Июля /10 августа 1897. Вторник 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Июля /10 августа 1897. Вторник



Утром о. Сергий Глебов пришел и горячо и грубо требовал расширения его квартиры. Занимает лучшую комнату во втором этаже, состоящую из большой — угловой — на восток и юг комнаты с другою, небольшою при ней. Я когда-то жил там после уехавшего в Россию больного о. Анатолия и уступил о. Сергию на его тогдашнее, тоже неделикатное, требование дать ему комнаты (тогда как о. Сергий Страгородский, несравненно достойней его, помещался в одной). Ныне и этого ему стало мало. Какое ему дело до миссийских интересов! Лишь бы его прихоти были удовле­творены, а там хоть трава не расти! И глупый: чем вздумал грозить!

— Уйду в город,— говорит.

И как бы я рад был этому! Считается миссионером, а ровно ничего не делает по Миссии! Как бы одолжил, если бы очистил квартиру.— Впро­чем, если олово — олово, а не серебро, то стоит ли думать о том! Натуры не переделаешь.

О. Андрей Метоки простился и взял дорожные до Нагаока; жена остается; он идет водворять себя там; после жену позовет.

О. Фаддей Осозава вернулся из Курури и говорит: Игнатий Мацумото не может оставить Курури.

— Значит, там основывается Церковь? Есть до пяти человек благона­дежных к крещению?

— Есть два-три слушающих учение, но Мацумото не ручается за их крещение.

— Отчего же он не оставляет бесплодное и безнадежное Курури и не отправляется в Хамамацу?

— Страдает головными болями, которыми страдал прежде в Асикага.

Человеку тридцать один год,— в самой поре силы, и периодические головные боли, по причине которых у него вот целый год — совсем бесплодный для дела! Стало быть, человек — безнадежный для священст­ва. А я уже и на нынешнем Соборе выдвигал его для избрания во священ­ники,— кончивший Семинарию и женатый на воспитаннице Женской Духовной школы... Но бросить мне, знать, свои надежды на Семинарию! Почти совсем бесплодная смоковница она доселе! И ныне вот три из­браны — но каких? Два из Катихизаторской школы, один — даже из При­четнической (Игнатий Като), а Семинария блистает отсутствием! — За­метить на будущие годы,— имя Игнатия Мацумото не упоминать при выборах в священники. Избави Бог посадить на плеча Миссии инвалида священника!

Июля /11 августа 1897. Среда

Вчера вечером было «кавабираки» — гулянье на Сумидагава. Стече­ние народа было необыкновенное, фейерверк великолепный. Но в исходе девятого часа праздник закончился печально: от напора толпы саженей десять перил на «Рёогокубаси» обрушилось, и все передние попадали в воду или на гондолы катавшихся: раненых много, мертвых четыре, се­годня объявлено.

До полдня занят был вместе с инспектором Сенума приведением в порядок учебной библиотеки на третьем этаже. От жары голова разбо­лелась.

Июля /12 августа 1897. Четверг

Хлопоты по устройству облачений новопосвящаемых, по учениче­ской библиотеке, по постройке Семинарии. Очищена старая, несгорае­мая, кладовая в Семинарии; стулья и прочая мебель размещены по под­лежащим местам.

Августа 1897. Пятница

Учительница Евфимия Ито, сегодня утром вернувшись из Тоносава, известила, что с о. архимандритом Иннокентием, третьего дня, и имен­но когда он посещал их — учениц и учительниц — в Тоносава, случился сильнейший припадок малярии; они отвезли его в госпиталь «Асигара» в Одавара, где он и находится.

