Церковная спиртоперегонка – конкурент царской.

С монастырской перегонкой никто бы и не боролся, но, в Государственной казне Бардакстана, как всегда, не хватало денег. Церковь становилась сильным конкурентом.

Церковная спиртоперегонка возникла из феодального строя РПЦ, из необходимости обеспечить свое собственное потребление (о беспробудной пьянке попов и монахов см. хорошую книгу «Нравы русского духовенства» М. 1929 г.), а также снабдить питьем крестьян многочисленных церковных вотчин. О размерах церковного потребления различных напитков говорят многочисленные памятники XIII-XVIII веков.

В монастырях варили квасы, пиво, меды. В них были организованы квасни с кадьями в сотни ведер, квасоварные, пивные палаты, пивные дворы и кубы для перегонки. Типичным примером являлся Нижегородский Печерский монастырь, где в 1 половине XVII века было две спиртоперегонки: одна помещалась близь монастыря, а другая в монастырской вотчине Ягодном.

Примечание. В силу специфики языка того периода водка, и любое перегонное зелье называлось «вино». Это название сохранилось до начала ХХ века, так, на этикетках смирновской водки писалось: «хлебное вино №…» До наших дней сохранился другой термин: «виноградное вино» специально подчеркивающий разницу.

Из переписки между архимандритом монастыря, проживавшим в Москве, и монастырским казначеем, мы узнаем любопытные подробности о монастырских винокурнях. «а велел ты, пишет казначей архимандриту среди прочих хозяйственных донесений, — вина доброго 20 ведер про твой московский обиход, да прислати к тебе к Москве с первыми ездоками, как поедут в легких судах по большой воде, или повоски пойдут наперед легких судов. И нам, государь, к той поре столько вина не поспеет, потому ведаешь ты сам, что в монастыре солоду рощенного нет ни осьмины запасного.

А приказали, государь, солоду растить, а как солод поспеет и вино укурим, и мы, государь, тотчас к тебе пошлем, да и масло коровье. А все, государь, здесь в монастыре занял, суды и месте воевода Борис Иванович Нащокин, брагу варил, а вино почнет сидеть с вербного воскресенья, а как-то вино отсидит, и ему после того сидеть другое вино, а борисовой вино не отсидит до Радуницы". О второй винокурне Печерского монастыря писал из Москвы в 1634 году архимандрит Рафаил, который просил для своего московского обихода "в Ягодном велеть винца усидеть». (Т.е. барду замесить).

Монастырские винокурни и квасоварни пользовались большой известностью, и в монастырские вотчины не раз посылались царские чиновники для обучения их этому искусству.

Монастырские погреба были переполнены напитками своего производства, которые использовались для потребления в монастыре, а также для продажи их монастырским крестьянам. В наказе Гурию, посланном в 1555 году архиепископом в Казань, предложено было: «меда и пива у себя на погребе не держать, — держать у себя на погребе квас, а водку, мед и пиво держать за городом на погребе».

В Новодевичьем монастыре, когда в нем жила царица Евдокия, в погребах хранились различные заморские вина: «вино венгерское, бургонское, французское, волошское, налитое на ликер венгерский, и другие вина целыми бочками; тут же были значительные запасы водок: лимонная, анисовая, залитая сосновым побегом, ландышем; бочками находились вишневки, пива, меды; что же касается простой водки, то оставалось в монастыре после царицы 473 ведра».

Во время осады Троицкой Лавры в 1609 году литовцами был зажжен огромный пивной двор, где находились значительные запасы готового питья. Из царской грамоты 1636 года узнаем, что «Соловецкий монастырь с берега привозят вино горячее, красное немецкое питье и мед красный, и держат это питье старцы по кельям, а на погреб не ставят».

