Возвращение из деревни в Москву под бомбами летом 1941г.

Возвращение из деревни в Москву под бомбами летом 1941г.

***

Что такое деревня Мухино, и какое место она заняла в моей жизни, и почему я там очутился именно в 1941 году, я рассказывать не стану, поскольку вся предыстория моей связи с этой деревней и её жителями очень подробно изложена в моей книге «Прожитое и пережитое». Сейчас, когда я сел описать те события почти 80-летней давности, которые ярко отпечатались в моём, тогда, детском сознании, меня не покидает ощущение какой-то нереальности, произошедших тогда событий. И что это произошло вовсе не со мной и в совершенно другой реальности.

По-видимому, время обладает свойством до такой степени нивелировать давно прошедшие события, что мы начинаем воспринимать их как давно просмотренные фильмы без тех острых, иногда, приводящих в ужас ощущений. Господь, безусловно, очень разумно и гуманно поступил с нашим сознанием, решив эту задачу именно так, а не иначе! Особенно это очень хорошо в отношении тяжёлых негативных воспоминаний.

Вот и сейчас, описывая этот маленький кусочек моей детской жизни, я уже не прохожу в ужас, и не покрываюсь холодным потом, и меня не трясёт, как малярийного больного от испытываемого тогда страха!

Смотря на современную молодёжь, я прихожу к жуткой мысли, к мысли о том, что Творец создав человека, и наделив его свободой воли совершил непростительную ошыбку, не снабдив её морально – этическими тормозами. По этой причине история человечества представляет собой историю войн. Какой бы они характер не носили, они являются по отношению к человечеству самоуничтожительными, ни один биологический вид на Земле не обладает этим качеством. Вот почему я и моё поколение детей было брошено в кровавую мясорубку по прихоти небольшого количества человеческих выродков!

Я в своём любимом Мухино, где я с 3-х летнего возраста каждое лето отдыхаю и развлекаюсь с деревенскими мальчишками. За 7 лет постоянного пребывания в Мухино, я уже стал здесь совершенно своим. Рыбная ловля в Угре, в Жежале, походы за грибами в Смоленскую тайгу, налёты на колхозные гороховые поля в пору его зелёной спелости – всё это происходило в составе деревенской оравы деревенских мальчишек. А в ночное с колхозными лошадьми ходили только деревенские мальчишки, а с 4-х лет начали брать и меня. Я до сего времени вспоминаю мои поездки в Мухино с ностальгической тоской! Это был саамы прекрасный отрезок моей жизни. Был, я, правда там и после войны, 2 раза, в 1947, почти после войны, и в 1963, уже с женой, но это было уже не то! В 1947 было всё по-старому, народу только поубавилось, а в 1963 деревни уже не было, осталась одна хата, в которой мы и остановились, но грибов и рыбы было по-прежнему в достатке!

Ну, а теперь отвлечёмся от философии и ностальгической лирики, и как на машине времени перенесёмся в д.Мухино, Тёмкинского района, Смоленской области.

Прекрасная погода, ярко светит солнышко, мы с ребятами только что накупались, поднялись на наш крутой берег, разлеглись на лужайке, покрытой травкой гусиной лапкой, в медицине её называют «спорышем», и болтаем о всякой чепухе. Настроение чудесное, конец июня, где то 25 не то 26 июня, время полдень, в деревне тишина. Лежим на самом краю обрыва, а там ласточки береговущки себе нор насверлили, и наше соседство им не особенно нравится, и поэтому они верещат и снуют туда сюда. Перед нашим взором соседняя д. Антипино на противоположном берегу Угры и Жежала. Тот берег ещё выше, метров 25-30, поэтому они на нашу сторону редко ходят, подыматься слишком высоко. Со стороны Антипино послышался гул, я приоткрыл глаза, и вижу, летят самолёты штук 5-6, строем. Женька Злобин спрашивает:

- Славик, а чево они тут уже несколько дней лётают, и всё в одно время, и всё на Запад!?

- А чёрт их знает, я слышал от деда, что они у нас лётчиков готовят по договору, вот и тренируются наверное.

- Слышь, а это не война часом, ведь о войне-то поговаривают, да всё как-то непонятно. Наши говорят мы их, если чего шапками закидаем!

