Психология и гносеология эстетического видения

Субъект и объект

Внимание к конкретным аспектам вещей, о котором речь шла выше, сочетается (особенно в XIII в.) с углубленными физико-физи­ологическими исследованиями психологии восприятия. Тем самым заявляет о себе проблема полярности, свойственной акту эсте­тического наслаждения. Прекрасная вещь требует, чтобы ее рас­сматривали как таковую, и художественное произведение создает­ся с учетом его визуального восприятия: оно предполагает субъек­тивное зрительное переживание потенциального наблюдателя.

Эту полярность во времена античности осознавал тот же Платон:

«Если бы они [художники] желали передать истинную сораз­мерность прекрасных вещей... верх оказался бы меньших разме­ров, чем должно быть, низ же больших, так как первое видимо нами издали, второе вблизи... Не воплощают ли художники в своих про­изведениях, оставляя в стороне истинное, не действительные со­отношения, но лишь те, которые им кажутся прекрасными?»

(Платон. Софист. 235е-236а//Собр. соч.: в 4 т. Т. 2. М., 1993. С. 300 / Пер. С. А. Ананьина).

Традиция приписывает постановку этой проблемы Фидию, со­здателю статуи Афины, нижняя часть которой (если ее рассматри­вать вблизи, она выглядит неестественно укороченной) обретает правильные размеры, если смотреть на нее снизу вверх, когда она находится выше уровня глаз. В этой связи Витрувий проводил раз­личие между симметрией и эвритмией. Последнюю он понимал как venusta species commodusque aspectus, то есть как красоту, которая представляется таковой потому, что сообразуется с тре­бованием нашего взора. Таким образом, эвритмия прежде всего представляет собой правило соблюдения технической пропорции,

108

как намерение, обращенное к внешнему виду в противоположность чисто объективной пропорции, присущей природным вещам. Нельзя сказать, что осознание этого требования является преро­гативой эпохи Возрождения, хотя теория перспективы получила развитие только в XV в. Нельзя полностью согласиться с замеча­нием Панофски (1955, р. 98-99), согласно которому в Средневе­ковье считали, что «субъект и объект должны поглощаться более высоким единством». Статуи Королевской галереи Амьенского со­бора были созданы таким образом, чтобы рассматривать их с рас­стояния тридцати метров от уровня земли. Потому глаза статуй довольно сильно отстоят от основания носа, а их шевелюры пре­увеличенны. В Реймсском соборе у статуй, находящихся на гребне крыши, слишком короткие руки, чересчур длинная шея, низкие плечи и короткие ноги. Требования объективной пропорции подчи­няются требованиям оптики (Focillon 1947, р. 221-222). Таким образом, художественная практика осознавала проблему субъек­тивности восприятия и по-своему ее разрешала.

Эстетическое чувство

С точки зрения философов, эта проблема носит гораздо более отвлеченный характер и, на первый, лишена связи с интересую­щей нас темой. Однако на самом деле в центре теорий, которые мы будем изучать, как раз и находится проблема соотношения субъек­та и объекта. Как мы уже видели, указание на наличие пропорцио­нальной связи между прекрасной вещью и психологическими тре­бованиями того, кто ее созерцает, мы обнаруживаем уже у Боэ­ция. Он еще до Августина неоднократно акцентировал внимание на физико-психологических соотношениях (например, при анали­зе природы ритма). Затем Августин в своем трактате «De ordine» приписывал эстетическую ценность исключительно зрительным ощущениям и нравственным ценностям (слуху и низшим чувствам следует говорить не о красоте (pulchritudo), a о приятности (suavitas), и тем самым ставил вопрос о максимально познаватель­ных (maxime cognoscitivi) чувствах (впоследствии систематичес­кое изложение этой проблемы даст св. Фома, признав такими чув­ствами зрение и слух).

109

Согласно психологическим установкам Сен-Викторской школы радость от восприятия чувственной гармонии представляет собой естественное продолжение физической радости (которая лежит в основе моральной жизни человека и основывается на онтологиче­ской реальности соответствия между структурой души и матери­альной реальностью). В этом плане позиции представителей Сен-Викторской школы сопоставимы с представлениями современных теоретиков вчувствования (Ein - f ü hlung) то есть эмпатии, ощуще­ния, которое рождается в результате отождествления субъекта с объектом (ср.: De Bruyne 1946, II, p. 224). Для Ришара Сен-Вик­торского созерцание (contemplatio) (которое может иметь и эсте­тическую природу) представляет собой libera mentis perspicacia in sapientiae spectacula c ит admiratione suspensa, то есть свобод­ный взор разума, обращенный на чудеса мудрости, которому со­путствует изумление (Benjamin major, PL 196, col. 66-68). В мо­мент экстаза красота, постигаемая душой, расширяет и возносит ее, и она полностью растворяется в созерцаемом ею объекте.