Монастыри пользовались правом не только «сидеть винцо» для нужд своего потребления, но опаивали также народ, держа кабаки, находившиеся в их владениях, и отпуская крестьянам «корчемное питье», если кабак был государственный. При сдаче кабаков в откуп нередко кабаки брали монастыри, платя в казну такие же откупные деньги, как и другие откупщики. В переписке нижегородских печорских монахов мы находим очень любопытные подробности, освещающие эту сторону монастырской деятельности. «Да февраля, государь, в 26 день (1619 года), — пишет монастырский казначей донесение своему архимандриту, — писал к тебе из Ягодного старец Леонид, а к нему на Ягодное февраля в 24 день, по государеве-цареве и в. к. Михаила Федоровича всея Руси грамоте и по наказу Мурашкинского прикащика Ивана Козлова приезжали мурашкинские казаки Малюта Лаврентьев да Сава Иванов для кабацких откупных денег на нынешний 127 год (1619 г.) и о почести писал, что Ивану Козлову почести прежние не дано. И мы, государь, к старцу Леониду писали и отослали образ пречистые богородицы и почесть велели давать Ивану Козлову, чтобы дал сроку в кабацких деньгах до Москвы, покаместа, государь, ты на Москве справишься; и старец Леонид на Мурашкино с образом ездил, и бил челом Ивану Козлову, чтобы он дал сроку в кабацких деньгах до Москвы, и почести ему сулил четыре рубля. И Иван де Козлов образ и хлеб взял, а почести не взял, а в деньгах сроку не дал и деньги кабацкие доправил до 20 рублев»1).

1) Титов. Акты Печерского монастыря, стр. 15.

Оберегая свои доходы от кабацкого дела, монастыри вступали в конфликты с правительством, сгоняя царевы кабаки со своих владений, запрещая крестьянам покупать вино в царевых кабаках. В 1680 г. были поданы две челобитные: одна — от Олонецкого посада, другая — от головы кружечного двора, на Вяжецкий Тихвинский монастырь. В своих челобитных жалобщики указывают, что келари этих монастырей «учинили заказ крепкой» крестьянам Толвуйского и Шуйского погостам, находящимся во владении монастырей, чтобы они

«на кружечный двор питья покупать не ходили и с шитьем де, где преж сего головы и целовальники, по волостям и по ярманкам в праздничные дни ездя, продавали, ездят не велят. А если кто из крестьян пойдет все же для покупки на кружечный двор, их держат в тюрьме и бьют батогами и правят пени по две гривны с человека. На отъезжих ярмарках монастырские служки бьют целовальников на смерть, льют питье кружечного двора и не поступают продавать его».

«И на то де смотря, — продолжают жалобщики, — болея их старцев и слуг, и приезжие всяких чинов люди на кружечные дворы приходить не смеют, и от того чинится недобор великий».

В челобитной указывается также, что «в прошлом 1679 г., ноября 29 дня, келарь Вяжецкого монастыря пришел ночью на кружечный двор со своими слугами и доводчиками, и они били до умертвия голову с сыном, целовальников, и истопника и бросили избитых лежать замертво, а крестьян великого государя в Толвуйском погосте только 18 дворов, а в Шуйском погосте — 59, а обороняться им с ним неким».

В большинстве же случаев торговля вином производилась монастырями с ведома и разрешения царской власти до тех пор, впрочем, пока правительство не повело жестокой борьбы с корчемством. В этом отношении, пожалуй, самыми замечательными из истории церковных кабаков являются кабаки Макарьева монастыря, находившиеся в Нижегородской губ.

Вражда между Макарьевским монастырем и богатым селом Лысковом возникла из-за права перевоза через Волгу. Макарьевская ярмарка происходила на обоих берегах Волги — на левом, монастырском и правом, лысков-ском. Чтобы взять в свои руки сбор всех перевозных денег, Макарьевский монастырь построил на правом берегу Волги церковь и около нее перевоз, и таким образом взимал перевозные пошлины за все товары, переправляемые через монастырский перевоз на ярмарку. Исключительное право на сбор перевозных пошлин было подтверждено за Макарьевским монастырем особой царской грамотой. Это право взимания перевозных денег, которое становилось источником для монастырей дальнейших доходов. Так, много лет тянулись споры о праве перевоза между Святогорским монастырем на Донце и Белогородскими приказными: в 1565 году, но ходатайству Костромского Ипатьевского монастыря, запрещено было костромичам пользоваться другим перевозом, кроме монастырского. (А. И., I, № 176).

