Шпейер сказать, что послезавтра утром они едут в горы и чтобы Катю (Маленду) утром выслать на станцию, чтобы им взять ее. Показал Анне Эрастовне Женскую школу, которую она еще до сих пор не видала. Хвалила экзаменские работы, порядок и чистоту и прочее. Бедный Александр Николаевич, ее муж, очень страдает нервами,— очень она плачет.

Июня / 5 июля 1897. Среда

Утром на экзамене, сначала в Семинарии у выпускных, троих (чет­вертый, Михора, болен грудью; кажется, опасно), потом в Женской школе. Везде отвечали хорошо; видно, что юношество, серьезно смотря­щее на дело учения и трудящееся от всего сердца; тринадцати-четырна- дцатилетние девочки на экзамене по Географии сегодня, например, на память нарисовали карту Европы со всеми главными городами во всех отчетливо очерченных государствах с главными реками, горами и по­добное, и это в полчаса, и почти все без ошибок (кроме, разве того, что Исландию иная начертила слишком большою, или Румынию несколько вдвинутою в пределы России),— чего же лучше? И где бы лучше ответи­ли они?

После полдня сводили мы с Нумабе разные статистические данные о Церквах по «Кейкёохёо» к Собору. Результаты проповеди почти не ху­же, чем в прошлом году. Прискорбно то, что нигде христиане не прибав­ляют на содержание служащим Церкви, хотя и не отнимают того, что давали доселе, но это — что же? Капля в море церковных нужд! И ужели вечно будет надежда на Русскую Церковь? —

Июня / 8 июля 1897. Четверг

Вплоть до обеда были экзамены у выпускных в Семинарии и Катихи- заторской школе по Катихизации (Ринкоо): говорят много, бойко, обильно, точно весенние ручьи с гор; могут быть порядочными катихи­заторами; дай Бог, чтобы были! Потом по пению: поют почти все и плохо, отчасти по неприлежанию, больше по неспособности.

После обеда перечитал с Нумабе прошения к Собору, потом выслу­шал священников: Павла Кавано и Павла Морита. Последнему не хочет­ся служить на Сикоку, но в сем он не хочет признаться, а старается доказать, что священник не нужен на Сикоку,— можно-де ездить на Оо- сака и Окуяма. Я предложил ему поговорить с товарищами, не поменя­ется ли кто местом с ним; если не найдется желающего, то изберем и поставим священника на Сикоку нового, но священник должен быть там; ему же, Морита, дадим место более нравящееся ему. Очень не нра­вится, однако, о. Морита, что я прямо ставлю вопрос, а не разыгрываю роль непонимающего его. Но дело в том, что вопрос-то старый: несколь­ко Соборов рассуждали, нужен ли отдельный священник для Сикоку, и решили, что нужно. Мы теперь этого отменить не можем.

Июня / 9 июля 1897. Пятница

В девять часов утра начался выпускной акт в Женской школе. Всех ныне учениц восемьдесят семь; выпускных было семь. Елисавета Котама прочитала список; выпускным даны дипломы и по целой охапке книг, то есть все главные религиозные сочинения Миссии. Первая из них прочи­тала благодарственное письмо; потом две партии остающихся пели вы­пускным свои приветствия, на которые сии отвечали благодарствен­ным пением; все было в высшей степени мило и даже трогательно; но портил регент Кису, неистово размахивавший руками и свирепо тыкав­ший пальцем в воздух; может быть потому певшие почти не сразнили; но уж лучше бы сразнили, чем это обезображенье их милых и скромных групп. В заключение я сказал им простое и задушевное напутствие, дал Анне пять ен на ихний симбокквай и ушел,— было уже десять часов.

С десяти часов здесь акт: в нижней классной зале собрались мужские школы. Начальник их (Коочёо) Иоанн Кавамото прочитал списки, при­чем объявлены кончившими курс и выходящими на службу Церкви: четыре из Семинарии, восемь из Катихизаторской школы, один из пев­ческой; прочие все переведены в высшие отделения.

Сущность моей речи: «Вас мало,— не смущайтесь,— скоро будет мно­го. Народ — живой организм и дышит, как и отдельный человек, и чем моложе, тем чаще: я здесь менее сорока лет, но уже четыре раза явственно видел вдыхание и выдыхание: сначала открытие Японии, потом стрем­ление узнать иностранцев, затем рабское подражание всему иностран­ному, ныне: „Христианство не нужно,—у нас своя религия, и мы особый народ: христианство-де вредно для Японии¹¹... Но правда ли? В этих сте­нах, в двадцать пять лет, слышалось ли хоть слово непочтительное к Императору, не полезное для Японии? Нет! Напротив, не будет ли вред­но учение, что Император — бог; учение это трудно обосновать, шатко оно. Иное дело, если сказать: „Бог велит: Царя чтите, за Царя молите- ся,— несть власть, аще не от Бога"; этого никто не может поколебать, ибо это слово Всемогущего... Или: учащие, что японцы — не братья дру­гим народам, а что-то особенное (Иноуе Мецугоро),— не опасное ли для японцев говорят?.. Все подобное ложь, а потому скоро рухнет,— и хлы­нет после отлива прилив; и вновь строющаяся наша Семинария, ныне столь обширная для вашего малого числа, когда войдете в нее после каникул,— не много лет пройдет,— окажется тесною для всех желающих поступить в нее».