- Я-то откуда знаю, дед уткнётся в свои газеты и молчит, а спрашивать я не стал, он у нас крутоват!

- А у нас в деревне даже радио нет, вот зараза!!

- Слышь Жень, может в Кикино смотаться, там в сельсовете0то точно радио есть!

- Ты у нас самый грамолей, вот и смотайся! В такую-то жару! Завтра наверное почтальонша приволокётся, вот и расскажет что к чему!

- Ребя, может после обеда в лес за грибами смотаемся, мне Тётя Нюня по секрету сказала, что вроде бы уже колосовики пошли.

- Твоя бабка Нюня все раньше всех узнаёт, хитрющая старушенция. А что, пожалуй можно, там рядом и колхозное поле с горохом, горошку молодого надерём.

- Ну, тогда договорились! По домам, на харч!

Мы быстро разбежались по хатам, поспали после обеда, солнышко немного спало, не так жарко, можно и в лес пойти.

Все эти дни мы пытались расспрашивать старших, но они или отмалчивались или говорили, что сами ничего не знают; «..должно скоро почтальёнша из Кикина придёт и всё узнаем! Так продолжалось несколько дней. Старшие все сидели по домам, или собирались в какой-нибудь избе и что-то обсуждали. Наконец, кто-то из рано вставших услышал, что на Базулинском берегу, это деревня напротив нашей через Жежало от Антипина, появилась женщина и истошым голосом начала призывать жителей нашей деревни. На берег первыми вышли бабы. А стого берега, исчерпав, видимо, весь доступный для понимания словарный запас, орущая баба, забрела до самой юбки в воду и выпустила на стоявшую на нашем берегу последний российский аргумент, в котором упоминались родственники. Господь и все святители. Эта последнее обращение заметно активировало толпу мужиков и баб, и послышались голоса:

- Мужики, это ж почтальонша, и с дурру она так орать не будет, надо её перевести, и узнать, что случилось!

- У кого лодка есть?

- Да, поди у каждого, вон Мишка Злобин у самой реки его избу, пусть и перевезёт! А жена его говорит; «..он ецё спит.Учёрась весь вечер дрова рубил..» Вот может Славка Шурин смотается, он любитель на лодке по реке шастать! Чувствуя, что вопрос касается меня, я говорю; «.. Теть Насть, давай, ключ от лодки, я перевезу вмиг!»

- Замок не замкнут, он только для виду висит!

Я опрометью скатился с берега, спустился к речке, нашёл лодку, схватил шест на берегу, прыгнул в лодку, и через пару минут был возле почтальонши.

- Что же это вы окаянные заставили меня полчаса орать до хрипоты на берегу, а!?

- Теть Наташ, я-то причем, ты мужиков отлай, ты ж знаешь, их с утра оглоблей не поднимешь!

- То-то и видно, что их задницы от печки не оторвать! Вы хоть знаете, что уже неделю война идёт! Председатель сельсовета рвёт и мечет, а ваши всё нет! Военком из Тёмкина приехал, грозится всех изменников перестрелять! Ты-то вроде как москвич у Анны Злобиной, каждое лето вроде здесь отдыхаешь!: Дрянь твоё дело, немец, говорят, уже под Смоленском! Драпать тебе надо немедленно, поезда уже от Исакова не ходят, да и через Вязьму гражданские редко идут, расписания, говорят, никакого нет, садятся, на какой придётся! Вот такие дела парень! Всё это она успела передать мне телеграфным темпом, пока мы переправлялись через леку!

В моём доме провожать на войну было некого. Единственный мужик на всю бабью семью, Алексей, младший в семье и учительствовавший в начальных классах в Кикинской школе, был призван на действительную службу ещё в 1940 году. Моя «семья» провожала только дядю Мишу, среднего брата, Женькиного отца. В это время в деревне были только: тётя Нюня, Шура со своим первенцем Юркой (моя милая няня), Настя, младшая из сестёр.

Когда все собрались, начался семейный совет. Тётя Нюня, как старшая в семье начала первой:

- Вы, девки, поезжайте со Славиком в Москву, а мне ехать некуда, да и поздно мне бегать, а отправляться Вам надо немедля!