Я тотчас же отправился посетить его, и теперь, в одиннадцать часов вечера, вернулся домой. Доктор-начальник госпиталя — с университет­ским образованием и приобретенной репутацией, так что и Dr. Beltz, самый главный здесь профессор медицины и самый знаменитый врач (занятый, однако, так, что его трудно добиться), часто посылает боль­ных к нему. Помещен о. Иннокентий довольно удобно,— доктор уступил ему собственную квартиру. К счастью еще,— помощник главного докто­ра наш православный христианин, приемыш Ирины Мороне, одной из самых старых христианок в Токио, которая также там находится и уха­живает за о. Иннокентием. Переводчиком при нем Емильян Николае­вич Хигуци, с которым о. Иннокентий вместе учился в Санкт-Петер­бургской Духовной Академии, будучи старше его несколькими курсами. Сегодня утром с о. Иннокентием был также весьма сильный пароксизм, продолжавшийся с половины седьмого часа утра до одиннадцатого часа. Бледен он и похудел,— высматривает гораздо хуже, чем когда приехал сюда. Доктор, лечивший многих от малярии (из Китая после войны и из Формозы), ручается за выздоровление, но оно будет медленно; вероят­но, не один месяц придется прожить здесь о. Иннокентию, если хочет вернуться в Китай здоровым.

Августа 1897. Суббота

Отцы Борис Ямамура и Николай Сакураи из Фукуока пишут, что никак не могли убедить старого Моисея Симотомае отпустить дочь к мужу в Саппоро; говорит он больше устами дочери, а сия, плача и рыдая, но упорно стоит на одном,— пусть муж ее три года, с сего времени, добрым поведением покажет, что он исправился от своих пороков (пьянства, лености и подобное), тогда она вернется к нему; таинство брака-де она уважает, но — и так далее. Что ж, пусть будет и так! Это будет достаточным вразумлением катихизатору Моисею Симотомае на всю жизнь. Если он не выдержит испытания,— станет дурно вести се­бя,— будет исключен из катихизаторов; если же три года безукоризнен­но будет вести себя, а по истечении их все-таки не получит обратно жены своей, то будет иметь право жениться вновь,— жена же и старый Симотомае извержены будут из Церкви.

О. Матфей Кагета пишет, что христиане в Хамамацу и Кега изумля­ются, отчего до сих пор нет назначенного к ним катихизатора Василия Ообатаке? Сей — кончивший Семинарию и подававший добрые надеж­ды, но женился на дочери содержателя здесь небольшой гостиницы, христианина. Жена его по преимуществу и орудует заведением. Как отпустить ее, а вместе, как нечто придаточное, и его? Родители жены и удерживают. Вот тут и успевай с проповедью!..

Августа 1897. Воскресенье

За Литургией Павел Косуги рукоположен во диакона,— О. Сергий Судзуки, из Оосака, извещает, что Юлия Токухиро уговорила Елену, жену Петра Ока, бросить ее нынешнего сожителя и вернуться к закон­ному мужу. Она принесла раскаяние, с слезами умоляя о. Сергия отпу­стить ей блудный грех, и отправилась уже из Кобе в Цуяма, где у нее за катихизатором Фомой Такеока ее дочь. Там она будет жить, пока Петр кончит курс в Катихизаторской школе. О. Сергий просит выслать три ены, что он ей дал на дорогу, и по три ены потом высылать на ее пропитание; будет исполнено, ибо это я обещал Петру; обещал, однако, не три ены в месяц, а две,— остальное-де должна сама зарабатывать; впрочем, Бог с ними! Расход этот будет мой личный, а не ляжет на плечи Церкви.

Августа 1897. Понедельник

Приехал новый наш посланник барон Роман Романович Розен с же­ной Елизаветой Алексеевной и восьмилетней дочерью Елисаветой. Я встретил его на вокзале, прождал для того там почти три часа, ибо телеграмма из Йокохамы не означила ясно часа его прибытия. Ехал барон Розен из Америки на одном пароходе с Великим князем Арисугава, ездившим в Лондон на юбилей Королевы Виктории.

Великий князь был на пароходе «Empress of India» инкогнито, под именем графа Сава. Но встречали его здесь, конечно, как Великого князя Арисугава, для чего на вокзале были все главные власти Токио и множество карет. Посланник лишь прибыл с тем же поездом, в сорок две минуты десятого часа, вместе с заменявшим его доселе Алексеем Нико­лаевичем Шпейером и о. Сергием Глебовым, встретившими его в Йоко­хаме. По прибытии в Посольство отслужили благодарственный молебен в Церкви, приготовленной для того совсем Львовским, так как певчих не было, то пели мы же с Львовским.

