Влияние различных обстоятельств на силу юридического действия

 

§ 21. Будучи произведением воли, действие, по крайней мере с юридическим значением, существует только тогда, когда оно действительно есть произведение воли. Таким образом, хотя мы на волю и ее произведения, не обнаруженные вовне, не обращаем внимания, хотя мы не считаем их юридическими, но в каждом внешнем действии нам приходится обращать внимание и на духовную сторону действия, на определение воли, направленной к его совершению. Эта сторона действия, называемая духовным деятелем или духовным фактором действия, в каждом юридическом действии имеет важное значение; только для области права она не существует сама по себе, а всегда связана действием, проявляющимся наружу. Но если присутствие воли и действий - необходимое условие необходимого действия, то лица, за которыми нельзя признавать воли, не могуг быть почитаемы способными и к совершению юридических действий *(372). Так, малолетние, умалишенные, как лица, не имющие воли, считаются неспособными к совершению юридических действий *(373). Заметим, однако, что по отношению к малолетним действительность несколько расходится с положением законодательства. Воля врождена человеку и в зародыше существует уже в ребенке, а потом только развивается, так что когда человек вступает в совершеннолетие, то предполагается, что воля его уже вполне развита. Но до совершеннолетия лица воля у нeгo в известной мере существует и проявляется в действительности. Юридический быт уловляет это явление и определяет его независимо от законодательства; именно тогда, когда законодательство запрещает несовершеннолетним заключать договоры, в действительности мы беспрестанно видим, что они покупают, продают, дарят, принимают подарки, занимают, нанимаются в услужение, совершают и другого рода сделки по движимому имуществу, и эти сделки, вопреки определению законодательства, в юридическом быту признаются действительными. Правда, если сделки эти будут подвергнуты обсуждению и разбирательству общественной власти, то, конечно, должно ожидать, что она признает их ничтожными; но независимо от этого они имеют силу в юридическом быту наравне со сделками действительными. Итак, в этом случае проявляется тот общий закон, что, пока юридический быт обходится без общественной власти, он определяется своими законами; только для большей прочности этих законов желательно обращение их в законы положительные. Но отcутствие воли может представиться и в действии такого лица, которое со стороны законодательства не признается лишенным воли и за которым нет основания вообще не признавать воли: отсутствие ее может быть мгновенное, скоропреходящее. Так, сон, болезненный бред, аффект, опьянение, насилие, обман, ошибка и неведение приводят человека в такое состояние, что он действует бессознательно, лишается воли. И возникает вопрос о значении юридического действия, совершенного под влиянием того или другого из таких обстоятельств, или, другими словами, о том, какое влияние на силу юридического действия приписывается в нашем юридическом быту означенными обстоятельствами, временно лишающими человека сознания.

Что касается сна и болезненного бреда, то, без всякого сомнения, за лицом, находящимся в том или в другом из этих состояний, нельзя признавать воли, а потому и действия, совершаемые им в это время, нельзя считать юридическими. Например, человек во сне разбивает чужую вещь: он не обязан платать за нее; или например, лицо в болезненном бреду составляет духовное завещание: завещание недействительно, потому что законодательство прямо требует, чтобы завещатель во время составления завещания был в здравом уме и твердой памяти, а в этих условиях содержится условие присутствия воли *(374). Но то и другое состояние может быть слишком кратковременно, для других незаметно, так что может родиться сомнение, действительно ли известное юридическое действие совершено в такой момент, когда лицо не имело воли; большею частью это трудно доказать; потому нередко и в действительности действие, совершенное во время сна или болезненного бреда, получает полную силу действия юридического.

Точно так же сильный аффект подавляет волю; он приводит человека в состояние, близкое к помешательству, так что действие, совершенное под влиянием аффекта, нельзя считать продуктом воли, следовательно, нельзя признавать и действием юридическим. Только должно сказать, что для юридической ничтожности действия, совершенного под влиянием аффекта, необходимо, чтобы действие было мгновенно; если же оно более или менее продолжительно, то нельзя признавать его совершенным при отсутствии воли, ибо состояние сильного аффекта непродолжительно. Когда, например, при какой-нибудь домашней сцене муж, в пылу гнева, совершенно выходя из себя, отдает капитал своей жене, то это нельзя признавать за дарение, а действие с юридической точки зрения должно считать ничтожным. Но если, например, муж, лишившись жены, впадает в такую печаль, что ему решительно не до житейских дел, и в этом состоянии, продолжающемся довольно долго, раздает свое имущество разным лицам, то действие его имеет силу, потому что хотя муж и действует под влиянием аффекта, однако не такого аффекта, который бы лишал его возможности обдумать свои действия.

