Про крестик я -- забыл, он мне был – не нужен, но на все есть воля Божия: ты от Меня отказался, но я от тебя -- не отказываюсь, ты же крещенный, ты Мой, и я тебя -- не оставлю.

 

И вдруг, я заболел. Дня через два, меня на носилках перенесли в изолятор и дали кислородную подушку. Жить оставалось два, три часа. Когда развернул бумажку и увидел свой крестик, я как закричу: -- Господи, я Тебя оставил, а Ты -- со мной! Начал плакать, целовать крестик. Надел на шею и опять целую.

И слышу голос крестной: "Ты ж больной, обращайся к нему с верой". Я прошу: -- Господи, исцели меня! Я Тебя оставил, я от Тебя -- отказался, прости и исцели! Я уснул. До подушки с кислородом -- не касаюсь. Утром просыпаюсь -- болезнь ПРОШЛА, чувствую себя -- здоровым. Вернулся в свой полк. И снова заступил на службу.

... Как мы можем сказать, что ваша болезнь -- не послана Господом для отвращения какой-либо беды от вас?! Течение жизни сокрыто от нас, и случайности ее бывают так не понятны, что нам ничего не остается, как взывать: буди воля Твоя, Господи! Ибо знаем, что от Господа идет всегда одно добро.... Здоровье ваше пошатнулось. Пошатнутое здоровье может -- пошатнуть и спасение, когда из уст болящего слышатся -- РОПОТНЫЕ речи. Да поможет вам Бог избавиться -- от той и другой беды!... Свт. Феофан Затворник

СМИРЯЙСЯ, И ВСЕ ДЕЛА ТВОИ – ПОЙДУТ.

Ты просишь, чтобы Господь даровал тебе смирение. Но ведь оно даром -- не дается. Господь готов помогать человеку в приобретении смирения, как и во всем добром, но нужно, чтобы и сам человек -- заботился о себе. Это значит: потрудись до пролития крови и получишь духовное дарование. А ты дарований духовных ищешь и просишь, а кровь тебе проливать жаль, т. е. все хочется тебе, чтобы тебя никто -- не трогал, не безпокоил. Да при спокойной жизни как же можно приобрести смирение?

 

Ведь смирение состоит в том, когда человек видит себя худшим – всех людей. И вот, когда люди тревожат тебя, ты видишь, что не терпишь и гневаешься -- на людей; то будешь себя считать плохим.

 

Смиряйся, и все дела твои -- пойдут. Или, например, ОСУЖДАТЬ -- будешь, подозревать -- других, опять поневоле будешь -- считать себя плохою. Если при этом БУДЕШЬ -- о плохоте своей и неисправности сожалеть, и укорять себя -- в неисправности, и искренно каяться -- в этом пред Богом и духовным отцом, то вот ты уже и на пути -- смирения.

 

ЧУДО -- НА ВОЙНЕ.

(Рассказ подтверждающий приказ И. Стрелкова о запрете матерщины в войне на Донбасе.)

ПРЕДСКАЗАНИЕ.

Во время Великой Отечественной войны я учился в военной школе в Омске. Потом попал на фронт. Видел много страшного – видел, как во время бомбежки дома летели по воздуху, как пуховые подушки. А мы молодые – нам всем жить хотелось.

 

И вот мы, шестеро друзей из артиллерийского расчета (все крещеные, у всех крестики на груди), решили: давайте, ребятки, будем жить с Богом. И мы договорились, чтобы во всю войну никакого МАТЕРЩИННОГО И РУГАТЕЛЬНОГО слова – НЕ ПРОИЗНОСИТЬ, никакой раздражительности и злобы -- не проявлять, никакой обиды друг другу -- не причинять.

 

Условия на фронте, известно, были тяжелые: ни света, ни воды, ни топлива, ни продуктов питания, ни соли, ни мыла. Правда, много было вшей, и гноя, и грязи, и голода.

