Этнополитическая стратификация

 

Властные отношения, которые имеют этнонациональную окраску, достаточно многообразны и многолики.

Четырехуровневое (союзная, автономная республики, автономная область, национальный округ) устройство СССР было очень грубой формой учета многообразия национальной жизни. Его ограниченность заключалась, во-первых, в том, что это было отступлением от реальной практики первых лет Советской власти, когда творчеством народов были рождены такие формы национального строительства, как национальный район, национальный сельсовет, а также многонациональные территориальные образования (город, рабочий поселок).

Во-вторых, из этой системы были практически исключены возможности реализовать право на культурную автономию малочисленными и нацменьшинствами (а их было около 170, не имеющих административно-государственного или территориального устройства).

В-третьих, это было иерархическое устройство, по которому строились и другие сферы общественной жизни, когда выявлялись главные — неглавные компоненты, важные — не совсем важные, нужные — ненужные и т.д.

Сохранение целостности России, а также учет полиэтнического расселения и стремление к предотвращению межнациональных конфликтов требуют совершенствования реально сложившихся форм государственного устройства, дополнения его новыми формами национальных и региональных образований.

Корреляция государственного устройства России имеет принципиальный характер. Реальная жизнь свидетельствует, что идет поиск форм этнонациональной самобытности, адекватной принципам демократизации общественной жизни. Становление демократического общества предполагает разгосударствление и деполитизацию межнациональных отношений, формирование самоуправляемых национальных структур. Перенос акцентов в сфере национальной политики с национально-государственного и национально-территориального на национально-культурный принцип организации общественной жизни означает, что в дополнение к существующей системе национально-государственного устройства все народы России могут получить самые широкие права для реализации своих этнокультурных интересов и потребностей независимо от характера расселения, величины этноса, развитости экономики и культуры. При таком подходе расширяется понятие национального самоопределения. Кроме традиционных национально-государственного и национально-территориального самоопределения возникает реальная возможность (экстерриториального) национального самоопределения, главной среди которых считается национально-культурная автономия.

Национально-культурная автономия (НКА) — это образование самоуправляющегося национального союза (общества) по желанию представителей того или иного народа. НКА как показатель демократического самоуправления народов ориентирует национальную политику на то, что субъектом национальных интересов являются не только коренные (автохтонные) нации в республиках, краях и областях. Она позволяет объединяться на личностной или коллективной основе людям, принадлежащим к одной и той же этнической группе (диаспоре) независимо от места жительства и от того, являются ли они региональным большинством или рассеяны по территории государства.

Таким образом, национально-культурная автономия воплощает право на свободную реализацию национальных интересов без диктата и контроля со стороны центральных государственных органов. Ее можно рассматривать в качестве экстерриториального самоуправления национального меньшинства, действующего в сфере культуры, образования, использования родного языка, сохранения этноса как такового, поддержания жизненного уклада, религиозной самобытности и т.д.

Утверждение института национально-культурной автономии придает новое содержание федерализму, что отражает естественный процесс возрождения национальностей России, не имеющих своих национальных образований и рассеянных по всем ее регионам. Только на этом пути могут быть обеспечены целостность Российской Федерации в ее культурном многообразии и оптимизация федеративного устройства.

Поливариантность (асимметрия) федеративного устройства способствует эффективной реализации принципа единства в многообразии. На этой основе может сложиться не только государственная, но и социально-культурная российская общность.

Этот аспект в рассмотрении этнополитической стратификации можно отнести к так называемому объективному подходу — методу, при котором учитываются объективные критерии сложившейся дифференциации, зафиксированные в определенных политических и законодательных актах.

При характеристике этнополитической (как и социальной) стратификации возможно использование еще одного метода — метода оценочной репутации, при котором происходит оценка людей другой национальности или других народов в целом. Социологический и социально-психологический анализ позволяют выявить предрасположенность представителей одной нации к другой и охарактеризовать проблемы взаимоотношений между ними, личных симпатий или антипатий. Часто такие сравнения помогают оценить те качества, которыми, на взгляд представителей одной этнической группы, обладают люди другого этнического сообщества.

Метод «оценочной репутации» помогает выявить такие факторы, которые могут служить основой для далеко идущих политических решений. Так, рост национального самосознания может реализовываться и на пути игнорирования интересов других народов и затем выродиться в концепцию национальной исключительности, что недалеко уже до национального эгоизма, нередко рядящегося в одежды фашизма, расизма и находящего отражение в явных или стертых формах апартеида. И тогда массовое национально-политическое самосознание превращается в оголтелые формы политического поведения, в организацию экстремистских политических партий и движений.

