Опыт и практика прогнозирования социально-политических процессов

 

Современное общество обладает некоторым опытом как состоявшихся, так и несостоявшихся политических прогнозов. Конечно, прогнозы наиболее вероятны и действенны, когда речь идет о мире в целом, о судьбах конкретного общества и государства или отдельных направлений политики в сфере экономики, национальных отношений, будущности политических партий и движений.

Всем памятен труд Дж. Оруэлла «1984», опубликованный в 1948 г., в котором был предсказан крах Советского Союза к 1984 г. И хотя в 40—50-е годы этот прогноз выглядел нелепой (а иным представлялся неумной) выдумкой, жизнь показала, что это было достаточно обоснованное предвидение будущего системы, в крепости которой практически никто не сомневался вплоть до ее краха.

Потребовалось время, чтобы убедиться, что в прогностике были созданы достаточно научно-обоснованные методы, которые позволяют спрогнозировать будущее социально-политических процессов с достаточно высокой степенью достоверности. Так, по заключению симпозиума «Национальности и национализм в СССР», состоявшегося в США в декабре 1976 г., Советский Союз находился под угрозой «перерождения» и «сепаратизма». Специалисты в области «модернизации России» (Н. Рязановский) прогнозировали оживление былого недоверия между народами в связи с неравномерным продвижением советских наций в области экономики и культуры и предполагали, что, если не будут предприняты превентивные меры, в СССР неизбежен рост межэтнической напряженности со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Попытки прогнозирования общественных, в том числе социально-политических процессов, которые предпринимались в нашей стране, оказались в большинстве случаев ущербными, несостоятельными, что не раз подтвердила и сама жизнь. И если попытки спрогнозировать на ближайшую перспективу в какой-то мере удавались, то с долгосрочными прогнозами ничего не получалось. Так, в начале 60-х годов в Программе КПСС был заложен прогноз: к 1980 г. страна достигнет коммунизма, и СССР выйдет на первое место в мире по всем основным показателям. Несовершенство методов, использованных в процессе прогнозирования, продемонстрировало себя достаточно отчетливо, когда были сравнены предполагаемые ориентиры и те реалии, которых достигла страна в 80-е годы. Анализ провала прогноза показал, что нельзя исходить из динамики развития за относительно короткое время в прошлом и экстраполировать эти тенденции на будущее, особенно когда это касается длительной перспективы.

Исторический опыт свидетельствует, что расчеты должны исходить из методик, апробированных практикой, а не просто из умозрительных наблюдений, из извечного желания добиться большего, чем это возможно. Требуется грамотный, квалифицированный подход, при котором прогнозирование не вылилось бы в прожектерство. Однако в данном случае были проигнорированы методы, апробированные мировой наукой.

Другим серьезным ограничением в попытках осуществления политических прогнозов стал тот факт, что многие прогнозы строились изолированно от процессов, которые происходили в других сферах общественной жизни. Они часто базировались на том, что расчеты по изменению политической жизни не затрагивали другие, смежные с ними процессы. И такие прогнозы были, конечно, заранее обречены на провал: политические явления неразделимо включены в ткань любого реального жизненного процесса и потому они могут быть поняты, оценены и спроектированы только тогда, когда подвергаются изменению в неразрывной связи с экономическими, духовными и социальными процессами. Они миллионами нитей связаны с производственной и повседневной жизнью человека, и было бы наивным полагать, что изменить их можно на основе учета тенденций, касающихся только политической сферы.

Ограниченность политического прогнозирования в СССР проявилась и в том, что в официальной политике и в общественных науках в основном использовался один прием: во что бы то ни стало доказать, что будущее (а оно трактовалось как коммунистическое) всегда позитивно и что средства, применяемые для его достижения, всегда оправданны. В его рамках применялся широкий арсенал доказательств: от использования высказываний К. Маркса и Ф. Энгельса (не обращая внимания на то, что это было написано ими более ста лет назад) до эквилибристики с цифрами и показателями. Именно в годы застоя получило воплощение известное высказывание: «Есть ложь, есть большая ложь, и есть еще и статистика». При помощи всевозможных приемов подчеркивалось только то, что свидетельствовало об успехах, и замалчивалось то, что выявляло другие, тревожные тенденции. Но поскольку о достижениях становилось говорить все сложнее и сложнее, из научного обсуждения изымались все «неудобные» темы: от детской смертности и динамики преступлений до уровня потребления товаров и услуг по социальным группам.