В избе воцарилось тягостное молчание, как не похоронах. Наконец заговорила Шура:

- Славика, мы отправим и очень скоро. Мне Полина (жена старшего из братьёв, дяди Ивана) сказала, что в Комаровке (деревня в лесу, километров 2-3 от Мухина) гостит девочка Славику ровесница, тоже москвичка, и её, после завтра повезут до Вязьмы на подводе с сопровождающим, и от нас один собирается в Вязьму к родственнику, обещал помочь.

- А почему на подводе до Вязьмы, а не на поезде до Исакова!?

- Почтальонша сказала, что из-за объявленного военного положения поезда от Исакова и от Тёмкина до Вязьмы уже 3 дня, как не ходят.

- Господи! Дак это ж целых 40 вёрст им бедолагам идти, там, говорят и дороги-то нет, когда ж это до Вязьмы на подводах-то ездили, лет 10 тому, не мене!

- Сейчас вёдро стоит, там хоть и глина, но думаю в основном просохло. За светлый день доберутся как ни то. Да и мужики-то чай помогут, ребЯта хоть и большенькие, а всё же дети!

В разговор вступает опять тётя Нюня:

- Ну со Славиком всё вроде ясно, а Вы-то что решили!?

- Нюр, мы с Настенной решили остаться, ещё не известно чем вся эта заваруха кончиться, по осени соберём урожай на усадьбе, худо-бедно картошка должне неплохой быть, огурцов с капустой насолим, зерна пудиков 6-7 намолотим, грибков заготовим, их в этом году хорошо подвалило, зиму-то и будет что пожевать! А в Москве, кто нас ждёт, хабыли 30-е года, а войны тогда не было, да и жрать-то тоже! Славика вон еле выкормили, и то все иконы дед ободрал, да в Торгсин снёс! Немцы придут, да и чёрт с ними, с бабами-то воевать небось не будут!

- Не знаю девки, вместях-то оно конечно,

веселей, я-то старая отжила свой век, вас жалко, да и Юроньку, нашего голубчика, малец совсем, два годика!

Притащились мы в Вязьму на закате дня. Остановились где-то в районе вокзала. Привокзальная площадь в те времена напоминала базарную площадь большого села. По всему её периметру была застроена, на мой взгляд, ещё дореволюционными деревянными особнячками с палисадниками и высокими тенистыми деревьями. Вот в одном из таких проулков между домами, мы и приютились, не зная толком, что делать дальше.

Наши мужики наказали нам сидеть на телеге и никуда не уходить, а сами пошли на разведку. На наше счастье погода стояла сухая и тёплая. Деды наши вернулись на закате солнца, с мрачными физиономиями и молчаливые. Один из них сказал, что его кум живёт совсем рядом и, что у него можно переночевать и пристроить наш транспорт. Действительно, не проехали мы и 100 метров вглубь квартала, как подъехали к небольшому, довольно опрятному домику с воротами и калиткой. Мне, почему-то сразу вспомнился мой московский дом, и на душе стало тоскливо. У «кума» мы паужинали,Харчами нас деревенские снабдили достаточно. За ужином мы узнали самые удручающие новости. Что было правдой, а что «непроверенными слухами», понять было невозможно! Всей информацией владел конечно «кум». По его словам выходили, чято немцы уже чуть ли не под Смоленском! А от Смоленска до Вязьмы всего-то 150 км. Что немцы будут в Вязьме не пощже чем через неделю, и что немцы бомбят Вязьму ежедневно, как по расписанию, 3 раза в день! Что вся Вязьма забита воинскими эшелонами, и что поезда на Москву ходят как придётся, расписания никакого нет. Все, кто хочет уехать в сторону Москвы, сутками сидят на платформе 1-го пути и ждут, что подвернётся! Но, не смотря на такие неутешительные новости, мы с Райкой повалились, на постеленные нам на полу какие-то полушубки, и заснули мертвецким сном!

Рано утром нас подняли и, позавтроквав на скорую руку, мы все вчетвером направились на вокзал. Мы не знали, где в настоящее время находятся, но то, что мы увидели собственными глазами, повернло нас в состояние близкое к панике! Привокзальная площадь была полностью забита подводами и гудящей толпой людей в паническом состоянии!

