Противопоставление мыслимого чувственному и признание за первым роли главной причины бытия достигают апогея у платона.

Но сначала рассмотрим учение его учителя, одного из самых замечательных мыслителей древнего мира – Сократа (470 – 399 до н.э.).

Сын ваятеля и акушерки, он, получив общее для афинян того времени образование, стал философом, обсуждавшим проблемы теории познания, этики, политики, педагогики с любым человеком, согласившимся отвечать на его вопросы в любом месте – на улице, на рыночной площади, в любое время. Сократ в отличие от софистов не брал деньги за философствование, и среди его слушателей были люди самого различного имущественного положения, образования, политических убеждений, идейного и нравственного склада. Смысл деятельности Сократа (она получила название диалектики – нахождение истины с помощью беседы) состоял в том, чтобы с помощью определенным образом подобранных вопросов помочь собеседнику найти истинный ответ (так называемый сократический метод) и тем самым привести его от неопределенных представлений к логически ясному знанию обсуждаемых предметов (обсуждению подвергался обширнейший круг «житейских понятий» о справедливости, несправедливости, добре, красоте, мужестве и т.д.). Девиз Сократа гласил: «Познай самого себя». Но ошибочно было бы истолковывать это знаменитое выражение в том смысле, что Сократ впервые в истории психологии обратился к интроспекции как особому методу познания.

Под познанием самого себя Сократ разумел не обращение «вовнутрь» – к собственным переживаниям и состояниям сознания (само понятие о сознании к тому времени еще не вычленилось), а анализ поступков и отношений к ним, нравственных оценок и норм человеческого поведения в различных жизненных ситуациях. Это вело к новому пониманию сущности души. Если софисты приняли за исходный пункт отношение человека не к природе, а к другим людям, то для Сократа важнейшим становится отношение человека к самому себе как носителю интеллектуальных и нравственных качеств.

Было очевидно, что невозможно совместить натуралистическое объяснение души с такими явлениями, как способность человека мыслить в абстрактных понятиях, как его стремление к возвышенным целям, принятие решений в соответствии с голосом совести. Но ведь эти способности существуют реально, образуя совокупность особых человеческих качеств. На них и сосредоточил свое внимание Сократ, мысля под термином «душа» прежде всего психические качества индивида, свойственные ему как разумному существу, умеющему действовать согласно нравственным идеалам. Этот термин в древнегреческом мышлении все определеннее становится обозначением признаков, которые выступают в тех случаях, когда поведение человека рассматривается с точки зрения его волевой и интеллектуальной регуляции.

Новое толкование души, а также трудности предшествующего античного детерминизма использовал Платон (428–348 до н.э.), в философской системе которого отразились идеологические и политические устремления реакционной части рабовладельческого общества. Платон выступил в бурный период истории Аттики. Начиналась Пелогюннесская война, резко обострившая внутренние противоречия рабовладельческой Греции и борьбу политических партий. Враждебность материализму, пронизывающая философию Платона, имела политические основания. От материализма, утверждал Платон, молодежь впадает в безбожие подрываются устои общественного порядка.

О системе Платона мы имеем несравненно более достоверную информацию, чем об учениях других античных мыслителей. По существу до нас дошло полное собрание его сочинений, тогда как от работ его предшественников, в том числе таких великих, как Демокрит, сохранились фрагменты, к тому же зачастую полученные из вторых рук. У Платона не имелось сочинений, специально посвященных психологическим вопросам. Эти вопросы обсуждаются во многих диалогах: «Федоне», «Тимее», «Федре», «Законах», «Меноне», «Горгии» и др.

Материализм в Древней Греции, как и во всей истории человеческой мысли, был внутренне связан с изучением природы, с материальным производством. Приобретая власть над явлениями природы, человек убеждался в их подчиненности естественным причинам, постигаемым чувственным опытом и размышлением. Материалистическое мировоззрение обусловило переход от мифа к Логосу.

