Мая / 7 июня 1896. Воскресенье

За литургией был из русских полковник Артиллерии из Никольско­го, с Амура, Леонид Леопольдович Германн, прослуживший десять лет на Амуре. Очень хвалил Собор наш и пение. К несчастию, кажется, в последнем градусе чахотки, и лечение в Мияносита едва ли восстановит упадшие силы его.

После обеда был капитан Соковнин, только что кончивший свое полунаучное и полуполитическое путешествие по Корее. Рассказы его о Корее полны интереса. Сущность та, что японцев там крайне ненавидят — за смерть Королевы, за резание пучков волос и за все нахальство япон­цев в Корее; они как будто нарочно старались поднять со дна души корейцев веками накопившуюся там, но в последнее время как будто уснувшую ненависть к ним. Теперь уж поладить японцам с ними будет весьма трудно; обижать же их едва ли дадут другие нации, в том числе и Россия. Русских в Корее очень любят. Соковнин с экспедицией везде встречал самый радушный прием, даже от инсургентов. Нигде ни на волос его не обидели. Трогательный рассказ его, как заливался слезами двоюродный брат корейского Короля (живущего в Русском Посольстве), показывая места, где убита Королева, где сожжена, где похоронена. В комнате, где убита, и до сих пор еще следы крови на стенах. При Соковнине в экспедиции были два переводчика-корейца; оба православ­ные; один даже состоял псаломщиком до поступления к нему. Что корейцам в России хорошо, доказательством может служить следующее обстоя­тельство: Король приглашал их на службу в Сеуле, но они предпочли вернуться во Владивосток.

Соковнин назначен здесь, в Японии, военным агентом и поселился в Йокохаме.

Мая / 8 июня 1896. Понедельник

Катихизатор в Накацу, на Киусиу, Матфей Юкава представляет сле­дующее дело. У вдовы Хаттори, очень благочестивой тамошней христи­анки, но, к сожалению, родной сестры отъявленного атеиста, знамени­того Фукузава, издателя «Дзидзи Симпо», который родом оттуда, есть две дочери; одну она выдала за протестанта; к другой нужно взять при­емыша, и настаивают родные, чтобы она взяла оным младшего брата мужа старшей сестры. Она говорит родным, что это невозможно по канонам Православной Церкви; ей отвечают родные из Токио, то есть Фукузава с своими сыновьями, что ни в Ветхом, ни в Новом Завете нет запрета на такой брак (двух родных сестер с одной стороны и двух родных братьев с другой); католичество и протестантство тоже будто бы не представляют никакого препятствия к нему; «откуда же-де этот неслыханный запрет?» И принуждают ее сделать по-ихнему. Катихиза­тор спрашивает, как быть? Отвечено: «Следовать Церковному закону», который не в нашей власти изменить. Вероятно, принудят слабую и кроткую старуху поступить по-язычески. Что ж делать!

Мая / 9 июня 1896. Вторник

О. Симеон Мии на отказ принять в школу дочь Марка Итода, из Сонобе, по неименью места, запел таким Лазарем, что и тронуться, и расхохотаться можно: «Христиане имеют идеальное и возвышенное по­нятие о Миссии; по мнению их, это дом любвеобильного Отца и архи­пастыря; всякого, кто придет туда, все с любовью и радостью примут и обласкают; в доме Отца много обитателей, всегда есть место, где помес­титься, чтобы слушать Слово доброго Отца, учение учителей и благочес­тивые разговоры братьев и сестер» и прочее... Катя в полном отчаянии и все время плачет; мать Варвара и бабушка Афанасия также сильно горюют и не знают, чем утешить себя и ее; они уже приготовили для нее платье, одеяло и тому подобное.

Завтра попросить Анну, чтобы как-нибудь поместила. Кстати, и про­шение по-японски от Итода приложил о. Мии.

Мацумото Игнатий прислал перевод брошюры «Притчи Круммахе- ра»; отослано тотчас же на цензуру о. Павлу Савабе.

Мая /10 июня 1896. Среда

Выбыл из Катихизаторской школы первого года Тадаки. Чтобы пре­подавать православное учение айнам, просился поступить в школу; чтобы хлопотать за айнов пред Парламентом, просился иногда отлу­чаться из школы; и отлучался так много, что последние полгода почти совсем не жил в школе; приходил иногда как будто отдохнуть здесь на несколько дней. Я сказал, чтобы ныне, когда явится, объявлено было ему исключение из школы. Иоанн Кавамото и объявил. Учебники отданы ему; авось хоть какая-то польза будет!