Среди новых идей (и на практике) в условиях коренных изменений в области этнонациональных отношений получило распространение такое явление, которое можно условно назвать «бытовым шовинизмом». Такой феномен характеризуется одновременным существованием в сознании и поведении человека поверхностного признания прав и свобод других народов и в то же время в период обострения противоречий готового стрелять в другого человека, поджигать его дом только потому, что тот исповедует другую культуру, придерживается иных традиций и обычаев, говорит на ином языке. В результате бытовой шовинизм выступает носителем крайне реакционных взглядов и по сути дела не отличается от наиболее оголтелых форм национализма. По сути дела это самостоятельно функционирующее явление в структуре общественного сознания с преобладающими в нем социально-психологическими установками и проявляющееся в межличностно-национальном общении. Оно обусловлено рассогласованностью установок, целей и методов действия по поводу конкретного явления или ситуации. Но по тяжести и глубине своего воздействия бытовой шовинизм может становиться одним из действенных инструментов политического искажения национальных проблем. Все формы преувеличения или деформации национального самосознания в той или иной форме сведены к ксенофобии — боязни и неприятии всего иного, что характерно для других народов, а шире — всего чужого и особенно непривычного.

Именно на этой базе в республиках бывшего СССР сформировалась специфическая форма ксенофобии, когда достаточно быть представителем другого народа, чтоб испытывать неприятие и отвержение всех своих действий и поступков. Именно она питает этническое противостояние между армянами и азербайджанцами из-за Нагорного Карабаха, между ингушами и осетинами на Северном Кавказе. Осуществляются такие попытки раздуть пламя взаимного неприятия между грузинами и абхазами. На межэтнической основе базируются конфликты в Таджикистане. И именно плевелы бытового шовинизма, к сожалению, используются в политической борьбе, поддерживаются и раздуваются этнократическими силами во многих республиках и государствах.

Этнополитическая стратификация может строиться и на самооценочной, национальной идентификации, когда представители этнической группы сами формируют или участвуют в создании своего статуса и положения по отношению к другим народам.

Эмпирические исследования позволили сделать вывод о негативных формах проявления своего национального «Я».

Первая из них — этноограниченность (т.е. нежелание идти на контакты за пределами своего этноса) наиболее распространена. Она проявляется в повышении интереса к созданию мононациональных семей (происходит уменьшение доли смешанных браков), в предпочтении работать в однонациональных коллективах, в монополизации руководящих постов всех уровней представителями своего народа.

Практически каждый народ, особенно те, которые имеют национально-государственную или национально-территориальную автономию, охвачен этой болезнью, являющейся исходной, первоначальной базой для разрушения межнационального согласия.

Вторая форма — этноэгоизм (стремление к обеспечению преимуществ своему народу за счет других народов) получает все большее распространение. Как показывают исследования, в 90-е годы до 30—40% коренного населения многих республик считало естественным получение преимуществ перед другими народами, населяющими эти республики. В ряде постсоветских государств де-факто введены жесткие ограничения по национальному признаку на владение и распоряжение природными ресурсами, вытесняются инонациональные акционеры, контрольными пакетами акций обеспечиваются представители коренного населения и т.д.

Этноэгоизм может перейти в третью форму — этнофобию, характеризующуюся прямой враждебностью, непримиримостью по отношению к иным, «не своим», чужим народам. Особенно он проявился в вооруженных конфликтах на территории бывшего СССР, когда и на межличностном уровне продолжает бушевать пожар ненависти, непризнания и обвинений друг друга.

Вместе с тем социологические исследования показывают, что данными проявлениями различных форм этноограниченности менее всего заражено мировоззрение широких масс населения. В большинстве случаев их носителями являются националистически настроенная интеллигенция и часть правящих национально-политических кланов, которые насаждают, навязывают собственные представления своему народу и нередко имеют успех в этом деле, хотя, как показывает время, в большинстве случаев относительный и краткосрочный.

Поэтому возникновение (сохранение) межэтнической напряженности, длительная по времени и неэффективная по содержанию работа по урегулированию конфликтных ситуаций и, наоборот, стабильная обстановка в многонациональных регионах во многом зависят от позиции национально-политической элиты. За концепциями о национальной государственности, национальном суверенитете, национальной культуре и самосознании нередко стоят политические амбиции этнокланов, попытки перевода которых на язык практических действий нередко заканчиваются человеческими трагедиями.