Св. Бонавентура более сдержанно анализирует соответствую­щую проблематику и отмечает, что постижение чувственной ре­альности осуществляется на основании некоей соразмерности и что возникновению наслаждения способствуют как сам субъект, так и доставляющий удовольствие объект.

Пропорция «dicitur suavitas cum virtus agens non improportio­ naliter excedit recipientem: quia sensus tristatur in extremis et in medio delectatur... Ad delectationem enim concurrit delectabile et conjunctio ejus cum eo quod delectatur».

Пропорция «называется приятностью, когда действующая сила не превосходит в своей непропорциональности способность вос­принимающего чувства, ведь чувство страдает от чрезмерности и наслаждается умеренностью... Ведь наслаждению способствуют само доставляющее удовольствие и его сопряжение с тем, что пе­реживает наслаждение» (цит. по: Бонавентура. Путеводитель Души к Богу. М.: Греко-латинский кабинет Ю. А, Шигалина, 1993. С. 76-77 / Пер. В. Л. Задворного).

(Itinerarium mentis in Deum II, 5; I Sent., 1, 3, 2).

110

Так зарождается любовный импульс. Наибольшее наслажде­ние, проистекающее из наиболее полного осознания отношений полярности и пропорциональности, заключается не в созерцании чувственно воспринимаемых форм, а в любви, где субъект и объект сознательно и деятельно любят друг друга.

«Ista affectio amoris nobilissima est inter omnes quoniam plus tenet de ratione liberalitatis... Unde nihil in creaturis est considera­re ita deliciosum sicut amorem mutuum et sine amore nullae sunt

deliciae».

«Это любовное настроение является самым благородным из всех, так как больше причастно щедрости... Посему ничто в тварях не может считаться более радостным, чем взаимная любовь, и без любви нет никакой радости».

(I Sent., 10, 1,2, ed. Quaracchi I, рр. 158-159). Подобная трактовка созерцания (которое в данных текстах да­ется вкратце как неизбежный результат гносеологии мистическо­го видения), предполагающее идею аффективного переживания, более подробно обсуждается в сочинениях Гильома из Оверни и в частности, в тех пассажах, где проявляется его так называемый «эмоционализм», где он говорит о том, что называют его эмоцио­нальностью. Там он особо заостряет внимание на субъективном характере эстетического созерцания и на функции наслаждения как конституирующем моменте красоты. Красота обладает объек­тивностью, однако объективность эта санкционирована нашим ви­зуальным восприятием.

«Quaemadmodum enim pulchrum visu dicimus quod natum est per seipsum placere spectantibus, et delectare secundum visum... Volentes quippe pulchritudinem visibilem agnoscere, visum exte­riorem consulimus... pulchritudinem seu decorem, quam approbat et in qua complacet sibi visus noster seu aspectus interior».

«Мы называем прекрасным на вид то, что по своей природе при­звано услаждать созерцающих и радовать их своим видом... Конеч­но, если мы хотим признать видимую красоту, мы предаемся внеш­нему чувству созерцания... Той красоты или изящества, которую

111

принимает и в которой находит удовлетворение наш взгляд или внутренний взор».

(Tractatus de bono et malo, Pouillon, pp. 315-316).

Во всех определениях Гильома появляются термины, которые предполагают как познавательную установку (spectare, intueri, aspicere) (смотреть, всматриваться, взирать), так и аффектив­ную (placere, delectare) (нравиться, радовать). В соответствии с собственным учением о природе души (которая нераздельна в двух своих действиях, познавательном и аффективном) Гильому достаточно, чтобы объект предстал перед субъектом (раскрывая определенные качества), тем самым пробуждая в нем чувство удо­вольствия, пронизанное любовью (affectio), которая одновремен­но является познанием прекрасного и взысканием его (ср.: De Bruyne 1946, III, р. 80-82).

Психология видения

Все эти философские теории носят отвлеченный характер и да­леки от прояснения психологических механизмов визуального вос­приятия — в отличие от сочинений, написанных под влиянием Альхазена. В трактате «Liber de intelligentiis» (автором которого ранее считали Витело, а теперь — Адама ди Белладонна) механизм зрительного восприятия объясняется по аналогии с физическим отражением: светящийся объект испускает лучи, благодаря чему отражается в зеркале.

