Теория Н. И. Жинкина об особых кодах внутренней речи

Концептуальное положение А.Н. Соколова о наличии вер­бальных и невербальных компонентов в «языке» внутренней речи получило свое отражение и развитие в подлинно новаторской теории Н.И. Жинкина об особых кодах внутренней речи (79, 81, 84 и др.).

Проблема соотношения мышления и языка как средства осуществления речевой деятельности впервые достаточно подробно была рассмотрена Н.И. Жинкиным в его широко известной работе «О кодовых переходах во внутрен­ней речи» (79). Автор указывает, что концепцию полного совпа­дения языка и мышления фактически подтвердить не удалось, так как «структура суждения как единица мышления не совпадает со структурой предложения как единицей языка» (79, с.27). В резуль­тате проблема соотношения мышления и языка продолжает оста­ваться нерешенной. Для решения проблемы И.И. Жинкин предлагает привлечь экстралингвистическую область – определяя процесс мышления как явление психологическое, исследовать, в какой форме зарожда­ется у человека мысль и как она реализуется в речи (79, 81).

В своей концепции Н.И. Жинкин, как базовую, использует категорию‒понятие «код». По Н.И. Жинкину, «кодом можно назвать знаковую систему обозначений. С этой точки зрения язык ‒ это код». Но кодом можно считать и «систему материальных сигналов», в которых может быть реализован язык (сигналов слышимых, видимых, осязае­мых, речедвигательных). С этой точки зрения, возможен переход от одного кода к другому. Изучая коды реализации натурального языка (речедвигательный, речеслуховой, фонемный, морфемный, словесный и др.)1, Н.И.Жинкин поставил целью своих исследований «в круговороте кодовых переходов... найти самое неясное, самое неуловимое звено ‒ че­ловеческую мысль, внутреннюю речь» (79, с.23). Экспериментальные исследования автора были направлены на решение вопроса о том, «реализуется ли мышление только в речедвигательном коде, или существует другой код, не связанный непосредственно с формами натурального языка» (там же, с. 27). С этой целью Н.И. Жинкиным была использована методика центральных речевых помех, позволяющая осуществлять торможение речедвижений в процессе внутренней ре­чи, являющейся, по мнению автора, «центральным звеном» переработ­ки словесных сообщений и областью кодовых переходов. Результаты эксперимента подтвердили его гипотезу о возможности несловесного мышления, в случаях, когда происходит переход с языкового на особый код внутренней речи, названный автором «предметно‒схемным кодом» (79).

Н.И. Жинкин характеризует этот код («код образов и схем») как непроизносимый, в котором отсутствуют материальные признаки слов натурального языка и где обозначаемое является вместе с тем и знаком. Такой предметный код, по Н.И. Жинкину, представляет собой универсальный язык, с помощью которого возмож­ны переводы содержания речи на все другие языки. Автор приходит к выводу, что «язык внутренней речи свободен от избыточности, свойственной всем натуральным языкам», во внутренней речи смысловые связи «предметны, а не формальны» (они отображаются образами‒представлениями, а не языковым знаком). Таким образом, механизм человеческого мышле­ния реализуется в двух противостоящих динамических звеньях ‒ предметно‒изобразительном коде (внутренняя речь) и речедвигательном коде (внешняя экспрессивная речь). Применение натураль­ного языка, по мнению Н.И. Жинкина, возможно только через фазу внутренней речи: «Без изобразительного языка внутренней речи был бы невозможен никакой натуральный язык, но и без натураль­ного языка деятельность внутренней речи бессмысленна» (79, с.36). Процесс мышления автор определяет как сложное взаимодействие внутрен­него, субъективного языка и натурального, объективного.

