Необходимость всеобщего согласия, которое мыслится в суждении вкуса, есть субъективная необходимость, которая под предположением общего чувства представляется как объективная

 

Во всех суждениях, где мы признаем что-либо прекрасным, мы никому не позволяем быть другого мнения, хотя при этом мы основываем свое суждение не на понятии, а только на нашем чувстве, которое мы, следовательно, полагаем в его основу не как частное чувство, но как общее. А это общее чувство в данном случае не может быть основано на опыте, ибо оно хочет оправдать суждения, которые заключают в себе долженствование. Оно не говорит того, что каждый согласится с нашим суждением, но говорит, что он должен согласиться. Следовательно, общее чувство, для определения которого я даю здесь как пример свое суждение вкуса и ради которого я даю ему примерную значимость, есть только идеальная норма. Под предположением этой нормы по справедливости делают правилом для каждого то суждение, которое с этой нормой совпадает, а вместе с ним и выраженное в этом суждении наслаждение от предмета. Ибо, хотя принцип только субъективен, он признается как нечто всеобщее (как для каждого необходимая идея), поскольку дело касается согласия различных лиц, высказывающих суждение. И такое суждение подобно объективному могло бы требовать всеобщего согласия, если только было бы несомненно, что оно правильно подведено под норму.

И действительно мы предполагаем эту неопределенную норму общего чувства. Это доказывает уже наше притязание давать суждения вкуса. Действительно ли есть такое общее чувство, как конститутивный принцип возможности опыта, или еще высший принцип разума делает его для нас регулятивным принципом, дабы возбуждать в нас это общее чувство ради высших целей? Отсюда, есть ли вкус первоначальная и естественная способность или только идея об искусственной способности, которую надо еще приобрести, так что суждение вкуса с его предположением всеобщего согласия на самом деле только требование разума, чтобы создавать такое соответствие в чувственности, и долженствование, то есть объективная необходимость совпадения чувства каждого с каждым его особым чувством означает только возможность прийти к соглашению в этом, причем суждение вкуса только дает пример применения этого принципа, этого здесь мы не хотим и не можем исследовать, ибо пока мы имеем в виду только разложить способность вкуса на ее элементы, чтобы в конце концов соединить их в идее общего чувства.

 

Объяснение прекрасного, выведенное из четвертого момента

Прекрасно то, что познается без понятия, как предмет необходимого удовольствия.

 

 

Общее замечание

 

Если обратят внимание на результат вышеуказанных анализов, то найдут, что здесь все сводится к тому понятию о вкусе, по которому вкус есть способность суждения о предмете по отношению к свободной законосообразности воображения. Но если в суждении вкуса воображение рассматривать в его свободе, то его, во-первых, надо брать здесь не как репродуктивное, ибо тогда оно было бы подчинено законам ассоциации, но как продуктивное и самодеятельное (как источник произвольных форм возможных созерцаний): и хотя при усвоении данного предмета внешних чувств оно связано определенной формой этого объекта и постольку не имеет свободной игры (как в творчестве), все-таки вполне можно понять, что предмет дает ему именно такую форму, заключающую в себе соединение разнообразного, какую воображение, если бы оно было свободно предоставлено себе самому, могло бы создать в соответствии с рассудочной законосообразностью вообще. Но было бы противоречием, если бы воображение было свободным, и притом само по себе закономерным, то есть вносило с собой и автономию. Только рассудок дает закон. Но если воображение должно поступать по определенным законам, то его продукт, каков бы он ни был, по своей форме определяется понятиями. Тогда наслаждение, как было показано выше, дается не в прекрасном, а в добром (в совершенстве, во всяком случае только формальном), и тогда это суждение не есть суждение вкуса. Следовательно, закономерность без закона, субъективное соответствие воображения с рассудком без объективного – ибо представление относится к определенному понятию о предмете – могут быть совместимыми со свободной закономерностью рассудка (что можно назвать и целесообразностью без цели) и с особенностями суждения вкуса.

На геометрически правильные фигуры: круг, квадрат, куб и так далее, критики вкуса обыкновенно указывают, как на самые простые и самые несомненные примеры красоты. И все-таки эти фигуры называются правильными именно потому, что их нельзя представить себе как-либо иначе, а только именно так, и что на них надо смотреть только как на изображение определенного понятия, которое предписывает правило этой фигуре (по которому только она и возможна). Одно из двух суждений, следовательно, должно быть ошибочным: или суждение критиков, которые приписывают указанным фигурам красоту, или наше суждение, которое находит нужным для красоты целесообразность без понятия.