Мая /11 июня 1896. Четверг

Ездил после обеда в загородные питомники посмотреть деревья, вы­бранные вчера Даниилом (коллектором) для посадки вокруг Собора. Комично выходило, когда садовники объявляли цены при мне совсем другие, чем те, что сказаны вчера Даниилу, которого они приняли за своего брата, хлопочущего для иностранца, и, конечно, радого надуть его. Даниил сегодня простодушно поправлял их, они изумлялись и немало конфузились.

Мая /12 июня 1896. Пятница

Сделаны и утверждены расписания экзаменов по всем школам.

Димитрию Константиновичу Львовскому обещал в жилье второй этаж, что над ним ныне, если вернется, вместе с ныне занимаемым помещением. Если, садясь в Одессе на пароход сюда, даст мне телеграмму, то до его приезда квартира будет приспособлена для него с семьей.

Не перестают занимать мысли о том, что при Святейшем Синоде должен быть Миссионерский комитет: 1) для зарождения и воспитания миссионерской «мысли» (не говорю о «стремлении» — того нужно еще сто лет ждать) в духовно-учебных заведениях; 2) для зарождения и раз­вития заграничной миссии. Сколько уже перебывало здесь миссионе­ров «quasi»! Но от о. Григория Воронцова до о. Сергия Глебова был ли хоть один миссионерски настроенный? Ни единого! Оттого все и уезжа­ли. Почему это? Очевидно потому, что в духовно-учебных заведениях и мысли нет о миссионерстве. «Шедше научите все языки» — как будто и в Евангелии нет, хоть слышат это все и знают наизусть.— И нет у нас заграничной миссии! В Китае, Индии, Корее, здесь — моря и океаны язычества — все лежит в мраке и сени смертной, но нам что же? Мы — собака на сене! «Не моги-де коснуться православия — свято оно!».

«Но почему же вы не являете его миру?» — Ответь на сей вопрос, Святейший Синод!

Июня 1896. Суббота

Сегодня, переведя с Накаем слова «мужу не оставлять жены своей» (1 Кор. 7, 11), слышу от него:

— Эти слова были единственной причиной, что мать Мануила Кита- мура, катихизатора ныне в Токио,— до последнего времени не крестилась.

— Почему так?

— Она не любит жену Мануила до того, что слышать о ней не может. Это-то и принудило Мануила отослать ее с ребенком к родителям в Сендай.

И ничего этого мне не известно! Мануил сказал только когда-то, что на время отпустил жену домой.

Призвал потом о. Павла Сато и выговорил ему, во-первых, за то, что он не сказал мне об этом несчастии с молодым катихизатором, служа­щим под его руководством; во-вторых, за то, что он допустил к креще­нию мать Мануила, тогда как она, отрекаясь на словах от сатаны и его дел, на деле такая усердная ему служительница, что даже счастье сына приносит ему в жертву, ибо Мануил свою жену любит и разлучаться с нею вовсе не хочет. Затем наказал о. Павлу непременно убедить злую свекровь смягчить свою злость, позволить мужу жить с женой. Если после трехкратного убеждения она не послушает, сказать мне; я погово­рю с нею, а затем — что Бог даст! Во всяком случае Закон Божий нару­шен не должен быть.

Пересадили сегодня самое большое дерево с места Семинарии: «сару- субери». Был за городом в питомнике садовника, ныне работающего здесь: четырнадцать дерев куплены для пересадки сюда.

Июня 1896. Воскресенье

На вызов учеников в Семинарию, уже давно разосланный по Цер­квам, до сих пор заявилось только четыре человека. Едва ли, значит, и прием состоится в нынешнем году: меньше пятнадцати принять нельзя, иначе года через два в классе окажется не больше двух, а потом и ни одного; народ-то к нам шлют все оборыш.

Июня 1896. Понедельник

Утром, лишь только за перевод сел, говорят: о. Тит Комацу явился и желает видеть, по делу.

— Нельзя ли явиться в одиннадцать часов (когда Накай начинает переписывать переведенное)?

— Не может, дело спешное,— говорят опять.

Оставил Накая, иду принять его. Оказывается старое дело, о котором я давно знаю от о. Семена Юкава — о разводе врача с женой в Асио по причине прелюбодеяния ее. Сильно она кается и просит опять принять ее, хотя блудила много в продолжение семнадцатилетней совместной жизни, но много и помогала мужу имуществом из своего родного дома. Ныне муж не прочь опять бы взять ее. Но мешают родные — язычники, с его и ее стороны. О. Тит в убеждении до примирения дошел до стадии: «Если Епископ скажет „принять*¹, то муж примет ее». Так о. Тит поспе­шил сюда, чтобы заручиться моим словом мужу «прими». Я, разумеется, с радостью тотчас же продиктовал письмо в требуемом смысле, по полу­чении которого о. Тит, в одиннадцатом часу, опять и отбыл.