Предложенная Н.И. Жинкиным теоретическая концепция механизмов внутренней речи нашла свое продолжение в его последней работе – книге «Речь как проводник информации» (1982). Предметом исследования в ней является проблема взаимодействия между тремя кодами, сложившимися под влияни­ем потребностей коммуникации в единую саморегулирующуюся сис­тему ‒ язык, речь, интеллект, структура центрального звена этого взаимодействия ‒ внутренняя речь, а также то, как складывается эта система в онтогенезе. Н.И. Жинкин отмечает, что вещи и события, которые воспринимает человек, представляют собой некую реальную целостность, доступную по­знанию при взаимодействии сенсорных устройств. Еще до появле­ния речи маленький человек видит вещи, двигается среди них, слушает и ося­зает ‒ словом, накапливает в памяти сенсорную информацию, кото­рая поступает в анализаторы. Это субъективный опыт, недостаточ­ный для полезного воздействия на окружающую действительность. Вот почему у человека должна сформироваться речевая коммуника­ция, которая является неотъемлемым свойством человеческого ин­теллекта и его потребностью. Языком и речью управляет интеллект. Но интеллект, по выражению Н.И. Жинкина, «не понимает речи». Он вырабатывает понятия, суждения, делает умозаключения и выводы с тем, чтобы отобразить действи­тельность. Все эти операции не зависят от того, на каком языке говорит человек. Интеллект оставляет за собой только самую общую функцию управления речью: он кодирует информацию. «Противопостав­ленность дискретных кодов языка «языкам интеллекта» породила смешанный код ‒ внутреннюю речь, которую нужно рассматривать как универсальный предметный код, ставший посредником не толь­ко между языком и интеллектом, между устной и письменной речью, но и между национальными языками» (84, с.,18). Внутренняя речь, согласно Н.И. Жинкину, «не обладает набором стандартных граммати­ческих правил и даже алфавитом лексики. Она не является ни стро­го дискретной, ни целиком аналоговой. В ней могут появиться... пространственные схемы, наглядные представления, отголоски ин­тонации, отдельные слова и т.п.» (там же, с.92). Этот субъективный язык не осознается говорящим, это язык‒посредник, при участии которого замысел переводится на общедоступный язык. Внутренняя речь может применять любые сенсорные знаки, и главным образом такие, которые выдает память в зависимости от условий запечатления предметов, их связей и отношений, включая и схемы этих отношений. На этом языковом поле «встречаются» все анализаторы ‒ зрительный, слуховой, двигательный и др. (84, с.143). Таким образом, Н.И. Жинкин в этой работе определяет код внутренней речи более широко: не как чисто предметно‒схемный код, а как «смешанный» ‒ предметно‒схемный и языковой код, включающий наряду с образами‒представлениями и отдельные (в ряде случаев – трансформированные, преобразованные) элементы языкового кода. Это полностью снимает «противоречия» в интерпретации единиц внутренней речи между теоретической концепцией данного автора и «базовой» теорией внутренней речи Л.С. Выготского, а также сближает теоретические позиции Н.И. Жинкина с научными взглядами А.А. Леонтьева, Т.В. Ахутиной, Т.Н. Ушаковой и других исследователей (13, 122, 234).

Согласно теории Н.И. Жинкина, в ходе «речевого онтогенеза» у человека происходит формирование двух язы­ков: внешнего, коммуникативного, и внутреннего, «молчаливого». Во внутреннем языке отображается «сенсорный континуум» окружающей человека действительности. «Сенсорика» (сенсорное восприятие) и интеллект работают совмест­но, «от сенсорики начинается вход в интеллект, а от интеллекта через язык и речь идет выход информации о действительности для понимания ее другими людьми» (84, с.123). В связи с этим Н.И. Жинкин вводит в «научное обращение» категорию‒понятие «универсальный предметный код» (код УПК), который он определяет как «стык речи и интеллекта». Здесь, во внутренней речи, на основе задействования кода УПК и смешанного образно‒предметного и языкового кода и «совершается перевод мысли на язык человека». Согласно взглядам Н.И. Жинкина, универсальный предметный код сложился в опы­те поколений, его правила являются общими и одинаковыми для всех людей, что и обеспечивает «переводимость» речевой деятельности с одного языка на другой. Этот код – система «логических правил» отображения в сознании человека (посредством внутренней речи) окружающей его действительности, правил, на основе которых возникают смысловые связи, отображаемые затем в речевых высказываниях внешней речи (82, 84).