Философский идеализм, родоначальником которого в западном мире был Платон, развивался на другой почве. Для него исходной была область морально-этических явлений, которых еще не коснулось научно-детерминистское объяснение. Это и благоприятствовало типичному для Платона смешению мифа и Логоса. Он считал, что чувственное и умопостигаемое принадлежат к двум не сопоставимым ни в каком отношении мирам. Стремление расчленить чувственно воспринимаемые и мыслимые предметы, которое наметилось в учениях философов VI–V вв. – Гераклита, Парменида, Пифагора, Демокрита, Сократа, не было заблуждением. Логическое мышление имеет особый состав и структуру, которые позволяют постигнуть устойчивое, существенное, закономерное за картиной того, что дано в ощущениях и чувственных образах. Приобретение логически достоверного знания имеет особую ценность, засвидетельствованную всей практикой использования математических и других общезначимых формул и схем, позволяющих овладеть бесконечным многообразием изменчивых частных ситуаций.

Уже в сознании пифагорейцев математические понятия выросли в нечто сверхъестественное. Число отъединялось от вещей, вне которых оно в действительности не существует, и восторженно почиталось как их сущность и причина. Платон через несколько лет после казни своего учителя Сократа совершил путешествие в Южную Италию и Сицилию, где общался с пифагорейцами. Пройдя школу Сократа, он усвоил метод диалектики – беседы, ведущей от смутных и непродуманных мнений к точному и твердому знанию о существенном. Теперь это направление соединилось с пифагорейской трактовкой числа как самого существенного, как первопричины и прообраза преходящих вещей. Основа миропорядка у пифагорейцев – числа. Платон представил ее как сферу вечных форм, скрытых за небосводом в виде царства идей. Это царство незыблемо и нетленно, тогда как все чувственное – от неподвижных звезд до непосредственно ощущаемых предметов – лишь сокращенные и затемненные идеи, их несовершенные, слабые копии.

Перед нами столь последовательный идеализм, какой только может быть. Идеи первичны, действительность, в которой живет человек, вторична, призрачна, эфемерна. Не идеи – продукты человеческого разума, а, напротив, разум стремится им подражать. Они существуют объективно, независимо от людей и от вещей. В целом картина бытия выступает у Платона в следующем виде: идеи причастны к космическому уму (нусу), а мировая душа, которая является принципом самодвижения всего сущего, объединяет космический ум и пассивную бесформенную материю. Идеализм обнажил и обострил реальные трудности на нуги проникновения научной мысли в область психического, противопоставляя различные порядки явлений, выдвигая вопросы, которые до того не появлялись в поле философского анализа, делая упор на уязвимых пунктах, он стимулировал поиски новых решений, завершенные учением Аристотеля (384–322 до н.э.).

Уроженец Стагиры (Северная Греция), сын медика при македонском царе, Аристотель готовился к врачебной профессии, и его первоначальное образование носило естественнонаучный характер. Семнадцатилетним юношей он пришел в Афины, где шестидесятилетний Платон возглавлял академию, с которой Аристотель вначале был тесно связан, но вскоре порвал. Уехав через 20 лет из Афин, он жил в различных городах Малой Азии, где не только учил, но и занимался научными исследованиями, преимущественно в области биологии. Он был воспитателем Александра Македонского, который впоследствии, во время походов, приказал отправлять своему старому учителю (в Афины, где он основал свою школу-лицей) образцы растений и животных из завоеванных стран. У Платона доминировала ориентация на математику, у Аристотеля – на биологию, изучение объектов которой имело древние материалистические традиции. Учение Аристотеля о душе с материалистических позиций преодолевало ограниченность демокритовской трактовки души. Но и платоновские уроки подготовили аристотелевский синтез. Его нельзя считать чисто логическим разрешением противоречий предшествующих периодов развития философско-психологической мысли, ибо он был осуществлен на естествоведческом материале, на огромных пластах фактов – экологических, эмбриологических, сравнительно-анатомических, зоологических и других, объем которых необычайно возрос в эпоху походов Александра Македонского, когда перед греческим естествоиспытателем стало раскрываться невиданное доселе разнообразие и богатство животного мира в разнообразных природных условиях.

