Первичные элементы визуальности и изобразительности

Поэтому проблема первичных элементов изображения очень важна. Проблема любого натурализма не в том, что он всего лишь дублирует вещи. Обманка дает вполне эстетический и художественный эффект, когда нет возможности опознать в качестве изображения, например, какую-нибудь ленточку, прибитую медными гвоздиками к какой-нибудь стене и удерживающую конвертик с письмом. Вопрос, художественно это или не художественно, возникает от того, что не воспроизводится смысл самого процесса изготовления обманки. Обманка как раз работает там, где я не замечаю именно, что это произведение искусства, где живопись исчезает, а вместе с ней – и живописный, художественный смысл. Восковая фигура не является искусством не потому, что это не красиво или бессмысленно, есть в ней и красота, и смысл, а потому что нету художественного смысла в самом процессе, самом факте и акте изготовления.

Первичная структура меандра связана именно с тем, что именно благодаря этой самой структуре он и возникает, но он и есть – как орнамент – всецело эта структура. Он есть так, как он сделан, и это присутствует в любом изображении: любое визуальное и художественное целое демонстрирует то, как оно существует, как оно функционирует, а функционирует так, как ему было задано существовать и функционировать, как оно было создано, так ему и было задано действовать в дальнейшем. Важно и другое: любой орнамент демонстрирует и динамику, не только показывает, из чего он сделан и какой принцип лежит в его основании, орнамент показывает процесс своего изготовления воочию, визуально, наглядно, как этот орнамент развивается, живёт, покрывая, например, поверхность тела, если это какой-нибудь сосуд, какая-нибудь ваза или какая-нибудь стена здания. Существенно то, что эта динамика воспроизводит последовательную темпоральную структуру изготовления, созидания этой конфигурации, этого самого орнамента. Время фиксируется, символизируется в изображении, в том числе и в орнаментальном с помощью повтора, с помощью остановок, с помощью воспроизведения того, что было раньше, я смотрю, что эта самая какая-нибудь конфигурация повторяется в другом месте, я его узнаю, припоминаю и, тем самым, я вижу это движение, конфигурация одна, но я её узнаю в другом месте, узнаю, то есть вспоминаю, что я это видел, может пройти мгновение, но, тем самым, время, уже задано. Поэтому так важна регулярность и ритмика любого изображения, и прежде всего орнаментального, потому что орнамент воочию демонстрирует, изображает именно эту самую динамику, без которой невозможна никакая аналитика, которая тоже имеет прежде всего, хотя и не полностью, реконструирующий характер, я воспроизвожу, реконструирую, воссоздаю, восстанавливаю процесс именно изготовления, созидания того или иного изображения, и это узнавание-припоминание по ходу «чтения» определяет мои уже последующие интерпретирующие действия.

Итак, эта динамика начинает действовать, благодаря включению, моих в первую очередь чувств, моих эмоций, с зигзагов, с каких-то таких вещей, линий плавных, изгибов, переломов, это всё они действует на эмоции, на чувства. Но вот там, где появляется ритмика, там появляется и метрика, и эта метрика – это следующий уже, более рациональный уровень всего этого ещё дофигуративного, домиметического устройства и обустройства изображения. И здесь можно иметь дело не просто с некоторыми элементами самого изображения, здесь появляется нечто ещё очень важное, самое главное, появляется целое, мы видим не только повторы, мы видим не только исходное устройство и его элементы, мы видим, как эта динамика выстраивания изображения являет целенаправленность и достигает некой кульминации, завершения, когда целое изготовлено и цель достигнута.

Но берётся понятие целого, цельности из опыта предзаданного целого, из опыт нашей собственной телесности, где я прежде всего идентичен себе, я всегда именно живу, как существо, которое знает, что я – это я, это моя собственная самопрезентность, мое самоприсутствие, моя идентичность себе, моё собственное я, которое я не путаю ни с чем и никогда. Можно себе представить множественность я, но проблема будет возникать лишь в том случае, если каждое из этих я будет претендовать на полную идентичность с телом, на исключительные права по отношению к нему. Поэтому, где есть я, там есть человек, где этого я нет или где этого я много, там человек, как существующее существо, представляет собой, мягко говоря, вопрос, и эта самая моя телесность определяет идентичность меня, потому что в одной точке пространства два тела быть не могут, так устроено наше человеческое это самое пространство, наш мир как наше тело.