Согласно теории Н.И. Жинкина, внутренняя речь не толь­ко прокладывает путь от интеллекта к действительности, но и яв­ляется «мостом», обеспечивающим взаимопонимание людей в процессе коммуникации, так как в ее смешанном предметном коде происходит преобразование непосредственно мыслимого содержания действи­тельности в знаки речи и наоборот. Другими словами, внутренняя речь (и прежде всего, код УПК) – «это язык управляющий, регулирующий не только «молча­ливые» движения собственного тела, но и замыслы для коммуникации с партнером» (84, с.120). К сожалению, подлинно новаторская в научном плане теоретическая концепция Н.И. Жинкина об универсальном предметном коде внутренней речи в труде «Речь как проводник информации» (опубликованном спустя несколько лет после ухода из жизни этого замечательного ученого) представлена в самом первоначальном варианте, в форме рабочей гипотезы. Между тем, представленные в этой книге глубокий научный взгляд на проблему «феномена» внутренней речи как «инструмента» человеческого мышления, научно обоснованная интерпретация речевой деятельности как деятельности в подлинном смысле речемыслительной имеют принципиально важное значение с точки зрения дальнейших перспектив развития психолингвистики (как в теоретическом, так и прикладном аспекте). В связи с этим остановимся более подробно на психолингвистической интерпретации единиц универсального предметного кода внутренней речи, определенного Н.И. Жинкиным как самостоятельный предмет научного исследования.

Исходя из основных положений теоретической концепции УПК Н.И. Жинкина, мы полагаем, что единицы этого кода (его кодовые элементы) отображают универсальные (общие для всех людей) способы сознательного «отражения» (т.е. восприятия и анализа) окружающей действительности. Эти способы интеллектуального отражения и анализа окружающего мира по своей природе являются своеобразным симбиозом сенсорного восприятия и аналитико‒синтетической деятельности, организующей и направляющей процесс восприятия, а также обеспечивающей мыслительный анализ данных этого восприятия. Но поскольку этот мыслительный процесс у человека протекает на основе внутренней речи, как процесс речемыслительный, изначально опосредованный знаками языка, то его кодовыми элементами, отображающими внутреннее содержание процесса восприятия и анализа окружающей действительности, являются «речевые» коды[17], а именно коды УПК. Единицей этого кода (в полном соответствии с его названием, не допускающим, на наш взгляд, какой‒либо другой интерпретации) является максимально обобщенный образ‒представление, близкий по своей природе к образу‒ понятию (понятие о предмете). В онтогенетическом развитии человека такие обобщенные представления, разумеется, выступают как «социально присвоенные» новообразования, они входят в состав приобретенных знаний и формируются по типу формирования навыков интеллектуальных действий. По своему происхождению они представляют собой своеобразный, постепенно складывающийся «симбиоз» наглядных чувственных представлений (образов окружающего мира) и их обобщенного значения, зафиксированного в знаках языка (прежде всего ‒ в слове). В этих образах‒представлениях «закодированы» (в обобщенной форме) специфически человеческие способы интеллектуального восприятия реальной действительности; другими словами, они сами отображают то, как мы воспринимаем и «оцениваем» окружающий нас мир во всем его многообразии. Объекты и явления окружающей действительности непосредственно воспринимаются («фотографируются») через каналы сенсорного восприятия, последующая же обработка и анализ данных чувственного восприятия осуществляется через речемыслительную деятельность посредством специфических кодов внутренней речи. Рассмотрим (на примерах значения кодовых единиц внутренней речи), каким образом в сознании человека происходит процесс целенаправленного дифференцированного восприятия окружающего предметного мира и то, как составляющие его материальные объекты, их связи и отношения отображаются в кодах УПК.

Начнем с одного из «базовых» ‒ идентификационных кодов, а именно с кода:

(I) Ob. ‒ N («объект» ‒ «номен» /имя, название/ объекта). Этот код определяет следующую особенность «предметного» восприятия: человек, в достаточной степени овладевший уже речевой деятельностью (а следовательно, и знаками языка), всегда воспринимает и идентифицирует («узнает») любой объект (предмет, явление) осознанно; идентификация предмета происходит не только на основе соотнесения воспринимаемого с сенсорным образом – «эталоном» данного предмета, хранящимся в памяти, но и на основе одновременной актуализации его «имени» (вербального обозначения).