О. Петр Кавано спрашивает, можно ли ему пред отправлением сюда на Собор сделать свой маленький соборик с своими катихизаторами в Кокура? Отвечено, не только можно, но даже и всем бы священникам следовало делать то же.

Июня 1896. Вторник

Христианин из Аомори просит прибавить содержания катихизатору Симеону Мацубара: «Пять человек малых детей; 15 ен — тут же и на квартиру — недостаточно-де». Но на квартиру идет особо 5 ен; значит, Мацубара скрывает. Содержание во всяком случае весьма скудное. Но прибавить ему,— нужно и всем прибавить, чего Миссия не в состоянии сделать. А послано ныне 5 ен Симеону на болезнь ребенка, о котором пишет-де один христианин; и написано в то же время сему христианину убедительное послание, чтобы помогали христиане своему катихизато­ру — житейскими предметами, всякий, чем может,—кто чашкою риса, кто углем, солью, зеленью, рыбиной и так далее.

Получена прекрасная икона «Покрова Пресвятой Богородицы» — дар матерей Аполлонии и Феофании, Вохоновской женской обители, близ Петербурга,— исконных жертвовательниц и радетельниц Миссии. Просил написать за оплату, прислали даром, как благословение. Спаси их, Господи! Икона останется навсегда при Миссии, как образчик для списыванья по просьбам Церквей и христиан. Для того и прошена.

5 / П июня 1896. Среда

Христиане Токусима пишут благодарное письмо за иконы для их Церкви; из письма явствует, между прочим, что они очень довольны своим священником Павлом Морита. И мне это очень приятно.

Один язычник пишет, что он, убедившись в ложности буддизма, же­лает сделаться христианином. Поручен диакону Павлу Такахаси по бли­зости местожительства. Другой язычник пишет, что, побыв в Соборе при богослужении, почувствовал жажду христианского научения. Пору­чен катихизатору в Асакуса по месту жительства. Третий язычник пишет: просится по бедности в слуги в Миссию. Сказано навести справ­ки, не годен ли он для христианского научения в видах дальнейшего служения Церкви, ибо письмо написано очень складно.

Впрочем, писем от язычников поступает немало, а проку из них ни­какого: от бедности пишут, и бедность обычно дурного происхождения. Чтобы не тщетны были слова «грядущего ко мне не изжену вон», отвеча­ется и принимаются соответствующие меры христианской любви, но почти всегда оканчивается денежным убытком для моего кармана, боль­ше ничем. И ныне заявившихся положено питать во время научения, если хоть малая надежда благонадежности их, но едва ли!..

6 июня /18 июня 1896. Четверг

Кончивши утренний перевод, отправился по накопившимся делам в Йокохаму. Будучи у Устинова, Хакодатского консула, проживающего почему-то в Йокохаме целый год, поражен был следующим феноменом невежества. В разговоре за чаем упомянул я, что перевожу Послание к Коринфянам; жена Устинова, Марья Николаевна, по виду элегантная и образованная дама, вопрошает:

— Что же это такое за Послание?

— Да Послание к Коринфянам Святого Апостола Павла, разве Вы не знаете?

— Нет, не знаю.

— В Новом Завете одна из важнейших апостольских книг!

— Не слыхала. Новый Завет, я знаю,— это Евангелие.

— Но в Новом Завете, кроме Евангелия, и Апостол.

— Новый Завет — это учение Христа, Евангелие, какой же это Апостол?

— Но ведь Евангелия написаны Апостолами. Кроме них, Апостолы написали еще Послания, которые тоже Слово Божие.

Марья Николаевна делает все более и более изумленный вид и про­должает настаивать, что Новый Завет — Евангелие, а Посланий там нет.

— Да будто вы никогда не видали книги Нового Завета?

— Как не видать! Я ее даже изучала, это — Соколов (должно быть учебник протоиерея), я вам сейчас принесу.

Но от порыва принести я ее удержал, и хотя ласково, соответственно чайному разговору, но сказал, что у нас, в миссийской школе, десятилет­няя девочка японца лучше ее знает Закон Божий и что я о таком неслы­ханном, положительно в ужас меня повергающем, невежестве в Законе Божием русской интеллигентной дамы не скажу никому из японцев. Марья Николаевна рассыпалась в уверениях, что так ее учили и так всех их учат Закону Божию законоучители в гимназиях. Если бы она одну из самых больших булавок всадила по головку в мое тело, то мне не больнее было бы, чем слышать это. Ужели правда, что так плохо учат? И ужели много таких круглых невежд, чистых язычниц, в нашем образованном дамском обществе? Впрочем, и мужское общество, кажется, недалеко ушло: муж, слушая, ничем не мог поправить или помочь своей жене, а после о законоучителе Белявском отзывался, что, мол, ему — что!