Зато на войне самая – горячая, самая – СИЛЬНАЯ молитва – она прямо к небу летит: «Господи, спаси!» И Господь СПАСАЛ -- в самых страшных ситуациях. Дважды мне было предсказано, как бы прозвучало в груди: сейчас вот сюда прилетит снаряд, убери -- солдат, уходи. И только, мы оттащим пушку в сторону – как на том месте, где мы были, уже воронка... Потом солдатики приходили ко мне и со слезами -- благодарили. А благодарить надо не меня – а Бога славить -- за такие добрые дела. Ведь, если бы не эти «Божии Подсказки» – и я, и мои друзья давно бы уже были в земле.

 

Когда с фронта вернулся, начал работать продавцом в селе Гришкино Томской области. А мне так хотелось поступить в семинарию или уйти в монастырь. Но меня не отпускали с работы. Шел 1948 год, когда произошел случай, который я до сих пор без волнения вспоминать не могу. Было 7 часов вечера, рабочий день уже закончился. Вдруг приходит ко мне в магазин человек. Я его не знал, да и до сих пор не знаю, кто это был – с виду обыкновенный, лет 55, лицо очень доброе. Сразу я к нему расположился, ведь лицо – это зеркало души. Запер незнакомец дверь на крючок и говорит мне: – Встань, Валентин, на колени – лицом на восток, перекрестись трижды. Слушай – я тебе расскажу прошедшую и будущую жизнь.

 

Говорил он медленно, внятно – будто хотел, чтобы я каждое его слово понял и запомнил. И рассказал, где, что и как со мной произошло, описал все места, где я побывал. Посмотрел я на него чуть недоверчиво и думаю: «Не может он все это знать! Откуда ему известно, что я в блокаде был?» А когда он сказал, что у меня осколок сидит в пояснице, я даже заплакал от ужаса – ведь здесь, в Сибири, никто не знал про осколок, никто! А потом, этот человек спрашивает меня:

– Помнишь, вы договорились вшестером, чтобы никакого ХУЛЬНОГО -- слова никогда не произносить и друг друга ничем -- не обижать?

– А как же... Помню! – только и сказал я (кто же, кроме моих друзей-солдат, мог знать об этом?!).

 

– Вы молились, просили Господа ОСТАВИТЬ -- вас в живых. И вот, ты – жив! И твои друзья все – живы! А видел, как трупы вокруг вас -- лежали? Так что, если бы вы -- МАТЕРИЛИСЬ, хульные слова говорили – точно так же ЛЕЖАЛИ бы -- и ваши косточки...

 

Многое этот человек сказал и про будущее – то есть, про наше сегодняшнее время. Предсказал, что будут люди по миллиону – по два получать и даже больше.

И все, что он предсказал мне, – все совершилось. Сказал, даже про сосны у храма, где я буду служить. Из этих деревьев сейчас сделан аналой... Все это может знать только Божий человек. Не знаю – был ли это Ангел небесный, принявший облик человека, – не берусь судить! Но чувствую: что он истинно говорил. Такая чистота у него была во взгляде! От него как будто благодать исходила – так хорошо мне было.

 

И я с полным доверием воспринял слова этого человека:

– В Барнауле Господь воскресит женщину, звать ее Клавдия, ты у нее будешь 5 раз, а потом, будешь рассказывать людям, как все было. Будешь в хоре сначала петь, а потом станешь славить Бога.

Все это было сказано в 1948 году – то есть за 16 лет до известного барнаульского чуда! Перед Богом и именем Господним свидетельствую: говорю истину! За эти слова я отвечаю перед Богом на Страшном Суде! Из рассказа протоиерея Валентина Бирюкова.

 

ХУЛИТЕЛИ СВЯТЫХ БОГОМ -- НАКАЗЫВАЮТСЯ.

 

Люди века сего, особенно в последнее время, ни во что считают -- хулить святых и добрых людей. Этот, говорят они, которого называют святым, вовсе не так жил, как про него пишут, за этим были такие-то грехи, этот за свои дела заслуживает - порицания, и т. д. Как вы думаете, пройдут ли даром таким людям хулы на святых или нет? Знайте, что никогда – НЕ ПРОЙДУТ, и не только в будущей жизни, но и в настоящей.