В перцептивной деятельности человека используется и «базовый» код Ob. ‒ Stand. Ob. («чувственно воспринимаемый» объект – эталонный образ объекта), который, вероятно, присутствует и в перцептивно‒»аналитической» психической деятельности животных. Однако у человека, в отличие от животных, он не используется отдельно, вне связи с указанным выше кодом УПК.1 Мысленное «обозначение» воспринимаемого предмета (даже если соответствующий словесный знак не воспроизводится во внутренней речи, т.е. предмет, по выражению Л.С. Выготского, просто «мыслится человеком») принципиальным образом отличает перцептивную деятельность человека от процесса восприятия у высших животных, превращая его в психическую деятельность гораздо более «высокого порядка». Языковой знак (в данном случае – «номен»), пусть даже не воспроизводимый в УПК в полной языковой форме и включенный в предметный обобщенный образ‒представление, обладает «значением» и, следовательно, не «формально», «фотографически», а обобщенно отражает чувственно воспринимаемый предмет. Значение слова как знака языка (как это было подробно показано в предыдущих разделах данного пособия) вбирает в себя отражение наиболее существенных признаков, свойств обозначаемого предмета; оно же одновременно обозначает и предметную категорию, к которой относится данный предмет; оно, наконец, включает целое «семантическое поле», всю потенциальную систему связей и отношений обозначаемого объекта с другими предметами окружающей действительности. Соответственно, при «осознанном» восприятии предмета вместе с его именем актуализируется (частично или полностью) и образ‒ понятие о данном предмете, а сам предмет тут же включается в пространственно‒понятийную, временную, причинно‒следственную «сетку координат» специфически человеческого восприятия окружающего предметного мира. Таким образом, если у животных процесс идентификации воспринимаемого предмета предполагает актуализацию предшествующего чувственного опыта (основанного на взаимодействии с данным предметом), то у человека этот перцептивный мыслительный процесс предполагает актуализацию, помимо чувственного, несоизмеримо более богатого «социального опыта» взаимодействия людей с окружающим их предметным миром, опыта, «зафиксированного» в «семантических» знаках языка.

Разумеется, процесс мысленного анализа воспринимаемого предмета и его включение в систему межпредметных связей и отношений не исчерпывается его идентификацией («узнаванием») в форме «номинации». Этот процесс является гораздо более сложным, и осуществляется он на основе использования других кодов УПК. Приведем некоторые из них.

(II) Ob. – Ad. (1 + n) [18] («объект» – признак /свойство объекта). Этот код характеризует следующую особенность специфически человеческого восприятия: любой предмет (явление) окружающей действительности никогда не воспринимается в «отрыве» от его наиболее существенного признака (или сразу нескольких важнейших признаков, свойств, качеств), который(ые) выделяются («опознаются») одновременно с опознаванием (идентификацией) предмета. Данные такого целенаправленного и дифференцированного восприятия отображаются и «фиксируются» во внутренней речи посредством указанного выше кода.

На основе выделения основных, наиболее существенных признаков предмета человек очень быстро (иногда – в кратчайший промежуток времени) «выходит» на определение его функционального назначениия и опознаваемый предмет в дальнейшем анализируется на основе использования следующего кода:

(III) Ob. – Fn. (1 + n) ¹. Таким образом, любой воспринимаемый объект (предмет, явление) в «контексте» дифференцированного восприятия окончательно идентифицируется с учетом его основных функций (или, применительно к явлению – основных его специфических проявлений).Так, например, дверь как объект восприятия идентифицируется и воспринимается нами как предмет, разделяющий между собой два пространственных континииума или как вход в какое‒либо помещение, здание и т.д.; анализ свойств и качеств данного предмета осуществляется на основе его основной функции: «закрыть – открыть «проход» из одного пространственного месторасположения субъекта действия в другое.