Временное отсутствие воли производит также опьянение; в этом состоянии человек действует бессознательно и может совершить нечто прямо противоположное тому, что совершил бы он в трезвом виде. Нет сомнения, что и действия лица, совершенные в состоянии опьянения, не могут считаться произведениями воли, действиями юридическими. Например, духовное завещание, составленное лицом в пьяном виде, может быть опорочено. Но при обсуждении юридического значения действий, совершенных как под влиянием аффекта, так и в состоянии опьянения, представляется то затруднение, что у нас нет положительного закона, который бы признавал ничтожными действия, совершенные под влиянием таких обстоятельств. Уголовное законодательство наше обращает виимание на эти состояния и постановляет, что человеку пьяному или находящемуся под влиянием аффекта действия его вменяются в вину, как и человеку, находящемуся в нормальном состоянии, только что состояния эти считаются обстоятельствами, уменьшающими вину, а вследствие того и меру наказания *(375). Но относительно гражданских действий законодательство не дает определения. Поэтому некоторые юристы полагают, что всякое гражданское действие, совершенное под влиянием аффекта или опьянения, должно быть признано продуктом воли и считаться юридическим. При этом выставляют еще то соображение, что если не было у лица воли на совершение самого действия, то была воля по крайней мере на то, чтобы снизойти до бессознательного состояния, вследствие чего лицо должно отвечать за свои действия, совершенные им в этом состоянии; говорят: "Сам виноват, что увлекся каким-либо чувством до беспамятства", или "Напился до того, что потерял сознание".

Равным образом и на принуждение наше законодательство обращает внимание только в ограниченной мере, очень скудно определяя характер его по отношению к юридическим действиям, что происходит, конечно, от малой степени развития юридического образования в нашем общественном быту. Резкий контраст нашему законодательству в этом отношении представляет римское право, в котором учение о влиянии принуждения на волю лица и о значении юридического действия, совершенного под влиянием принуждения, доведено до оконченности. Но тем не менее, сообразно сущности предмета и при руководстве некоторыми, хотя отдельными, указаниями законодательства, рассеянными по разным частям его, есть возможность определить влияние принуждения на значение юридического действия и для нашего юридического быта. Прежде всего заметим, что в понятии принуждение должно различать два понятия - насилие и принуждение в тесном смысле. Насилие есть также принуждение, когда воля человека совершенно подавляется, и совершающееся действие представляется не действием лица, по-видимому совершающего его, а действием насилующего, так что лицо, над которым производится насилие, является только орудием дейcтвия. Например, хватают руку человека, влагают в нее перо и водят рукою, прописывая фамилию лица. Очевидно, что в таком случае воля лица совершенно подавлена, и не может быть речи о каком-либо юридическом значении действия для лица, служившего орудием, потому что действие его есть собственно действие насилующего, и вот оно-то только, как преступление, и должно подвергаться обсуждению. Принуждение же в тесном смысле представляется тогда, когда лицо не доводится до степени орудия, а само совершает известное действие. Тогда может быть речь о влиянии принуждения на волю и о юридическом значении действия, совершенного по принуждению. Принуждение в тесном смысле двояко: физическое и нравственное *(376). Физическое принуждение состоит в причинении боли (в побоях, истязаниях) для побуждения лица к какому-либо действию. Принуждение нравственное, называемое также психическим, представляет два вида: или оно состоит в причинении боли другому лицу, связанному с лицом, принужденным какими-либо тесными узами, или оно заключается в угрозах, которые могут быть направлены как против самого лица принуждаемого, так и против других близких ему людей *(377). Только на самую грубую натуру действует одна физическая боль, а если в человеке сколько-нибудь жива духовная природа, то он испытывает на ceбе и духовное принуждение, чуждое материальной стороне. Спрашивается, какое же влияние оказывает принуждение (в тесном смысле) на юридическое действие, считается ли второе действительным и влечет ли за собою те последствия, которые с ними связаны? Очевидно, что действие, совершенное под влиянием принуждения, все-таки есть принуждение воли; следовательно, главный