Раскрестьянивание деревни (середина 40-х годов – 50-е годы).

Война стала бедствием для деревни. Самыми страшными были людские поте­ри. Крестьянин становился солдатом-пехотинцем, наиболее массовым, наименее защищенным, тем, кого называли «пушечным мясом» войны. Число трудоспособ­ных колхозников уменьшилось с 18 189,2 тыс. в 1941 г. до 11 430,9 тыс. в 1945 г. Сразу после Отечественной войны распространились слухи о возможной лик­видации колхозов, но они оказались абсолютно беспочвенными.

Крестьянство, более всего пострадавшее от войны, продолжало нести на себе тяготы обеспечения страны продуктами питания и в условиях «победившего колхозно-совхозного строя».

В стране разразился голод. Его масштабы вполне сопоставимы с голодом на­чала 30-х гг., вызванным коллективизацией.

В 1946-м, первом послевоенном году, по данным, представленным Госпланом СССР на имя заместителя Предсовмина СССР А. А. Андреева, погибли от засухи большие площади зерновых культур, урожай собирали или с большим опозданием, или вообще оставляли на полях. К весне погибло 2,6 млн. га озимых. Оста­лись неубранными или погибли от засухи огромные площади обрабатываемой земли (в тыс. га):

Зерновые культуры 2 024

Подсолнечник 321

Картофель 47

По заданию А. И. Микояна уже в сентябре 1946 г. шли переговоры с секрета­рями обкомов тех территорий, где, по мнению Москвы, имелись кое-какие из­лишки хлеба. Переговоры шли с руководством Иркутской, Новосибирской, Ке­меровской, Омской, Томской, Тюменской областей, Алтайского и Красноярского краев, Казахской ССР. Партийные секретари областей и краев не соглашались с предложениями Министерства заготовок, почти повсеместно отказывались поставить хлеб авансом, досрочно оплатить недоимки. Хлеба не хватало, и секретари обкомов стремились хоть что-то оста­вить на своих территориях.

Своеобразный социально-экономический анализ причин голода в деревне провел С. Д. Коряков, депутат одного из сельсоветов Кировской области, направивший свое письмо в Совет Министров СССР, как он сам писал, «по поручению колхозников».

Он писал, что, вернувшись летом 1946 г. из армии, обнаружил, что более 70% хозяйств из пяти соседних колхозов вместо хлеба питаются суррогатом, состоящим на 40 % из муки, а в остальном — из клевера, травы-кислянки, льняной мякины. «Этим же кормят и детей,— писал он.— С половины лета многие вынуждены покидать свое хозяйство и уходить на работу в лесную промышленность, чтобы прокормить себя и семью».

В чем причина, задавал он вопрос и отвечал: во-первых, малоземелье, сильное сокращение посевных площадей, земли истощены, так как годами не вносились удобрения, навоз, поля зарастали лесом, а рабочих рук для расчистки полей не было.

Во-вторых, колхозники привлекаются для лесозаготовок. «С наступлением сезона лесозаготовок вся рабочая, главная сила идет на лесные работы в обяза­тельном порядке, независимо от желания (здесь и далее курсив в цитатах наш.— Авт.), на основе доведенного плана лесозаготовок»,— пишет депутат сельсовета.

В-третьих, он сравнивает положение рабочих и колхозников и приходит к вы­воду, что положение колхозников намного хуже. Рабочий знает, что на его карточку он получит 700 г хлеба, члены его семьи получают хлеб как иждивенцы; колхозники же на трудодни получают несравнимо меньше. Отсюда результат: все, кто может, бегут из колхозов. «Для примера можно показать: в колхозе «Боевик» Скопинского сельсовета нашего же района вернулись по демобилиза­ции из Красной Армии 18 человек, из коих осталось на работе 2 человека, причем один инвалид 2-й группы. Все остальные ушли на побочные заработки — то в лесники, то продавцами, с тем, чтобы прокормить себя и своих иждивенцев детей, а в колхозе не хватает рабочих рук, а в 1945 году запало снегом более 1 га овса и картофеля около 2 га».