Владея перевозами, монастыри устраивали на местах скопления народа кабаки и собирали с них значительные доходы, как это было, например, на перевозах Макарьевского монастыря. Последний устроил кабак не только на своем, монастырском, левом берегу, но и на правом, лысковском. За право продажи "питей" между монахами и откупщиками происходила борьба, которая, не раз оканчивалась драками и «смертным убийством». Монахи пожаловались на «самоуправство» откупщиков в Москву, царю Алексею Михайловичу, который взял под свою защиту церковных кабатчиков и велел, снесли лысковские кабаки. В своей челобитной царю церковные кабатчики жалуются, что «ткуп-щики построили ниже их Макарьевского перевоза на Волге-реки с полверсты другой кабак и на их Макарьевском переводе построили ледники и заводят третий кабак, сверх государева указу, подле чудотворной иконы и подле келей перевезенных старцев. А и лысковский кабак от их макарьевского перевозу только с версту или с полторы. А на перед сего блаженные памяти при великом государе Михаиле Федоровиче, — и как-то село было за Борисом Ивановичем Морозовым, на том монастырском перевозе кабака и никаких кабацких заводов не было. А на тот их монастырский перевод через Волгу-реку проезжие большие дороги нет, только проезжают в монастырь по обещанию своему богомольцы. И от того кабака богомольцам приезжать в обитель к чудотворной вперед опасно и им во обители и на переводе жить опасно ж, потому что-то место от жилых мест не близко и (в том месте учнут держаться воровские люди».

Несмотря на указы Алексея Михайловича сломать лысковские кабаки, данные в 1676 и 1678 гг. царские повеления не выполняются и на месте сломанных кабаков строятся новые.

Макарьевские монахи беспрерывно осаждают Москву своими жалобами на своеволие лысковцев, и царь Федор Алексеевич неоднократно предписывал местным воеводам снести лысковские кабаки, но все безрезультатно. «Лысковские таможенные и кабацкие верные головы, — читаем в царском указе, — великого государя указу винятся непослушны, с таможней, с терезями (весами) и с кабацким питьем, и с харчевнями насильно въезжают на монастырские земли, и от того кабацкого питья, и от пьяных людей старцам на перевозе большая обида, и у кабака, близ монастырской часовни; скоморохи с медведи, пляски и всякие игры чинятся».

Из жалоб монастырских кабатчиков можно было бы думать, что монахи боролись за чистоту нравов, и поэтому не могли мириться с пребыванием царских кабаков на монастырской земле. На самом же деле кабацкая голь, гулявшая на монастырских кабаках, была нисколько не скромнее тех, кто собирался в царских кабаках. Но эта кабацкая голь доставляла монастырю большие доходы, поэтому монастырские кабатчики не только не гнали ее с своих кабаков, но, напротив, защищали ее от притеснений местного начальства. Об этом великолепно повествует одна жалоба Макарьевского монастыря на воеводу, который наехал во время ярмарки на монастырскую землю и стал ловить голь кабацкую, состоявшую преимущественно из беглых холопов, лишая этим монастырские кабаки заядлых «питухов».

В своей жалобе 1682 года монахи пишут: «присылают бояре и воеводы, и окольничьи и думные дворяне, и стольники, и сыщики, ж приказные люди городничих и сотников со стрельцами, и подьячих и приставов с наказными памятьми, для поимки беглых, и от присыльщиков на ярмарке бывает многое смятение, а торговым людям в торгу помеха, и великая обида и убытки, а ярмарочному де их таможенному пошлинному сбору бывает великое оскудение». (А. И., V, № 160).
Многолетняя борьба за кабаки окончилась в конце концов большим побоищем, во время которого лысковцы осадили монастырское село Крестцы и перебили монастырскую братию. Из этой борьбы вышли победителями все же монастырские кабатчики, которые вовремя макарьевских ярмарок собирали со своих кабаков значительные доходы.

То, что было в Макарьевском монастыре, происходило также и в других монастырях. В 1632 году архимандрит Вел. Новгородского Спасо-Хутыня монастыря Федорит обратился в Москву с жалобой на кабацкого голову и откупщиков, которые ставили кабаки на монастырской земле: «от того... кабака ставится воровство и душегубство, и кровь, и драки, и продажа, и убытки великие».

Царь внял просьбе монахов, чтобы «с кабаком под монас-тырь приезжать и на монастырской земле ставиться не велеть, чтобы вперед от кабака продаж, и убытков, и стеснения... никакова не было», и запретил держать под монастырем царский кабак, вследствие чего хутынские кабатчики получили возможность опаивать своих крестьян из собственных кабаков, не боясь конкуренции царского кабака...1).

1) Чт. О-ва И. Д. 1866, III, стр. 12.