О. Павел Морита с семьей прибыл с Сикоку. Послушавши его длин- ноглаголания, послал его к диакону Павлу Косуги, имеющему заменить его, рассказать о своей Церкви. С двенадцати часов до пяти он рассказы­вал! После этого хотел, по-видимому, повторить мне все, но я, послушав мало и поняв, к чему клонится, под благовидным предлогом уклонился от вод потопляющих.

Иоанн Оно (бывший Ямазаки), состоявший доселе, по окончании семинарского курса в Токио, в Иоцуя, попрощался, чтобы отправиться на самостоятельное место в Сиракава.

Илья Яманоуци, проведший опять бесполезно год, состоя катихиза- тором в Карацу, прибыл, чтобы быть здесь катихизатором в Ситая. Увидим, способен ли к церковной службе. Не скоро узнаешь человека. Вот человек, по-видимому, и благочестивый, и одушевленный желанием служить Церкви, и способный, и бойкий,— и при всех сих качествах — два года хоть бы на волос принес пользы! Напротив, в Карацу был вреден, разладив с тамошними верующими.

Августа 1897. Вторник

Барон Розен был с визитом. В пятьдесят лет и борода совсем седая, голова почти тоже; по отрывочным фразам и рассказам — жизнь не при­носит ему счастье; семейная жизнь, кажется, особенно, хотя он не говорит и, конечно, никогда не скажет этого.

Последнюю половину всенощной пели так, что хоть бы и не пели, а читали; Львовский и лучшие тенора и басы ушли петь в Посольство; здесь же стали остальные большие и набравшиеся ученицы с М-me Львов­ской: сначала пищали еще порядочно, потом устали и разнили прене­сносно; малочисленность молящихся еще более удручала. Ээ-х, где то святое вдохновение молитвы?

Проповедь говорил Мануил Китамура. Но бедный он! Жену любит, и она его любит, и двое детей уже у них, но живут розно: он здесь, она в Сендае у своего отца. Что за причина? Мать Мануила невзлюбила невестку и гонит ее,— не может жить с нею под одной кровлей. Злая свекровь — всесветное бедствие, и вот оно здесь в полной силе. Если существуют ведьмы на свете, то это именно злые свекрови. Мануил — человек впол­не достойный, катихизатор ревностный, муж добрый, сын почтитель­ный,— не достоин ли он счастья? И кто же отнимает у него счастье? Кто мучает, терзает его? Кто делает его, мужа и отца, печально одиноким вот уже три года? Собственная мать его! Кто же для него злее его матери? И не ведьма ли она поэтому? Уговаривать ее? Но человеческие слова истощены, ангельских — где взять? Впрочем, о. Семен Юкава и еще станет лить елей своих речей на ее каменное сердце; увидим, что воспоследует.

Августа 1897. Среда.

Преображение Господне

За Литургией рукоположены: Павел Косуги во иерея, Игнатий Като во диакона. Служили со мною шесть иереев. Пение, тоже четырехголос­ное, было довольно хорошо.

После Литургии, как обычно по поставлении иерея, чай для всех священно- и церковнослужащих.

После о. Павел Морита простился, чтобы отправиться вместе с о. Фаддеем в Маебаси, принять от него Церковь. Оттуда о. Морита с о. Титом Комацу посетит Церкви, чтобы принять их,— те, которые от о. Тита поступают к нему.

О. Павел Савабе, бывший главным в сослужении, пришел, говорит:

— Косуги на перевозку имущества нужно дать.

— Что ж, дадим ен пять или шесть,— этого довольно будет; от Мияд­заки до Сикоку недалеко.

— Едва ли довольно. А сколько жалованья ему будет? Да и другим, ныне поставленным? Они еще не знают.

— По двадцать пять ен в месяц; все они семейные, с детьми,— всем одинаково.

— А! В таком случае нечего больше и говорить; этого достаточно и для перевозки вещей своими средствами.