Оказалось, что пока мы безмятежно спали, из Смоленска и районов к нему прилегающих, прибыло большое количество беженцев. В первый раз в жизни я узнал и услышал это ужасное слово «беженец».Вокзал был битком набит людьми. Сумятица и неразбериха были ужасные! Перрон 1-го пассажирского пути был до отказа забит людьми, пытающимися уехать в Москву! Нас с Райкой и наших сопровождающих охватило чувство полной безысходности и отчаяния! Пока мы с потерянным видом бродили вокруг вокзала, не зная,что предпринять, я в первый раз в жизни услышал, раздирающий душу, звук сирены воздушной тревоги. Первое ощущение охватившее меня словами предать невозможно. И если Вам приходилось видеть, что происходит в муравейнике, когда в него засунут палку и начнут его разрушать, то тоже самое произошло на вяземском вокзале и его округе!

Плачь детей, истошные кики женщин, крики патрульных солдат, Ругань из-за перепутанных второпях узлов и чемоданов, тревожные гудки паровозов. Осипшие крики станционных служащих, пытающихся призвать к порядку, и всё это под неумолчный вой сирены. Ведь для подавляющего большинства всех этих людей, всё, что происъодило в стране и на этом привокзальном пространстве, было совершенно непонятно необъяснимо и ужасно! И самое страшное заключалось в том, что понять всё это им никто не мог. Никто людям ничего не объяснял, никто ими не руководил, вся власть куда-то исчезла. Люди были предоставлены сами себе, никто ими не руководил, а подавляющее большинство били женщины и дети! А потом послышался нарастающий гул приближающихся самолётов, и сразу вслед за этим раздался леденящий душу вой. Мы ещё не знали, что это за звук, но уже опытные люди закричали, что это немцы бомбят станцию. Потом мы узнали, что немцы применяли бомбы со специальными стабилизаторами, которые при падении издавали ужасный вой! Раздались взрывы бомб, где-то на ж.д. путях в отдалении от вокзала.