Такие же раздоры из-за питейных доходов происходили и под Пудожским монастырем, под Костромским и под Ипатьевским и в целом ряде других. Монастыри всеми мерами спроваживали своих конкурентов по кабацкому делу и, пользуясь покровительством царя, они выходили в большинстве случаев из этих столкновений победителями. Царское правительство, как мы видели, не только не мешало церкви курить вино и опаивать население, но оказывало ей в этом отношении поддержку, защищая церковных кабатчиков от местных чиновников.

Монахи Илантова монастыря жаловались царю в 1574 году: «как деи они квас поставят, то воеводские у них внимают, и на них пени емлют». В ответ на жалобу монахов царь послал воеводе строгий указ: «Квас бы в монастыре велели им, для их нужды, про себя держати: где-то слыхано, что в монастыре питье внимать». Правда, в этом же указе содержится запрещение продавать «питье» на сторону: «а только в котором монастыре учнут не про себя питье держати, для продажного питья, и таких заповедью надо смирять, а кнутом прибить, которые в монастыре корчму держати учнет». (Д. И., I, № 191). Но эти угрозы монастырям были не страшны, так как, запрещая в некоторых случаях монастырям курить вино для «продажного питья» 2, царские указы в большинстве случаев относились снисходительно к нарушениям монастырями этих постановлений.
Что же это были за «квасни», о которых пишут монастырские кабатчики? Ответ на этот вопрос дает Посошков, который пишет: «и в больших своих вотчинах построили... свои кабаки, и называют их кваснями, а под именем квасни продают явно пиво, а вино потаенно». Таким образом в тех случаях, когда почему-либо монастырю неудобно было выступать в роли кабатчика, он называл свое «предприятие» квасней, которое по существу своему было заправским кабаком с продажей потаенной водки.

Монастыри не только сами держали кабаки, но также брали их на откуп от правительства, получали в свою пользу таможенные и кабацкие пошлины.

В 1658 году царь Алексей Михайлович пожаловал Никону в Новый Иерусалим и в Кресный монастырь в Каргополыском уезде на пропитание реку Еколгу в Еколгском уезде и с «той реки Екилги оброки, пошлины и таможенный сбор и кружечный двор прибыль велено было выложить из оклада». Никон благополучно получал прибыль с своего кабака и оказывал сопротивление, если кто-либо посягал на нее.

В 1665 году лопарей стал грабить и спаивать посадский человек Звягин, и Никон жалуется на это царю, ссылаясь на указ, запрещающий распространить среди лопарей «кабацкое питье» и чинить им насильство. Конечно, не о несчастных лопарях заботился Никон, которых спаивал ловкий скупщик, а о своих доходах от кружечного двора (так назывался кабак после реформы 1652 года), которые могли пострадать от действий этого скупщика.

Пурдожский монастырь в течение долгого времени собирал питейную прибыль в свою пользу, и лишь в 1699 году вышел указ: «под Пурдожским монастырем таможенные пошлины и питейную прибыль собирать на великого государя, а в монастырь собирать не велеть». (П. С. З., № 1733).

В конце XVII века Нижегородский Благовещенский монастырь пожаловался царю на боярских детей Острахова и Вельяминова, что они «варят вино беспрестанно и люди их и крестьяне и бобыли тем и промышляют». По жалобе Благовещенского монастыря царский указ предписывает Курмышскому воеводе, где была монастырская вотчина: «чтобы дети боярские в Курмышском уезде вино курили, и пиво варили у себя во дворе, а у людей своих по дворам и у крестьян по деревням пив и вин про себя не варили и корчем не держали, и вино у себя в торг не продавали». За неисполнение постановления царский указ грозит наказанием: «у кого продажное питье вынут впервые, и ты б велел имати заповеди по пять рублей на человека, сажати велел в тюрьму на месяц; а кто продает в другой раз, и ты б на тех велел имать заповеди по 10 рублей, да бити их по торгом кнутом, да велел их метати в тюрьму».

Кабаки были не только в мужских монастырях, но и в женских, которые также обслуживали своих крестьян «пьянственным питием». О нравах, царивших в кабаках женских монастырей, можно судить, например, по следствен-ному делу, возникшему в 1623 году в связи с убийством крестьянина Окулова у Спаса-на-Прилуках, в Никольском девичьем монастыре. Показания по этому делу давал брат убитого, который рассказывал: «шли де из города братья его, Пятункицы, Сеня да Марко Окуловы, а как де будет в Никольском монастыре против кельи; старицы Марфы Бутаковы, а из кельи де выскочила дочь ее, старица Олена, со многими неведомыми людьми, и брата его Марка убили до смерти».