 

Одна госпожа питала горячую любовь к преподобному Серафиму и по этой любви пожелала иметь у себя в доме портрет его, который и приобрела. Однажды эту госпожу посетил ее знакомый, человек образованный, и, увидев висевшее на стене изображение отца Серафима, спросил: «Чье это изображение?» Госпожа ответила, что это изображение великого подвижника Саровской обители иеромонаха Серафима, и думала, что ее рассказ подвигнет и ее знакомого также благоговеть перед старцем.

 

Но вышло иначе: вместо благоговения этот господин НАЧАЛ -- в самых грубых выражениях презрительно -- НАСМЕХАТЬСЯ над отцом Серафимом. Но это не прошло ему даром.

 

Когда он воротился домой, вдруг ПОРАЗИЛ его -- столь сильный удар паралича, что лицо его обратилось -- назад, а язык -- ОНЕМЕЛ. Семейство его при виде столь ужасного несчастья тотчас обратилось к госпоже со слезным прошением посетить его в таком горе, и она не замедлила прийти к нему. Она нашла семью в горьких слезах, а самого хулителя -- в самом мучительном виде: обезображенный и безгласный, как труп, лежал он на постели – было страшно видеть его в таком положении.

Первым делом госпожи было внушить сейчас же этому семейству, что необходимо убедить больного -- обратиться самому с верой к отцу Серафиму и ИСПРОСИТЬ у него -- прощения за дерзкую хулу против него.

 

Больной, видимо, согласился на это. Тогда госпожа посоветовала пригласить священника и отслужить панихиду по усопшему старцу Серафиму. Как только это было исполнено, вдруг, к общему изумлению и радости, обезображенное лицо хулителя ПРИНЯЛО -- прежний свой вид, но дерзкий язык ОСТАЛСЯ -- навсегда связанным и безмолвным, как бы во свидетельство – СПРАВЕДЛИВОГО наказания Божия -- за порицание праведного старца.

 

О вы, не ужасающиеся насмешек и поруганий святых и добродетельных людей! Смотрите, не пришлось бы и вам подвергнуться -- той же участи, какой подвергся хулитель преподобного Серафима. А что вы не избегнете гнева Божия в будущей жизни, то это несомненно, ибо верно слово Божие: «Горе вам, смеющиеся ныне! Ибо восплачете и возрыдаете» (Лк.6:25). Аминь.

 

НЕ ПЛАЧЬ МАЛЕНЬКАЯ!

 

Еще когда Клава была малышкой, она уже стеснялась себя: все вокруг стройные, прыткие, а у нее — горб после неудачного падения. Клава избегала подвижных игр, стремилась к тишине, одиночеству. Отца она не помнила. Он рано их бросил. Мама была доброй, ласковой, только почему-то грустной. Дочка, как могла, пыталась развеселить ее, обрадовать. Мама много работала, даже вечерами кому-то что-то печатала, пока не слипались от усталости глаза. Клава рано стала ей помощницей, овладев премудростью машинописи.

 

Но вот мамы не стало. Клаве пришлось зарабатывать на хлеб самой. К этой поре она стала прекрасной машинисткой. К ней многие обращались, ибо печатала она в срок и без ошибок. Как-то ее попросили сделать чертеж. По черчению у нее всегда были пятерки, и Клава, хотя и нерешительно, взяла заказ. Получилось. И пошло. В ее одинокий дом на окраине города постоянно наведывались студенты, дипломники, инженеры.

 

Появился как-то в этом уютном домике Степан Андреевич. Попросил сделать несколько чертежей. У Клавы в эти дни было много работы. Она уже собиралась отказать, но Степан Андреевич сильно уговаривал, торт на стол водрузил. Пришлось незваного гостя чайком угостить. А за чаем разговор обычно к ладу ведет. Ей почему-то стало жалко этого уже немолодого человека. Он показался каким-то раненным жизнью, хотя и скрывал свою боль застенчивой улыбкой. Ей захотелось сделать ему что-нибудь доброе. Дала Клава обещание начертить к сроку, хотя и знала, что для этого придется работать по ночам.