признак юридического действия именно тот признак, что оно есть произведение воли, в нем существует и поэтому нельзя не признать такое действие юридическим. Нет безусловной необходимости лицу совершать то действие, к которому его принуждают: человек с твердым характером перенесет все истязания, физические и нравственные, останется равнодушен ко всем угрозам и не совершит того действия, к которому его принуждают; если же человек совершает это действие, то, значит, он хочет совершить его. Почему он хочет? Это другой вопрос: потому что его принуждали. Подобно тому, как различные, те или другие, мотивы всегда определяют волю к какому-либо действию, расчеты, опасения, надежды и т. п. влияют на волю, точно так же влияет на нее и принуждение; но подобно тому, как и другие мотивы не уничтожают воли, не уничтожает ее и принуждение в тесном смысле.- quamvis mcoactus nolnisset, tamen coactas voluit, говорит римский юрист. Итак, юридическое действие, совершенное под влиянием принуждения, все-таки должно признать продуктом воли, нельзя считать безусловно ничтожным. Этот вывод, совершенно естественный, основанный на существе действия, встречается прежде всего в римском прав, затем в других новейших иностранных законодательствах. К нему же приводит нас и определение нашего законодательства. Некоторые юристы считают это положение в римском праве какою-то особенностью и стараются объяснить его тем, что это положение создано не законодательством, а юриспруденциею, что оно есть отзыв римских юристов, получивший законную силу; а так как римские юристы принадлежали большею частью к стоической школе философии, то и приписывают это положение влиянию стоической философии: действие, совершенное по принуждению, потому считается действительным и имеет значение, что, по учению стоиков, от человека требуется, чтобы он определялся в своих действиях не постороннею, а собственною волею. Но стоическая философия давно кончила свое господство, а между тем положение это и теперь имеет силу, и гораздо естественнее думать, что оно не зависит от какой-либо философии, а есть прямой вывод из того, что действие есть произведение воли, а это положение даже не есть положение права, потому что существует независимо от права. Но из того, что действие, совершенное под влиянием принуждения, не считается ничтожным, а признается юридическим, действительным, не следует еще, чтобы наступили и все те последствия, которые влечет за собою действие. Справедливо, что и действие, совершенное по принуждению, есть произведение воли: справедливо, что человек с твердым характером остается непоколебимым при каком бы то ни было принуждении; но все же человек вынужден к совершению действия, которого без того он не совершил бы, а законодательство должно иметь в виду большинство граждан, следовательно людей обыкновенных, с характером более или менее слабым, а не героев. Поэтому законодательство должно допустить известное противодействие принуждению, парализовать то юридическое значение, которое имеет действие, (предоставив, однако, лицу потерпевшему решить вопрос: сохранить ли силу юридического действия или уничтожить. То обстоятельство, что принуждение во многих случаях уголовно-наказуемо *(378), не влияет на значение действия - оно, несмотря на это, не ничтожно. Привлечение виновного к уголовной ответственности, осуждение его уголовным судом не влечет за собою ео ipso уничтожение действия; потерпевший должен выразить свою волю, свое желанние, точнее, нежелание подчиниться невыгодным последствиям принуждения; он может даже все признавать самого факта принуждения, признанного судом, может не требовать возвращения вещи или уничтожения акта и т. п. *(379). Если в данном случае принуждение уголовно-наказуемо и факт принуждения признан уголовным судом, то потерпевший, если последствия принуждения того требуют, может путем гражданского суда устранить эти последствия; таким же путем они устраняются, когда принуждение или уголовно-ненаказуемо, или хотя и наказуемо, но уголовное дело не может быть начато вследстие смерти, неразыскания или душевной болезни виновника принуждения *(380). Не всякое принуждение, однако же, оказывает такое влияние, что действие, совершенное по принуждению, лишается юридических последствий; определяются известные условия, при которых принуждение действительно оказывает такое влияние: иначе почти каждое действие может быть опорочено, как совершенное по принуждению, ибо на определение воли всегда имеет влияние какое-либо обстоятельство, которое