VI. О соединении чувства удовольствия с понятием целесообразности природы

 

На упомянутое соответствие природы в разнообразии ее частных законов с нашей потребностью находить для нее всеобщность принципов, по всей видимости, надо смотреть как на нечто случайное, но тем не менее необходимое для нашей рассудочной потребности, следовательно, как на целесообразность, в которой природа соответствует нашему, только на познание направленному стремлению. Общие законы рассудка, а это вместе с тем и законы природы, так же необходимы для нее (хотя они возникают из самодеятельности), как и законы движения материи; и их возникновение не предполагает какого-либо стремления в нашей познавательной способности, ибо только через них мы впервые получаем понятие о том, что такое познание вещи (природы); и они необходимо присущи природе как объекту нашего познания вообще. Но то обстоятельство, что порядок природы по ее частным законам, при их, по-видимому, превышающем всю нашу способность понимания, по крайней мере возможном, разнообразии и неоднородности, все-таки на самом деле соразмерен с этой способностью, это, насколько мы можем видеть, случайно; найти его – дело рассудка, которое ведется с целью, направленной к его необходимой цели, именно к тому, чтобы внести в него единство принципов; такую цель способность суждения должна приписать природе, ибо здесь рассудок не может предписать ей никакого закона.

Достижение этой цели соединяется с чувством удовольствия; и если условие первого есть представление априори, как здесь принцип для рефлектирующей способности суждения вообще, то это чувство удовольствия определяется через основание априори, имеет значение для каждого и при том только через отношение объекта к познавательной способности, причем понятие о целесообразности здесь отнюдь не имеет ничего общего со способностью желания, следовательно, совершенно отличается от всякой практической целесообразности природы.

Действительно, если от совпадения восприятий с законами по общим понятиям природы (категориям) мы не замечаем в себе ни малейшего влияния на чувство удовольствия, да и не можем заметить, так как рассудок здесь действует по необходимости, непреднамеренно и уже по своей природе, – то, с другой стороны, замеченное соответствие двух или более эмпирических разнородных естественных законов под одним, включающим их в себе принципом есть основание для очень заметного удовольствия, часто удивления, иногда даже такого, которое не прекращается, хотя мы уже достаточно знакомы с его предметом. Хотя понятность природы и ее единства в делении на роды и виды, через что только и возможны те эмпирические понятия, через которые мы познаем их по их частным законам, не возбуждает заметного удовольствия, но оно все-таки в свое время здесь, несомненно, было, и только потому, что без этого невозможен самый обыкновенный опыт, оно мало-помалу смешалось воедино с познанием и само по себе не стало заметным. Следовательно, то, что в суждении о природе обращает внимание на соответствие ее с нашим рассудком, стремление подводить неоднородные законы ее, где возможно, под высшие, хотя всегда только эмпирические, – возбуждает в нас, если это удается, удовольствие, ввиду соответствия их с нашей познавательной способностью, а на это соответствие мы смотрим только как на случайное. Но нам совершенно не нравится то представление о природе, где нам наперед предсказывают, что при всяком исследовании о самом заурядном опыте мы неизбежно натолкнемся на разнородность законов природы; это сделает для нашего рассудка невозможным соединение ее частных законов под общими эмпирическими, ибо это противоречит принципу субъективно целесообразной спецификации природы в ее родах и нашей рефлектирующей способности суждения по отношению к последним.

Это предположение способности суждения, тем не менее, настолько неопределенно в том отношении, как далеко может простираться эта идеальная соразмерность природы с нашей познавательной способностью, что, если нам говорят, что более глубокое и разностороннее познание природы через наблюдение в конце концов должно наткнуться на такое разнообразие законов, которое ни один человеческий разум не может свести к одному принципу, мы бываем довольны и этим; хотя для нас бывает гораздо приятнее, когда другие дают нам надежду, что чем больше мы будем изучать природу в ее внутреннем строении или сравнивать с внешними, для нас теперь неизвестными членами, тем проще мы найдем ее в принципах, и тем более единой при кажущейся разнородности ее эмпирических законов, чем дальше пойдет наш опыт. Это заповедь нашей способности суждения – поступать по принципу соответствия природы с нашей познавательной способностью, пока это возможно, не решая при этом вопроса (ибо нет такой определяющей способности суждения, которая давала бы нам для этого такое правило), может ли это иметь где-либо свои границы или нет; хотя по отношению к рациональному применению нашей познавательной способности можно определить границы, но в эмпирической области никакое определение границ невозможно.