Игра в карты – это кощунство над святым крестом.

 

Так называемые «Игральные карты», которые есть у многих людей, есть орудие бесообщения, посредством которого человек ВХОДИТ -- в контакт с демонами -- врагами Бога. А главное, игрой в карты – ОСКВЕРНЯЕТСЯ святой КРЕСТ.

 

Все четыре картежные «масти» подразумевают не что иное, как Крест Христов вместе с другими равнопочитаемыми у христиан священными предметами: копьем, губкой и гвоздями, то есть всё то, что было орудиями страданий и смерти Иисуса Христа.

 

В карты у нас играют везде и стал и мал. Но мало кто знает, какую губительную силу имеют -- карты для души человека. Увлечение картами развивает -- Страстное желание превосходства над соперниками и развивает Гордыню. В случае поражения игрок впадает в Раздражение, гнев или уныние, отчаяние. Часто карточные игры оканчиваются обманом, драками, потерей имущества, убийством.

 

Карты -- РАЗВРАЩАЮТ душу человека, и потому они являются любимым занятием колдунов, шулеров, гадалок, воров, пьяниц... А для христиан они представляют особую опасность, так как -- ЛИШАЮТ жизни Вечной.

В чём же таится убийственная сила карт? Игральные карты -- были созданы темными силами как кощунственное хуление Крестных страданий Господа Иисуса Христа.

 

И по невежеству многие люди, перекидываясь «В дурака», позволяют себе -- ХУЛИТЬ Господа, беря, к примеру, карту с изображением креста «Трилистника», то есть Креста Христова, коему поклоняется полмира, и, швыряя её небрежно со словами (прости, Господи!) «Трефа», что в переводе с еврейского означает «Скверный» или «Нечисть!»

 

Эти смельчаки, верят в то, что Крест этот «бьется» какой-нибудь паршивой «Козырной шестеркой», вовсе не ведая, что «Козырь» и «Кошер» пишется, например по-латыни, одинаково.

 

Давно пора было бы прояснить подлинные правила всех карточных игр, при которых -- «в дураках» остаются все играющие: они состоят в том, что ритуальные жертвоприношения, по-еврейски называемые талмудистами «Кошерными» (то есть «чистыми»), якобы имеют силу -- над Животворящим Крестом!

 

К примеру «Трефы» -- это ХУЛА беснующихся картежников на специально для этого изображаемые -- Кресты, называемые ещё ими -- «Крести», то что же тогда означают - «вини», «черви» и «бубны»? Картежная масть «вини», или иначе, «Пики», хулит Евангельскую пику, то есть копье святого мученика Лонгина Сотника. Картежная масть «Черви» хулит Евангельскую губку на трости. Картежная масть «Бубны» хулит евангельские кованые четырехгранные зазубренные гвозди, коими были прибиты руки и ноги Спасителя ко древу Креста.

 

Христианин, играющий или хранящий у себя дома -- карты (а также пользующийся услугами других при помощи карт), становится -- Хулителем Крестных страданий Господа. Согрешившим игрой в карты, нужно покаяться на исповеди в этом тяжком грехе Кощунства.

 

 

СИЛА ИМЕНИ БОЖИЕГО.

Митрополит Вениамин (Федченков)

 

В 1913 году я гостил в Оптиной пустыни. Меня поместили с одним иеромонахом, студентом Казанской Духовной Академии, о. А., в скиту. Как-то, выходя на литургию, мы забыли взять ключ и захлопнули за собою дверь; она механически заперлась, и чтобы её отворить, нужен был особый винтовой ключ.

 

Что делать? Не разбирать же стекло в окне?

После литургии рассказали эконому о. Макарию о нашей оплошности. Он был человек молчаливый и даже немного суровый. Да в экономы в монастыре и нельзя выбирать мягкого и любезного -- слишком расточал бы добро. Ничего не сказав, он взял связку ключей и пошёл к нашему жилищу. Но оказалось, что сердечко подобранного им схожего ключа было меньше, чем горлышко нашего замка. Тогда он поднял с полу тоненькую хворостинку, отломил от неё кусок, приложил к сердечку ключа и стал вертеть... Но сколько мы ни трудились, было напрасно, ключ беспомощно кружился, не вытягивая запора.

-- Батюшка, -- говорю я ему, -- вы, видно, слишком тоненькую вложили хворостинку! Возьмите потолще, тогда туже будет!

Он чуточку помолчал, а потом ответил:

-- Нет, это не от этого... А от того, что я без молитвы -- начал.

 

И тут же истово перекрестился, произнося молитву Иисусову:

-- Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго.

Начал снова крутить с тою же хворостинкою, и замок -- сразу отпёрся.