Социальная прогностика в СССР оказалась не на высоте: большинство прогнозов не могло освободиться от официально функционирующей доктрины, многие ее прогнозы оказались мертворожденными. Это случилось потому, что наука и ее носители не смогли быть независимыми от догм политики, ибо прогнозы — хотели бы этого ученые или нет — ориентировали действия людей на реализацию выдуманных идеалов, в искаженном свете отражали реальные процессы, гипертрофировали интересы определенных слоев в обществе. Такая обстановка сложилась потому, что политические процессы и в науке, и в политике, а соответственно и на практике, понимались примитивно и убого.

На прогностику оказывают влияние мифы, сложившиеся в теоретическом видении. Социальные науки всегда были связаны с функционированием идей, которые в большинстве своем отражали не только реальную, но и желаемую картину того или иного общественного процесса или явления. При этом нередко вместо взвешенного анализа реально происходящих процессов в политических прогнозах повторялись и продолжают повторяться умозрительные идеи, заранее провозглашенные постулаты, субъективные пожелания и догмы.

Такого рода утверждения уводили в сторону от объективного, не прикрытого никакими ухищрениями анализа действительности, деформировали и ослабляли усилия по научному обоснованию путей функционирования нового общества. Именно такие прогностические перлы наносят больший вред, чем ошибки и просчеты при решении конкретных проблем, либо приводят к дезориентации общественного сознания и поведения людей. Такие прогнозы оборачиваются тяжелыми, трудно поправимыми просчетами, влияют на доверие к идеям и возможностям науки.

Иначе говоря, все социальные науки и их прогностические функции ответственны (наряду с политикой) за просчеты в определении параметров будущего.

Подобная ситуация складывается в случаях, когда наука ориентируется на политические и идеологические установки, когда в области теории ставятся цели, сами по себе вроде бы и привлекательные, но в большинстве случаев ничего общего не имеющие с реальной действительностью. Тогда создается некое иллюзорное видение состояния экономики, социальной, политической и духовной жизни.

Некоторые научные прогнозы камуфлировались под объективность, по сути дела приспосабливаясь к соответствующим политическим установкам. Более того, интерес к прогнозированию, который проявился в первых публикациях и первых научных дискуссиях во второй половине 60-х годов, в попытках определить контуры развития будущего общества, был жестоко подавлен существующей административной системой. Что касается попыток спрогнозировать развитие социально-политических процессов, то, к сожалению, большинство из них не пошли дальше словопрений в рамках официальной идеологии.

Несмотря на все ограничения часть ученых поднялась в своих поисках до прогнозов, которые и до сих пор не потеряли значения. Так, расчеты сибирского ученого В.И. Бойко еще в 60-е годы показали возможную прогнозную ситуацию жизни малочисленных народов Севера и Дальнего Востока. Его анализ удовлетворенности различными сторонами жизни дал предметное представление об устойчивости их социальной структуры. Вероятные пути ее изменения («траектория социальных перемещений») определялись исходя как из жизненных планов (повысить квалификацию, сменить профессию, продвинуть по службе, уехать из села в город, повысить уровень образования), так и из информации о реальной миграции и реальных социальных и профессиональных перемещениях.

Все это позволило определить рекомендации — спрогнозировать ситуацию на перспективу — достаточно точно и четко. Однако, поскольку этот прогноз выпадал из официальных установок и не соответствовал концепции расцвета и сближения народов, его расчеты не были приняты и остались лишь научным пожеланием. Но жизнь взяла свое. В 80-е годы пришлось вернуться к полученным выводам и в сопоставлении со способами решения этих проблем в других странах определять меры по спасению образа жизни и культуры малочисленных народов. Причем такие меры начали осуществляться на локальном уровне, в условиях функционирования местных органов власти, ибо только здесь можно заметить просчеты и повлиять на ход процессов трудовой и повседневной жизни населения.

В условиях переломного этапа отечественной истории задачи политического прогнозирования многократно усложнились. Ситуация в обществе характеризуется огромным количеством переменных, которые находятся в серьезном противоречии друг с другом. Существует огромный веер возможностей и вариантов, число которых поддается даже описанию.

Однако в практике политической жизни уже выявились некоторые господствующие точки зрения, получившие определенное воплощение в жизни. И ущербность многих из них состоит не в том, что конкретный вариант невозможен, а в том, что не определен поиск наилучших из всех предлагаемых. В связи с этим получает распространение метод сценариев, обоснование их научной и политической достоверности. Сейчас в прессе и в науке обсуждается огромное количество сценариев по поводу решения возможных общественных проблем, в том числе политических. Но многие сценарии уязвимы, ибо лишь часть из них исходит из требований системного анализа. Согласно этим требованиям сценарий должен быть реалистичным, чтобы создаваемая им картина политических изменений не казалась невероятной, чтобы авторы были строго последовательны в описании как самой цепочки гипотетических событий, так и того варианта будущего, к которому она ведет.

