Arte e bellezza nell'estetica medievale

Редколлегия серии «Библиотека средних веков»:

С. П. Карпов (председатель), Н. И. Басовская, О. И. Варьяш, Л. И. Киселева, Г. Е. Лебедева, В. Н. Малое, А. А. Сванидзе, П. Ю. Уваров, В. И. Уколова, Н. А. Хачатурян, В. А. Якубский

АЛЕТЕЙЯ

Редакционный совет серии «Университетская библиотека»:

Н. С. Автономова, Т. А. Алексеева, М. Л. Андреев, В. И. Бахмин, М. А. Веденяпина, Е. Ю. Гениева, Ю. А. Кимелев, А. Я. Ливергант, Б. Г. Капустин, Ф. Пинтер, А. В. Полетаев, И. М. Савельева, Л. П. Репина, А. М. Руткевич, А. Ф. Филиппов

«University Library» Editorial Council:

Natalia Avtonomova, Tatiana Alekseeva, Mikhail Andreev, Vyacheslav Bakhmin, Maria Vedeniapina, Ekaterina Genieva, Yuri Kimelev, Alexander Livergant, Boris Kapustin, Frances Pinter, Andrei Poletayev, Irina Savelieva, Lorina Repina, Alexei Rutkevich, Alexander Filippov

Издание выпущено при поддержке Института «Открытое общество» (Фонд Сороса)

в рамках мегапроекта «Пушкинская библиотека»

This edition is published with the support of the Open Society Institute within the framework of «Pushkin Library» megaproject

Научная редакция перевода К. А. Чекалова при участии И. В. Лупандина

Э40

Эко Умберто

Искусство и красота в средневековой эстетике. — СПб.: Але­тейя, 2003. — 256 с. — (Серия «Библиотека средних веков»). ISBN 5-89329-640-0

Книга представляет собой краткий очерк эстетических учений средневековья. Рассматриваются эстетические теории видных сред­невековых богословов: Альберта Великого, Фомы Аквинского, Бона­вентуры, Дунса Скота, Уильяма Оккама, а также философско-бо­гословских школ: Шартрской, Сен-Викторской.

Книга рассчитана на широкий круг читателей, которым интересна средневековая эстетика и тема вечной красоты.

ISBN 5-89329-640-0

© 1987 Gruppo Editoriale Fabbri, Bompiani, Sonzogno, Etas S.p.A. © 1994 R.C.S. Libri & Grandi Opere S.p.A. — Milano

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2003 © A. П. Шурбелев, перевод, 2003

1. ВВЕДЕНИЕ.. 3

2. ЭСТЕТИЧЕСКОЕ МИРОВОСПРИЯТИЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ.. 6