После этого я и на своём, и на чужом опыте много раз проверял, что УПОТРЕБЛЕНИЕ имени Божия -- ТВОРИТ чудеса даже -- в мелочах. И не только сам пользовался и пользуюсь им доселе, но и других, где можно, тому же учу.

 

Вот другой пример.

Был я на одном съезде христианской молодёжи в Германии. Начали устраивать церковь.

Молодой человек, по прозвищу Шу-Шу (сокращённо -- Шура-Шурович, Александр Александрович) развешивал иконы на стене. Здание было каменное. Ударит он молотком по гвоздю, а тот и согнётся -- на камень попал. Вижу я неудачу его и говорю: -- Шу-Шу! А вы бы перекрестились да сказали бы «во имя Отца и Сына и Святаго Духа». Вот тогда у вас дело пойдёт.

Он поверил. Смирился. Ведь молодому-то не так это и легко. Перекрестился, упомянул имя Божие, наставил гвоздь в другое место, ударил молотком и попал в паз. И дальше вся работа -- пошла удачно.

 

Рассказал я этот случай как-то недавно в кружке знакомых. Спустя несколько дней одна женщина, вдова К., недавно потерявшая мужа, рассказала мне:

«Пришла я после вашего рассказа домой и ложусь спать. А у меня давно уже бессонница... Нервы сдают, видно. И вдруг я вспомнила — вы велели ПОМИНАТЬ имя Божие даже и в малых вещах. И сказала я: „Господи! Дай мне сон!“ И даже не помню, кажется, сию же минуту и заснула. А до сих пор долго -- мучилась бессонницей».

 

ИСКУШЕНИЕ.

Митрополит Вениамин (Федченков)

 

А теперь я расскажу, так сказать, "Обратный" случай, как ОПАСНО -- жить и даже говорить -- без имени Божия.

В самом начале моего монашества я был личным секретарем архиепископа Сергия, который в тот год был членом Синода, и потому жил в Петрограде. Кроме этого, я был еще чередным иеромонахом на подворье, где жил архиепископ. Наконец, на мне лежала обязанность проповедничества. Благодаря же проповедничеству я, в некотором смысле, стал казаться "знающим", и ко мне иногда простые души обращались с вопросами.

 

Однажды после службы подходит ко мне простая женщина высокого роста, довольно полная, блондинка, со спокойным лицом и манерами, и, получив благословение, неторопливо говорит:

-- Батюшка! Что мне делать? Какое-то искушение со мной: мне все кажется всякое непонятное и странное. -- Как так? -- спрашиваю.

-- Ну, вот. Стою я, к примеру, в церкви, а с потолка вдруг ведро с огурцами падает около меня. Я бросаюсь собирать их -- ничего нет... А я неловко повернулась, когда кинулась за огурцами-то, да ногу себе повредила, видно, жилу растянула. Болит теперь.

 

Дома по потолку кошки какие-то бегают, головами вниз. И всякое такое.

И все это она рассказала спокойно, никакой неврастении, возбужденности или чего-либо ненормального даже невозможно было и предположить в этой здоровой тулячке.

Муж ее, тоже высокий и полный блондин, со спокойным улыбающимся лицом, служил пожарным на Балтийском Судостроительном заводе. Я и его узнал потом. И он был прекрасного здоровья. Жили они между собою душа в душу, мирно, дружно.

 

Ясно, что здесь причины были духовные, сверхъестественные. Неопытный, я ничего не мог понять. Еще меньше мог что-либо сделать, даже не знал, что хоть сказать бы ей...

 

И спросил, чтобы продлить разговор:

-- А с чего это у тебя началось?

-- Да вот как. Сижу это я в квартире. А пожарным казенные дома дают, и отопление, и освещение. И жалование хорошее — нам с мужем довольно. Детей у нас нет и не было — Бог не дал, Его святая воля. Сижу у окна за делом, да и говорю сама себе:

 

-- Как уж хорошо живется: все есть, с мужем ладно... Красный угол передо мною был, и вот после этого вдруг выходит из иконы Иван Предтеча, как живой, и говорит мне:

-- Ну, если тебе хорошо, так за это чем-нибудь отплатить нужно, какую-нибудь жертву принести. Не успела я от страха-то опомниться, а он опять: -- Вот зарежь себя в жертву.

 

И исчез. А на меня, батюшка, такой страх напал, такая мука мученическая схватила меня, что я света белого не взвидела. Сердце так защемило, что дыхания нет. Умереть лучше. И уже, как без памяти, бросилась я в кухню, схватила нож и хотела пырнуть себя в грудь-то им. Уж очень сильная мука была на сердце. Уж смерть мне казалась легче... Ну, и сама опять не знаю как случилось -- но ножик точно кто выбил из рук. Упал он наземь. И я в память пришла. Вот с той самой поры и начало мне представляться разное. Я теперь и икону-то эту боюсь.