Затем стал я говорить о. Павлу Савабе, что завтра, по дороге на стан­цую, о. Морита зайдет сюда и получит антиминс; так чтобы он в Маебаси в будущее воскресенье, непременно отслужил Литургию в испрошение благодати Божией на новое его служение — это послужит добрым нача­лом добрых отношений к его новой пастве и так далее. Пусть о. Павел Савабе хорошенько растолкует и внушит это своему родственнику Мо­рита (женатому на падчерице о. Савабе)... Вопреки моему ожиданию, о. Савабе разразился горячей репликой против своего родственника:

— Все бесполезно! Человек совсем не из тех, какие прежде поступа­ли на службу Церкви! Не уживется долго и здесь, как не ужился на Сикоку. Здоровье не позволило ему служить на Сикоку? Жалкая отговор­ка! Тем более, что сам же и портит свое здоровье! Грудь болит? А любит вино зачем? Пищеварение плохо? А ест не в меру зачем?! Даже у своего ребенка отнимает, чтобы самому съесть,— и так далее.

Когда в Пятом часу я распоряжался некоторыми работами в Семина­рии, нашел меня русский гость, барон Винкен, привезший поклон от молодого Куломзина, бывший же в свите старого Куломзина, статс-сек­ретаря, по Высочайшему повелению, приезжавшего в Сибирь, чтобы сделать разграничение земель свободных, нужных для поселенцев. Вин­кен, отпущенный Куломзиным, возвращается в Петербург чрез Японию и Америку; в Японии он уже неделю,— был в Мияносита, Никко; но поразил меня посыпавшимися градом своими вопросами:

— Преподавание в Семинарии идет по-русски?

— Нет.

— Все ученицы говорят по-русски? — (Мы в это время уже перешли на местность Женской школы).

— Нет.

— Начальница говорит по-русски? — (Мы сели на веранду против комнаты Анны Кванно).

— Нет.

— Богослужение совершается по-славянски?

— Нет.

— Но вы-то сами служите по-славянски?

— Нет.

— Значит, богослужение переведено на японский?

— Переведено.

— Но поют-то по-русски?

— Нет, по-японски.

— Кто же поет?

— Учащиеся в миссийских школах.

— Да кто же заведует всем этим?

— Миссия.

— А из японцев есть священники?

— Есть, уже более двадцати.

— Кто же их ставит?

— Епископ.

И так далее, барон оказался лютеранином. Но и с православными гостями часто приходится вести подобный же разговор.

Вышеозначенный диалог мы вели под угощение Анны нас чаем и конфектами, и я смеялся вместе с Анной, переводя ей некоторые вопро­сы барона. Но дальнейшего разговора я и переводить не мог,— до того он был дик и неприличен.

— Правда ли, что в Японии для девицы нарушение целомудрия не считается бесчестием?

— Правда ли, что здесь можно жениться на время, по контракту? — И тому подобные нелепости, почерпнутые, как видно, из разговоров с нашими моряками в Нагасаки, или прямо из публичных домов.

7 / 19 августа 1897. Четверг

О. Петр Кано пишет, что «Иоанн Инаба выздоровел и опять просит­ся на службу; а то, что взнесли на него в Миядзу, совершенная-де неправ­да: женщина та — сумасшедшая, он принимал участие в ней, как боль­ной; и он-де далек от всяких поползновений к блудному греху, иначе бы женился; он же, напротив, желает посвятить себя монашеской жизни». Но как же христиане Миядзу не могли различить сумасшедшую от блуд­ницы? И отчего вознегодовали на него до того, что не пустили его в церковный дом, когда он вернулся от нее, после нескольких дней скры­вательства у нее? И ушел он в Одавара вовсе не по болезни, а потому что отставлен был от катихизаторства. Впрочем, письмо о. Петра отослано к о. Симеону Мии, исследовавшему поведение Инаба.

Августа 1897. Пятница

Недавно я написал строгий выговор катихизатору Василию Усуи; и не мог не сделать этого: сам просился из Оодате, назначен Собором, как один из старейших и лучших катихизаторов в Ициносеки и Яманоме, откуда ныне Павел Кагета восхищен для иерейства; Церкви эти — две подряд — тоже старейшие и лучшие. И пишет Василий Усуи, по прибы­тии туда, что Церкви в упадке — совсем нет никого живых членов, не с кем заботиться о поднятии и расширении сих Церквей: словом, как будто программу лености и бездействия себе сочиняет на целый год, ибо прямо и заявляет, что нет надежды на будущее. Между тем требует и прибавки содержания,— нельзя-де жить на два дома (тогда как прежде, по-видимому, с радостию писал, что оставляет семейство в Оодате и отправляется один,— [с радостью няньки, освобождающейся на время от детишек,— ибо у него, кроме Пимена, что здесь в Семинарии — самым малым малышом,— пять — мал мала меньше]). Так и написал я отцу Пи­мена, зачем он кладет перед собой подушку лености? Церкви эти добрые и обещающие успех, если потрудиться. Так пусть он даст твердое обеща­ние потрудиться; тогда я и предприму большой расход на перевод его семейства к нему, иначе не будет сего. Очень обиделся Василий Усуи, но в то же время почувствовал и справедливость упрека, и дает обещание трудиться из всех сил. Нужно будет перевести к нему семейство.

