Этическая оценка предпринимательства в российской экономической культуре

Итак, можно констатировать, что для россиян, со­гласно данным социологических опросов, свойственна «антикапиталистическая ментальность». Они убежде­ны, что бизнес и честность — «две вещи несовмест­ные».

Часть VII. Особенности теневых отношений в России 277

Вспомним теперь, что писал про «антикапиталисти­ческую ментальность» ее первооткрыватель, Людвиг, фон Мизес. «...Многие, особенно люди умственного труда, страстно ненавидят капитализм, — укоризненно замечал он. — По их представлениям, эта отвратитель­ная форма экономической организации общества спо^ собна породить только зло и нищету»¹. Изображая ан­тикапиталистическую ментальность как предубеждение американских и европейских интеллектуалов, Мизес объяснял ее ненавистью страдающих от неудовлетво­ренного честолюбия неудачников к более способным согражданам.

Не будем обсуждать, насколько правильно это объ­яснение по отношению к странам Запада. Очевидно, однако, что для современной России оно категорически не подходит. У нас антикапиталистическую менталь­ность демонстрируют не столько «оторванные от жиз­ни» интеллигенты (в России для них типичны, напро­тив, либеральные умонастроения), сколько «простые» россияне. Поэтому для понимания причин антикапита­листической ментальное™ россиян необходимо взгля­нуть на нее не как на мировоззрение ущербных марги­налов, а как на архетип национальной экономической культуры.

Экономисты определяют бизнес, или предпринима­тельство, как самостоятельную экономическую деятель­ность, направленную на получение прибыли. Соответ­ственно, предприниматель — это самостоятельный субъект рыночных отношений, действующий на свой страх и риск ради извлечения прибыли. Таким образом, для предпринимателя типичны индивидуализм (само­стоятельность), стремление к обогащению (максимиза­ции прибыли), готовность к риску.

¹ Мизес Л. фон. Бюрократия. Запланированный хаос. Анти­капиталистическая ментальность. М., 1993. С. 169.

278 Теневая экономика

Когда радикал-реформаторы начала 1990-х гг. закла­дывали на долгие десятилетия вперед фундамент рос­сийской модели переходной экономики, то за желае­мый образец явно или неявно брали американское хо­зяйство. Американская либеральная модель рыночного хозяйства есть наиболее чистое выражение идеологии «протестантской этики» с характерными для нее фигу­рой образцового himselfmademan'a (в буквальном пере­воде — «человек, который сделал себя сам») и культом «честной наживы». Этот американский идеал практиче­ски совпадает с идеальным типом предпринимателя. Но в какой степени подобные этические нормы совмести­мы с российской культурой?

Существует ли в российской экономической культу­ре благожелательное отношение к деятельному индиви­ду, стремящемуся к богатству и обязанному своим ус­пехом только самому себе? Для ответа на этот вопрос необходимо выяснить, насколько велика в российской культуре ценность индивидуализма и склонности к риску.

Мнение, что русские, в отличие от западноевропей­цев и тем более американцев, ставят коллективистские ценности намного выше индивидуалистических, встре­чается настолько часто, что его можно считать триви­альной банальностью. Сравнительные этнокультуроло-гические исследования подтверждают эту точку зрения. Англо-саксонские страны (США, Великобритания, Ав­стралия), где доминирует протестантская этика, харак­теризуются самыми высокими индексами индивидуа­лизма, в странах Западной Европы с преобладанием ка­толицизма индивидуализм развит слабее, еще слабее — в конфуцианских и мусульманских странах Азии и в православной Восточной Европе¹. При слабости инди­видуалистических ценностей himselfmademan восприни-

¹ См.: Латова Н. В., Лотов Ю. В. Российская экономиче­ская ментальность на мировом фоне // Общественные науки и современность. 2001. № 4. С. 31—43.