Аристотель приходит к выводу, что душа как «начало живых существ» (общее мнение древних) есть форма реализации способного к жизни тела: «Необходимо душу признать сущностью, своего рода формой естественного тела, потенциально одаренного жизнью». «Правильно думают те, – указывает Аристотель, – кому представляется, что душа не [может] существовать без тела и не является телом».

Будучи формой, неотделимой от материи, душа не может быть внешним по отношению к живой системе двигателем, ни материальным, ни идеальным. Поэтому Аристотель отклоняет как механистические, так и идеалистические представления. Он разбирает, в частности, вопрос о возможности «смоделировать» действие живого тела по образцу работы механического устройства. Такая «кибернетическая» конструкция, по преданию, была изобретена знаменитым Дедалом, который «сделал подвижным деревянное [изваяние] Афродиты, влив [в него] ртуть». Аристотель не принимает также демокритовское учение об атомах души, толкающих другие атомы тела и тем самым перемещающих его в пространстве.

Душа, согласно Аристотелю, – это целесообразно работающая органическая система. «Если бы глаз был живым существом, душою его было бы зрение». Здесь глаз трактуется как модель целостного живого существа – организма. Мысль, чувство, стремление так же неотделимы от тела, как зрение от глаза. В свою очередь орган, не выполняющий свои функции, перестает быть живым. Виталисты в дальнейшем объявили Аристотеля своим прародителем. Основанием для этого было аристотелевское определение души как энтелехии, целеполагающего начала. Необходимо различать аристотелевское понятие энтелехии как имманентно присущей органическим телам целостности и целесообразности поведения и последующие бесчисленные интерпретации энтелехии, придавшие этому понятию смысл особого имматериального начала. Аристотель окончательно покончил с гилозоизмом – учением об одушевленности (жизненности) всех физических тел. Душа представляет неотъемлемое начало органической жизни, но не материального мира в целом. Специфика этого начала выражена в целесообразности, в способности живых тел стремиться к цели и реализовывать ее.

Издавна как на Востоке, так и в Греции конкурировали между собой две теории – «сердцецентрическая» и «мозгоцентрическая». Мысль о том, что мозг есть орган души, принадлежит древнегреческому врачу Алкмеону из Кротоны (VI в. до н. э.), который пришел к этому выводу в результате наблюдений и хирургических операций. В частности, он установил, что из мозговых полушарий «идут к глазным впадинам две узкие дорожки...». Полагая, что ощущение возникает благодаря особому строению периферических чувствующих аппаратов, Алкмеон вместе с тем утверждал, что имеется прямая связь между органами чувств и мозгом.

Из медицины эти представления перешли в философию. Нужно, однако, иметь в виду, что как в те времена, так и впоследствии решение вопроса о телесной локализации души непосредственно зависело не только от анатомических знаний, но и от философско-психологических представлений. Платон, разделивший душу на три части, соответственно искал для каждой из них свой орган. Идеально-умственную часть (разум) он помещал в голове (руководствуясь соображением о том, что она ближе всего к небесам, где пребывает царство идей), «гневливую» (мужество) – в груди, а чувственную (вожделение) – в брюшной полости.

Открытие Алкмеоном мозга как органа психики в течение нескольких столетий рассматривалось только как гипотеза. Аристотель, который сам прошел медицинскую школу в Северной Греции, возвращается к «сердцецентрической» схеме. Мозг, по его мнению, не орган психики, а аппарат, охлаждающий, регулирующий жар крови. Будучи фантастическими, с точки зрения физиологической реальности, эти представления вместе с тем вносили совершенно новый момент в трактовку центрального органа психической деятельности.