посредством натяжки можно довести до принуждения. Так, чтобы лишить действие юридических последствий, принуждение, по определению законодательства, должно состоять или в нанесении настоящего зла, или в устрашении будущим *(381). Настоящим злом называется причинение неприятностей в настоящую минуту самому принуждаемому лицу или лицам, близким ему; злом будущим называются угрозы, зло, которое принуждающее лицо обещается совершить впоследствии. Самую меру принуждения наше законодательство не определяет, но одно ограничение разумеется само собою, а именно, чтобы зло было основательное, состояло не в одной пустой угрозе, но чтобы была вероятность, что угроза будет совершена: в противном случае не признается принуждения. Например, если постороннее лицо угрожает чиновнику отрешением от должности, то, без сомнения, невероятно, чтобы угроза осуществилась, и если чиновник совершит вынуждаемое действие, то не может отговориться, что действие совершено им под влиянием принуждения. Таким образом, следует рассчитывать все-таки на людей рассудительных, с характером более или менее твердым, потому что есть такие слабые натуры, которые всего боятся, которым кажется, что всякая угроза может осуществиться: для таких людей все будет принуждением. Далее, принуждение должно быть направлено на какое-либо существенное благо человека, например на жизнь, честь, здоровье лица принуждаемого или лиц, близких ему: иначе принуждение не оказывает влияния на юридическое значение действия,- другими словами, требуется, чтобы принуждение физическое или психическое было в известной соразмерности с тем действием, которое вынуждается от лица. Так, например, если угроза направлена против имущества, а действие, которого требует принуждающий, есть тяжкое преступление, то угроза должна считаться несоразмерною с вынужденным действием, слабее его: лучше лишиться имущества, нежели совершить тяжкое преступление. Но если, например, требуется имущество и угрожается целомудрию жены, то угроза выше требуемого действия, совершенного под ее влиянием. Далее, вынуждаемое действие должно находиться под прямым и непосредственным влиянием принуждения, т. е. должно совершиться именно то действиe, которое вынуждается, и тогда только может быть речь о принуждении, а недостаточно только того, чтобы лицо во время совершения действия состояло под влиянием принуждения. Может случиться, что принуждаемое лицо совершит действие, в котором будут все исчисленные нами принадлежности принуждения, но не будет непосредственной связи между принуждением и действием, т. е. лицо совершит действие, но не то, которое вынуждается от него: в таком случае не может быть речи о принуждении. Например, лицо А вынуждается к совершению акта купли-продажи; находясь в стеснительном положении, лицо это пишет записку к своему знакомому В, в которой обещается наградить его, если В выручит его из беды; В действительно является и освобождает А от принуждения, но А уклоняется от исполнения своего обещания, на том основании, что он дал его под влиянием принуждения. Спрашивается, должен ли А заплатить обещанное? Конечно должен, потому что хотя посредственная связь между принуждением, которому было подвергнуто лицо А, и обещанием с его стороны награды лицу В и есть, но нет между ними непосредственной связи, так как принуждение клонилось не к обещанию награды, а к совершению купли-продажи. Наконец, необходимо, чтобы лицо принуждающее не было вправе делать принуждение. В законодательстве нашем прямо говорится, что принуждение бывает тогда, когда кто-либо принуждается к совершению известного действия страхом настоящего или будущего зла: но о зле может быть речь только тогда, когда лицо совершает действие, которое оно не вправе совершить. В действительности, правда, нередко считается злом и такое действие, которое совершено лицом по праву; но если причинение зла составляет осуществление права со стороны другого лица, то в юридическом смысле нельзя говорить о зле, а, следовательно и о принуждении. Например, отец принуждает дитя к какому-либо действию: если это действие принадлежит к числу таких действий, к которым отец не может принуждать дитя (например, ко вступлению в брак), то принуждение его не есть принуждение в юридическом смысле. На эти-то ycлoвия принуждения и должно обращать внимание при обсуждении отдельных случаев принуждения, представляющихся в действительности, и только там, где есть эти условия, должно давать принуждению то влияние на юридическое действие, которое приписывается ему законодательством.