Рано утром нас подняли и, позавтракав на скорую руку, мы все вчетвером отправились на вокзал. Мы не знали, где в настоящее время находятся немцы, но то, что мы увидели собственными глазами, повергло нас в состояние близкое к панике. Первое, что мы увидели, это привокзальную площадь, полностью забитую подводами и гудящей толпой людей. Оказалось, что, пока мы безмятежно спали, из Смоленска и районов, к нему прилегающих, прибыло большое количество беженцев. Первый раз в жизни я услышал и узнал это ужасное слово «беженец». Вокзал был битком набит людьми, пытавшимися узнать, как и когда можно уехать на Москву. Сумятица и неразбериха были ужасные. Перрон 1-го, пассажирского пути, тоже был до отказа заполнен людьми, пытающимися уехать в Москву. Нас с Райкой и наших сопровождающих охватило чувство полной безысходности и отчаяния. Самые мрачные слухи, поведанные нам вчера за ужином «кумом», полностью оправдались. Пока мы, с потерянным видом, ходили вокруг вокзала, не зная, что предпринять, я в первый раз в жизни услышал, раздирающий душу, звук сирены воздушной тревоги. Первое впечатление и ощущения, охватившие меня, словами передать невозможно. Если вы, когда-нибудь, видели, что происходит в муравейнике, если в него воткнуть палку и начать раскапывать его? То же самое произошло на вяземском вокзале и вокруг него. Плач детей, истошные крики женщин, крики патрульных солдат, ругань из-за перепутанных, второпях, узлов и чемоданов, тревожные гудки паровозов на станционных путях, осипшие крики станционных служащих, пытающихся кого-то призвать к порядку, и всё это под неумолкающий вой сирены. Ведь, для подавляющего большинства всех этих людей, всё, что происходило в стране и на этом привокзальном пространстве, было совершенно не понятно, необъяснимо и ужасно! И самое страшное заключалось в том, что понять всё это и объяснить не мог никто. Никто людям ничего не объяснял, никто ими не руководил, вся власть куда-то исчезла. Люди были предоставлены сами себе, а подавляющее большинство были женщины и дети. А потом, послышался нарастающий гул, приближающихся самолётов, и сразу вслед за этим раздался леденящий душу вой. Мы ещё не знали, что это за звук, но уже опытные люди закричали, что немцы бомбят станцию. Потом мы узнали, что немцы применяли бомбы со специальными стабилизаторами, которые при падении издавали ужасный вой. Раздались взрывы бомб, где-то на железнодорожных путях в отдалении от вокзала. Весь народ, что был на вокзале и привокзальной площади, в панике кинулся в ближайшие улицы и переулки привокзального посёлка. Мы тоже побежали вслед за ними. Весь этот ужас продолжался всё время пока мы безуспешно пытались уехать в Москву. Немцы бомбили Вязьму ежедневно, 2-3 раза в день. Утром и днём обязательно, вечером, пока мы были там, только один раз. На привокзальной площади появилось несколько воронок, разбитые телеги и убитые лошади. Вязьма представляла собой самый крупный железнодорожный узел на подступах к Москве. Кроме того, через неё проходило подавляющее большинство воинских эшелонов на запад, к фронту. Поэтому немцы с таким остервенением и бомбили её. Человек, по-видимому, не может долго находиться в состоянии стресса. Природа наделила его способностью адаптироваться к любым ситуациям. В силу вступает инстинкт самосохранения. После двух бомбёжек, мы уже знали, что нам делать при звуке сирены. Какой-то умудрённый опытом пожилой солдат посоветовал нам прятаться при налетах в воронках от бомб, сказав, что в одну воронку две бомбы не попадают. Наверное, был знаком с теорией вероятности. На третий день нашему «куму», через своих знакомых служащих на станции, удалось узнать, что на исходе дня на 1-й путь подадут пассажирский состав для отправки беженцев на Москву. После обеда, мы все четверо разместились на главном перроне вокзала. Но этими сведениями обладали, видимо, не мы одни. До заката солнца оставалось не больше часа, а состава всё не было. Вдруг толпа загудела, и мы поняли, что к перрону подают состав. Мы находились, где-то, в середине перрона и состав медленно проходил мимо нас. То, что началось после его остановки, описать не возможно. Такого безумия толпы я не видел никогда. Вся кричащая, ревущая и визжащая толпа перрона мгновенно разделилась на отдельные обезумевшие груды людей, атакующих смежные двери вагонов. Нас могли запросто растоптать в этом безумном стаде людей, но наши мужики вовремя выхватили нас из этой свалки. Вечная им память и пожизненная благодарность! Все мы стояли молча, и почти безучастно смотрели на это безумие. Между толпами людей, атакующими двери вагонов, было свободное пространство, и к нескольким окнам вагонов можно было свободно подойти. Наверное, Пресвятая Богородица, моя покровительница, подтолкнула меня к одному из окон ближайшего к нам вагона. Я подошёл к окну и увидел в нем лицо женщины, внимательно смотрящей на меня, и почувствовал, что у меня по щекам текут слёзы. Женщина быстро встала с сиденья, открыло окно и спросила меня:

- Мальчик, что с тобой, ты откуда?

- Я из Москвы, мне нужно домой, меня там ждёт мама!

- Господи! Я же тоже москвичка! Слушай, попроси кого-нибудь подсадить тебя в окно, здесь есть пока место!

- Я не один, со мной девочка, тоже москвичка!?

Так, давайте вместе, только быстрее, пока ещё окна свободны!