Этнополитическая стратификация имеет своеобразное проявление и на локальном уровне, в тех вопросах, которые входят в компетенцию местного самоуправления. Нередко, когда разговор заходит о многонациональном облике региона (области, района, города), называются до нескольких десятков национальностей. Однако в большинстве случаев это так называемые «спящие» представители своего народа, не проявляющие никакой общественной активности по поводу своей иной этнической принадлежности, тем более что «астрономическое число» других национальностей в регионе в реальности нередко исчисляется очень небольшим (вплоть до единиц) количеством людей.

Реально действующими субъектами этнонациональных отношений в регионах выступают диаспоры, которые представляют совокупность людей одной национальности, живущих вне пределов своей исторической Родины и на определенной организационной основе поддерживающих (сохраняющих) свою национальную самобытность во всех или отдельных сферах общественной жизни. Именно с этими образованиями и имеют (или должны иметь) дело региональные и местные органы власти. Поэтому вполне оправдан вывод, что деятельность диаспор становится одной из сторон совершенствования государственного и местного управления, так как они пробуждают творческую активность этнического сообщества для решения совместных как перспективных, так и текущих проблем.

 

ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ КОНФЛИКТЫ

 

Среди социальных кризисов современности особо разрушительным воздействием на все сферы жизнедеятельности общества отличаются этнополитические конфликты, ибо именно этнические, национальные проблемы будут определять в ближайшем будущем лицо всего мира, в том числе и российского общества.

История свидетельствует, что экономическая и социальная ущемленность населения в многонациональных государствах в процессе коренных изменений может стать очагом этнонациональных конфликтов. В подобных случаях данные конфликты в значительной мере подпитываются резким усилением социальной мобильности всех компонентов этнической группы. Если в традиционном обществе наблюдается относительная устойчивость социально-классовой структуры (горизонтальные связи внутри этнических групп), а также этноролевой структуры (вертикальные связи), то в изменяющемся обществе взрывается относительная стабильность горизонтальных связей и тем самым нарушается сбалансированность этнонациональных отношений. Возникшие противоречия проявляются и в противостоянии центральной власти, которая все еще вольно или невольно препятствует расширению и реализации прав этнических групп в процессе модернизации общества.

По мнению профессора Э.И. Скакунова, мы завершили идеологическую (и производные от нее) фазу современной цивилизации. На первый план выходят другие интересы и другие мотивы поведения людей. Национальный компонент становится все более и более весомым. По подсчетам английского ученого В. Райта, с 1496 по 1982 г. из 240 военных конфликтов только 86 относились к внутригосударственным, в которых определенное место занимал и этнический компонент. После Второй мировой войны произошло 96 вооруженных конфликтов, из которых почти половина (41) были этнонациональными.

Вспышки национальных, этнических кризисов, имеющих политическую подоплеку, стали распространенной приметой современной жизни многих регионов мира. Однако если этнические трения в Квебеке, Бельгии и Нидерландах протекают в цивилизованных формах, то этнополитические конфликты на Ближнем Востоке, в Югославии, во многих регионах бывшего СССР приобрели кровавый характер. Политическая напряженность в значительной мере переместилась в сферу национальных отношений. Национальное противостояние охватило Прибалтику, Северный Кавказ и Закавказье, ряд районов Средней Азии, Молдавию. Началось брожение умов и в сравнительно однородных с точки зрения национального состава районах.

Причины и предпосылки, ведущие к межэтническим конфликтам, многообразны. По мнению одних исследователей, можно выделить две основные причины появления этнонациональной напряженности: значительное социально-экономическое неравенство различных этнических групп; отражение в сознании людей возникшего или сложившегося неравенства как следствия действий официальной власти, выступающей как сила, не способная не только преодолеть, но и содействовать устранению этого неравенства.

По мнению других исследователей, этнонациональное неравенство и этнонациональный конфликт являются неизбежным следствием навязывания менее развитым национальным районам чуждых им эталонов жизни, даже если они исходят от более развитых или имеющих силу центров власти.

Очевидно, что такой социально-экономический детерминизм приводит к схематизму в объяснении сложного процесса функционирования национально-политических отношений. Это тем более показательно, что нередко этнонациональные напряженности и конфликты возникают там, где нет четко выраженных различий в экономическом развитии между центральными районами государства и его национальными окраинами, и отсутствует там, где такие различия имеются.

