Принципы трансцендентального вывода вообще

 

Говоря о правах и притязаниях, юристы различают в юридической практике вопрос права (quid juris) от факта (quid facti), и, требуя доказательств того и другого, они называют выводом (дедукция) доказывание прав и справедливых требований. Беспрепятственно пользуемся мы множеством опытных понятий и без всяких выводов усвояем им смысл и известное значение; ибо в этом случае имеем за собой опыт, доказывающий их предметную реальность. Но между ними есть понятия, например счастье, судьба, совершенно общепринятые, а между тем прав своих не доказавшие. Лишь только возникает вопрос «quid juris?», является и затруднение вывести их, ибо ни из опыта, ни из разума нельзя привести ясного основания, которым можно было б оправдать их употребление.

Между разнообразными понятиями, входящими в состав человеческого познания, есть некоторые, имеющие значение априори (независимо от всякого опыта); ясно, что они должны доказать свои права на такое значение и что это доказательство может состоять только в выводе; ибо опыт сам по себе не может доказывать правомерности такого употребления понятий, а между тем потребно знать, каким образом они могут применяться к предметам, заимствуемым вовсе не из опыта. Трансцендентальным выводом и называется объяснение того способа, каким понятия могут относиться к предметам априори; его следует отличать от опытного вывода, указывающего способ, каким приобретаем мы понятие посредством опыта и размышления, следовательно, касающегося только факта происхождения их в душе.

Нам уже известны два вида понятий, сходных в том отношении, что оба они относятся к предметам априори, именно: понятие пространства и времени как формы чувственности и категории как понятия рассудка. Напрасно стали бы мы пытаться выводить их из опыта: они тем и отличаются, что, относясь к предметам, ничего не заимствуют из опыта для представления их. Если нужен вывод таких понятий, то он должен быть трансцендентальным.

Впрочем, и для этих понятий можно указать в опыте если не принцип их возможности, то, по крайней мере, поводы к ним, т. е. указать, как впечатления чувств дают случай развиться нашей познавательной способности и воспользоваться опытом; в нашем опыте поэтому заключаются две разнородные составные части: с одной стороны, содержание, даваемое чувствами, с другой – известная, приводящая его в порядок, форма, исходящая из недр чистого мышления и представления, которые развиваются при помощи чувств и образуют понятие. Конечно, было бы весьма полезно исследовать это стремление познавательной способности, от простых ощущений дойти до общих понятий и нельзя не быть благодарным известному Локку, который первым указал путь к такому исследованию. Но этот путь делает невозможным вывод чистых понятий априори; ибо происхождение из опыта не дает им никакого права на сверхопытное применение. Это физиологическое исследование, – его нельзя назвать собственно выводом, ибо оно касается quaestionis facti, – можно назвать объяснением факта чистого познания. Ясно, что мы нуждаемся в трансцендентальном способе вывода, а не в опытном, и что последний в отношении чистых понятий априори есть не более как тщетная попытка, занимающая того, кто не понимает своеобразной природы этих познаний.

Но хотя и верно то, что вывод чистого познания априори возможен только трансцендентальным путем, однако нельзя сказать, что без него нельзя обойтись. Выше посредством трансцендентального вывода мы доходили до самых источников понятий пространства и времени и объясняли их предметное значение априори. Но геометрия, например, идет верными шагами в познаниях априори, не заботясь о философских доказательствах законного происхождения ее основного понятия пространства. На это следует заметить, что в геометрии понятие прилагается только к внешнему чувственному миру, и так как пространство есть чистая форма представления этого мира, то оно сообщает геометрическому познанию характер очевидности тем более, что предметы и даются им же самим априори (по своей форме) в наглядном представлении. Вступая же в область чистых понятий рассудка, мы чувствуем потребность искать трансцендентального вывода не только понятий, но и самого пространства: имея дело с признаками предметов, усвояемыми им чистым мышлением априори, а не представлением и чувственностью, такие понятия относятся к предметам вообще, независимо от условий чувственности; не имея оснований в опыте, они не могут указать соответствующего предмета в наглядном представлении, который оправдывал бы их предопытный синтез. Таким образом, они возбуждают сомнение не только в собственном объективном значении, но и в значении понятия пространства, тем более что они дают применение последнему вне области чувственного представления. Вот почему необходим был трансцендентальный вывод понятия пространства. Итак, прежде нежели решиться хотя бы на один шаг на поприще чистого разума, читатель должен требовать такого трансцендентального вывода; в противном случае он будет идти слепо и после напрасного блуждания снова должен будет сознаться в том же неведении, с каким начал путь. При этом он должен видеть все предстоящие трудности, чтоб потом не жаловаться на темноту и не желать преждевременно устранения затруднений. Дело идет здесь о том, чтобы или совсем отказаться от всех притязаний на сверхопытную деятельность чистого разума, или довести до конца это критическое исследование.