- Тётенька, миленькая, с нами взрослые, они помогут, я сейчас! Я опрометью кинулся к своим. Но они следили за моим разговором с женщиной из вагона, и побежали ко мне навстречу. «Кум» оказался мужиком сообразительным, подхватив меня за талию, он поднял меня на уровень окна. Я тоже был парень не промах, с проворством обезьяны, я оказался в вагоне. Встав ногами на приоконный столик, я по пояс свесился из окна и, схватив Райку за руки, с помощью подсаживающего её «кума», втащил её в вагон! Оба мужика просветлели лицами, когда поняли, что с нами всё в порядке. Подали в окно наши вещички, перекрестили нас, попрощались и, не дожидаясь отправки, пошли выбираться из этого пекла к себе в деревни. Мы с Райкой забрались на третьи, багажные, полки и не вылезали от туда, до самой Москвы. Нам повезло, как может повести только один раз в жизни. Волею Провидения мы попали в вагон и доехали быстро и без бомбёжек, поскольку грузились почти в темноте, а ехали ночью. Измученные безысходностью нашего положения и постоянными бомбёжками, устроившись на своих полках под самым потолком, мы заснули мертвецким сном, проспав до самой Москвы. Прибыли мы на Белорусский вокзал ранним утром. Очень тепло и с сердечной благодарностью попрощались с нашей спасительницей. Вышли на привокзальную площадь, сели на трамвай и доехали до Театральной площади. Здесь наши пути расходились, мы попрощались и каждый отправился своей дорогой. Я дошёл до площади Дзержинского и здесь, у Политехнического музея, была конечная остановка моего трамвая № 27, на котором я и доехал до Заставы Ильича. До дома было, рукой подать. Прыгнул на ходу, на шедший по Рогожскому валу, трамвай, и через 10 минут был у ворот своего родного дома! На фото: Белорусский вокзал.

Когда я уезжал в деревню на всё лето, то ключи от московской квартиры с собой не брал. Подойдя к двери, я с нетерпением начал названивать в звонок. Дверь долго не открывали, потом послышались шаги и бабкин голос произнёс:

- Кто там?

- Ба! Это я, Слава!

Май 2008г. Москва

Кареев В.Н.

Возвращение из деревни в Москву под бомбами летом 1941г.

***

Что такое деревня Мухино, и какое место она заняла в моей жизни, и почему я там очутился именно в 1941 году, я рассказывать не стану, поскольку вся предыстория моей связи с этой деревней и её жителями очень подробно изложена в моей книге «Прожитое и пережитое». Сейчас, когда я сел описать те события почти 80-летней давности, которые ярко отпечатались в моём, тогда, детском сознании, меня не покидает ощущение какой-то нереальности, произошедших тогда событий. И что это произошло вовсе не со мной и в совершенно другой реальности.

По-видимому, время обладает свойством до такой степени нивелировать давно прошедшие события, что мы начинаем воспринимать их как давно просмотренные фильмы без тех острых, иногда, приводящих в ужас ощущений. Господь, безусловно, очень разумно и гуманно поступил с нашим сознанием, решив эту задачу именно так, а не иначе! Особенно это очень хорошо в отношении тяжёлых негативных воспоминаний.

Вот и сейчас, описывая этот маленький кусочек моей детской жизни, я уже не прохожу в ужас, и не покрываюсь холодным потом, и меня не трясёт, как малярийного больного от испытываемого тогда страха!

Смотря на современную молодёжь, я прихожу к жуткой мысли, к мысли о том, что Творец создав человека, и наделив его свободой воли совершил непростительную ошыбку, не снабдив её морально – этическими тормозами. По этой причине история человечества представляет собой историю войн. Какой бы они характер не носили, они являются по отношению к человечеству самоуничтожительными, ни один биологический вид на Земле не обладает этим качеством. Вот почему я и моё поколение детей было брошено в кровавую мясорубку по прихоти небольшого количества человеческих выродков!

Я в своём любимом Мухино, где я с 3-х летнего возраста каждое лето отдыхаю и развлекаюсь с деревенскими мальчишками. За 7 лет постоянного пребывания в Мухино, я уже стал здесь совершенно своим. Рыбная ловля в Угре, в Жежале, походы за грибами в Смоленскую тайгу, налёты на колхозные гороховые поля в пору его зелёной спелости – всё это происходило в составе деревенской оравы деревенских мальчишек. А в ночное с колхозными лошадьми ходили только деревенские мальчишки, а с 4-х лет начали брать и меня. Я до сего времени вспоминаю мои поездки в Мухино с ностальгической тоской! Это был саамы прекрасный отрезок моей жизни. Был, я, правда там и после войны, 2 раза, в 1947, почти после войны, и в 1963, уже с женой, но это было уже не то! В 1947 было всё по-старому, народу только поубавилось, а в 1963 деревни уже не было, осталась одна хата, в которой мы и остановились, но грибов и рыбы было по-прежнему в достатке!