В то же время нельзя не обратить внимания на тот факт, что наличие, например, природных богатств или развитых индустриальных центров нередко становится базой для притязаний на более широкое представительство и роль в рамках содружества стран и наций. В таких условиях националистические силы получают дополнительный аргумент в пользу более высокой степени независимости от других национально-государственных образований.

Что касается судьбы бывшего СССР, то национальные обиды, ущемленность национального самосознания зрели давно. И дело не только в судьбе репрессированных народов. Суть в той политике, в той ситуации, которая таила в себе отравленные зерна недоверия, приниженности, неполноценности своего национального «я».

Возьмем, к примеру, социальную и национальную структуру бывших союзных республик, ныне суверенных государств. Последние десятилетия там происходили крупномасштабные изменения, последствия которых не могли не сказаться на судьбах миллионов людей. В республиках Прибалтики, особенно в Латвии и Эстонии, резко упал удельный вес коренного населения. Этому способствовали строительство крупных промышленных предприятий, реализация общесоюзных программ развития отдельных регионов и производств. Промышленные и строительные рабочие оказались там на 80—85% состоящими из некоренного, преимущественно русскоязычного населения. Представители коренных национальностей оставались в традиционной сфере — в сельском хозяйстве, и если они перемещались, то в основном в сферу управления, обслуживания, культуры и массовой информации. Это стало той благодатной почвой, на которой национальная и социальная напряженность, протекавшая ранее скрыто, приобрела открытые, явно выраженные конфликтные формы.

Особенно стремительными темпами этнокризис развивался в годы перестройки. До 1987 г. он проявился в основном в духовной сфере: речь шла о возрождении национальной культуры, национальных языков. И несмотря на ряд серьезных ошибок и просчетов, этот этап принес живительные плоды и помог достичь внушительных результатов. Стало возрождаться и обновляться национальное самосознание. Однако появились и новые обиды: русское население почувствовало себя ущемленным меньшинством в национальных республиках из-за передержек в связи со специфической языковой политикой. Груз обид стал проявляться и у представителей других народов, пользующихся своим или русским языком (гагаузы в Молдавии, поляки в Литве). Зловещие плевелы национального шовинизма стали угрожать мирному процессу национального возрождения.

На грани 1987—1988 гг. наступил новый этап превращения национального экономического самосознания в фронт борьбы и споров центральной власти. Со страниц газет, в речах политических деятелей, в научных дискуссиях, замелькало словосочетание «экономический суверенитет». Знамя национальной экономической свободы было быстро подхвачено. За экономическую самостоятельность ратовали, агитировали и яростно нападали на всех тех, кто даже робко сомневался в правильности поставленного вопроса: можно ли речь вести о реальной самостоятельности и свободе производителей в условиях всеобщей экономической интеграции?

Но все это было преддверием грядущей схватки — борьбы за политическую независимость, территориальную целостность и самостоятельность, которая началась с конца 80-х — начала 90-х годов. Она сопровождалась поджогами, погромами и даже кровью, вспышками острой национальной неприязни. Разгул бытового шовинизма окончательно развеял миф о «нерушимой дружбе народов», а серьезные экономические неудачи в процессе перестройки стали тем детонатором, который привел в движение разнонаправленные социальные факторы, превратившие межэтнические конфликты во многих случаях в преступления. В обществе накопилась критическая масса проблем и деформаций в области национальной политики и межнациональных отношений, оказывающих серьезное влияние на все стороны национального бытия и сознания. Формальность принципа национального самоопределения, руководящая, а на деле диктаторская линия центра по отношению к республикам без учета исторических и национальных особенностей развития их хозяйства и культуры окончательно изжила себя.

Эскалация национальной напряженности поразила и сознание людей. Если в середине 80-х годов беспокойство людей национальными проблемами занимало пятое-шестое место среди факторов тревоги, то в начале 90-х годов эта тревога практически вышла на передний план, поделив первые места с оценкой экономического неблагополучия в стране. Даже в таких исконно русских землях, как Орловщина, была осознана ненормальность обострения национальных отношений. Межнациональные конфликты волновали русское население в центре России в не меньшей мере, чем жителей Украины, Северного Кавказа, Прибалтики.

Обострению национального самосознания в годы перестройки в значительной мере способствовали перекосы в управленческой практике, в частности этнизация аппарата на местах, т.е. курс на выдвижение в управленческие структуры преимущественно лиц коренных национальностей. Сыгравшая в свое время положительную роль для формирования национальных кадров во всех сферах народного хозяйства и культуры, эта политика к 80-м годам целиком изжила себя, но сохранилась в новом обличье. В результате, как показывает анализ, во многих республиках появились профессии и должности, фактически ставшие привилегией лиц коренной национальности. Такое положение не могло не формировать недовольство одних и чувство исключительности у других, что в конечном счете обернулось ростом этноцентризма, усилением националистических настроений. В ряде новых независимых государств этот принцип был доведен до абсурда — политические должности стали занимать представители только коренной национальности.