Услышал, между прочим, от Устиновых подробности о Будиловском: отправился в Нагасаки на «Нижний Новгород», пароход Добровольного Флота, выстрелил два раза в Акимова; ранил его слегка, был арестован, но освобожден, по обещанью, что вперед никакой глупости не наделает, и едет сюда. Жена Александра Николаевна отправилась также в Нагаса­ки, и ныне с ним. Шпейер уже телеграфировал, чтобы Будиловского убрали со службы здесь. В иокохамских иностранных газетах стрелянье Будиловского и причина — связь Акимова с его женой, все расписано. Как жаль бедного Будиловского, и особенно жены его — сущего ребенка! И как отвратительны эти Акимовы, сущие бешеные псы, кусающие ис­подтишка!

О. Сергий Глебов, будучи в Ханькоу, выпросил у трех тамошних тор­говых домов на построение здесь Семинарии и Церквей 2600 долларов, которые я и получил сегодня чеком при его письме.

Классные занятия по школам сегодня закончились, чтобы дать уча­щимся несколько дней на приготовление к экзаменам.

7/ 19 июня 1896. Пятница

В ночь с пятнадцатого на шестнадцатое число что за великое несчастье постигло северо-восточный берег Ниппона и отчасти Эзо! Около мест­ности Кинказан произошло подводное землетрясение, которым подня­тая морская волна залила берег, отчего города Камаиси, Ооцуцу, Ямада, Сакари и прочие почти вконец разрушены, и потоплены многие тысячи народа! Этого рода бедствия не было со времени, когда погибла «Диана» наша, во время заключения здесь трактата графом Путятиным (в 1854 году), но тогдашнее бедствие незначительно сравнительно с ны­нешним.

Рассылая сегодня содержание служащим Церкви на седьмой месяц, мы и послать не могли катихизаторам Камаиси, Ямада, Сакари, не зная, живы ли они, или уже со своими семьями там, где в содержании не нуждаются.

Июня 1896. Суббота

По сегодняшним газетным известиям, погибло от хлынувшей вол­ны: в Иваде-кен 14 000 человек, Мияги —3103, Аомори — 300; всего 17 403 смертей; раненых только в Мияги-кен 555 человек, в других про­винциях неизвестно, разрушенных домов в Иваде 4000, в Мияги 973.

Наш катихизатор в Сакари, Николай Явата, слава Богу, жив со всем семейством, хотя лишился всех своих бедных пожитков, послал ему, кроме содержания на седьмой месяц, 15 ен помощи, на христиан в Сакари тоже 15 ен; в Кесеннума и окрестности христианам, по письму Иоанна Синовара — катихизатора, к счастью, не пострадавшего, 10 ен. Извещает Синовара, между прочим, о чудесном спасении одного христианина, лежавшего больным в постели: спасся без малейшего повреждения, тогда как кругом его здоровые люди погибли.

Июня 1896. Воскресенье

Катихизатор Камаиси, города, наиболее пострадавшего от наводне­ния, Василий Ивама, тоже, слава Богу, жив, извещает о себе, но дочь его умерла на другой день от полученных повреждений.

После обедни священники, катихизаторы и христиане делали здесь собрание для рассуждения и решения о помощи пострадавшим от навод­нения. О. Павел Савабе в своем приходе — Коодзимаци, делал то же. В продолжение недели посильная помощь будет собрана.

Июня 1896. Понедельник

Начались экзамены в мужских школах. Учителя дали темы для сочи­нений, просмотренные и утвержденные с некоторыми изменениями мною вчера, и ученики написали. Мы с Павлом Накаем переводили, спеша закончить Первое Послание к Коринфянам. И неудобство же переводить с человеком, совершенно равнодушным и невнимательным к своему труду! Сегодня вечером долго рассуждали: «фукуквацу сезари- ки, или фукувацу сезариси наран» (1 Кор. 15, 13),—долго потому, что сначала написали первое, потом Накай прочитал стих по «бакарасики» перевода (Хепборна) и заложил второе; я пересмотрел все переводы и прочитал толкование, объяснил, и утверждено было первое. Переписы­вая уже отдел пред звонком к молитве Накай: «А вот еще есть грамматика: „фукуквацу сезариси нари“ — ее и нужно здесь».— «Но отчего же вам это в голову не пришло во время целого часа рассуждений? Значит, это не совсем употребительная грамматика для подобных мест».— «Это даже и „зоку-но“ (народная) грамматика». Я вновь должен был думать, сличать, перечитывать, спорить.... И вот за этими пустяками сколько времени, сил теряется оттого только, что нет хорошего человека, с которым бы переводить!