Трудно заставить человека, обладающего вкусом, находить в фигуре по циркулю больше наслаждения, чем в прихотливом наброске, в равностороннем и равноугольном квадрате больше наслаждения, чем в косом и в неравностороннем, как бы изувеченном, для этого достаточно обычного рассудка и не надо вкуса. Там, где заметно намерение, когда нужно, например, высказаться о величине площади или сделать понятными отношения частей друг к другу или к целому в делении, там нужны правильные фигуры, даже фигуры самого простого вида. И тогда наслаждение основывается не непосредственно на виде фигуры, но на пригодности ее для всевозможных целей. Комната, стены которой дают косые углы, площадь сада такого же свойства, даже всякое нарушение симметрии в фигуре животного (например, одноглазие), в здании или букете не могут нравиться, ибо они противны цели, и не только практически, по отношению к определенному назначению данной вещи, но и для оценки ее во всех возможных отношениях. Этого не бывает в суждении вкуса, которое, если оно чисто, удовольствие или неудовольствие непосредственно соединяет только с созерцанием предмета, без отношения к его назначению или к цели.

Правильность, которая ведет к понятию о предмете, есть, конечно, необходимое условие (conditio sine qua non) для того, чтобы объять предмет в его единственном представлении и определить разнообразное в его форме. Это определение по отношению к познанию есть цель, и по отношению к нему оно всегда связано с наслаждением (которое сопровождает достижение каждой, даже только проблематической цели). Но тогда это только одобрение того решения, которое удовлетворяет задаче, а не свободная и неопределенно-целесообразная деятельность душевных сил над тем, что мы называем прекрасным, когда рассудок готов к услугам изображения, а не воображение к услугам рассудка.

В вещи, которая возможна только через намерение, в здании, даже в животном правильность, состоящая в симметрии, должна выражать единство созерцания, которое сопровождает понятие о цели и относится к познанию. Но там, где нас должна занимать только свободная игра способностей представления (под тем условием, чтобы рассудок при этом не терпел никакого затруднения), в увеселительных садах, в украшении комнат и всевозможных изящных сосудов и так далее, правильности, которая проявляется как нечто вынужденное, насколько возможно надо избегать. Поэтому английский вкус в садах и вкус рококо в меблировке скорее побуждают свободу воображения приближаться к причудливости. В этой независимости от всякой принудительности правила дается именно тот случай, где вкус в проектах воображения может обнаружить свое величайшее совершенство.

Все резко правильное (что приближается к математической правильности) имеет в себе нечто, противное вкусу. Оно не дает продолжительного развлечения и при его созерцании, поскольку оно недостаточно заметно имеет в виду познание или определенную практическую цель, наводит скуку. Но то, чем воображение может играть без принуждения и целесообразно, для нас всегда ново, и вид этого нам никогда не надоедает. Марсден в своем описании Суматры делает замечание, что там зрителя всюду окружают свободные красоты природы и поэтому местность представляет для него мало привлекательного, но насаждения перца, где штанги, по которым извивается это растение, в параллельных линиях образуют между собой аллеи, когда он входил туда из лесу, имели для него много прелести. Отсюда он делает заключение, что дикая, беспорядочная с виду красота нравится только как перемена, когда мы досыта насмотрелись на правильную. Ему нужно было бы сделать только один опыт, а именно пробыть в этих садах перца хоть один день, чтобы заметить, что если рассудок при виде этой правильности испытывает желание видеть порядок, в чем он всегда нуждается, то этот предмет занимает его недолго и тяжело угнетает его воображение, что, напротив, природа, расточительная там на разнообразное до пышности, которое не подчиняется никакому гнету искусственных правил, может давать его вкусу постоянную пищу. Даже пение птиц, которого мы не можем подвести под музыкальные правила, по-видимому, заключает в себе больше свободы и поэтому больше дает для вкуса, чем человеческое пение, которое идет по всем правилам музыки, так как последнее, если оно повторяется часто и продолжается долго, гораздо скорее становится надоедливым. Но здесь мы смешиваем предположительное наше участие к веселости маленького и милого животного с красотой его пения, которое, когда ему совершенно точно подражают люди (как это бывает иногда с пением соловья), для нашего уха кажется совершенно безвкусным.

Еще надо различать прекрасные предметы от прекрасных видов на предметы (которые часто ввиду отдаленности не могут быть познаны достаточно ясно). В последних, по-видимому, вкус имеет не столько в виду то, что воображение воспринимает в этом поле, сколько то, что воображение при этом получает повод творить, то есть собственно фантазии, которыми и занимается наша душа, беспрерывно возбуждаемая разнообразием, какое видит глаз, что бывает, например, при виде изменчивых фигур в огне камина или при виде журчащего ручейка. А как то, так и другое еще не красоты, хотя все-таки они приносят с собой особенную прелесть для воображения, так как поддерживают его свободную игру.