Аристотелю принадлежит понятие об «общем чувствилище», воспринятое последующей физиологией и медициной и всерьез обсуждавшееся вплоть до XIX в. Согласно Аристотелю, для актуализации чувственных образов вещей (а с этого начинается, как он полагал, сенсомоторная деятельность организма) необходимо, чтобы тело обладало двумя специальными устройствами: органами чувств и центральным органом. Благодаря деятельности центра познаются качества, которые «косвенно воспринимаются нами при каждом ощущении, таковы – движение, покой, фигура, величина, число, единство...». Важнейшей его операцией является далее различение ощущений: «Невозможно различить посредством отдельных чувств, что сладкое есть нечто отличное от белого, но и то и другое должно быть ясным чему-нибудь единому».

Какова же природа этого центра, где лежат жизненные корни «общего чувствилища»? Они уходят, по Аристотелю, в область прямых связей организма со свойствами среды (сухим и влажным), ибо центральный орган является одновременно и органом осязания. «Тело представляет собою среду, приросшую к осязающему [органу], через нее возникают ощущения во всем их разнообразии».

В пифагорейской школе возникло представление о трех частях души – «разумной», «мужественной» и «алчущей». Его приняли и Демокрит (помещавший разум в голове, мужество в груди, чувственное вожделение в печени), и Платон. У Платона учение о частях души приняло резко выраженный этический характер. Соотношение между этими частями пояснял знаменитый платоновский миф о вознице на колеснице, в которую впряжены два коня – некрасивый, дикий, рвущийся идти собственным путем и породистый, благородный, поддающийся управлению. Возница стремится управлять этими конями соответственно цели, которая ведома только ему, но это удается ему с большим трудом.

Возница символизировал рациональную часть души, кони – две иррациональные части: высшую и низшую. В этом мифологическом образе были выражены важные психологические идеи. Проводилось различие не только между уровнями познавательной деятельности (сенсорным и интеллектуальным), но также между мышлением (разумом) и мотивацией, в свою очередь расчлененной на высшую и низшую. Согласование низменной и благородной мотиваций возлагалось на разум, который при этом испытывает, согласно Платону, большие трудности, поскольку порывы двух иррациональных частей души несовместим. Тем самым в сферу психологического анализа были введены две важнейшие проблемы: мотивационный конфликт и роль разума в преодолении этого конфликта, в интеграции поведения (как трехкомпонентного образования).

Аристотель, для которого, как мы уже знаем, душа означала способ организации живой материи, отверг общепринятое до него мнение о делимости души на части: ведь она, по Аристотелю, принцип жизни и развития, а не вещь. Вместе с тем она проявляется в различных деятельностях, которые, будучи «в реальности» нераздельными функциями единой души, разграничивались «в понятии» следующим образом: питательная, чувствующая, движущая, разумная. Преимущество аристотелевской схемы перед платоновской (основанной на религиозно-этических, а не на естественнонаучных соображениях) состояло в том, что у Аристотеля преобладала позиция натуралиста. Его схема, будучи выдающимся обобщением эмпирического материала, утверждала целостный и генетический подход к жизнедеятельности.

Первая функция души (питательная, вегетативная) рассматривалась как специфическая для растений, вторая и третья (сенсомоторная) – для животных, четвертая (разумная) – для человека. О них можно говорить как об отдельных душах только в том смысле, что могут быть организмы, наделенные одной функцией, несколькими или всеми. Высшие функции предполагают низшие, возникают из них и на их основе. Тем самым аристотелевская классификация приобретала генетический смысл. Функции души становились уровнями ее эволюции. Идея развития возникла при первых же попытках увидеть в микрокосме организма повторение пути, проходимого космосом (Гераклит). У Аристотеля идея воспроизведения всеобщего в индивидуальном переходит в гораздо более близкую к реальности версию, предвосхищавшую биогенетический закон. Человеческая душа повторяет развитие не космоса в целом, а органического мира с его различными уровнями: растительным, животным, разумным. Аристотель, в частности, сопоставляет неразвитую душу ребенка с животной душой.

Если Платон утверждал, что между ощущением и мышлением, чувственным вожделением и благородным побуждением не может быть иного отношения, кроме полярности и несовместимости, то у Аристотеля эти душевные проявления выступают как ступени единого генетического ряда — высшая предполагает низшую и возникает только на ее основе.