Июня 1896. Вторник

Слава Богу, и катихизатор в Ямада и Мияко Яков Яманоуци тоже не погиб в наводнение, но сын его двенадцати лет погиб; у него самого пятнадцать ран на теле, у жены переломаны ребра, у дочери сломана нога, другие дети тоже ушиблены. От Церкви, которую недавно постро­или в Ямада, кроме камней основания, ничего не осталось. Христиан в Ямада сорок восемь погибло.

Всех погибших от этого наводнения насчитывают уже больше 39 000, кроме раненых.

Июня 1896. Среда

Послал, кроме содержания, 15 ен помощи Якову Яманоуци, 15 ен на христиан в Ямада. Послано также 15 ен о. Иоанну Катакура дорожных и написано, чтобы поспешил посетить пострадавшие Церкви, отпеть по­гибших и утешить живых.

Вечером мы с Накаем закончили перевод Первого Послания к Ко­ринфянам, и сим закончены занятия по переводу до сентября.

Утром был на экзамене по Священному Писанию в обоих классах Катихизаторской школы у наставника Иоанна Кавамото; хорошо отвечали.

Июня 1896. Четверг

О. Сергий Судзуки в отчете по обзору Церквей пишет, между про­чим, что в Ивакуни не застал катихизатора Петра Такемото, который ушел куда-то к родным по болезни сих; так и съездил о. Сергий в такой отдаленный пункт совсем понапрасну, ибо там ни верующих, ни даже слушающих — никого не успел приготовить Такемото, несмотря на то, что сам просился туда. Значит, совсем ни к чему не годный катихизатор Такемото: военная служба испортила его. Плох и о. Сергий: не хватило практического смысла даже настолько, чтобы прежде отправления в Ивакуни списаться, или телеграммой перекинуться с катихизатором.

В Камаиси, по отчету Петра Исикава, редактора «Сейкёо Симпо», отправившегося на место несчастия, убито волной пятнадцать наших христиан.

О. Борис Ямамура пишет об упадке Церкви в Саибонги, ни один даже христианин даже не пришел на исповедь (тем более, что ныне полевые работы мешают). Значит, подчинить эту Церковь катихизатору в Хаци- нохе — то же, что погубить Церковь при таком вялом катихизаторе, как Илья Яци.

Июня 1896. Пятница

Был на экзамене по Догматике в Семинарии, шестом классе: плохо преподает Емильян Хигуци, кандидат Санкт-Петербургской Духовной Академии. Вчера на экзамене по тому же предмету в Катихизаторской школе я это заметил; сегодня подтвердилось. Ничего не объясняет, со­всем ленится, по-видимому.

— Почему не объясняете? Зачем не готовитесь к лекциям? — спрашиваю.

— Не знаю, в каком размере преподавать,— отвечает.

То есть нужно бы мне у них бывать не изредка, а каждый день на всех лекциях, тогда бы лучше шло. Но, значит, мне нужно бы бросить свои собственные занятия — переводами? Слуга покорный!

Симон Тоокайрин, катихизатор Немуро, пишет, что никак не хочет сделаться учителем нравственности в тюрьме в Немуро (на место Сер­гия Ооцука); это значило бы-де тоже, что оставить службу Церкви и поступить на службу в тюремное ведомство,— из-за этого и не желает, ибо посвятил себя навсегда на службу Церкви.— Письмо приятно в том отношении, что показывает неизменное желание Симона служить Церкви. И, мне кажется, это его желание можно бы совместить с обязанностью преподавать нравоучение, и вместе вероучение, преступникам в Немо- ро. Но печально то, что дело это не может уже вестись ни им, Симоном, ни кем другим из христианских проповедников. Тюрьмы известили нас, что по всей Японии тюрьмы представлены для научения бонзам секты Хонгвандзи; в <...> чего генерал-губернатор Хоккайдо выразил желание, чтобы и тюрьма в Немуро была изъята из христианского научения и отдана тем же бонзам. Известие об этом мы уже послали Симону, но он до получения его написал нам.

Июня 1896. Суббота

На экзамене был в Семинарии: ученики четвертого класса отвечали из Гражданской Истории, средних веков, Иловайского, по-русски; лучшие из них читали на память по-русски, где ни спросишь из пройденного.

В Женскую школу просятся столько, что уж больше принимать некуда. Призвал сегодня Анну, сосчитали кандидаток, которых принять ныне нельзя, и положили известить их, что будут принимаемы по мере откры­тия мест, о чем будут уведомляемы своевременно; из просящихся есть и своекоштные язычницы, значит, из богатых домов. Видно, что школа больше и больше приобретает уважение. Жаль, что расширить ее нель­зя, как требует о. Симеон Мии: просто места нет для постройки хоть бы маленького здания.

