Ульрих Страсбургский, св. Бонавентура и Луллий

Когда с 1248 по 1252 г. в прочитанном им в Кельне курсе лекций Альберт Великий комментировал четвертую главу трактата Дио­нисия Ареопагита «О божественных именах» («De divinis nomi­nibus»), вместе с Фомой Аквинским его слушал и Ульрих Страс­бургский. Позднее он почти одновременно с «Суммой» Аквината написал свою «Книгу о высшем благе» («Liber de summo bono»), в которой изложил эстетическую концепцию, основанную на поня­тиях формы, света и пропорции. Можно даже сказать, что Ульрих разработал детальную феноменологию пропорций, гораздо более точную и определенную, чем у Фомы (чью теорию на этот счет мож­но воссоздать лишь на основе разрозненных замечаний), и с более выраженной эстетической направленностью. При этом представ­ление Ульриха о форме во многом связано с неоплатонизмом и ли­шено той конкретности, которой, как мы видели, наделена субстан­ция у Фомы. Для Ульриха красота — это splendore formae (сия­ние формы) в понимании Альберта Великого, однако эта форма имеет все особенности света в его неоплатоническом понимании. Во взглядах Ульриха на чувственно воспринимаемые виды реаль­ности ощущается влияние трактата «De causis».

«Omnis enim forma cum sit effectus Primae lucis intellectualis, quae per suam essentiam agit, oportet necessario quod lucem suae causae per similitudinem participet... Quaelibet forma, quantum minus habet hujus luminis per obumbrationem materiae, tanto de­formior est, et quanto plus habet hujus luminis per elevationem sup­ra materiam, tanto pulchrior est».

«Так как всякая форма есть следствие Первого разумного света [т. е. Бога], Который действует через свою сущность, необходимо,

132

чтобы свет через сродство был причастен природе своей причины... Всякая форма оказывается тем безобразнее, чем меньше она при­частна этому свету по причине затемнения, которое оказывает ма­терия, и тем прекраснее, чем больше она имеет этого света, возно­сясь над материей».

(Liber de summo bono II, 3, 5, Pouillon 1946, р. 328).

Нет нужды говорить о том, сколь глубокая пропасть отделяет точку зрения Фомы от взглядов Ульриха.

Св. Бонавентура также основывает свою эстетику на принци­пах гилеморфизма, но, как мы видели, у него эти понятия включа­ются в более широкий контекст метафизики света. Что касается влияния Августина, то оно сказывается в постановке вопроса об эстетике пропорций, об aequalitas numerosa (числовом равенстве) (развитом в трактате «О музыке» («De musica»)). Главная особен­ность aequalitas numerosa заключается не в том, что Бонавентура развивает оригинальную теорию пропорции, но в том, что с его точ­ки зрения принципы aequalitas художник черпает из сокровенных глубин собственной души. В этом смысле можно сказать, что как Бонавентура, так и францисканская школа обращаются к рассмот­рению проблем, которые в дальнейшем будут положены в основу теорий вдохновения и художественной идеи.

Сходную с томистской точку зрения можно найти у Раймунда Луллия, который в своем трактате «Ars magna» («Великое искус­ство») говорит, в частности, о magnitudo (величии) как красоте, которая в своей основе имеет целостность (integritas). Подобный подход может оправдать существование смещенных пропорций, коль скоро они обусловлены внутренними требованиями данного конкретного организма, например, организма подростка. Однако в целом мысль Луллия движется в другой плоскости: в его видении Космоса как органического целого нет ни мифическо-метафизичес­ких черт, характерных для космологии Платонова «Тимея», ни бо­лее натуралистического и рационалистского представления об упо­рядоченном Космосе, характерного для св. Фомы. Его видение Кос­моса уже связано с магией и каббалой и предвосхищает платонизм Возрождения. Достаточно сопоставить его определение гармони­ческой связи всего сущего как вселенской цепи с фрагментом из книги Джордано Бруно, которую мы цитируем в параграфе 12.6:

133

«Concordantiae vinculum a summo usque ad infima durat. Est enim quaedam universalis amicitia omnium rerum, in qua omnia participant, et illum nexum plerique, ut Homerus, auream mundi cathenam appelant, cingulum Veneris, seu vinculum naturae, sive symbolum quod res inter se habent».

«Гармоническая связь простирается от вершины [иерархиче­ской лестницы видов бытия] до самого низа. Ведь существует некая всеобщая взаимоприязнь всех вещей, которой все они причастны, и эту связь многие вслед за Гомером называют золотой мировой цепью, поясом Венеры, природной связью или знаком, которым вещи владеют сообща».

(Rhetorica, ed. 1958, р. 199).