Одной из важнейших специфических особенностей перцептивной деятельности человека, опосредованной процессом мышления, является то, что любой объект окружающего нас предметного мира воспринимается человеком не «изолированно»; он не «вычленяется» (во всяком случае, полностью) из системы межпредметных связей и соотношений, чтобы потом (будучи уже идентифицированным) быть включенным в «рамки» этих отношений. Любой предмет воспринимается и анализируется человеком сразу в «контексте» целостной предметной ситуации или какой‒либо ее составной части. Другими словами, осознанное, дифференцированное восприятие предмета осуществляется человеком одновременно с выделением в рамках воспринимаемой предметной ситуации других предметов, «сопряженных» с данным, непосредственно с ним «соположенных» (например, в пределах одного пространственного континуума). Так, к примеру, та же дверь между комнатами воспринимается нами в общем пространственном континууме данной комнаты и «соотносится» с другими, окружающими ее предметами.

Такой вариант анализа данных дифференцированного восприятия во внутренней речемыслительной деятельности человека может быть отображен следующим кодом:

(IV) Ob.₁ ‒ Ob.₂ (1 + n) ‒ код «объектно‒объектных соотношений» или, по‒другому, код, определяющий характер взаимодействия анализируемого объекта с другими объектами. Этот общий код может быть реализован во внутренней речи в различных вариантах, в зависимости от характера отображаемых межпредметных связей и отношений. Среди этих вариантов основного кода можно указать следующие:

(а) Ob.₁ Ob._{2 (1 + n)} (код «объектно‒объектных взаимодействий», в том числе взаимодействий «физической» природы); его варианты: Ob.₁ → Ob._{2 (1 + n)} (код, обозначающий воздействие данного объекта на другие) и Ob.₁ ← Ob._{2 (1 + n)} (данный объект подвергается воздействию);

(б) Ob.₁ ← ob_{2 (1 + n)} (код, обозначающий «отношение части к целому»);

 

(в) ob.₁ ← Ob.₂ (код, отображающий «атрибутивные отношения» ‒ отношения «принадлежности») и др.

Если один из взаимодействующих предметов воспринимаемой предметной ситуации идентифицируется нами (на основе анализа его основных признаков) как живое существо, способное к осуществлению целенаправленной деятельности, то его дальнейший анализ проводится с использованием «нового» кода УПК:

(V) S ‒ Ob. (1 + n) (код«субъектно‒объектных отношений»);

При этом во внутренней речемыслительной деятельности происходит мгновенный переход от одного кода к другому: Ob.₁ ‒ Ob.₂ → S ‒ Ob.

Этот «последующий» анализ предмета уже как «субъекта действия» в свою очередь включает: определение способа воздействия субъекта на объект, (то есть идентификация самого действия субъекта), которое во внутренней речи отображается кодом: S ‒ P («субъект» ‒ «предикат») /или – в другой интерпретации: Ag. ‒ Act. («агенс» ‒ «действие»); определение характера воздействия (того, как действие субъекта влияет на данный объект, отображает код: P → Ob.). На основе «соединения» этих двух кодов создается общий «базовый» код отображения «субъектно‒объектных» отношений:

(VI) S ‒ P ‒ Ob., который полностью соответствует широко известной из многих научных работ по структурной лингвистике и психолингвистике (13, 14, 237 и др.) схеме, отображающей «структурно‒семантические элементы» «базовой» модели предложения (отдельного речевого высказывания). Этот код УПК выступает как универсальный кодовый элемент для отображения всех вариантов субъектно‒объектных отношений в контексте любой предметно‒событийной ситуации, возникающей в рамках того или иного события окружающей нас действительности. В зависимости от специфических особенностей отображаемого в речи фрагмента окружающего нас мира этот «базовый» вариант кода может варьироваться в достаточно широких пределах (использоваться в сокращенном или развернутом, «детализированном» виде, в «инверсионном» варианте и т.д.); характер его возможных «трансформаций», на наш взгляд, достаточно полно отображается моделями преобразования («трансформации») семантико‒синтаксической структуры «исходной» грамматической конструкции предложения, представленными в концепции «трансформационной грамматики» Н. Хомского (248 и др.).