Был Николай Гаврилович Матюнин, в 1875 году — пограничный ком[?], сдававший здесь Курильские острова Японии, ныне начальст­вующий в Новокиевске. Из Кореи только что. О корейском Короле: «Трус, и притом лично за себя, глуп»; о корейском наследнике: «Идиот, глупый от природы, и с двенадцати лет — в гареме, где из него выжаты все соки»; о корейских министрах: «Вот этот полицейский (указывая на ворота Миссии, где стоял полицейский) умнее всех их вместе». Против выхода сибирской железной дороги в какой-либо порт, кроме Владивос­тока: «Зачем же? Иначе его убьют! А он может быть открыт с моря круглый год». В добрый час!

Июня 1896. Воскресенье

До литургии совершенно крещение шестнадцати человек, возраст­ных и детей.

После литургии и раздачи святых икон новокрещенным, старшины Церкви в Коодзимаци, шесть человек, попросили иметь со мною разго­вор. Лишь только заговорили о престарелости о. Павла Савабе, о необ­ходимости иметь помощника, я понял, что пришли просить о поставле­нии Алексея Савабе священником в помощь отцу. Вчера Алексей Савабе сам приходил говорить о том же, прося руководства, соглашаться на избрание, или нет. И потому, не дослушав речи, которая, по японскому обычаю, забирая все глубже в цветник, обещала прогулку утомительно продолжительную, я прервал вопросом:

— О поставлении Алексея Савабе священником?

— Да,— отвечал обескураженный оратор.

— Согласен. Но для священника нужен храм. А у вас какой? Напоми­нает одежду пятилетнего ребенка на пятнадцатилетием юноше,— руки и ноги голые, и одежда расползлась по швам. У вас в большие праздники не большая ли часть молящихся вне храма? А храм — не течет ли по всем спаям? Итак, возбудите в себе усердие и соберите силы построить но­вый храм — более вместительный и наиболее удобный и так далее.

Речь, которую на сей раз я овладел, шла довольно долго в том же направлении. Показывал им сборную книжку, по которой собраны деньги на наш Собор,— подписки там в один рубль [?]... По-видимому, одушеви­лись и положили собрать деньги на покупку места под храм и постройку храма. Вчера я толковал Алексею Савабе тоже, чтобы он, соглашаясь на избрание, поставил условием постройку для него нового храма. И хоть большие богачи там есть вроде Моисея Тодороги и Павла Хирума, но где же им одушевиться до чисто христианской щедрости! И потому я обещал пожертвовать целую половину того, что потребуется на покупку места и постройку храма. Сегодня, впрочем, я этого не сказал, предо­ставляя Алексею иметь мое обещание в резерве. Увидим, способен ли он вдохновиться, на что в молодости был очень способен его отец; а вдох­новится, то и будет храм; нет,—вероятно, все кончится «гузу гузу», но это будет и доказательство ничтожности Алексея для церковной служ­бы; до сих пор он ничем ровно не заявил себя, хотя давно уже на церков­ной службе, и при значительном, в сравнении с другими, содержании; но у меня все еще надежда, что он воспрянет и пользу окажет.

Илья Яманоуци, катихизатор в Хацидзёосима, явился уже на Собор; несколько рано, но с следующим судном он опоздал бы к Собору. С ним — юнец, поступающий в военную службу; учился у него грамоте и вере.

Впрочем, за целый год у Яманоуци не оказывается ни одного приго­товленного к крещению. Учил он там грамоте и начаткам христианского учения; но последнее слушали у него только потому, что чрез это можно было пользоваться им, как школьным учителем. Приобрел он дружбу и уважение многих, ибо вел себя — прямо видно — хорошо, по-христиан­ски; желают его возвращения туда; и он сам тоже не прочь отправиться опять на год туда, надеясь, что дальнейшее его пребывание там будет иметь более иметь более прямую пользу для Церкви. Хорошо, если это состоится, иначе зачем же году его жизни там даром пропадать!

В Женскую школу сегодня еще две просились: нарочно для того при­были из Вакканай в Хоккайдо; мать одной привезла их из такой дали, и при всем том пришлось отказать — жаль!

Июня 1896. Понедельник

В седьмом часу вечера проходя по ученическому коридору, в откры­тые двери в комнатах не вижу почти никого, а к экзаменам готовиться должны! Иду к Кавамото, чтобы сказать ему о сем. Но почти всю школу встречаю заседающею в профессорской, пред дверями комнаты Кавамото, он сам в центре собрания.

— А я к вам шел сказать, что учеников нет в комнатах. Они вот где! Что за собрание?

— Я после доложу вам,— промолвил Кавамото, приставши.

Я ушел и занимался вечер своим чередом. После молитвы Кавамото спрашивает:

— Можно к вам?

— Пожалуйста!