Иногда, и очень нередко, по несовершенству человеческой природы, воля определяется под влиянием заблуждения. Заблуждением в юридическом смысле называется ложное представление о предмете. Подобно принуждению оно обнимает собою два вида: или отсутствие знания о предмете определяет волю, или ее определяет ложное представление о предмете. В первом случае заблуждение называется неведением (ignorantia), во втором - ошибкою (error). Если действие совершено под влиянием неведения, то это значить что если бы у лица было представление, которого у него нет, то оно не совершило бы действие или совершило бы его иначе. Если же действие совершено под влиянием ошибки, то это значит, что если бы у лица было истинное представление о предмете, то оно не совершило бы действие или совершило бы его иначе. Итак, неведение и ошибка приводят к одному и тому же результату: в том и в другом случае есть ложное представление о предмете; только при неведении ложное представление отрицательное, лишенное всякого содержания, тогда как при ошибке ложное представление действительное, но не соответствующее истине. И в юридическом отношении неведение и ошибка понятия тождественные: различие между ними не имеет никакого практического значения *(382). Действительно, так как заблуждение рассматриваются в праве не в отвлеченности, а по его влиянию на действия, то все равно, какое бы ни было содержание заблуждения - совершенное ли незнание предмета или ложное представление о нем: в том и другом случае есть отсутствие истинного представления о предмете, а это-то и важно с юридической точки зрения. Гораздо важнее в области права другое различие заблуждения - различие по предмету, которого оно касается: или заблуждение касается какого-либо юридического определении и называется заблуждением юридическим" (ignorantia, error juris), или оно касается какого-либо обстоятельства, факта и называется заблуждением фактическим (ignorantia error facti); например, лицо совершает какое-либо действие по ложному представлению о его законности: положим, выговаривает себе на 40 лет по найму право пользования, не ведая о существовании закона, определяющего maximum срока, именно 36 лет; или лицо знает о существовании закона, установляющего известный maximum срока найма, но полагает, что 40 лет не превышает его,- это заблуждение юридическое. Но, например, лицо распоряжается завещательно родовым имуществом, не зная, что оно родовое, хотя лицо знает, что по закону нельзя делать завещание о родовом имуществе,- это заблуждение фактическое. Одно и то же действие может совершиться или по ошибке юридической, или по ошибке фактической. Например, лицо вступает в брак с родственницею 4-й степени: лицо может вступить в такой брак или потому, что не знает закона, запрещающего брак в 4-й степени родства, или потому, что представляет ceбе родство с другим лицом не в 4-й, а например, в 8-й степени, или вовсе не знает о родстве, хотя хорошо знает закон, запрещающий брак между лицами, состоящими в известных степенях родства. Что касается до значения заблуждения для действия, совершенного под его влиянием, то заблуждение (неведение или ошибка), относящееся к закону, по нашему законодательству не принимается во внимание, так что действие, совершенное по незнанию закона, обсуживается точно так же, как если бы лицо знало закон. Так, если действие составляет нарушение закона, то оно и обсуживается как нарушение закона, хотя бы автор действия и не знал о законе. Но нарушение закона предполагает умысел лица, нарушающего закон, а если лицо не знало о законе и, следовательно, не имело умысла нарушить его, то спрашивается: на каком же основании противозаконное действие влечет за собою последствия, сопряженные с нарушением закона, тогда как коренное положение права, что нет нарушения закона без вины нарушителя? Это основывается на коренном правиле нашего законодательства, что никто не может отговариваться неведением законов *(383), следовательно, все граждане предполагаются знающими законы, а потому в противозаконном действии всегда предполагается умысел со стороны лица, совершившего действие. Фактически, конечно, на каждом шагу встречаются случаи неведения законов; не только граждане, чуждые разнообразных юридических отношений, не знают законов, но очень часто люди, беспрестанно вращающиеся в гражданской деятельности, не знают законов, нередко даже люди, призванные к применению законов, не знают их. Таким образом, определение законодательства расходится с действительностью: законодательство полагает, что граждане знают законы, а огромное большинство граждан не знают их. Само правительство сознает, какое затруднение сопряжено с этим положением законодательства, и принимает меры к распространению сведений о законах. Но эти меры как у нас, так и в других государствах недостаточны: в настоящее время законы обнародываются обыкновенно посредством печати, а многие граждане, особенно из наших