Таким образом, воспринимаемый объект, если он выступает как активное «действующее лицо», т.е. как «субъект действия», анализируется нами в рамках общей предметно‒событийной ситуации, центральным звеном («центром») которой и является. Вариант такого, более детального анализа частной предметно‒событийной ситуации может быть отображен следующим вариантом предметно‒схемного кода:

Ad._S Ad._P Ad._Ob

S Р Ob

Pl. T Inst.

(где Ad. – элемент кода, характеризующий предмет, объект и само действие, а

Рl., T и Inst. – элементы, отображающие место, время и способ (средства)

осуществления действия).

Если предметно‒событийная ситуация должна быть отображена в речевом сообщении, развернутый «субъектно‒объектный» код используется как инструмент внутреннего программирования речевого высказывания (РВ). На этапе лексико‒грамматического структурирования процесса порождения РВ элементы смысловой программы («смысловые звенья»), соответствующие «смысловым узлам» кода УПК на приведенной выше схеме, обозначаются языковыми знаками (словами и целыми словосочетаниями) внешней речи. Пространственная схема элементов кода может также претерпевать изменения, в зависимости от выбранной модели синтаксической конструкции предложения и способа актуального членения высказывания. Таким образом, указанный общий «субъектно‒объектный» код УПК может рассматриваться в качестве центрального звена, связующего процессы внутренней и внешней речи и обеспечивающего переход от внутреннего субъективного («семантического») кода, определяющего содержание и структуру речевого высказывания, на код языка внешней речи. Представленными выше вариантами, конечно, не исчерпывается многообразие элементов универсального предметного кода.[19] Достаточно разнообразные по своему характеру условно‒наглядные схемы, используемые учеными ‒ психолингвистами для отображения процесса внутреннего программирования речевых высказываний, в частности, схемы «глубинной» синтаксической структуры» предложения, «первичной семантической записи» и «денотативной схемы» высказывания, «дерева (смысловых) отношений» (139, 154, 237), на наш взгляд, могут рассматриваться и как «графические» варианты кодов УПК.

 

Как отмечалось выше, коды УПК отображают способы специфически человеческого восприятия и анализа окружающего мира. Однако эти коды вовсе не представляют собой простое, «формальное» отображение способов познавательной деятельности (в форме каких‒то искусственно созданных условно‒наглядных схем, используемых учеными для анализа перцептивной деятельности человека). Эти коды являются обязательными компонентами внутренней речемыслительной деятельности человека, поскольку именно с ее помощью осуществляется прием и переработка данных чувственного восприятия, их анализ и обобщение. Исходя из этого, к числу основных задач коррекционной педагогической работы относится целенаправленное формирование у обучающихся универсальных способов перцептивного восприятия окружающего предметного мира, навыков дифференцированного анализа каждого воспринимаемого объекта окружающей действительности (на основе использования сначала внешней развернутой, а затем и внутренней речи), формирование самой внутренней речи путем развития и совершенствования внешней – «описательно‒оценочной» и «анализирующей» речи (монолог‒описание, рассуждение, монолог‒умозаключение и т.д.).

Внутренняя речь занимает централь­ное место и в речевой деятельности как средстве общения. Без внут­ренней речи нет внешней речи. Еще Л.С. Выготский указывал на то, что «говорение требует перехода из внутреннего плана во внешний, а понимание предполагает обратное движение ‒ от внешнего плана речи к внут­реннему» (50, с.313). Внутренняя речь, согласно Л.С. Выготскому, иг­рает роль «мысленного черновика» при письме и устной речи, при­чем «переход от внутренней речи к внешней представляет собой не прямой перевод с одного языка на другой,...не простую вока­лизацию внутренней речи, а переструктурирование речи» (там же, 353). Прямой пе­реход от мысли к слову невозможен, поскольку «то, что в мысли со­держится симультанно, в речи развертывается сукцессивно» (там же, с.356). Этот переход от мысли к слову, как уже было сказано ранее, происходит именно с помощью внутренней речи.

Роль внутренней речи в процессе порождения и понимания внешнего рече­вого высказывания исследовалась в работах А.Р. Лурии, А.А. Леонтьева, Н.И. Жинкина и других отечественных исследователей.