Из дела видно, что монастырь был известен своей корчмой и имел среди крестьян худую славу.

Монастыри держали не только постоянные кабаки, но также подвижные, временные, приуроченные к скоплению народа во время ярмарки, во время известных религиозных празднеств, храмовых и престольных. Эти временные кабаки, открывавшиеся на несколько дней, а то ж на один-два дня, были не только в монастырях, но при соборах и церквах, во время праздников, связанных с этими церквами. О таких временных кабаках, аналогичных царским «гуляй-кабакам», упоминает, например, в 1619 году казначей Нижегородского Печерского монастыря в письме к своему архимандриту, находившемуся в Москве: «А был, государь, — писал он, — боголепного вознесенья, и в этот день городских людей к молебнам и кабаков не было, потому что на тот день снег выпал велик, и оне на тот день не были, и пришли, государь, на праздник Николы Чудотворца». Не обошлось без происшествия в монастыре в этот день и монастырские питухи, недовольные чем-то монастырскими целовальниками, устроили в монастыре целый погром. «И в тот день против понедельника в ночи, — докладывает казначей архимандриту, — в келье твое обои двери разломали и в малую келью проходные в сени выломали ж, и из комнаты в задние двери все вынесли, а того не ведаем, что у тебя в комнате было и в чем нам явки давать». В своем докладе казначей не пишет своему архимандриту, от чего произошло такое происшествие, но надо думать, что монастырские кабатчики должны были очень досадить «питухам», что они могли решиться на разгром монастырских покоев.

Кабаки держали не только монастыри и церкви, но также и отдельные церковники, правда, «потаенные», продавая «питие» из-под полы. Царские кабатчики, доходы которых подрывались такими церковными, корчемниками, боролись с ними и подводили их под штрафы и наказания.
Нередко им удавалось получать царские грамоты, запрещающие отдельным церковникам курить вино и продавать его. Так, одно время, подвергся такому запрещению Борисоглебский поп г. Переславля Иван, Отстаивая свои права, обиженный поп, лишенный права гнать водку и получать от продажи его доходы, обращается к царю с жалобой: «в прошлых де годех держал он про себя и про гость вино и пиво и мед, а не на продажу, и ныне де у него питье выимают, и он де ныне вино и пиво и мед, без указу, про себя держать не смеет и просит разрешить ему иметь питья безимочно».
Царское правительство не верило, впрочем, что попы держат вино лишь для себя; оно имело много доказательств, что ханка выгнанная для «собственного потребления», поступает потом в «потаенную» продажу; поэтому такие разрешения, в особенности в конце XVII века, как подрывающие царские кабаки, оно давало не охотно, разве лишь за особые заслуги.

В тех случаях, когда церковники и монастыри не получали права открыто гнать и продавать ханку, они делали это тайно через своих представителей. Монахи, монахини, церковные служащие, архиерейские чиновники ходили с кувшинами, плошками, ковшами, развозили вино в бочках и продавали его церковным крестьянам в широких размерах.
«Реализацией» церковной винной продукций занимались и светские церковные чиновники — десятильники и высшие архиерейские чиновники — дети боярские, и вообще вся церковная челядь, обслуживавшая церковную аристократию. Недаром Собор издает специальное постановление, запрещающее десятильникам держать корчмы. Из одной царской грамоты 1623 года Двинскому воеводе мы узнаем, что «новгородского де митрополита дети боярские на монастыре ставятся сильно, корчму и женок держат, а городовой де прикащик Иван Бочагин в монастыре ставится сильно же, корчму и женок держит и на монастыре де у них святому месту и царскому богомолию чинится позор великий и продажи». (А. И., I, № 168).

Держа собственные кабаки и снабжая своих крестьян питьем, монастыри и позже, когда официально запрещено было церковное винокурение, продавали свое «корчемное питие», в ущерб царской монополии. Жалобы откупщиков и царских целовальников, что монастырские крестьяне держат у себя незаконные напитки, которые они получают с монастырской винокурни, встречаются довольно часто.