Приходит и объясняет ни более, ни менее как то, что два подростка нашей Семинарии повадились в развратный дом ходить; один из них, к несчастью, еще сын заслуженного катихизатора Павла Кагета, племян­ника старейшего из наших священников, о. Матфея Кагета. Сей юноша уже и из школы ушел, увидев, что начинают исследовать его поведение; юноша, с прискорбием надо сознаться, неизвестно по чьим грехам, не­счастно рожденный, с характером, резко покатым к злому: сначала он крал, за что долго не был принимаем в нашу школу, потом очень зло шалил, за что, принятый, был удален из школы; ныне, думал я, Слава Богу, исправляется, но вот он — лжец и развратник, не вышедши еще из отрочества и с атмосферою, не зараженною вокруг него, ибо его раз­вратностью все товарищи гнушаются, что и показали заявлением сегод­ня всего о нем Иоанну Кавамото. Другой юноша, совсем тупой к учению, последний во втором классе.

— Кроме сих двух, развратников нет в Семинарии. Я это исследовал и удостоверился. Именно сегодня вечером я просил всех сознаться по совести,— это и было собрание.

Эта заботливость Кавамото о нравственности школы меня очень тронула. Быть может, из него выйдет и порядочный «Кочёо», который управит школою во благо. Дай бы Бог!

Заметил я ему только, что фамильярничать с учениками не следует, ко благу их же,— заседать там, как он сегодня — совсем запанибрата, тогда как не в гости он позвал их к себе, а для наставления и вразумления.

— Но так обращается с учениками о. Антоний Храповицкий. Я ему следую. Он мой идеал.

— О. Антоний Храповицкий слишком глубок и многосторонен, что­бы следовать ему. Таких, как он, может быть, и в России еще нет; подра­жать ему, не имея его ресурсов, было бы самонадеянностью и опро­метчивостью. Лучше следовать общему правилу: любите учеников, будьте крайне справедливы и беспристрастны, являйте во всем участие к их благу, но будьте в то же время начальником, а не панибратом, чтобы они не имели ни малейшего повода понизить уважение, чтобы видели в вас силу, на которую всегда могут опереться, руководство, которому со всею доверчивостью могут предаться. Это именно нужно. Этого они и сами желают. И будут рады и счастливы, если Вы будете таким именно Кочёо.

— Да, я уже слышал, что они рады тому, что школьные правила начинают строже наблюдаться,— заключил беседу Иоанн Акимович Ка­вамото, которому и дай Бог быть хорошим начальником Православной Духовной Семинарии в Токио!

Продолжение в следующей книжке

Краткий миссионерский дневник
с 18/30 июня 1896 года

Продолжение с предыдущей,
в красном сафьяне, книжки

Епископ Николай Токио, Япония.

18 / 30 июня 1896. Вторник

Петр Исикава, редактор «Православного Вестника», возвратившись с обзора места несчастия от хлынувшей с моря волны, рассказывал такие сцены, что невозможно от слез удержаться.

Яков Яманоуци, катахизатор в Ямада, был в доме вместе со всеми своими четырьмя детьми и женою,; беременною пятым; старшему из детей, мальчику Александру, было двенадцать лет, и он готовился ныне проситься в Семинарию. Когда нахлынула волна, дом упал, и всех их придавило деревом; при второй волне дерево придавило Якова еще больше, при третьей еще больше, причем он потерял создание и пере­стал дышать, благодаря чему не вдохнул в себя морской воды; если бы еще хлынула волна, он был бы раздавлен, так как голова его, точно в тисках, была между двумя большими балками. Очнувшись и слыша писк вокруг себя малых детей, он с страшною болью для головы постарался высвободиться, проделал отверстие в навалившейся крыше, и одного по одному вытащил наверх всех младших детей и жену; старший же мальчик был где-то вдали под непролазно нагромоздившимся деревом и