Выводы депутата сельсовета в полной мере отражали общие тенденцииобезлюдения деревни: трудоспособное население под любым предлогом пыталось уйти из нее.

Голод обрушился на Новгородскую, Ульяновскую, Костромскую, Свердловскую Архангельскую, Горьковскую, Кировскую области, на области и республики Северного Кавказа, на Украину, Бурятию.

Из колхозов выгребли даже запасы семенного хлеба. Из 89 колхозов Устьянского района Архангельской области семенное зерно было только в 19 хозяйст­вах. Колхозники получали на трудодень по 100-150 г хлеба, а в некоторых кол­хозах не имели и того.

Со­всем без хлеба остались жители северных районов Архангельской области, где хлеб вообще не сеяли. В области начался голод.

Даже по официальным сведениям ЦСУ СССР, уровень душевого потребления колхозников в типичной для Центральной России Пензенской области составлял не более 5 пудов хлеба на человека. Сюда входил хлеб, не только полученный по трудодням (69 кг), но и купленный за счет сторонних приработков, и даже «иные незаконные поступления, как-то: сбор колосьев, перевеивание мякины и т. д., вплоть до случаев прямого хищения колхозного хлеба в период уборки». Отметим, что русская земская статистика конца XIX в. нормой душевого потреб­ления хлеба на одного работника считала около 25 пудов хлеба.

Из очевидного кризиса сельского хозяйства СССР, развивавшегося по социа­листическим рельсам, власть пыталась выходить прежними методами. Уже ле­том — 27 июля — 1946 г. было принято постановление Совета Министров и ЦК ВКП (б) «О мерах по обеспечению сохранности хлеба, недопущению его разбаза­ривания, хищения и порчи». Осенью — 25 октября — 1946 г. новое постановле­ние на ту же тему: «Об обеспечении сохранности государственного хлеба». В нем отмечалось, что «руководители партийных и советских организаций, работ­ники Прокуратуры и Министерства внутренних дел... склонны мириться с фак­тами хищений и разбазаривания государственного хлеба и не принимают необ­ходимых мер по обеспечению его сохранности». Не производство, а контроль и учет должны были служить средством решения продовольственной проблемы.

Прямым следствием этих решений стали массовые репрессии против предсе­дателей колхозов, которых объявляли ответственными за все проблемы этих хо­зяйств. В 1945г. было осуждено 5757 председателей, в 1946 г. — уже 9511. Судили бригадиров, заведующих фермами. В некоторых районах осуждено было от четверти до половины всех председателей.

В разгар продовольственного кризиса — в феврале 1947 г.— состоялся Пле­нум ЦК ВКП (б). Как отмечалось в информационном сообщении, он обсудил во­прос о мерах подъема сельского хозяйства и требовал «ликвидировать до конца вскрытые ЦК ВКП (б) и Советом Ми­нистров СССР нарушения Устава сельскохозяйственных артелей, выражающиеся в неправильном расходовании трудодней, расхищении общественных земель колхозов, растаскивании колхозной собственности, нарушении демократических основ управления делами сельскохозяйственной артели». Постановление отмечало наличие в колхозах «устаревших, заниженных норм выработки, что ведет к растрате трудодней». Беспокойство правительства вызывало возросшее стремление крестьян любым способом выйти из колхоза. Поступала информация о передаче колхозной земли для расширения приусадебных участков и переходе колхозных дворов на аренду. По тем временам такие факты расценивались не только как нарушения колхозного устава, а и как покушение на социализм.

Все яснее становилось, что такое сельское хозяйство по­просту не в состоянии прокормить страну. Однако выход из кризисного поло­жения в колхозном производстве искали на других, уже ставших привычными, репрессивных путях. 2 июня 1948 г. был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР «О выселении в отдаленные районы лиц, злостно уклоняющихся от трудовой деятельности в сельском хозяйстве и ведущих антиобщественный, паразитический образ жизни». Инициатором этого решения был первый секретарь ЦК Компартии Украины Н. С. Хрущев. Он сослался на проблемы сельского хозяйства Украины, сильно пострадавшего от оккупации, на то, что война приве­ла к ослаблению колхозной системы. Поэтому Хрущев обратился к Сталину и Берии с предложениями об ужесточении политики государства по отношению к той части крестьянства, которая не хотела работать в колхозах.