Дал Кавамото и для учеников пять ен на симбокквай. А для наставни­ков был чай в редакции Синкай. Начались акты пением «Царю небес­ный», кончились «Достойно есть». Я был в рясе и панагии.

В Женской школе симбокквай был вслед за актом; в Семинарии и Катихизаторской школе с первого часа пополудни, и проораторствовали почти до шести часов. Во время собрания пришли священники: Борис Ямамура, Николай Сакурай и Игнатий Мукояма,— которые тут же и засажены за стол с угощениями. Из речей особенно хороши были Фомы Михора, первого кончающего семинариста, к несчастию, больного гру­дью до того, что я боялся, что у него кровь хлынет горлом во время его с пафосом произносимой речи; с чувством благодарил он Семинарию за воспитание, за драгоценные сокровища, которые дала она. Хорошо го­ворил также выпускной катихизатор Иоанн Ямагуци,— о необходимости твердой и живой веры. Очень оригинальную речь произнес сорокалет­ний Петр Ока, прежде всего он описал, что во всю жизнь никогда не был так счастлив, как целый год был счастлив в Катихизаторской школе, и прочее. В заключение собрания семинаристы попросили пожаловав­ших священников сказать слово на пользу; они и не отказались; прежде о. Борис, потом о. Мукояма произнесли блестящие импровизации, в ко­торых с опыта говорили очень ясно и подробно,— первый, что катихи­затор должен проповедывать Христа распята, и только это всегда иметь целию, а не науку, не «го», не «сёоги», нужные якобы для начала сноше­ний, второй, что катихизатор должен иметь неослабную надежду и по­стоянство в труде, иначе будет разбит и повержен в прах (как полковник Кимура, Такасакский, очень храбрившийся и оказавшийся потом, во время войны с Китаем, презренным трусом)...

Июня /10 июля 1897. Суббота

После Обедни, с восьми часов, вплоть до всенощной выслушивал отчеты священников. Мало нового, но немало неприятного, есть кое- что и приятное. Например, при разговоре с о. Николаем Сакурай спра­шиваю:

— Пришла ли жена к Моисею Симотомае, катихизатору в Саппоро?

— Отец не отпускает ее, хотя она просится к мужу.

— Почему до сих пор не отпускает? Недоволен был поведением Мои­сея; но он теперь не ленится и не пьет, а отлично служит вот уже более года.

— Говорит, что приемный сын нужен ему для дел домашних; Моисей же — на службе Церкви.

— Но он хотел в приемыши именно служащего Церкви; почему же теперь иначе? Впрочем, мы не станем держать на службе сына против воли его отца, тем более, что чрез это может нарушиться прямой закон Господа о браке. Пусть старый Симотомае возьмет Моисея домой, но не разлучает его с женой, от которой у него уже двое детей и с которой они живут в любви и согласии.

— Старый Симотомае говорит, что ни за что не примет Моисея, хотя бы даже и судом присудили ему это. И Моисей Хориу уже помирился с этим.

— Какой Хориу? Я не знаю Хориу на службе в Саппоро, а знаю Симо­томае Моисея. Хориу — было прежним именем его, пока он вышел при­емышем в дом Симотомае,— и так далее.

Оказывается, что отцы и дети распоряжаются по-старому, по-язычески, несмотря на то, что приняли — Бог весть когда — христианский закон! — Сказал я о. Сакураи, что после Собора должен он отправиться вместе с о. Борисом, священником старика (тоже Моисея) Симотомае, в Фукуока и убеждать всячески или отпустить дочь к мужу, или мужа призвать к дочери (хотя бы для того нам нужно было лишиться добре служащего катихизатора), но ни в каком случае не расторгать брак. Если старик не согласится, то объявить ему, что он вне Церкви, как нарушитель прямой заповеди Господа (к богослужению может приходить, но таинств будет лишен); Моисей же, катихизатор в Саппоро, может тогда принять преж­нее имя фамильное Хориу и вновь жениться, если захочет.

Или: в Тооно, у Катакура, где катихизатор Павел Кацумата, двое еще не крещенных, хотя давно готовых к тому, Суганума и Хатаяма, не дают водвориться там ни католикам, ни протестантам. Как только явится с проповедию патер или пастор, они первые являются к слушанию и искренно слушают, долго,— несколько раз слушают, а затем, улучив вре­мя, когда особенно много свидетелей, с малых вопросов и возражений завязывают спор и в пух разбивают инославие; когда в пылу спора они начинают произносить по-православному «Христос, Петр, Павел» (не Христо, Петера, Пол), тогда инославные догадываются, с кем имеют дело, и спешат прекратить состязание, а вместе и свою проповедь в Тооно. О. Катакура же прост, только ревностен, и этого достаточно, чтобы (с знаньем, конечно, главных догматов) отражать и поражать лжу инославия.

Всенощную со мной служили пять иереев — Петров и Павлов; после была исповедь.

Во время отчета кого-то из священников приходили семь выпускных воспитанниц благодарить за внимание. Благословил их крестиками иеру­салимского Патриарха Герасима и иконами Богоматери; так как чаем угостить некогда было, то дал им банку варенья, присланного мне из Токусима их же старшей товаркой, женой о. Павла Морита чрез его самого.