Это подрыв царской монополии не раз приводил кабацких целовальников, за недобор кабацких сборов на правеж, и «верные» целовальники в этом случае правильно объяснили свои несчастья церковной конкуренцией. Привожу, в качестве примера, любопытное дело арзамасского кабацкого головы Маркушки Игнатьева, который взят был на правеж за недобор кабацких денег. В своей челобитной кабацкие целовальники пишут: «царю и великому князю Михаилу Федоровичу всеа Руси бьют челом сироты твои нижегородец посадской человек Маркушка Игнатьев, да арзамасец посацкой человек, Феоктистовко Григорьев с товарищи. Были мы в прошлом 145 (1637 году) году по твоему государеву указу и по выборам посацких людей таможенного и у кабатцкого сбору в Арзамасе по твоему государеву крестному целованию на вере. И учинилися, государь, у того таможенного и у кабатского збору недобор 903 рубля, и мы в том недоборе здесь на Москве стоим на правеже, день на правеже, ночью за приставом в цепи и в железах. По ложной скаске Арзамаского игумна с братьей, рыясь тому оказали тебе государю ложно, что мы на них писали тебе, государю, в Москве, что их крестьяне у себя в слободке не явленное питье держали не явленной товар привозили и многие товары таили безъявочно и ныне сироты твои помираем голодной смертью».

Особенно это относилось к монастырским вотчинам, где процветали монастырские кабаки и где, вследствие этого, царские кабаки торговали весьма слабо и приносили казне небольшой доход. Несмотря на ряд запретительных мер против такой «корчемной» продажи вина государство фактически долгое время было бессильно уничтожить церковное корчемство, и корчемникам удается даже в уложении 1649 года провести статью, которая надолго гарантировала им свободу действий в этом вопросе. Согласно 7-й ст. XXV главы Уложения «всяких чинов люди» освобождаются от ответственности за незаконную продажу водки, если они на допросе заявят, что хань они получили от своих помещиков — светских и духовных «в почесть по знакомству, или мастеровым, и работным людям сверх могорцу в почести».

И именно благодаря этой легкой возможности уклониться от ответственности за незаконную продажу вина, церковь широко развивала свое винокурение, не считаясь ни с какими запретительными постановлениями царской власти. Борясь с царскими кабаками, как конкурентами в деле реализации церковной винной продукции, церковь, в качестве весьма деятельного довода, выдвигала перед царской властью также и вопрос о вреде, который наносили царские кабаки на ее землях вере и нравственности.

Я приводил выше ряд жалоб церкви этого рода, и на первый взгляд эти жалобы казались убедительными, но достаточно было московскому правительству поддаться жалобам церкви и свернуть кабаки, находившиеся вблизи монастырских вотчин, — как церковные кабатчики стали усиливать свое винокурение и полностью удовлетворяли местный спрос.

 

МОНАСТЫРСКИЙ ДЕМПИНГ.

Монастырское винокурение, достигшее столь значительных размеров, что оно могло вступать в открытую борьбу с царским кабаком, держалось на бесплатном крестьянском труде.
Церковные крепостные «солод на квас молотили», и «пиво варили» и с «выти по три воза дров на квас давали». Получая от своих крестьян бесплатно все необходимое для винокурения, духовные кабатчики обставляли свои винокурни по последнему слову тогдашней техники; недаром в монастыри ездили обучаться этому искусству царские «сытники», чтобы насаждать его при дворе московского царя. В этом отношении очень характерна, пожалуй, царская грамота в Савво-Сторожевский монастырь, в которой царь приказы-вает монастырскому архимандриту Варнаве представить командированному в монастыре царскому виноделу весь монастырский аппарат «стряпчего сытного дворца Логину Карцову, читаем в. грамоте, — с товарищи... для медвяных ставок и пивного и квасного и бражного варенья работных людей, и суды, и иное, что к тому варенью понадобится, — велели, давать по нашему указу». (А. А. Э., IV, № 173).

Царская грамота 1565 г. извещает игумена Кириллова монастыря Кирилла, что к нему послан для варки меда и кваса для царя сытник Истома Трусов, и предлагает: «и вы велели бы сытнику Истоме Трусову дати кельи, где ему про нас меды и квасы ставите, и пивоварни, «где пива варити, да и потребы бы естя ему дали, где ему наши меда и пива ставити, потому же, где преж сего к нашему приезду меды и квасы ставили, и к медвеному бо естя ставлению и к пивом велели сытнику давати котлы и чяны, и мерники, и площадки, и бочки, и сита, и решета, и делавцов, и дрова, сколько будет ему надобе». (А. А. Э., I, M 270).