Объект представляет собой деятельную силу, формирующую отображения; зеркало же — это пассивная потенция, чье назначе­ние заключается в восприятии отражений. В человеческом созна­нии, кроме того, происходит согласование упомянутой потенции с деятельной силой, согласование, которое осознается как удоволь­ствие (причем речь идет о высшем удовольствии (delectatio maxima), возникающем тогда, когда объект представляет собой светящуюся реальность, встречающуюся с сиянием в нас самих). Удовольствие основывается на взаимной согласованности между вещами, душой и миром, на метафизической любви, которая придает единство ре­альности.

Более глубокий анализ соотношения субъекта и объекта содер­жится в трактате Витело «Перспектива», результатом чего ста-

112

новится интересная концепция интерактивности познания (1). Витело различает два способа восприятия видимых форм: compre ­ hensio formarum visibilium... per solam intuitionem, a также per intuitionem cum scientia praecedente, то есть постижение видимых форм посредством одной интуиции, а также постижение посред­ством интуиции, которой предшествует знание. Благодаря воспри­ятию первого типа мы постигаем различные виды света и цвета, однако существуют более сложные уровни реальности, которые зрение постигает еще не самостоятельно, а с помощью других спо­собностей души. С чисто интуитивным созерцанием визуального мира соединяется actum ratiocinationis diversas formas visas ad invicem comparantem (акт рассуждения, в котором сравниваются между собой различные воспринятые формы). Истинное, включаю­щее в себя концептуальный уровень познание вещи осуществляется лишь в результате подобного сопоставления различных познанных аспектов этой вещи. Чисто зрительное ощущение подкрепляется работой памяти, воображения и разума; при этом подобный синтез совершается быстро, почти мгновенно. Таким образом, восприятие эстетических реалий принадлежит ко второму из упомянутых спо­собов и предполагает мгновенное, хотя и сложное взаимодействие между многообразием открывающихся взору объективных аспек­тов, и деятельностью субъекта, который занят установлением со­ответствий и обобщений:

«Formae non sunt pulchrae nisi ex intentionibus particularibus et ex conjunctione earum inter se... Ex conjunctione quoque plurium intentionum formarum visibilium ad invicem et non solum ex ipsis intentionibus (particularibus) visibilium fit pulchritudo in visu».

«Формы прекрасны только в силу наличия особых аспектов вещи и их взаимного единения... Из взаимного соединения множе­ства зримых особенностей видимых форм, а не только из простого наличия (особых) зримых аспектов, рождается красота видения».

Исходя из такого рода предпосылок, Витело стремится опреде­лить объективные условия, найти те аспекты объекта, благодаря которым видимые формы становятся приятными. Существуют про­стые параметры вещей, такие, например, как величина (mag­nitudo) (луна красивее звезд), figura (очертание, рисунок формы),

113

непрерывность (например, при взгляде не зеленеющий простор), прерывность (множество небесных светил или зажженных све­чей), шероховатость или гладкость (planities) тела, на которое па­дает свет, тень, которая смягчает слишком яркие световые пятна и создает игру оттенков (как это происходит, например, на хвосте павлина). Существуют также сложные параметры, когда с прият­ным цветом соединяется игра пропорций, так что различные пара­метры, сочетаясь между собой, придают объекту новую и более яркую красоту.

Далее, Витело провозглашает два чрезвычайно важных посту­лата. Прежде всего, он говорит об определенной относительности вкуса, который зависит от времени и страны; каждая внешняя осо­бенность того или иного созданного человеком предмета отражает некий тип соразмерности (convenientia). Эти типы разнятся, как разнятся и человеческие привычки, и индивидуальные эстетиче­ские суждения (sicut unicuique suus proprius mos est, sic et propria aestimatio pulchritudinis accidit unicuique). Во-вторых, Витело заостряет внимание на субъективном моменте как способе точной оценки и эстетического наслаждения чувственно воспринимаемых предметов: существуют такие предметы, которые следует рассмат­ривать издалека — при этом, например, скрадываются какие-либо уродливые пятна; другие предметы (например, миниатюры) лучше рассматривать вблизи, чтобы суметь различить все оттенки, все intentiones subtiles (утонченные замыслы), lineatio decens (изящ­ное проведение линий), ordinatio partium venusta (красивое упо­рядочение частей).

Таким образом, удаленность и близость (remotio et approxi­matio) являются двумя существенными условиями правильного эстетического видения; важное значение имеет и ось зрительного восприятия, благодаря которой предметы выглядят иначе, если на них смотреть ex obliquo (со стороны).