Был полковник Генерального штаба Владимир Петрович Корнеев, с супругой, несколько глухой. Возвращается в Россию после одиннадцати лет службы на Амуре. Начальствовал, между прочим, охранительным отрядом Корейского Короля в Русском Посольстве, по переселении Короля туда. Показал ему все, что он желал, в Миссии.

Был с прощальным визитом бывший доселе поверенный в делах Алексей Николаевич Шпейер, с супругой Анной Эрастовной. Отправля­ются двадцать четвертого числа в Корею. Обещались вносить на воспи­тание Кати, дочери Маленды, по десять ен в месяц; я сказал, что остаток от расходов на ее содержание будет храниться и собираться, чтобы после пригодиться ей, ныне двенадцатилетней девочке. Есть у нее от добрых Шпейеров и некоторый капиталец, хранящийся в Посольстве.

Августа 1897. Суббота

От жары и духоты всю ночь не спал; вставал, по двору ходил, с поли­цейским разговаривал, вечером до устали работал; утром, наконец, уда­лось заснуть. Но в пять часов: «Юубин! Юубин!»... Громкий, неумолкающий вопль. И всегда — хоть бы кто шевельнулся кругом; приходится самому торопливо нахватывать подрясник и спешить. «Какитоме» на сей раз на мгновение порадовало, думал — деньги из Хозяйственного управления, которых два месяца жду. Куда! Указ из Святейшего Синода в ответ на мое донесение от двенадцатого марта, что «о помощнике мне Святей­ший Синод будет иметь рассуждение». Порадовали! — Потом, с шести часов, Обедня, которую служили о. Кагета и диакон Като; первый, про­служивший уже три недели, и которого я хотел после сей Обедни отпус­тить, служил как будто в первый раз; да и может ли быть иначе с челове­ком, у которого, как рассуждал под мое молчаливое слушание в прошлое воскресенье о. Павел Савабе, «высохли мозги от секретного употребле­ния (то есть напиванья по ночам) зловредной японской водки?» — От­правился на работы: в Женской школе застал садовника (дрянного, как оказывается) за кучею только что нарубленных ветвей с кустов; в кустах, тщательно разводимых до сих пор, просветы и плеши,— безобразие! Как не рассердиться! Анне Кванно:

— Ты зачем это допустила?

— Я не видала, с гостями занята была.

Старуха — коли попалась — всегда умеет извратиться ложью: какие там у нее гости спозаранку! Просто зевала, когда варвар-садовник у нее под носом производил опустошение.— Пригрозил садовнику: если хоть одну ветку срубит отныне, прогнать его. Один из его предшественни­ков, подобный же болван, погубил несколько прекраснейших деревьев в садиках Женской школы и Миссии; пни сих старых дерев я указал пальцами тут же сему дураку — нынешнему садовнику. (Хорошего садовника нанять у Миссии средств нет, а дрянные только вредные).

На работах в Семинарии новое огорчение: самый ясный расчет, что работы не будут кончены к концу каникул. Где же мне помещать учеников? И так целый день самое дрянное расположение духа! Впрочем, и день грозовой был, особенно вечером, во время всенощной, часто блистали молнии. Должно быть, состояние духа (особенно после бессонной ночи) немало зависит от содержания электричества в воздухе.

Августа 1897. Воскресенье

За Литургией диакон Игнатий Като рукоположен во иерея. Освещен агнец для запасных даров, которыми будут снабжены новопоставленные иереи; о. Роман Циба поучил их сегодня, как приготовлять запасные святые дары.