Процесс образования новых независимых государств и эскалации других требований суверенизации привел к неожиданному для инициаторов этого процесса результату. Ранее все, что касалось разрушения бывшего центра, оправдывалось и приветствовалось. Но те же самые проблемы, теперь возникшие перед многими национально-государственными образованиями, отвергались как неприемлемые, разрушающие их целостность и единство. В этой ситуации очень наглядно выявились близорукость и примитивизм мышления многих национальных этнополитических лидеров, свято веривших, что многие разрушительные процессы «бывшей империи» будут продолжаться только до границ бывших союзных республик и дальше них они мол не пойдут. Жизнь еще раз показала, что отсутствие профессионализма в политической сфере может обернуться страданиями миллионов людей.

Этнополитические конфликты не обошли стороной многие новые независимые государства, образовавшиеся после распада СССР. На этносоциальной основе вспыхнули вооруженные конфликты в Грузии, Молдавии, Таджикистане, поставившие эти страны на грань гражданской войны.

В России сложились и продолжают развиваться узлы напряженности. Более того, сохраняющиеся тенденции усиления национально-регионального сепаратизма, расширения межэтнических конфликтов, стремление национальных элит к переделу территорий, к большему суверенитету, борьба за власть представляют собой угрозу для территориальной целостности страны и российской государственности.

Непосредственными источниками реальных угроз в сфере межнациональных отношений стали: попытки формирования на территории Российской Федерации анклавов по этническому принципу; углубление социально-экономического неравенства различных народов, этнических групп; рост этнических перемещений, миграция беженцев и вынужденных переселенцев; массовые нарушения гражданских прав и свобод в отдельных регионах.

По признаку конфликтности все болевые точки России можно классифицировать по следующим основаниям. Во-первых, это районы острых кризисных ситуаций (военных конфликтов или балансирования на их грани) — Чечня, осетино-ингушский конфликт. Во-вторых, это районы потенциальных глубоких кризисных ситуаций (ряд республик и краев Северного Кавказа, Дагестан). В-третьих, это районы сильного регионального сепаратизма (Татарстан, Башкирия, Тува). В-четвертых, это районы умеренного регионального сепаратизма (Коми Республика, Якутия (Саха), Бурятия). И наконец, это районы вялотекущего сепаратизма, который присущ отдельным национальным диаспорам (корейцы, греки, армяне и др.) и которые еще возможно направить в русло созидательной работы.

Кризисная ситуация сама по себе может вызвать и созидательные силы. Процесс очищения живителен сам по себе. Но кризис может принять извращенные формы, в виде, например, насильственного выселения людей под флагом национальных обид или создания обстановки морального террора, порождающего потоки беженцев. Социология конфликта утверждает, что при 30% неудовлетворенных разрешением того или иного вопроса возможен взрыв. Игнорирование этого факта таит в себе стратегическую опасность катастрофы.

Одним из детонаторов возможного взрыва и серьезного обострения отношений между народами явилась проблема имперского сознания, что очень часто звучит с подмостков политических схваток. Такие обвинения сначала адресовались людям, олицетворяющим административно-командную систему, а затем незаметно перешли на весь народ, главным образом русский, что-де он не может избавиться от имперского сознания, что ему привит соответствующий образ поведения и мысли. Подобные обвинения в основном адресовались русскому народу в связи с событиями во многих бывших союзных республиках, в которых вспыхнула очередная волна политического размежевания. К глубокому сожалению, об этом твердили не только националисты разных мастей: это взяли на вооружение некоторые политические деятели и ученые, в том числе и социологи.

Но сама жизнь опровергает эти факты. Первые жертвы национальных конфликтов в Закавказье (как, впрочем, и жертвы природной стихии) нашли приют у жителей различных районов России. Турки-месхетинцы, изгнанные из Ферганы и не принятые на своей исторической Родине в Грузии, нашли убежище среди смоленских и курских, а затем краснодарских и ставропольских крестьян. Как, кстати, и осетины из Южной Осетии нашли поддержку, защиту и покровительство на территории Российской Федерации.