Часть VII. Особенности теневых отношений в России 279

мается большинством окружающих как выскочка, кото­рый делает свою карьеру, «идя по головам». Естествен­но, что в таких условиях бизнесмен классического типа — бизнесмен как единоличный лидер — выглядит аномалией, антиобщественным элементом. Аналогично, избегание неопределенности в России более высокое, чем в англо-саксонских странах, — оно примерно такое же, как в западноевропейских странах с «социальным рыночным хозяйством» (например, Германии).

Благодаря исследованиям Макса Вебера давно осоз­нано, что для успешного развития предпринимательства оно должно иметь моральную санкцию. Иначе говоря, люди должны научиться различать «честный бизнес» («игру по правилам») и «нечестный бизнес» («наживу любой ценой»).

Существует ли в российской экономической культу­ре качественное разграничение «честного» и «нечестно­го» бизнеса? И на этот вопрос также придется дать от­рицательный ответ. Дело отнюдь не сводится к тому, что в советскую эпоху жажда богатства клеймилась как моральное извращение.

Характерная деталь: в классической русской литера­туре XIX в. нет буквально ни одного вполне положи­тельного образа предпринимателя, зато отрицатель­ных — сколько угодно. Дореволюционные русские пи­сатели, от А. С. Грибоедова до А. П. Чехова, считали людей, отдавших свои силы презренной материальной наживе, «мертвыми душами», рядом с которыми даже лентяй Обломов выглядит положительным персонажем. Ничего похожего на поэтизацию предпринимательства в духе О. Бальзака, Дж. Лондона и Т. Драйзера в отече­ственной литературе нет и в помине. Единственный по­пулярный литературный персонаж с предприниматель­ской «жилкой», который вызывает у читателя хоть ка­кую-то симпатию, — это Остап Бендер.

Схожую картину рисует знакомство с русским фольклором. Среди народных пословиц многие осужда-

280 Теневая экономика

ют погоню за богатством (сошлемся лишь на общеизве­стное «От трудов праведных не наживешь палат камен­ных»), но трудно найти ее одобряющие. В фундаменте американской культуры лежат знаменитые «Поучения Простака Ричарда» Бенджамина Франклина, пропове­дующие культ «честной наживы». В России о чем-либо похожем не может быть и речи. Действительно, можно ли представить кого-либо из русских мыслителей, кто начал бы прославлять «умеренность и аккуратность»?

Этнологический подход к анализу русского языково­го сознания, развиваемый Н. В. Уфимцевой, также под­тверждает глубокую укорененность «антикапиталисти­ческой ментальное™». По ее наблюдениям, в россий­ской культуре краеугольное для рыночного хозяйства понятие «деньги» ассоциируется главным образом с эпитетами «бешеные», «шальные» и «грязные», но край­не слабо — с эпитетами «заработанные» и «трудовые»¹.

Можно, видимо, утверждать, что традиционная рос­сийская экономическая ментальность в принципе не знает понятия «честная нажива» и склонна осуждать индиви­дуалистическое обогащение как таковое. Конечно, в со­ветский период это осуждение индивидуалистического стремления к богатству не могло не усилиться, но семе­на падали на хорошо подготовленную почву².

¹ См.: Уфимцева Н. В. Русские: опыт еще одного самопо­
знания // Этнокультурная специфика языкового сознания.
М„ 1996. С. 196.

² Кстати, схожие черты антикапиталистической менталь-
ности как национального культурного стереотипа отмечают и
для некоторых стран Западной Европы. «Богатство рассматри­
вается как проклятие, деньги — как порождение и даже во­
площение дьявола, богатый — как дурной, нечестный чело­
век...» Как вы думаете о ком это — о россиянах, «испорчен­
ных» православием и коммунизмом? Нет, о французах! (см.:
Островская Е. Политическая жизнь Франции в свете выборов
2002 г. // Мировая экономика и международные отношения.
2003. № 3. С. 40). Видимо, католическая хозяйственная куль­
тура тоже генерирует «антикапиталистическую ментальность»,
хотя и менее мощно, чем православная.

Часть VII. Особенности теневых отношений в России 281