Трансценденталии. Филипп Канцлер

Схоластика XIII в. стремится опровергнуть дуализм, который, зародившись в персидской религии манихеев и в различных гнос­тических течениях первых веков христианства, различными путя­ми проник к катарам и распространился среди них (особенно в Провансе). В соответствии с дуалистической ересью не только че­ловеческая душа, но и вся вселенная является ареной борьбы двух начал: света и тьмы, добра и зла, причем оба начала являются не­тварными и вечными. Иными словами, для этих ересей зло не пред­ставляет собой чего-то неожиданно привнесенного в бытие после божественного творения (ангелов и мира), но является, так ска­зать, первородным его изъяном, от которого страдает само Боже­ственное.

Опасаясь, что таким образом в мире может укорениться пред­ставление об отсутствии четкого выбора между добром и злом, схо­ластика стремится утвердить идею благости всего творения, при­чем даже в тех областях бытия, которые пребывают в тени. Орудием, которое она тщательно выковывает для переоценки упомянутого взгляда на мир, является понятие трансцендентальных свойств, выступающих как conditiones concomitantes (сопутствующие условия) бытия (2).

Если мы исходим из того, что единство, истина, благость явля­ются не какими-то случайно, спорадически осуществляющимися Ценностями, но соприродными бытию свойствами, которые входят

32

в него на метафизическом уровне, то отсюда следует, что всякая существующая вещь является истинной, единой и благой.

В трактате Филиппа Канцлера «О благе» («Summa de borio»), созданном в начале XIII века в атмосфере подобных умонастрое­ний, мы видим первую попытку точно определить понятие транс­ценденталии и наметить классификацию трансценденталий на ос­нове онтологии Аристотеля, а точнее тех замечаний, которые Ста­гирит делает в первой книге своей «Метафизики» относительно единого и истинного (III, 8; IV, 2; X, 2), а также на основе выво­дов, к которым ранее пришли арабские мыслители, обогатив Арис­тотелев перечень свойств бытия понятиями res (вещь) и aliquid (нечто). Особо акцентируя внимание на b опит (благе) (новшество, возникшее в ходе полемики с манихеями XIII в.) и вдохновляясь представлениями арабов, Филипп развивает идею тождественно­сти и взаимообратимости трансценденталий, а также их различае­мости secundum rationem (согласно способу рассмотрения). Бла­го и бытие взаимопроникают друг в друга, однако благо в соответ­ствии со способом его рассмотрения, привносит нечто в бытие: bonum et ens convertuntur... bonum tarnen abundat ratione supra ens. Благо — это бытие, рассмотренное с точки зрения его совер­шенства, его действенного соответствия той цели, к которой оно устремлено, подобно тому как ипит (единое) есть сущее, рассмат­риваемое в аспекте его неделимости (Pouillon 1939).

Филипп ничего не говорит о прекрасном, но его современники, особенно в своих комментариях на Псевдо-Дионисия (под влияни­ем его непрестанных указаний на pulchritudo), вынуждены зада­ваться вопросом о том, не является ли и прекрасное трансценден­талией. Это необходимо прежде всего для того, чтобы с помощью жестких категорий определить эстетическое мировосприятие кос­моса, затем на уровне трансценденталий объяснить разнообразную и сложную триадическую терминологию и, наконец, для того, что­бы придать философскую определенность уяснению связей между благим и прекрасным в соответствии с требованиями различия, характерными для схоластической методологии. Средневековая чувствительность реанимирует — в контексте христианской ду­ховности — понятие греческой kalokagathia, двуединства kalos kai agathos (прекрасного и благого), указывающего на гармони-

33

ческое сопряжение физической красоты и добродетели. Однако философ-схоластик хочет со всей ясностью определить, в чем заключается это тождество двух ценностей и насколько они само­стоятельны.

Если прекрасное представляет собой устойчивое свойство все­го бытия, то красота космоса основывается на метафизической определенности, а не на простом чувстве поэтического восхище­ния. Однако требование различения трансценденталий secundum rationem побуждает определить, при каких условиях бытие можно рассматривать как прекрасное, выявляя, таким образом, в сфере единства названных ценностей условия автономного существова­ния ценности эстетической.