Оценивая этих людей как «преступные и паразитические элементы», Хрущев проявил завидную эрудицию, сославшись на юридический прецедент. «В цар­ской России,— писал украинский лидер,— был закон, по которому крестьянские общества могли выносить приговор об удалении из сел лиц, "дальнейшее пре­бывание коих в этой среде угрожает местному благосостоянию и безопасности" (Свод законов Российской империи. Т. IX. Ст. 683). Ясно,— продолжал Хру­щев,— что этот закон ограждал частную собственность и был направлен против людей, социально опасных для царско-помещичьего строя. В наше время следо­вало бы для усиления охраны социалистической собственности издать закон, предоставляющий право общим собраниям выносить приговоры о выселении за пределы республики наиболее опасных, антиобщественных и преступных эле­ментов, упорно не желающих приобщаться к общественно полезному труду».

Инициатива Хрущева в Москве показалась перспективной не только для Ук­раины, но и для всего СССР. Этот указ не был опубликован, очевидно, по причине его шокирующего анти­крестьянского характера. Под предлогом укрепления дисциплины началось преследование колхозников, рабочих совхозов и единоличников. Жители деревни назвали это вторым раскулачиванием. На сей раз, классовый враг был найден среди самих колхозников. Для них указ был ударом в спину. Вот мнение крестьян: «В 1930 году выселяли кулаков, а теперь выселяют нашего брата»; «начинается раскулачивание тех, кто стремился остаться самостоятельным». Целью репрессий было запугать народ, сломить нараставшее антиколхозное движение, заставить работать бесплатно голодных, оборванных людей и одновременно загнать в колхозы и совхозы так называемое околоколхозное население.

Не случайно репрессии начались с Украины, где за время оккупации немало крестьян вышли из колхозов. Единоличникам предлагали «по-хорошему» вступить в колхоз, в противном случае давали понять, что их ожидала ссылка с конфискацией имущества.

Под угрозой суда и высылки выгоняли на колхозные поля всех способных двигаться – стариков, инвалидов, больных, детей начиная с 10-летнего возраста. Неограниченная возможность вершить судьбы людей, безнаказанность развращали руководителей, приводили к воровству и пьянству. Летом 1948 г. последовали самые обильные репрессии. В донесении Сталину от 3 сентября говорилось, что выслано 23 тыс. крестьян, из них по России – 12 тыс., по Украине – 9 тыс., по Казахстану – 1,7 тыс. Среди высланных большую часть составляли женщины. Вместе с ними добровольно выехало более (тыс. членов их семей, включая около 5 тыс. детей до 16 лет. На этом операция по усмирению деревни не закончилась. Выселение проводилось и в последующие годы. По сведениям Отдела спецпоселений МВД СССР,за период с 1948 по начало 1953 г. было выселено 33 266 колхозников и 13 598 членов их семей. Пик высе­лений пришелся на 1948 г., когда были направлены в ссылку 27335 человек. «Раскулачивание вдогонку» становилось репрессивной мерой, закреплявшей принудительный колхозный труд. В документе Совета по делам колхозов при правительстве СССР, датированном сентябрем 1948 г., отмечалось, что «в ре­зультате проведенных мероприятий в колхозах значительно повысилась трудовая дисциплина, увеличился выход на работу колхозников, не участвовавших ранее в общественном производстве».

В том же 1947 г. был принят новый Закон «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества», в котором, в частно­сти, устанавливалось, что «кража, присвоение, растрата или иное хищение кол­хозного, кооперативного или иного общественного имущества караются заклю­чением в исправительно-трудовом лагере на срок от пяти до восьми лет с конфи­скацией имущества или без конфискации».