2.1. Эстетические интересы средневекового человека. 6

2.2. Мистики. 7

2.3. Коллекционирование. 10

2.4. Польза и красота. 12

3. ПРЕКРАСНОЕ КАК ТРАНСЦЕНДЕНТНОЕ.. 12

3.1. Эстетическое видение вселенной. 12

3.2. Трансценденталии. Филипп Канцлер. 14

3.3. Комментарии на Псевдо-Дионисия. 15

3.4. Гильом Овернский и Роберт Гроссетест. 15

3.5. «Сумма брата Александра» («Summa fratris Alexandri») и св. Бонавентура. 16

3.6. Альберт Великий. 17

4. ЭСТЕТИКА ПРОПОРЦИИ.. 18

4.1. Классическая традиция. 18

4.2. Музыкальная эстетика. 19

4.3. Шартрская школа. 20

4.4. «Человек квадратный». 22

4.5. Пропорция как художественное правило. 23

5. ЭСТЕТИКА СВЕТА.. 25

5.1. Ощущение цвета и света. 25

5.2. Оптика и перспектива. 28

5.3. Метафизика света: Роберт Гроссетест. 28

5.4. Св. Бонавентура. 29

6. СИМВОЛ И АЛЛЕГОРИЯ.. 30

6.1. Символическая вселенная. 30

6.2. Неразличение символизма и аллегоризма. 32

6.3. Метафизическая всезначность. 33

6.4. Библейский аллегоризм.. 35

6.5. Аллегоризм энциклопедий. 37

6.6. Универсальный аллегоризм.. 39

6.7. Художественный аллегоризм.. 40

6.8. Св. Фома и отказ от вселенского аллегоризма. 42

7. ПСИХОЛОГИЯ И ГНОСЕОЛОГИЯ ЭСТЕТИЧЕСКОГО ВИДЕНИЯ.. 45

7.1. Субъект и объект. 45

7.2. Эстетическое чувство. 45

7.3. Психология видения. 47

7.4. Эстетическое видение св. Фомы.. 48

8. СВ. ФОМА И ЭСТЕТИКА ОРГАНИЧЕСКОГО ЦЕЛОГО.. 49

8.1. Форма и субстанция. 49

8.2. «Proportio» и «integritas». 50

8.3. «Claritas». 53

9. РАЗВИТИЕ И КРИЗИС ЭСТЕТИКИ ОРГАНИЧЕСКОГО ЦЕЛОГО.. 54

9.1. Ульрих Страсбургский, св. Бонавентура и Луллий. 54

9.2. Дунс Скот, Оккам и природа индивида. 55

9.3. Немецкие мистики. 57

10. ТЕОРИИ ИСКУССТВА.. 58

10.1. Теория искусства («ars») 58

10.2. Онтология художественной формы.. 59

10.3. Свободные и ремесленные искусства. 60

10.4. Изящные искусства. 61

11. ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ВЫМЫСЕЛ и достоинство художника. 64

11.1. «Низшее учение» («Infima doctrina») 64

11.2. Поэт-богослов («theologus») 64

11.3. Идея как образец. 65

11.4. Интуиция и чувство. 67

11.5. Новый статус художника. 68

11.6. Данте и новое представление о поэте. 69

12. ПОСЛЕ СХОЛАСТИКИ.. 72

12.1. Практический дуализм Средневековья. 72

12.2. Структура средневекового мышления. 73

12.3. Эстетика Николая Кузанского. 75

12.4. Неоплатонический герметизм.. 78

12.5. Астрология и провидение. 80

12.6. Соответствие и «пропорция». 81

12.7. Талисман и молитва. 82

12.8. Эстетика как норма жизни. 83

12.9. Художник и новое истолкование текстов и мира. 84

12.10. Выводы.. 85

ПРИМЕЧАНИЯ.. 87

1. ВВЕДЕНИЕ.. 87

2. ЭСТЕТИЧЕСКОЕ МИРОВОСПРИЯТИЕ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ.. 87

3. ПРЕКРАСНОЕ КАК ТРАНСЦЕНДЕНТНОЕ.. 88

4. ЭСТЕТИКА ПРОПОРЦИЙ.. 88

5. ЭСТЕТИКА СВЕТА.. 88

6. СИМВОЛ И АЛЛЕГОРИЯ.. 88

7. ПСИХОЛОГИЯ И ГНОСЕОЛОГИЯ ЭСТЕТИЧЕСКОГО ВИДЕНИЯ.. 89

8. СВ. ФОМА И ЭСТЕТИКА ОРГАНИЧЕСКОГО ЦЕЛОГО.. 89

9. РАЗВИТИЕ И КРИЗИС ЭСТЕТИКИ ОРГАНИЧЕСКОГО ЦЕЛОГО.. 89

10. ТЕОРИЯ ИСКУССТВА.. 89

11. ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ВЫМЫСЕЛ И ДОСТОИНСТВО ХУДОЖНИКА.. 90

12. ПОСЛЕ СХОЛАСТИКИ.. 90

БИБЛИОГРАФИЯ.. 90

Принятые сокращения. 90

A. Издания текстов. 91

В. Научная литература. 93

Оглавление. 105

 

ВВЕДЕНИЕ

Эта книга представляет собой краткий очерк истории эстетиче­ских теорий, разработанных культурой латинского Средневековья в период с VI по XV вв. н. э. Однако использованные в предыдущей фразе понятия в свою очередь, сами нуждаются в определении.