А.Р. Лурия определял процесс формирования речевого высказыва­ния как «психологический путь от мысли через внутреннюю схему вы­сказывания и внутреннюю речь к развернутой внешней речи» (153, с.187). Процесс восприятия и понимания речевого высказывания, по А.Р. Лурии, «начинается с восприятия развернутой речи собеседника и через ряд ступеней пе­реходит к выделению существенной мысли, а затем и всего смысла воспринимаемого высказывания» (там же, с.187).

На каком‒то этапе порождения речевого высказывания оно (высказывание) форми­руется во внутренней речи. А.Р.Лурия считает, что таковым является этап превра­щения «первичной «семантической записи» (или «симультанной семантиче­ской схемы») в «сукцессивно развертывающееся, последовательно ор­ганизованное речевое высказывание» (153, с.195). На этом этапе внут­ренний смысл переводится в систему развернутых синтаксически орга­низованных речевых значений. Этот сложный процесс перекодирования существенно нарушается, когда при некоторых мозговых поражениях страдает внутренняя речь и возникает т.н. динамическая афазия. При этом возникающий у человека исходный замысел не может перейти в плавное, синтаксически организо­ванное речевое высказывание, а внешняя речь приобретает характер «телеграф­ного стиля».

Помимо развертывания исходной семантической схемы, на этапе внутренней речи, как указывает А.Р. Лурия, осуществляется постоянный контроль за протеканием всплывающих компонентов высказывания, а в сложных случаях ‒ сознательный вы­бор нужных речевых компонентов.

Необходимо отметить, что А.Р. Лурия считал внутреннюю речь обяза­тельным этапом реализации монологической внешней речи, на котором при помощи своей внутренней речи человек формулирует замысел, определяет подбор формулировок и превращает­ их в дальнейшем во внешнее развернутое высказывание. Это подтвер­ждается и тем, что формирование монологической речи в онтогенезе происходит в том же возрасте, что и формирование внутренней речи. В диалогиче­ской же речи внутриречевой этап, по мнению А.Р. Лурии, не является строго обязательным (155).

А.Н. Соколов также считал внутреннюю речь необходимым этапом порождения внешней речи, в частности, при всех более или менее отсроченных сообщениях человеком своих мыслей. Он отмечал, что даже при непосредственном сообщении мыслей (в момент их возникновения) их выражению во внешней речи предшествует появление речедвигательных импульсов, которые всегда, хотя бы на доли секунды, возникают раньше произнесения слов. На основании экспериментальных исследований А.Н. Соколов приходит к выводу о том, что внутренняя речь выполняет очень важные подготовительные функ­ции для общения людей, создает необходимую «речевую установку», или «установку на сообщение», вызывающую возбуждение соответствующих речевых (речедвигательных) сте­реотипов. Далее происходит отбор слов и фраз для последующих уст­ных и письменных сообщений (215).

А.А. Ле­онтьев выделяет следующие этапы формирования внутреннеречевой программы высказывания: (а) перевод данных восприятия в последовательность элементов предметно‒схемного кода; (б) «атрибуция» («приписывание») некоторых признаков элементам предметно‒схемного кода (первичная предикация); (в) собственно предикация (возможное дополнение программы «вербальным ком­понентом»); (г) факультативный этап ‒ атрибуция некоторых признаков высказы­ванию в целом. На основе внутреннеречевой программы составляется моторная про­грамма высказывания через операции отбора и комбинирования слов по значению и звучанию (122, 123).

Многие исследователи (Л.С. Выготский, А.Н. Соколов, Н.И. Жинкин и др.) подчеркивали особое значение внутриречевого звена в реализации письменной речи, исходя, в частности, изее макси­мальной развернутости. Этому виду речевой деятельности просто необходим, по выражению Л.С. Выготского, «мысленный черновик». А.Н. Соколов подчеркивает значение внутреннего проговаривания при составлении письменного текста: «При этом про­исходит упреждение предстоящего написания текста как в отноше­нии нормативного согласования и управления с последующими слова­ми, так и в отношении логической последовательности содержания» (215, с.57). Очень важным фактором является интонационное членение текста во внутренней речи ‒ как для «определения синтаксической структуры», так и «всего стиля текста». Особенно большое значение внутреннее проговаривание слов имеет при формировании навыков правописания русских орфограмм, не контролируемых орфогра­фическими правилами (например, при усвоении правописания непроверяемых безударных гласных слова). В дальнейшем, при развитии навыков письменной речи необходимость в послоговом проговаривании исчезает и появляется лишь при затруднениях.