К услугам хорошо налаженного монастырского аппарата прибегали и местные воеводы, которые на монастырских винокурнях часто гнали ханку на свои нужды. В памятниках XVI—XYII века мы неоднократно встречаем жалобы монастырских управителей, что их винокурни заняты воеводой для своих нужд, вследствие чего монастыре терпит недостатки в водке, в браге, пиве...
Когда московское правительство объявило церковному винокурению решительную борьбу, оно, прежде всего, стремилось разрушить церковное самогонное оборудование и стало требовать в категорической форме сдачи монастырями винокуренной посуды, кубов, казанов и прочего оборудования, необходимого для винокурения.

Во многих памятниках встречаем предписания: «а где будет есть суды винные и котлы пивные, а держать их для хмельных питей, и ты б... вино и винные суды у них в монастырях велел вынимать и, переписав, иметь на государя, а хмельное питье переписав печатал, и котлы винные продать». (А. А. Э., IV, № 37). Впрочем, несмотря на ряд запретительных мер и угрозы наказания, правительство бессильно было уничтожить средства производства церковного винокурения, и последнее процветало. Напр., в конце XVII века архимандрит Донского монастыря сообщает в Сыскной приказ о краже разной рухляди и, между прочим, отвечает: «да монастырских две трубы медные винные украдены» (то есть змеевики).

Еще в 1807 году предписано было по всему Поморью изъять у церквей и церковных приказчиков винокуренную посуду, кубы, казаны.

Борясь, путем конкуренции, с царскими кабаками, церковь очень ревниво относилась к своим доходам от продажи «пьянственного пития», не допуская в этом отношении никаких послаблений для населения, связанного с церковью.

Подобно тому как царское правительство боролось с тайным винокурением и корчемной продажей ханки, так и церковь вела решительную борьбу с тайным винокурением в своих вотчинах. Средства борьбы у церкви, для искоренения корчемства и тайного винокурения, были те же, что и у царской власти: штрафы и телесное наказание, но борьбу с нарушителями церковной винной монополии церковь вела значительно успешнее, чем это делало государство.

В многочисленных актах XVI — XVII века весьма подробно и обстоятельно регламентированы эти отношения между церковными помещиками и их крепостными. В некоторых случаях церковные помещики разрешали своим крепостным варить пиво и ставить меды, но это допускалось только в точно оговоренные дни — на известные праздники, поминки, свадьбы, и в точно оговоренных количествах, причем за разрешение взималась пошлина — «явки».

Нарушение этих постановлений каралось штрафом. В уставной грамоте Кирилло-Белоозерского монастыря 1593 года за варение пива без «явки» (т.е. без разрешения монастырских властей) взыскивалась, пеня — «гривна — без отдачи»; в наказе Суздальского Покровского монастыря еще в 1632 г. явка указана «с чети пива по деньге». Троицкий Ипатьевский монастырь брал с пива явки по 7 денег «да кто в печь поставит пиво по одной деньге». (А. Ю., № 356).

Иверский монастырь наказывал: «а который крестьянин явитца к празднику сварить пива, и прикащику тех сел записывать, и велеть ему держать пиво день или два, а большое у кого случится — три дня». (А. Ю., № 358). В наказе Суздальского Покровского монастыря монастырскому слуге Гавриилу Воронину об управлении вотчиной имеется подробная инструкция по этому поводу: «А кому в его приказе, — пишет архимандрит, — случится сварить пива к празднику, или к свадьбе или по родителям на поминок, и те бы люди являлись ему же Гавриилу, а с них имати явки с пив с вари по ведру пива, а безъявочно пив не варить, а вин не сидеть и на явку отнюдь не давать».

Но, если церковники и разрешали своим крепостным иной раз сварить пиво или брагу, беря за это в свою пользу известные пошлины, то с выгон-кой водки помимо монастырского кабака и продажей его, — церковники боролись очень решительно. В актах XVI—XVII века имеются многочисленные указания по поводу борьбы церкви с корчемством в ее владениях. В 1596 г. преподобный Трифон Вятский пишет наказ на Вобловицу, в котором распо-ряжается, между прочим, чтобы крестьяне вин не курили, и пив не варили без явочно; в случае нарушения распоряжения церковных помещиков у крест-ьян отбираются питье и сосуды в пользу церкви и бьют их батогами.