За Литургией был полковник Корнеев с супругой,— приятно сказать,— человек благочестивый: поставил свечи к иконам и подал заздравное поминовение; был потом у меня и рассказывал про Корею: случайно он оказался в Сеуле, когда Король попросил посланника нашего, Шпейера, укрыть его от японцев (съемки пред тем делал в Корее): прислан был для того десант с наших военных судов — сто тридцать человек с лейтенан­том; Шпейер предложил Корнееву, как старшему, принять начальство над отрядом, и он начальствовал; «а бойкая Анна Эрастовна Шпейер заменяла интендантство, то есть заведывала прокормлением охраны», сострил Корнеев.

Были барон Розен и его супруга — простая и говорливая особа. Барон находит большое различие у японцев с тем, как он оставил их — пятна­дцать лет назад,— «тогда они улыбались и были приветливы, теперь серьезны и равнодушны», говорит.

Августа 1897. Понедельник

Утром о. Павел Кагета снабжен был святым антиминсом, ящиком с священными сосудами, дароносицей, мирницей, тремя приборами об­лачений (великопраздничное, воскресное и походное — из легкой шел­ковой материи), иконами, крестиками, большим и малым (походным) напрестольными крестами, напрестольными Евангелием и прочим, и прочим, также дорожными — до дома и по Церквам, жалованьем (два­дцать пять ен) за девятый месяц и с миром и благословением отпущен на свою паству, которую передаст ему о. Борис, пропутешествовав с ним по передаваемым ему Церквам. Нечего и говорить, что о. Павел снабжен был и приличными наставлениями. Особенно внушал я и настаивал, и вчера и сегодня, чтобы он совсем бросил пить «саке»; это единственная его слабость, от которой если воздержится,— будет, надо полагать, во всех отношениях хорошим священником. Обещался он крепко — и мне, и еще прежде о. Павлу Савабе, также своему другу-секретарю Нумабе — исправиться и сбросить от себя сей укор. Дай Бог ему исполнить это!

Приемный отец катихизатора Василия Обатаке пришел и говорит: «До сих пор Василий, состоя здесь, в Токио, катихизатором, помогал мне по хозяйству; ныне он назначен в Хамамацу,— помогать мне не может, а у меня небольшой постоялый дом, кроме того, я взялся поставлять пищу в одну здесь низшую школу (сёогакко),— мне нужен слуга — помощ­ник по дому»,—Так-то обманывают Церковь! Василий этот с детства воспитан Церковью по прошению и свидетельству, что его отдают на служение Церкви, прошел Семинарию да до сих — вот уже четыре года — почти без малейшего плода катихизаторства, пользуясь церковным жа­лованьем; я думал — по неопытности у него нет плода; вотчим откровенно высказал сегодня, что он просто был у него батраком. Быть может, стал бы добрым катихизатором, перестав быть батраком,— для того и назна­чен был на самостоятельное место и в хорошую Церковь. Я все думал, что в тридцать лет он будет добрым священником. Куда! Японский эго­изм и японское надувательство — двенадцатиглавый змей, без меры средства Церкви пожирающий! Особенно жадным и бессовестным ока­зался этот круг родни дворян Маебаси: Обатаке — Сайто — Намеда — Фука- сава,— все это действует по взаимному совету (как сегодня откровенни­чал вотчим), и ни у кого ни на грош доброй совести! Хороши японские христиане! Знать, такова японская почва...

В пять часов вечера отслужили напутственный молебен Алексею Ни­колаевичу и Анне Эрастовне Шпейерам, завтра отправляющимся в Ко­рею. Молебен был в «Imperial Hotel», где они ныне живут. Получил сто ен на Миссию. Да хранит их Господь! Анна Эрастовна, кажется, беспри­творно благочестива. Целый день в Семинарии наблюдал за исправле­нием учебных столов, пробой ванны и другими работами.