И сейчас самосознание русского народа опять подвергается испытанию: а насколько он готов учесть интересы многочисленных народов, входящих в Российскую Федерацию? Социологическая информация начала 90-х годов свидетельствует, что русский народ готов, в отличие от некоторых политических деятелей, понять и согласиться с многочисленными пожеланиями других народов получить ту или иную форму самостоятельности. Иначе говоря, русский народ успешно противостоит скороспелым политическим обвинениям его в имперских намерениях и коварных замыслах.

Но так ли безоблачно самосознание русского народа? Реален ли русский национализм? На это следует дать удовлетворительный ответ. Но не из-за деятельности общества «Память» и некоторых националистических обществ, которые пытаются возродить потускневшие от пыли истории традиции черной сотни. И не из-за бутафорских организаций националистического толка, члены которых яростно доказывают друг другу непревзойденность русской культуры, русского языка по сравнению с другими традициями и обычаями или даже русской монархии. Если бы только в этом заключались болезни русского национального самосознания, то этой корью можно было бы легко переболеть.

Опасность подстерегает общество с другой стороны: объективные обстоятельства подталкивают людей встать на защиту своих национальных интересов. К концу 90-х годов русскоязычные беженцы составили около 3 млн человек. Предполагаемый отток из 25 млн русских, живущих вне территории России, составит еще примерно 6 млн человек. И несомненно, этих людей, в первую очередь охватит жажда защиты своих прав, стремление отринуть несправедливость.

Всплеск национализма чреват серьезными, а возможно, и трагическими последствиями. Сейчас находится немало «доброхотов» посыпать солью раны русского народа (а их у него предостаточно), чтоб посеять сомнение в неизбежности распада СССР (а затем России), обратить внимание на его нередко более чем скромное положение по сравнению с другими народами. Но именно в силу своей массовости, в силу огромной мощи, которая таится в недрах русского самосознания, предстоит сделать все, чтобы не выпустить этого джина. Залог тому — политика, которая проводится органами государственного и местного управления. Они призваны отслеживать, воздействовать и эффективно решать те обыденные проблемы, которые влияют на сознание и поведение представителей других национальностей, особенно тех, кто организован в виде этнических сообществ и диаспор. Именно органы местного самоуправления могут осуществить превентивные меры, которые снимут межнациональную напряженность и предотвратят возможные конфликты.

Итак, этнонациональный фактор становится решающим в современной политической жизни. Но национальное самосознание обладает созидательной силой только в том случае, когда наряду с тягой к возрождению духовной самобытности, экономической самостоятельности, культуры, языка одновременно укрепляется чувство уважения к другим народам, которые живут рядом и вместе. Библейская заповедь «не навреди» актуальна и для современных этнонациональных отношений. Всплеск национальных эмоций не должен заслонить истину, что нельзя счастье своего народа построить за счет счастья другого. И это большинство людей понимает. Печально, что это не доходит до некоторых представителей этнополитических кланов. Будем надеяться на время и на то, что народ нельзя обмануть по крайней мере надолго.

При этом следует учесть, что если государство полиэтнично, то потенциал его этнического социального настроения направлен преимущественно на консенсус. Поэтому в случае возникновения конфликта государство создает условия для его снятия, разрешения или по крайней мере определенного его смягчения. В полиэтническом государстве вероятность погашения возникающих конфликтов усилиями различных этнических групп невелика, ибо их влияние обращено на решение внутригрупповых, а не всеобщих проблем. В то же время этот консенсусный потенциал этнических групп может быть использован для достижения взаимосогласованных решений: по горизонтали — между этническими группами, по вертикали — между этническими группами и государственным центром.

 

КОНТРОЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ

 

1. Дайте характеристику понятий «нация» и «народ».

2. Чем объясняется рост влияния этнического фактора в жизни мирового

сообщества и в полиэтнических государствах?

3. В чем состоят основные положения национальной политики России?

4. Что такое этнополитическая стратификация?

5. Охарактеризуйте идеологию и практику этноцентризма.

6. Изложите причины межнациональных и этнических конфликтов.

 

ТЕМЫ РЕФЕРАТОВ

 

1. Современная этнополитическая ситуация в России.

2. Основные характеристики национальной политики.

3. Состояние и тенденции развития национального самосознания (на

примере одного из народов).

4. Национализм: прошлое, настоящее, будущее.

5. Диаспора как феномен современной общественной жизни.

6. Этнократия и ее ниши в современном обществе.

7. Этнонациональная напряженность и конфликт: ступени зрелости.

8. Национально-политические движения и партии: их сущность и формы

работы.

 

Глава 12