Тихвинский монастырский собор в 1666 году выработал ряд мероприятий по борьбе с корчемством на монастырских землях и возложил за это ответственность на десятников и приказных служек. «А у кого из посадских людей в посады у десятника, в чьей-нибудь десятков, вымут продажное корчемное питье, вино или пиво,...мимо десятского и монастырских служек, то на тех, на десятских, приказных служках, и на тех, у кого то заповедное питье объявится, доправить пеню, и бить их плетьми нещадно, для того, чтобы тем служкам на тех людей, у кого корчемное продажное питье объявится, — объявлять на монастыре наперед монастырской выемки тотчас». (А. Ю., 89, 349). Троицкий Ипацкий монастырь наказывал своему старцу-приказчику, что, если кто учнет вино или квас продавать, на том пени по 5 рублей на человека, а кто беден и нечего из него взять, того бить батогами. (А. Ю., 357). Иворский монастырь приказывает своему приказчику смотреть накрепко, чтобы крестьяне отнюдь в лесах винных браг не варили. (А. Ю., 358).

Соловецкий монастырь, в грамоте 1679 года, объявляет, что людей, которые будут продавать вино в Ворме и Шижме и в Сухом Навологе и в Слободке, — нигде не пускать на «подворье, а казакам и крестьянам вина у них «не покупать, да и своего не курить. Если же у кого будет изъято «потаенное вино», то с того человека доправить пеню: на монастырь рубль, прикащику 20 алтын, а доводчику 4 гривны» (А. А. Э., IV, 232). В наказной грамоте Нижегородскою Печерского монастыря 1658 года старцу Онуфрию, читаем: «а кто станет покупать вино и привозить домой, или кто станет пити на кабаках, на того имати пени по два рубля». (А. А. Э., 44).

Этим запрещением под угрозой денежного штрафа, пить вино в царском кабаке, церковь меньше всего стремилась искоренить пьянство; она была заинтересована лишь в том, чтобы крестьяне все нужное им вино брали с монастырского кабака, а не царского.

В грамоте Нижегородского Благовещенского монастыря встречаем очень подробные указания о мероприятиях по борьбе с тайным винокурением и продажей вина на монастырских землях: «А про крестьян про монастырских и про церковных... велел бы... заказать накрепко, чтобы у крестьян у пашен-ных, ни у них, ни у кокого человека котлов и кубов винных отнюдь не было, и вин бы крестьяне на себя не курили, а коли к какому времени надобе и крестьяне бы себе варили брагу, а лутчее пиво и вино горячее у крестьян у пашенных однолично вывести. А смотрели бы над своими крестьяны, дети боярские и всякие люди сами, чтобы однолично у крестьян вина горячего отнюдь ни у кого не было, а которого крестьянина у пашенного после запо-веди вынут котел винный, а хотя и вина не возмут, и ты б те котлы имети велел на нас, да за всякий котел велел бы оси имати заповеди по пяти рублев на человека, да велел бы его по торгом бити кнутом, а на том, чей крестьянин, что он того крестьянина не уберег, и тебе не сказал, велел бы еси имати заповеди по пяти рублев на человека, а вынут в другой раз: и те заповеди велел бы имети вдвое».

Значение этой грамоты нам станет особенно ясно, если мы примем во внимание, что она касалась целого уезда (Курмыского), где церковный вотчинник распоряжался, как помещик, не останавливаясь даже (перед предписаниями самому воеводе.

В приведенным нами выше наказе Суздальского Покровского монастыря слуге Гавриилу Воронину для борьбы с корчемниками в монастырской вотчине предписывается: «а буде у кого у монастырских крестьян, или у бобылей какое продажное питье вымут, бити кнутом и на монастырь править пеню по пять рублей, а о том писать в монастырь, а тех людей, у которых вымут питье, держат до указу в крепко». (А. А. Э., IV, № 67). В грамоте Мар-келла, архиепископа Вологодского, 1666 года, на Белоозеро епископ грозит за тайное винокурение: «а буде на белоозере попы и дьяконы, а в монас-тырских вотчинах служки и старосты, и крестьяне, и причетники, и церков-ные бобыли учнут вино курить и суда винные держать, а про то будет ведомо, и им быть от великого государя в пене, а от нас в духовном запре-щении и в смирении без пощады». (А. А. Э., IV, 118).