соотечественников, неграмотны, из грамотных же людей большая часть или не интересуется чтением законов, или не имеет возможности прочесть их: почему знание законов доходит почти до каждого урывками, случайно и самое знание нередко бывает неточно, сбивчиво. Но определение законодательства, что никто не может отговариваться неведением законов, вытекает отчасти из самого существа закона; если законе есть отражение юридических воззрений народа, то каждый причастный юридическому быту носит в себе сознание тех юридических воззрений, которые господствуют в быту; следовательно, от каждого члена гражданского общества можно ожидать, что ему не чужды те юридические понятия, которые существуют в обществе, точно так же, как от каждого русского можно ожидать, что он говорит по-русски. Правда, закон не всегда бывает верным отражением юридических воззрений действительности: нередко закон противоречит им и содержит какое-либо специальное определение, в основании которого только лежит юридическое воззрение действительности, и потому по отношению к положительным законам далеко не всегда оправдывается предположение законодательства, что законы известны гражданам. Но и независимо от того, что закон есть отражение юридических воззрений народа, положение, что никто не может отговариваться неведением законов, составляет существенную потребность юридического быта и вызвано необходимостью: без этого положения большая часть законов осталась бы без применения. И тем с большею легкостью можно примириться с существованием этого положения в законодательстве, что от господства его мы не видим больших беспорядков в обществе. Причина, во-первых, та, что все-таки есть связь между положительными законами и юридическими воззрениями народа, и чем более развивается в обществе гражданственность, тем эта связь становится теснее. Во-вторых, знание законов приобретается не только в школе, но и самая жизнь знакомит человека с законами, так что школа жизни заменяет отчасти школу теоретическую. Далее, в тех государствах, где народ принимает участие в общественных, делах, он по крайней мере в значительной степени интересуется ими; там принимаются к сведению все издаваемые постановления законодательной власти и знание законов довольно распространено. Далее, если в государстве есть сословие людей, знающих законы, и это сословие слито с остальным народонаселением, то сведения его заменяют и пополняют недостаток сведений в других классах народонаселения. Например, если в государстве имеется просвещенная адвокатура, то сведения адвокатов в законах служат заменою знания законов теми лицами, которые обращаются к ним за советами. Наконец, и законодательство может постановить правила, которые будут препятствовать гражданам, не знающим законов, совершать какие-либо важные гражданские действия без участия сведущих лиц. (Так, наше законодательство вменяет нотариусам в обязанность допросить лиц, совершающих акт, понимают ли они его смысл и значение *(384). Иные законодательства извиняли еще незнание законов некоторым лицам, например женщинам и крестьянам, по крайней мере в некоторых случаях. Но наше законодательство не допускает таких изъятий; оно имеет в виду, что и лица, которым можно бы извинить неведение некоторых законов, могут быть воздержаны от невыгодных для них действий; иначе интересы их охраняются другими лицами. Так, несовершеннолетние действуют под руководством попечителей *(385), потому и по отношению к ним у нас имеет силу правило, что никто не может отговариваться неведением законов. Итак, неведение закона не принимается во внимание при обсуждении юридического значения действия: оно обсуживается точно так же, как если бы лицо, совершившее известное действие по неведению закона, знало законе, - неведение закона не вредит юридической силе действия. Иногда от этого бывают тягостные последствия для лица, совершившего действие, и даже в большей части случаев неведения закона оказывает тягостные последствия, так что с точки зрения интересов лица, которого касаются последствия действия, должно сказать, что неведение закона не не вредит ему, а не помогает ему. Но встречаются и такие случаи, в которых неведение закона обращается в пользу лица. Например, лицо не ведает закон, запрещающий несовершеннолетним договор, невыгодный для себя: договор недействителен и лицо избавляется от ущерба; следовательно, неведение закона, можно сказать, помогает ему. Но клонится ли неведение закона в ущерб или в пользу лица, совершившего действия, в том и другом случае действие юридической ошибки одинаково: значение действия нисколько не изменяется от того, что оно совершено под влиянием неведения закона, так что по отношению к силе действия можно сказать, что юридическая ошибка или неведение закона ему не вредит, error juris nоn nocet. Что касается до влияния на юридическое действие заблуждения фактического, т. е. ошибки, касающейся какого-либо обстоятельства, факта, то действие, совершенное под