Очерк. Речь идет не об исследовании, притязающем на само­бытность, а скорее о кратком изложении и систематизации осуще­ствленных ранее разработок, среди которых можно назвать и нашу монографию, посвященную эстетике Фомы Аквинского (1956). Прежде всего следует отметить, что у автора не зародилась бы идея этого очерка, если бы в 1946 г. не увидели свет два основополагаю­щих труда по средневековой эстетике, а именно É tudes d ' esth é tique m é di é vale Эдгара де Бройна и сборник текстов о метафизике пре­красного, составленный Д. Пуйоном. На мой взгляд, можно с уве­ренностью сказать, что все, написанное ранее двух вышеуказан­ных работ, отличается неполнотой, а все авторы, писавшие на эту тему после де Бройна и Пуйона, учитывают их опыт (1)*.

Данная книга является именно кратким очерком и рассчитана на то, чтобы стать доступной даже человеку, не искушенному в средневековой философии или истории эстетики. Именно поэтому все латинские цитаты — а их в тексте немало — сразу же даются в пересказе, если они кратки, или переводятся, если пространны (2).

История. Данный очерк носит исторический, а не теоретичес­кий характер. Смысл нашей работы — мы вернемся к этому в кон­це книги — заключается в том, чтобы дать представление об опре­деленной эпохе, а не внести философский вклад в современное оп­ределение эстетики, постановку ее проблем и их решение. Этого уточнения должно было бы хватить и хватило бы, если бы речь шла об эстетике классицизма или барокко. Но коль скоро, начиная с

*3десть и далее см. примечания на стр. 213.

6

прошлого века, в средневековую философию старались вдохнуть новую жизнь, стремясь представить ее как вечную философию (philosophia perennis), любое рассуждение о ней в обязательном порядке должно сопровождаться основательным разъяснением своих собственных философских предпосылок. Поэтому уточняю: данное исследование по эстетике Средневековья так же стремится постичь определенную историческую эпоху, как к этому стреми­лось бы исследование греческой или барочной эстетики. Есте­ственно, наше обращение к данной эпохе предполагает, что мы на­ходим ее интересной и считаем ее достойной более основательного изучения.

История эстетических теорий. Именно в связи с тем, что речь идет об историческом очерке, мы не стремимся к тому, чтобы в терминах, приемлемых для сегодняшнего дня, дать очередное определение тому, что представляет собой теория эстетики. Мы исходим из самого широкого понимания этого термина, которое учитывает все случаи, когда та или иная теория представляется или признается как эстетическая. Таким образом, мы будем пони­мать под эстетической теорией любую цепь умозаключений, кото­рая, притязая на определенную систематичность и прибегая к ис­пользованию философских понятий, рассматривает те или иные явления, касающиеся красоты, искусства и условий создания и оценки произведений искусства; отношений между искусством и другими видами деятельности, а также искусством и нравственно­стью; предполагающие рассмотрение задач художника, понятий приятного, декоративного, стиля, суждений о вкусе, а также кри­тики этих суждений, теорий и различных видов практики истолко­вания текстов, как вербальных, так и невербальных, то есть про­блемы герменевтики (принимая во внимание, что она пересекает­ся с уже названными проблемами, даже если — как в основном и случалось в Средние века — она затрагивает не только явления собственно эстетического порядка).