Уже выше на понятиях пространства и времени мы легко могли бы показать, как они в качестве познаний априори должны необходимо относиться к предметам и таким образом вести к синтетическому познанию их независимо от всякого опыта. Так как предмет опытного представления может являться нам только в чистых формах чувственности, то пространство и время должны быть чистыми представлениями, априори обусловливающими возможность предметов как явлений; синтез на основании их имеет объективное значение.

В категориях рассудка мы не встречаем тех условий, при которых даются нам предметы в чувственном представлении; следовательно, последние могут являться, не входя при этом ни в какие отношения к деятельности рассудка, и рассудок, значит, не содержит в себе условий явления априори. Потому здесь есть трудности, каких мы не встречали, говоря о чувственности: каким образом субъективные условия мышления могут иметь объективное значение, т. е. стать условиями возможности всякого познания предметов; ибо последние могут быть даны нам в наглядном представлении и независимо от деятельности рассудка. Возьмем понятие причины: оно выражает особый род синтеза, ибо вследствие его к какому-нибудь А присоединяется нечто отличное от него В. Но априори не видно, почему нечто подобное должно происходить в самих явлениях (опыт здесь не может что-либо доказывать; объективное значение указанного понятия должно быть доказано априори); поэтому возникает сомнение, не бессодержательно ли это понятие и есть ли что-нибудь соответствующее ему в опыте. Что предметы чувственного представления должны сообразоваться с формальными условиями чувственности, ясно из того, что в противном случае они не существовали бы для нас; но из этого нельзя еще прямо заключать, что предметы должны соответствовать условиям, каких требует рассудок для своего синтетического мышления. Может случиться, что рассудок найдет явления несогласными со своим требованием единства, и, таким образом, все будет казаться ему хаосом, например что в порядке явлений нет ничего соответствующего упомянутому синтетическому правилу и, следовательно, понятию причины и действия, так что это понятие окажется совершенно бессодержательным и без всякого значения. Явления могут существовать самостоятельно в виде предметов для нашего наглядного представления; последнее само по себе не нуждается в деятельности мышления.

Казалось бы, легко уклониться от трудных исследований, сославшись на опыт: он постоянно указывает нам на примеры правильности в явлениях, которые уполномочивают нас отвлекать понятие причины; мы могли бы доказать тем объективное значение его. При этом обыкновенно забывают, что опытным путем понятия причины образоваться не может, но что оно или коренится в рассудке совершенно априори, или должно быть отринуто как создание воображения. Это понятие требует, чтоб из чего-либо А необходимо следовало В и притом по безусловно общему правилу. Правда, явление представляют случаи, из которых можно вывести правило, имеющее значение для обыкновенных событий; но опыт никогда не докажет, что следствие есть нечто необходимое. Значит, синтез причины и действия имеет характер, неуловимый опытным путем, именно: что действие не присоединяется только к причине, а полагается последнею и из нее вытекает. Характер всеобщности не может принадлежать опытным законам; ибо посредством наведения они приобретают только сравнительную всеобщность, т. е. широкую приложимость. Применение чистых понятий рассудка должно было бы совершенно измениться, если их признать произведениями опыта.