влиянием такого заблуждения, считается также действительным, если оно действительно по закону; если же действие оказывается нарушением закона и последствием этого нарушения определяется ничтожество действия, то оно ничтожно. Например, А вступает в брак с В, не имея в виду, что В ему родственница, но оказывается, что В ему родственница, только в степени, не запрещенной относительно брака: несмотря на ошибку, брак действителен, потому что самое действие, вступление в брак, не составляет нарушение закона. Но, напр., А вступает в брак с В, не имя в виду, что В приходится ему родственницею в степени, запрещенной относительно брака: такое вступление в брак составляет нарушение закона, которое влечет за собою ничтожество действия, и потому брак А с В признается недействительным *(386). И только в некоторых, немногих случаях фактической ошибке приписывается определенное юридическое значение. Так, законодательство может постановить, что если брак окажется недействительным, то и дети, рожденные от брака, признаются незаконными: но если противузаконный брак заключен при обстоятельствах, заслуживающих снисхождения, к числу коих несомненно относится и ошибка, незнание какого-либо препятствующего обстоятельства, например незнание одной из сторон того, что другая состоит уже в браке, то хотя брак и объявляется недействительным, но суду предоставляется просить верховную власть о признании детей, прижитых от брака, законными *(387). Или, например, фактическая ошибка оказывает влияние при владении: по определению нашего законодательства добросовестный владелец, при отчуждении от него вещи, которою он владеет, не вознаграждает ее хозяина за пользу, извлеченную из вещи во время добросовестного владения *(388). Но что такое добросовестное владение, как не владение, основанное на фактической ошибке? Добросовестным будет, например, владение лица, которое купило вещь не у собственника, ошибочно считая продавца собственником вещи: но такое владение потому только и считается добросовестным, что лицо, покупая вещь, не знало, что продавец вещи не собственник ее, а без той ошибки владение не считалось бы добросовестным. Таким образом, и о фактической ошибке можно сказать, что вообще, она не вредит юридическому значению действия - error facti nоn nocet, а только в некоторых случаях, по исключению, отражается ее влияние.

Рассматривая влияние ошибки на юридическое действие, мы предполагали, что ошибка независима от стороннего умысла. Но она может быть вызвана искусственно, умыслом стороннего лица, и тогда называется обманом. Таким образом, прежде всего в обмане представляется ошибка: точно так же, как о человеке ошибающемся говорят, что он обманывается, так точно и при обмане лицо действует под влиянием ложного представления о предмете. Но обман представляет еще и другую сторону: воля лица, совершающего действия, при обмане определяется извне, стараниями другого лица. Этою другою стороною обман приближается к принуждению, так что представляет в себе соединение принуждения и ошибки, и можно определить его так: обман есть искусственное возбуждение ложного представления усилиями стороннего лица. Соответственно этому обсуживается и значение обмана для юридического действия: если заблуждению нельзя приписать силу, уничтожающую волю, если нельзя приписать такую силу и принуждению, то, конечно, и действие, совершенное под влиянием обмана, нельзя считать ничтожным. Но если обман представляет нарушение права другого лица, составляет преступление *(389), то юридические последствия действия устраняются, так что и самое действие, насколько оно есть действие обманутого, считается как бы несуществующим, а сохраняет свою силу и значение только, как действие преступное, по отношению к обманщику. В этом случае, следовательно, действие обмана уравнивается с действием принуждения. Но как и при влиянии принуждения на волю, юридическое действие лишается своих последствий не само собою, а по определению общественной власти, так точно и при влиянии на волю обмана, чтобы юридическое действие лишилось своих законных последствий, требуется постановление о том со стороны суда. (Как и при принуждении, если обман уголовно наказуем, уголовный суд устанавливает факт обмана и, в случае надобности, последствия обмана уничтожаются по просьбе потерпевшего, в порядке гражданского суда. Если же обман уголовно не наказуем, например, если он выразился в отрицательном действии (dol negatif) *(390), а также когда уголовное преследование невозможно смерть, неразыскание, сумасшествие) *(391) в порядке гражданского суда решается вопрос и о факте обмана, и о его последствиях, причем суд, конечно, руководствуется законом гражданским. Наше законодательство в этом случае говорит не об "обмане", поражающем "свободу произвола и согласия" *(392), а о "подлоге"; в очевидных случаях обмана *(393) закон часто называет его подлогом: "подложный" продавец" *(394), "подложное" переукрепление *(395).