Огромную роль играет внутренняя речь в речевых процессах слушания и чтения. Восприятие и понимание внешней речи – процесс, обратный процессу речепорождения; центральным звеном переработки словесных сооб­щений в нем также является внутренняя речь. Код, с помощью которого человек кодирует и декодирует речевое сообщение, ‒ один и тот же. Это универсальный предметный код и смешанный образно‒языковой код. Н.И. Жинкин представляет процесс приема речи как преобразование ее с помощью универсального предметного кода «в модель отрезка дейст­вительности». «Возникает денотат[20], учет которого соответствует акту понимания» (84, с.80). Отрезок текста понят, если возникший у принимающего денотат соответствует аналогичному денотату в замысле гово­рящего. Таким образом, принимаемый текст всегда переводится на внутреннюю речь, где и происходит идентификация денотата.

Слушающий, как отмечает Н.И. Жинкин, совершает двойную работу: он слышит передаваемый ему текст и вместе с тем производит его смысловое сжатие. То же делает говорящий в обратной операции ‒ он составляет и «произносит» текст и в то же время развертывает его сжатый за­думанный замысел.

Приведем полностью положение Н.И. Жинкина о роли внутренней речи в процессе понимания текста: «Во внутренней речи текст сжимается в концепт (представление), содержащий смысловой сгусток всего текстового отрезка. Концепт хранится в долговременной па­мяти и может быть восстановлен в словах, не совпадающих букваль­но с воспринятыми, но таких, в которых интегрирован тот же смысл, который содержался в лексическом интеграле полученного высказы­вания» (84, с.84). Это в полной мере относится как к устной (слушание), так и к письменной (чтение) речи.

Таким образом, внутренняя речь играет важнейшую роль ‒ роль централь­ного звена в процессе порождения и восприятия всех видов устной ре­чи, т.е. активно участвует в акте коммуникации. Не случайно поэтому, что некоторые исследователи определяют внутреннюю речь как «главное средство опосредствования» всех остальных видов и форм речи (14, 98 и др.).

Знания, полученные при изучении «феномена» внутренней речи студентами – будущими коррекционными педагогами, имеют не только сугубо познавательное значение (с точки зрения «базовой» теоретической подготовки педагога ‒ дефектолога), они могут и должны максимально использоваться ими в процессе профессиональной деятельности.

Отметим значение данных теоретического и экспериментального изучения внут­ренней речи для методического обеспечения коррекционной логопедической работы, в частности, в аспекте диагностики и психолого‒педагогической коррекции расстройств внутренней речи при моторной и сенсорной афазии у взрослых, моторной и сенсорной алалии – у детей. Некоторые афазиологи и логопеды считают, что нет афазий без расстройств внутренней речи (14, 165, 254). С ними солидарны и психологи. Так, А.Н. Соколов считает, что нарушения внутренней речи отмечаются при всех более или менее выраженных формах афазий. Больные, страдающие афазией, лучше понимают и запоминают читаемое вслух, что указывает на важнейшую роль речевых кинестетических импульсов при выполнении мыслительных операций (215). Восстановительная работа с такими больными должна строиться на базе речевых операций, совершаемых в громкой речи с последующим пе­реходом к внутреннему выполнению их про себя. При этом «происходит как бы врастание схемы внешних речевых операций во внутренний речевой план, на основе которого в дальнейшем осуществляются развернутые устные и письменные высказывания, как это всегда наблюдается при нормальном функционировании внутренней речи» (215, с.54). Приведенный методический прием заключается, по существу, в фор­мировании внутренней речи «заново» на основе «вновь воспроизводимой» эгоцентрической речи (54, 254).

Изучение внутренней речи приобретает несомненное значение для педагогической практики в плане развития у обуча