Представляется более предпочтительным не исходить из совре­менного определения эстетики и затем выяснять, отвечала ли ему минувшая эпоха (именно такой подход и стал причиной появления наименее удачных книг по истории эстетики), но начать с опреде-

7

ления, которое было бы максимально синкретичным и широким, а потом перейти к рассмотрению интересующей нас проблематики. Действуя таким образом (вслед за рядом других исследователей), мы стремились, по мере возможности, соединить собственно тео­ретические рассуждения с анализом всех тех текстов, которые, даже если они и были написаны без какого-либо стремления к сис­тематическому изложению (например, замечания теоретиков ри­торики, сочинения мистиков, коллекционеров искусства, педаго­гов, энциклопедистов или толкователей Священного Писания), тем не менее отражают философские идеи своей эпохи или оказывают на них влияние. Точно так же по мере возможности и не претендуя на полноту, мы стремились выявить эстетические идеи, определя­ющие собой различные аспекты повседневной жизни, а также эво­люцию форм и художественных приемов.

Латинское Средневековье. В Средние века теоретические рас­суждения, как философские, так и богословские, велись на латыни, так что схоластическое Средневековье — это эпоха латинского языка. Когда авторы теоретических трактатов переходят на народ­ный язык, мы, пусть и в нарушение хронологии, уже оказываемся в значительной мере за пределами Средневековья. В этом очерке будут рассмотрены эстетические понятия латинского средневеко­вья, другие же явления — поэзия трубадуров, «Новый сладостный стиль», Данте (хотя для Данте сделаны существенные оговорки, особенно в последней главе) и тем более его последователи — бу­дут затронуты лишь мимоходом. Хотелось бы отметить, что в Ита­лии Данте, Петрарку и Боккаччо привыкли относить к Средневеко­вью, (отсчитывая Ренессанс от момента открытия Колумбом Аме­рики), тогда как во многих других странах их относят к началу Возрождения. С другой стороны, словно бы для восстановления равновесия, те же авторы, кто относит Петрарку к Возрождению, вписывают в «осень Средневековья» бургундскую, фламандскую и немецкую культуру XV века (то есть, современников Пико делла Мирандолы, Леона Альберти и Альда Мануция).

В то же время само понятие «Средневековье» определить до­вольно трудно. Вполне прозрачная этимология этого термина гово­рит о том, что он был изначально призван вобрать в себя тот тысяче-

8

летний период, которому никак не удавалось найти достойное мес­то, ведь это тысячелетие оказалось на середине пути между двумя блистательными эпохами, одной из которых очень гордились, а по другой сильно скучали.

Среди многочисленных обвинений, выдвинутых против этой якобы лишенной своего лица эпохи (не считая ее пресловутую «срединность»), был как раз упрек в отсутствии эстетической чув­ствительности. Сейчас мы не будем обсуждать этот вопрос, по­скольку последующее изложение как раз и призвано исправить это ложное впечатление: из заключительной главы станет ясно, что к XV в. эстетическая чувствительность сильно изменилась, чем, соб­ственно, можно объяснить, если не оправдать, существование за­навеса, скрывавшего средневековую эстетику. Однако понятие «средние века» озадачивает и по другим причинам.

Как получается, что под одним ярлыком объединяются столь разнящиеся между собой периоды: с одной стороны, период, про­стирающийся от падения Римской империи и до Каролингского возрождения, период, когда Европа переживает самые ужасные за всю свою историю политические и религиозные, демографические и аграрные, урбанистические и лингвистические кризисы (список можно было бы продолжить). С другой стороны, — период после­довавшего за тысячным годом возрождения, то есть время первой промышленной революции; время, когда начинаются формировать­ся национальные языки и современные нации, зарождается демок­ратия коммун, появляются банки, векселя и система двойного уче­та; когда подлинную революцию переживают системы наземных и морских перевозок, способы обработки земли, ремесленные при­емы; когда изобретается компас, стрельчатый свод, а под конец — порох и печать? Как все это совместить с эпохой, когда арабы пере­водят Аристотеля и занимаются медициной и астрономией в то вре­мя как Европа к востоку от Испании все-таки пока что не может гордиться своей культурой (хотя «варварские» столетия уже оста­лись позади)?

