Религиозное и визуальное: искусство как жертвоприношение

И в этом опыте всякого рода творчество, продуктивность, всякий благой праксис – вещь полезная и необходимая. Поэтому искусство – это деятельность, имеющая символический характер, то есть связывающий воедино разные реальности. Искусство как творчество – деятельность религиозная по своей природе, оно не просто имеет религиозные параметры, религиозность – его содержание. Но проблема в том, что совершенно элементарные формы культа – абсолютно архаические, но обладающие неизменным обрядовым символизмом, существуют вне истории. Это по-настоящему самые фундаментальные ситуации, по сути – формы инициации: от рождения до умирания, имеющие четко артикулированное обличье. Поэтому, конечно, это тоже форма творческой активности. Хотя откровенный натурализм, биологизм этих состояний человека и способов их оформления не должны нас вводить в заблуждение: это самые начальные, незаконченные формы и социальности, и коллективности, где личность еще и не пробудилась от сна небытия, и не востребована коллективными грезами деперсонализированного общества, остающегося даже в наш псевдо-просвещенный век разновидностью рода, племени, если не стада…

Итак, важность и ценность заключены во все, что касается обрядов перехода. Человеческая жизнь на самом архаическом уровне переживается как некий поток состояний. И эти состояния неустойчивости, эти состояния, так сказать, несостоятельности, вся эта изменчивость требует овладения собой. Но как можно уловить, удержать эту изменчивость, переходность, потоковость? Именно расчленяя его, задавая точки задержки, паузы, ритма, то есть артикулируя. Например, поток мира – можно это описать словами? Мир, с помощью Логоса приобретет характер постоянный и устойчивый. «Хаос» превращается силой Логоса в «мютос». Собственно говоря, на этом построено любое описание, любое словесное овладение миром. Неуловимое, неподвластное, стихийное, доразумное, бессловесное и бессознательное приобретает характер словесной, то есть языковой, предметной и рациональной устойчивости, хотя на самом деле – иллюзорной и символической в смысле метафорической и аллегорической…

Но это может быть и визуальное овладение миром – наделение устойчивыми, узнаваемыми и постоянными формами. Поэтому любой обряд обладает не только лименальными функциями обозначения порогов, но и функциями воспроизведения, повторения, имитации. Чтобы не было потока внешнего, необходимо эту жизнь расчленить, соотнести одни моменты жизни с другими. То, что было раньше, нужно соотнести с тем, что потом и воспроизвести. Поэтому любой обряд – воспроизведение чего-либо в момент перехода, пороговости, пограничности. Поэтому мимесис сопровождает любой обряд. Изобразительность, репрезентация сопровождает любой культ. Поэтому и требуется искусство.

Совершенно особая ритуальная форма взаимодействия с божеством – это жертвоприношение, акт обменного свойства. Я посвящаю что-то божеству, отделяю от себя и уделяю тому, кому я поклоняюсь. Часть себя я отчуждаю, делаю не своим. Ягненок, птичка, первенец –я это приношу Богу, делюсь с ним, а вернее сказать, возвращаю ему отчасти то, что ему принадлежит или по праву, или по дару. Не просто так – «на тебе, боже, что мне не гоже» – это. мягко говоря, ложная жертва. Когда я уделяю внимание человеку, который мне нравится, – я не должен ожидать, что он тоже от меня в полном восторге… Если нет момента самоотдачи и, главное, самозабвения, то это не полная, не совершенная любовь и односторонняя, когда любишь или себя, или свои чувства, или даже сам объект этих чувств, но только за то что он вызывает во мне столь приятные мне чувства. Поэтому, если человек, который мне нравится, не реагирует на знаки моего внимания, на мои состояния и желания, я не должен на него обижаться… Подлинная, истинная жертва – это всегда акт дарения, отдачи чего-то ценного, самого дорогого и последнего. А что самого дорогого в человеке? Это он сам. Поэтому подлинные отношения строятся на выходе из себя, на экстазе в буквальном смысле слова. На абсолютно незаинтересованном общении, где общее – что превышает отдельное взятое…

Любой человек является самоцелью, поэтому отношения – любовные, дружеские – подлинными являются только тогда, когда человек не принадлежит себе, когда есть буквальное доверие – возможность доверить себя другому. Поэтому любая жертва в итоге должна быть актом веры – то есть доверия до полного и доверчивого самоотдавания себя высшему. Бог и человек находятся в отношениях доверительных. Человек настолько доверяет Богу, что он просто вверяет себя Божеству, что и есть логика и смысл всякого подлинного жертвоприношения. И надо помнить, что инициатива веры исходит как раз таки от Бога. Именно Он – верен до конца!