оттуда лишь слышался его плачевный зов: «Ото-сан, ото-сан». А между тем другая враждебная стихия начинала бушевать. Поблизости кто-то, не могши освободить своих в темноте, засветил огонь и нечаянно про­извел пожар: беспорядочная груда развалин, не смоченная достаточно волной, запылала с неимоверною быстротою, и многие под развалина­ми не убитые волной добиты огнем. «Ото-сан, ото-сан»,— раздавался все жалостнее и слабее голос мальчика Яманоуци, пока навеки не заглушен был все более разгорающимся пламенем. Исикава видел Яманоуци с распухшей и увязанной бинтами головой. На Собор он не придет, потому что не надеется до того времени выздороветь и пристроить удобно свое семейство. Об нем с семейством, впрочем, по возможности, заботятся; временным городничим ныне, вместо настоящего, которого убило вол­ной, христианин, который поместил Яманоуци с семьей в своем времен­ном правлении вместе со многими другими, между которыми есть, на­пример, некто Алексей Сато с женой-христианкой. Оба сии — жители города Мияко, тоже подвергшегося несчастью от волны. Алексей имел в Мияко отличный дом и был одним из замечательных тамошних жите­лей. И вот — одной волной смыло их дом и унесло все имущество. Радые, что спасли, по крайней мере, жизнь, они бежали из Мияко с возможною поспешностью, боясь другой такой волны; была мысль их — бежать в Ямада, где много братий христиан; но на полдороге они ослабели, и от пережитых волнений, и от голода — и упали в изнеможении. Двое доб­рых людей нашли на них, сжалились над ними, взвалили на плечи и принесли в Ямада, откуда, к счастью, это недалеко было. «И вот — бога­тое семейство, обратившееся в нищих в буквальном смысле слова,— прибавил Исикава,— но они благословляют Бога и за то, что не отнял у них самый драгоценный дар — жизнь, и считают это чудом благости Божией».

У Василия Ивама, катихизатора в Камаиси, умерла дочь оттого, что нахлебалась морской воды; лекарства давали ей, но не могли спасти. Осталось трое малых детей, из коих ребенок четырех лет спасен Бо­жией Помощью чудесно: как сидел на досках веранды, так волною под­нят на них и не раздавлен об крышу, а пришелся как раз в отверстие крыши, и там на досках оставлен до того в безопасном положении, что даже платье не было замочено. «Вот это самое платье надето было на него утром в день бедствия, и до сих пор оно на нем»,— указывали роди­тели Петру Исикава.

Но зато семейство старшего брата Ивама — Стефана Ивама, вместе с своим домом и имуществом все погибло, кроме одного мальчика Игна­тия, четырнадцати лет, оставшегося круглым сиротою. Хорошо, что до сих пор он учился дома — мы его возьмем в Семинарию; Исикава видел его и говорит, что годен для того.

В Ооцу также многие пострадали, и христиане в том числе: Капитон Касивазаки, бедный портной, почти уже ослепший, с большой семьей, все потерял, дом уплыл, хотя все остались целы. У Аггея и Авраама Хакояма дом, к счастью, остался, хотя вода поднималась почти до кры­ши и все в доме испортила. Исикава очень хвалит христианскую любовь обоих Хакояма: разлагающиеся трупы погибших, в ямах, каковые везде находимые, они на своих плечах переносят на места сожжения, тогда как язычники всячески гнушаются сим. Вообще, христиане везде воз­можно прилично хоронят своих умерших: если в землю, то непременно в гробах, хоть бы и плохо, по обстоятельствам, сделанных, и в чистых платьях; язычники же бросают или опускают трупы прямо в вырытые могилы. И, конечно, христиане везде хоронят своих с молитвою.

Да будет похвала Правительству! Оно принимает быстрые и всевоз­можные меры к облегчению народного бедствия! С голоду никто не помрет! Положено всех пострадавших довольствовать сначала местными правительствами средствами, не хватит их — губернскими, не хватит сих — запасным капиталом Государственного казначейства! Недаром сам министр Внутренних дел граф Итагаки поспешил на место катастрофы!

19 июня /1 июля 1896. Среда

Экзамен по Гомилетике в 6-ом классе Семинарии показал, что Дани­ил Кониси довольно дельно занимается своим предметом: записки даже составил, хоть и очень краткие. Ученики отвечали по ним порядочно. Похвалился даже Кониси, что примерные проповеди хорошо говорят, но Фома Михара, заставленный сказать первую катихизацию язычни­кам, показал, что это неправда: четверть часа болтал так, что слушатель ни мысли не вынес бы, а буддисты и конфуцианисты рассердились бы.

Заход солнца при многих облаках дал столько и таких прекрасных цветов на небе, с радугой еще на востоке, что разлюбоваться и забыться в очаровании можно — туда бы, в те волны света — купаться в них, забыв все горести и мелочи жизни сей! И сподобит ли Господь когда? Уж шестьдесят лет — недалеко от края, что-то будет? По-видимому, и для Господа трудимся, а грехи-то!?

20 июня / 2 июля 1896. Четверг

На экзаменах по Церковному праву у кандидата Киевской академии Марка Сайкайси оказались весьма сбивчивые понятия об участии рус­ского Императора в поставлении Епископа, а между тем предмет этот здесь весьма важен, ибо общераспространенное ложное понятие, будто Епи­скоп ставится по приказам Императора, тогда как он в этом деле только заменяет общество христиан, долженствующих участвовать в избрании, но не имеющее к тому фактической возможности по незнанию людей, из которых можно избирать; Император же имеет эту возможность, для того и вызываются на чреду архимандриты в столицу, чтобы Император узнал их.