Между тем, так сказать, частичная ответственность за эту де­сятивековую мешанину лежит и на средневековой культуре, кото­рая избрала (или была вынуждена избрать) латинский язык как lingua franca, Библию как книгу книг, святоотеческую традицию

9

как единственное свидетельство классической культуры, и заня­лась комментированием комментариев и цитированием авторитет­ных формул с таким видом, будто сама неспособна изобрести что-либо новое. На самом деле это не так: средневековая культура об­ладает чувством нового, но стремится скрыть это новое под завесой повторений (в отличие от современной культуры, которая, напротив, делает вид, что она изобретает нечто новое, даже в том случае, когда на самом деле лишь повторяет уже известное).

Тяжелого испытания, вызванного стремлением узнать, когда же все-таки говорится нечто новое (говорится там, где человек Средневековья старается убедить нас, что он просто повторяет ранее сказанное), не удается избежать и тому, кто решил заняться историей эстетических идей. Чтобы сделать его не столь тяжким (по крайней мере для читателя), в нашем очерке будут изложены эстетические проблемы, а не воссозданы портреты тех или иных авторов. При портретировании легко впасть в заблуждение и счесть, что любой мыслитель — поскольку он использует термины и формулы, к которым уже прибегали его предшественники — про­должает говорить об уже известном (чтобы убедиться в обратном, нам пришлось бы воссоздать отдельные системы одну за другой). Если же мы излагаем сами проблемы, то нам легче (в рамках крат­кого обзора, когда на десять веков отведено менее двухсот стра­ниц), проследить историю некоторых формулировок и выяснить, каким образом они, то незаметно, а то и вполне явно, меняют свой смысл, причем так, что в конце концов мы начинаем понимать, что совершенно затертое выражение, например, forma, поначалу ис­пользовалось для указания на нечто, лежащее на поверхности, а в конце концов — на нечто, сокрытое в глубине.

Поэтому, даже признавая, что некоторые проблемы и решения не претерпевали изменений, мы обычно предпочитаем указывать на моменты развития, трансформации, рискуя при этом впасть в характерный для историографов грех (который мы позволим себе покритиковать в конце книги) считать, что эстетическая мысль Средневековья постоянно «улучшается». Конечно, средневековая эстетика претерпела определенное развитие, ведь от довольно-таки некритического цитирования представлений об идеях, косвен­ным образом воспринятых ею от античности, ей удается прийти к

10

таким шедеврам строгой систематики, какими являются суммы (summae) XIII в. Однако если фантастические этимологические изыскания Исидора Севильского вызывают у нас улыбку, а Уиль­ям Оккам, напротив, заставляет вникать в рассуждения, насыщен­ные такими формальными тонкостями, которые поныне являются твердым орешком для логиков, то это не означает, что Боэций не столь проницателен, как Дунc Скот (даже если первый и жил восе­мью веками раньше второго).

История, которую мы намерены проследить, сложна, преем­ственность сочетается в ней со скачкообразным развитием и раз­рывами. В немалой степени это все-таки история преемственнос­ти, потому что Средневековье являлось эпохой авторов, без ссы­лок копировавших один другого, а также потому, что в эпоху рукописной культуры, когда рукописи были не слишком доступны­ми, копирование представляло собой единственный путь к кальку­ляции идей. Никто не считал это преступлением; часто многократ­ное копирование приводило к полному забвению истинного автора той или иной формулы; в конце концов, считалось, что, если идея истинна, то она принадлежит всем.

Однако эта история имеет и свои яркие моменты. Правда, они не сродни тому фурору, который вызвала картезианская формула «я мыслю» (cogito). Маритен заметил, что только начиная с Де­карта мыслитель предстает как «дебютант в области абсолюта» и после него все философы начинают стремиться в свою очередь де­бютировать на совершенно новых подмостках. Люди Средневеко­вья не были столь театральными; они считали, что оригиналь­ность — грех гордыни (с другой стороны, не следует забывать, что в ту эпоху ставить под сомнение установившуюся традицию было рискованно, причем не только в академическом плане). Однако и Средневековье (указываем на это обстоятельство на тот случай, если найдется кто-либо, об этом не ведающий) было способно на высокие мысли и гениальные прозрения.