Анализ существующих политических прогнозов позволяет выделить некоторые наиболее распространенные политические прогнозы.

Во-первых, это прогнозы, связанные с внедрением рыночной экономики с различными вариантами и попытками построить политическую систему общества по западному образцу. Однако и эта ориентация различна среди ученых и политиков. Учет положений только чикагской школы экономики, который осуществляли Е. Гайдар и его группа, представляет только один из путей, далеко не бесспорный и, как показала жизнь, во многом порочный даже для сторонников капиталистического будущего страны.

Во-вторых, продолжают разрабатываться прогнозы. связанные с реализацией идей социализма. Они также неоднозначны, ибо среди них представлены сценарии развития по социал-демократическому образцу, по китайскому варианту и по различным типам процессов обновления, вплоть до сохранения советской модели социализма.

В-третьих, пока недостаточно, но в то же время упорно пробивают себе дорогу сценарии развития по восточным моделям, среди которых лидирующее место занимает японский опыт. С недавних пор, особенно в бывших среднеазиатских республиках, пользуется вниманием ориентация на турецкую модель развития, достаточно привлекательную по многим причинам: схожести образа жизни, близости языка, культуры и религии.

Многими политиками и особенно публицистами и учеными разрабатываются российские варианты сценариев развития общественной, в том числе и политической жизни страны. Их авторы исходят из своеобразия истории и культуры России и населяющих ее народов и считают, что в этих условиях неприемлем ни западный, ни восточный вариант. В соответствии с этим сценарий опирается на поиск таких путей, которые бы, учитывая мировой опыт, тем не менее опирались на национальные особенности российской действительности. Ради справедливости следует отметить, что эти варианты отличаются друг от друга, особенно в отношении политического будущего: от ориентации на восстановление монархического строя до национал-социалистических установок.

И наконец, в первой половине 90-х годов была выдвинута концепция устойчивого развития, которая была одобрена конференцией ООН по окружающей среде и развитию в Рио-де-Жанейро на уровне глав государств и правительств (1992). На этой конференции была зафиксирована ключевая оценка сложившейся к концу XX в. глобальной ситуации, которая вызвала к жизни рассматриваемую концепцию: «Человечество переживает решающий момент своей истории. Мир столкнулся с проблемами усугубляющейся нищеты, голода, болезней, неграмотности и продолжающейся деградации экологических систем, от которых зависит наше благосостояние».

Что касается судеб всего мира и большинства стран земли, то социальной сущностью сложившейся кризисной, угрожающей ситуации является глобальный, грозящий взрывом диспаритет во владении и распоряжении доступными и созданными современной цивилизацией колоссальными материальными и духовными ресурсами. Экономическое, политическое, интеллектуальное неравенство в глобальном масштабе имеет много измерений: между промышленно развитыми и развивающимися странами, иначе говоря, между Севером и Югом, западом и Востоком, белой, черной и желтой расами; между классами, социальными группами и слоями в каждом из обществ (государств), входящих в мировое сообщество; между общинами, исповедующими различные религии; между социокультурными системами; между интересами ныне живущего и будущих поколений землян. Все это позволяет ряду исследователей, как показывают итоги XV Международного социологического конгресса (июль 2002 г.), утверждать, что мы живем в «обществе риска» и что именно эта модель общественного устройства должна быть в центре социально-политических и экономических исследований.

Несомненно, такие принципиально значимые проблемы должны решаться в масштабах всего человечества. И ответственны за их рациональное решение прежде всего силы, имеющие политическую и экономическую власть. От их усилий зависят успехи или поражения на этом пути.

Однако это отнюдь не означает, что и другие нижестоящие звенья социальной и политической организации общества устраняются от решения поставленных задач. Многие из них, такие, как занятость и безработица, материальное неблагополучие, неграмотность, распределение ресурсов, можно корректировать и на локальном уровне, в рамках регионального и местного самоуправления. Конечно, ни в одном городе, районе, области, крае невозможно решить в полном объеме выдвинутые жизнью проблемы, но и отказаться от поиска форм и методов ослабления негативного воздействия и усиления позитивных тенденций нет резона, ибо только на этих уровнях возможно учесть все многообразие складывающейся ситуации.