 

Прощаясь, Степан Андреевич внимательно посмотрел на хозяюшку. Лицо славное, взгляд теплый, а вот ростом совсем маленькая, к тому же -- горб, хотя и не очень заметный. За что ей его Бог дал -- то ли во искупление грехов родителей, то ли для испытания ее духа -- кто знает? Девушка заметила его изучающий взгляд. Когда он ушел, опять потекли мысли про обреченную на одиночество девичью долю. Клава не роптала на Господа, кротко несла свой крест: раз Бог дал, значит, так и надо. Вон соседки-сверстницы уже по нескольку раз "сходили замуж”, да что толку? Все равно на душе пусто. …Каждую ночь свет в окошке горел до самого утра. Лишь часа на два, на три Клава засыпала и, едва пробудившись, — опять за чертежи. Чертит, а лицо Степана так и мерцает перед нею. В назначенный день пришел он за своим заказом. От чертежей был в восторге. И опять торт появился на столе, и вновь хозяйка чаем угостила.

 

Клаве немного грустно было — вряд ли она когда-нибудь вновь увидит его. А Степан Андреевич внезапно предложил в свободный вечер сходить вместе в кино. Клава вспыхнула. Вообще со своим горбом ходить стеснялась, а тут рядом с таким представительным да интересным мужчиной насмешек не оберешься. Взглянув на себя краем глаза в зеркало, отказалась. Но в субботний вечер Степан с билетами нагрянул. Что делать? Обидеть человека? Решилась, пошла.

 

Соседки на скамейке аж замерли, потом зашушукались: вот так парочка! Да за такого любая побежит. Ну, это ненадолго… Но пророчества не сбылись. Походили, походили в кино, да и сделал Степан Андреевич Клаве предложение выйти за него замуж. Она — в слезы. Но он твердо заявил: -- Не хочу другой спутницы жизни. Такой светлой души, как у тебя, мне нигде не найти. Поплакала, поплакала Клава, да и согласилась. Но всегда смущалась: и в загсе, и при венчании, и просто по улицам вместе ходить. Степан это чувствовал и уговаривал: -- Маленькая, не обращай внимания. Хорошо тебе со мной? -- Очень! -- Вот и слава Богу!

 

В счастье и радости прошло несколько лет. Вдруг Степан тяжело заболел. Клава с ума сходила, беспокоясь. Он ее заранее настраивал на неизбежный исход: -- Тела, наши временны, а души вечны. Только веруй в Бога. Пусть будет все по Его святой воле. Когда же муж умер, горю Клавы не было конца. Даже чертить не могла -- линии расплывались, не видела ничего. Потом только работой и утешалась, но по ночам все равно плакала. И думала: увидятся ли когда? Есть ли она, вечная жизнь? Порой до утра заснуть не могла.

 

Как-то скрипнула калитка. Глянула и глазам не поверила – Степан, не уж-то живой? Не может быть, ведь его год, как -- схоронили!? Бросилась к нему, а он руку -- поднял, к себе не допуская: -- Маленькая, ты -- МНОГО плачешь. Мне от слез -- тяжело. Ты лучше помолись. Не плачь: души наши на небесах -- БУДУТ вместе. Сказал и растаял, словно его и не было.

 

Клава уже не плачет. Помогает студентам, подает милостыню, молится и дома, и в церкви. Теперь ей спокойно: на этот мир смотрит как на дымку, которая скоро рассеется. Она ждет встречи с ним, встречи -- с Вечностью.

СТАРЫЙ СВЯЩЕННИК.