Августа 1897. Вторник

В девять часов утра был на станции железной дороги, чтобы прово­дить Анну Эрастовну Шпейер с семейством (муж еще остался, чтобы иметь сегодня аудиенцию у Императора и после по железной дороге прибыть в Кобе к отправлению судна) до Йокохамы, откуда она должна сесть на судно,— и отправиться (мне) в Одавара, чтобы посетить о. архи­мандрита Иннокентия. Застал его почти здоровым, жалуется только на некоторую слабость. Пароксизм не повторялся с тех пор, как я был у него,— вот уж почти две недели; если на днях пароксизма не будет, обык­новенно до сих пор возобновлявшегося чрез две недели, то, значит, малярия оставила его. Дай-то Бог, чтобы было так! Ходил я с ним к морю, в котором и купался: рассказывал он мне, на мои вопросы, жизнь свою. Человек, во всяком случае, не из обыкновенных, инициатива у него есть, и много, даже слишком (уйти самопроизвольно с доверенной ему миссионерской выставки из Нижнего Новгорода чрез Кавказ в Моск­ву,— в его летах-то такая дурь! Как тут не «слишком»?).

В Китае он может сделать очень много (может, для того и призвал его Господь сюда), но может и — ничего, если обернется самодуром. Втайне думал я: быть может, Господь настоящею болезнию гонит его из Китая в Японию на нынешний запрос миссионера на смену мне, и втайне тоже желал, чтобы было так, ибо по виду о. Иннокентий очень симпатичный: но ныне кладу крест на свои думы и желания.

Являлся в Одавара ко мне Иоанн Инаба; таким искренним и жалким представился он, что от всей души хотелось бы восстановить его в катихизаторских правах, но возможно ли это? Отрицает он все, взводи­мое на него, но до сих пор письма от о. Семена нет на мой запрос, сопровожденный ходатайственным письмом о. Петра Кано.

Вернулся я из Одавара вечером в десять часов.

Августа 1897. Среда

Утром первая неприятность: ученик Семинарии Сергий Нонака вернут в Босиу, где проводят каникулярное время ученики, в чахотке. Нужно отправлять его домой, на Киусиу, в Янагава. Жаль хорошего ученика, жаль церковных расходов на отправку его домой (тринадцать ен) и на содержание дома (по три ены в месяц), ибо беден,— едет в дом бедно живущей сестры.

Далее: изобретенная архитектором Кондером железная печка для нагревания ванны в Семинарии безнадежно течет при производящих пробах,— приходится разрушать кирпичную кладку и доискиваться при­чины течи.

Но самая главная беда, повергшая меня сегодня в уныние: объявле­ние банков, что отныне счет на доллары прекращается и будет на эны, то есть золотые, пред которыми доллар, доныне равный эну, безмерно унижен. Избави Бог, если из России пришлют по расчету не на фунты стерлингов, а на доллары! Может повториться то же, что было в 1879 году, то есть я должен буду отправиться в Россию хлопотать о высылке содержания Миссии по расчету на золотую валюту. А Церковь не на кого оставить. Даже и о. Анатолия нет ныне.

Августа 1897. Четверг

Хлопоты по окончанию постройки Семинарии — ныне уже маты сте­лят.— Рассылка содержания катихизаторам — вторая половина (ближай­шая).— Ученики уже начинают возвращаться с каникул.

На всенощной сегодня в первый раз почувствовал порчу зрения: темные пятна застилают буквы, отчего сбился в чтении самого знакомо­го Евангелия (истерзанного, впрочем, красными исправлениями). При­дется, знать, приспособить к чтению левый глаз, доселе смотрящий вдаль. Только как? Окулисты и оптики здесь плохие. В прошлом году относился к соседу Иноуе, слывущему одним из первых окулистов в Японии,— и очков он не мог мне приспособить,— даром деньги на «о-рей» брошены.

После всенощной о. Павел Сато пришел и томил долго-долго бесе­дой,— а жарко до поту, и устал,— трудно было битый час слушать молча, из вежливости, и понявши тотчас же, в чем дело. Дело двух слов: «Муж (Утагава, Эся) и жена не сошлись характерами и желают развестись,— так что делать?»

— Сказать им, что нет правила на развод их, и убеждать приноро­виться друг к другу для дальнейшей совместной жизни, что не должно быть трудно для них при их летах (сорок два и тридцать), и после небезукоризненной жизни их (того и другого) до супружества.

Августа 1897. Пятница.



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2020-03-02; просмотров: 143; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 54.81.157.133 (0.07 с.)