В заключение следует отметить, что политический прогноз всегда связан с созданием условий, которые могут обеспечить реализацию не только общественных, но и личных ожиданий людей. Для этого в нем необходимо определить ориентиры как в каждой сфере общественной жизни, так и в важнейших ее компонентах, и особенно в таких, которые характеризуют социальное положение человека, его отношение к политическому будущему страны.

 

 

КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ

 

1. В чем сущность политического прогнозирования?

2. Назовите методы политического прогнозирования.

3. Содержание теории игр как метода прогнозирования.

4. Дайте характеристику «метода Дельфи».

5. В чем состоят ограничения политического прогнозирования?

6. Определите особенности политического прогнозирования в современной

России.

 

 

ТЕМЫ РЕФЕРАТОВ

 

1. Прогнозирование и его роль в управлении общественным развитием.

2. Становление прогностики как теории и практики прогнозирования.

3. Прогностическая функция теории устойчивого развития.

4. Что ожидает человечество в XXI в.?

5. Метод Дельфи и его возможности в политическом прогнозировании.

6. Эффект Эдипа: теория и практика.

7. Возможен ли был прогноз распада СССР?

 

 

Глава 24

 

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ТЕХНОЛОГИИ

 

 

Термин «политические технологии» — один из новейших в социологической науке. Однако это не означает, что данные технологии стали реализовываться только недавно: де-факто они использовались на всех этапах развития человечества, но их актуальность серьезно возросла с появлением на исторической арене «политического человека» — продукта развития буржуазной демократии, его превращением в активного участника политических изменений в обществе.

Данное понятие применимо как к обществу в целом, так и к конкретным социальным институтам. Что касается советского общества, то возможен анализ этого феномена на примере поиска рациональных форм организации управления административным делением. На первом этапе оно было организовано по ранее существующему территориальному принципу: через губернии, уезды, волости, которые управлялись Советом народных комиссаров, Всероссийским съездом народных депутатов и аналогичными органами на местах. Это были фактически первые органы, на которые возлагались единое, нерасчлененное регулирование и управление социально-экономическими процессами, согласование деятельности различных политических и культурно-просветительных организаций. Они в той или иной модификации просуществовали до конца 20-х — начала 30-х годов и были постепенно заменены областями, краями, районами, олицетворявшими новый принцип управления, когда руководство обществом представляло собой более дробный вертикальный разрез административного деления.

Наряду с этим формировался национально-территориальный принцип управления: от союзных и автономных республик до таких образований, как национальные города, национальные районы, национальные сельсоветы (последние просуществовали до середины 30-х годов XX в.).

В начале 60-х годов была предпринята попытка вернуться к территориально-отраслевому принципу управления, когда вся страна была поделена на сельские и промышленные территориальные образования, на совнархозы. Между тем Советы стали окончательно терять влияние на ход общественных дел, что привело к обострению социальных, нравственных и экономических проблем. Ржавчина вседозволенности министерств породила технократизм, остаточный принцип при удовлетворении социальных нужд, игнорирование региональных и национальных интересов. Примитивный технократизм достиг своего апогея к середине 80-х годов, когда практически на всякую проблему отвечали образованием нового министерства или ведомства. В результате мы имели (к сожалению, и теперь имеем в постсоветской России) самое большое количество центральных органов власти в мире.

К концу 80-х годов стало очевидным, что сложившаяся в годы первых пятилеток система управления, которая имела оправдание в годы экстенсивного развития, кардинальных сдвигов в мировой и отечественной экономике, не выдержала испытания временем и рухнула. Появившаяся на ее развалинах рыночная экономика пока впитывает и повторяет период первоначального накопления капитала, игнорируя новаторские методы решения социально-экономических проблем, накопленные развитыми государствами мира. Иными словами, организационно-технологическая схема управления, пройдя несколько этапов, до сих пор не состоялась и находится в сложном поиске.

Что касается политических и социальных технологий создания системы управления на других уровнях — в республиках, краях (областях), городах, районах, то они связаны здесь с решением проблем жизни людей, чьим трудом создаются материальные и духовные ценности. Однако реализация этого важного методологического и методического требования — ориентация на потребности и интересы людей — не была отработана технологически, в результате чего царил произвол на всех ступенях политической организации общества. Права и полномочия сосредоточивались на верхних этажах власти, не был создан механизм защиты и гарантий от ошибок и просчетов из-за неясности исходных принципов осуществления властных полномочий. В целом можно сделать вывод, что управление не имело добротной научной базы, что, в частности, выразилось в отсутствии алгоритмов управления социально-экономическим и политическим развитием.