Не так давно умер один священник, монах примерно моего возраста. Я познакомился с ним лет десять назад, вскоре после его возвращения из концентрационного лагеря, в котором он провел 36 лет. 36 лет для многих из вас -- вся жизнь, это очень большой срок. Он сидел на кушетке и, глядя сияющими благодарностью глазами, говорил: «Представляете, как Бог был милостив ко мне? Советские власти НЕ ДОПУСКАЛИ священников -- ни в тюрьмы, ни в лагеря. И Он выбрал меня, неопытного молодого священника, и заключил сперва на несколько лет в тюрьму, затем на оставшийся срок в лагерь, и так в течение 36 лет, чтобы я МОГ -- СЛУЖИТЬ людям, которые действительно – нуждались -- в Нем и в Его слове».

 

Вот, что такое внутренняя устойчивость и преодоленный конфликт: этот священник -- ПРИМИРИЛСЯ с Богом, обнаружил, что воля Божия -- МУДРА, что дела Божии -- МИЛОСЕРДИЕ, сострадание и любовь, что раз он -- христианин, его место там, где ПРЕБЫВАЛ бы -- и Господь Иисус Христос, и он принял это с благодарностью.

 

О ЧУДЕ СВЯТИТЕЛЯ НИКОЛАЯ.

Эту историю поведал военный -- капитан первого ранга, человек верующий. Как он пришел к вере.

 

В молодости он командовал торпедным катером на Тихом океане. Однажды катер вышел на дежурство в море. Погода была хорошей, ничего не предвещало беды. Однако вскоре на горизонте появилась вначале небольшая тучка, которая стала стремительно расти. Подул резкий ветер, который стал перерастать в стремительный шквал. Начался шторм. Огромные волны стали захлестывать катер. Катер бросало из стороны в сторону. Вода попала в машинное отделение. Вот-вот катер остановится -- и тогда всему конец.

 

Капитан был не из робкого десятка, и тем не менее страх смерти приблизился к его сердцу -- ведь он не один, он отвечает за команду. Что делать? И вдруг, вспомнились далекие слова матери: «Молись Богу. Он везде спасет». И слова деда, старого морского волка: «Кто на морях не бывал, тот Богу не маливался». В храм капитан не ходил с детства: пионерия, комсомолия, потом служба. Как молиться -- не знал. Но внутри, в душе воскликнул: «Господи, спаси. Господи, помилуй».

 

И вдруг, произошло -- чудо. Он увидел, как прямо по волнам шел -- старик в священнической одежде. Капитан даже успел разглядеть его лицо — правильные черты, небольшая борода, ясный взгляд. Старик благословил двумя руками корабль и вдруг ветер -- стих. Море -- улеглось. Шторм -- кончился. Капитан перевел дух.

 

Возвращаясь, он дал себе слово непременно при первой же возможности пойти в храм и поставить свечку в благодарность за свое избавление и спасение экипажа. Но на Дальнем Востоке в годы гонений почти все храмы были истреблены. Случай скоро представился. Его послали в командировку в Ленинград. Проезжая по Садовой, капитан заметил пятиглавый собор. Он вышел из трамвая и пошел к нему. Это был Никольский собор, храм морской славы. Он вошел в полутемный нижний храм, купил большую свечу за 2 р. 50 копеек и стал оглядываться, куда бы ее поставить. Заметил икону с изображением благообразного старца в епископском одеянии и решил: «Поставлю этому деду». Капитан подошел поближе, вгляделся и обомлел.

Лик святого точь-в-точь совпадал с чертами лица того -- удивительного старца, который тогда на Тихом океане ОСТАНОВИЛ -- бурю! «Чей это образ?» -- спросил капитан у служительницы. «Как чей? Святителя и чудотворца Николая, защитника по морю плавающих», -- ответила она.

 

ПОВЕСЕЛИЛИСЬ...

 

Комсомольцы 20-х годов вытворяли такое, что до сих пор жутко, когда вспоминаешь о них. Этот случай произошел на Кубани. Перед Пасхой решили комсомольские заводилы посмеяться над Богом. Собрали всех своих комсомольцев в церкви и "отслужили службу": кочевряжились, хохотали, дурачились.