Третья фаза (1485–1521, Османы)

 

Всегда есть соблазн заявить о существовании мягкого. варианта исторических циклов, при котором даты революций имели бы допуск: плюс-минус два или четыре года. Однако теория требует жестких формулировок, поэтому мы всегда настаивали на том, что наша последняя революция произошла не в 1991 году, а в 1989-м. Точно так же мы вынуждены настаивать на том, что смерть Мехмеда II не означала смерти второй фазы и первые четыре года правления миролюбивейшего Баязида II все-таки были еще временем второй фазы. Другое дело, что сам Баязид II конечно же ненавидел вторую фазу, ненавидел ее методы. Третья же фаза с сопутствующей ей властью номенклатуры пришла несколько позже.

Доказательством продления второй фазы в первые годы правления Баязида II является продолжение агрессивной политики на Балканах, в результате которой была завоевана Герцеговина (1483). Более за все 30-летнее правление Баязида II никаких завоеваний не было, что сделало это длительное правление почти невидимым для историков. Для третьей фазы это нормально, ведь ей не нужен всеобщий страх второй фазы, не нужен блеск четвертой фазы, не нужны глубокомысленные пророчества первой фазы. А нужно ей усыпить своих и чужих, оплести все паутиной, обездвижить все вокруг. Глядишь, в этой тишине и неподвижности произойдет упорядочение вся и всех, а также вырастут богатыри четвертой фазы.

Ну а пока что Баязиду II надо было утвердить свою власть и продемонстрировать ведущему классу, что он будет свято соблюдать его интересы. Без борьбы старое время не уступает дорогу новому. Любимцем и, по сути дела, наследником Мехмеда II был отнюдь не Баязид, а его брат Джем. После смерти Мехмеда II великий везир «по своему душевному влечению отправляет гонца не только к Баязиду, но и к Джему, чтобы дать возможность своему любимцу оспаривать право престолонаследия. Кроме того, чтобы облегчить это дело Джему, великий везир удалил из Константинополя янычар, под предлогом работ в окрестностях. Янычары почуяли уловку, возмутились, а потом добрались до великого везира и убили его» (А.Чемерзин). Признав султаном Баязида II, янычарское войско тут же потребовало прибавки жалованья. «Такое дерзкое вымогательство этих своевольников с того времени уже вошло как бы в обычай при вступлении на престол каждого нового султана. Баязид немедленно удовлетворил этих новейших преторианцев и тем явно показал свою слабость» (А.Чемерзин).

Если во второй фазе был нанесен сильнейший удар по феодальной аристократии, то со вступлением на престол Баязида II «верх взяли другие силы, и он стал проводником интересов высшей аристократии. Поэтому одним из первых его указов был указ о возвращении отнятых мульков и вакфов. Определенный возврат к традициям, существовавшим до правления Мехмеда II, состоял в назначении представителей старой аристократии на высшие государственные посты, в том числе великого везира» (Р.Градева). Разумеется, что смягчение революционного курса не всем приходится по нраву, «дело Ленина – Сталина» (в данном случае Мехмеда II) живет и ждет лишь момента, когда народ наотдыхается и будет готов вновь ринуться в бой. «Те придворные круги, которые помогали Баязиду занять отцовское место, ждали от него вполне определенных действий, а именно полного отказа от реформаторского курса Завоевателя. Эти шаги нового султана вызвали серьезную оппозицию в стране, особенно со стороны сипахи – слоя османского феодального класса, связанного с системой служебного землевладения» (М.Мейер).

Баязид слишком сильно качнул имперский маятник в сторону несиловых методов решения проблем, и если Джему не удалось пресечь миролюбие Баязида II, то Селим I (1512–1020) сделал это с чрезмерным усердием. В среднеарифметическом выражении Баязид II и Селим I вполне соответствуют третьей фазе, хотя между ними разница слишком велика. Однако в своих имперских поисках мы уже сталкивались с тем, что под единой крышей третьей фазы сходились люди во многом противоположные: Мария Кровавая и Елизавета Тюдор (третья Англия), Екатерина I, две Анны и Елизавета Петровна (третья Россия), Хрущев, Брежнев, Андропов, Горбачев (четвертая Россия). Такая всеядность третьей фазы вполне очевидна и объясняется ее промежуточным характером. Вторая фаза в любом случае окрашена в черный цвет, четвертая в белый, черный цвет всегда черен, в белом тоже не найдешь оттенков, другое дело серый, тут возможно любое количество оттенков, от почти черного до почти белого. Иногда черная полоса приходится на начальную часть фазы (Мария Кровавая), иногда на конец (Селим I). Однако полосатость фазы все равно не может отменить ее единства, не может отменить серости ее вождей. Селиму I так и не удалось стать, несмотря на все старания, черным, так же как Баязиду II стать белым.

Тем не менее цветовой контраст при вступлении во власть Баязида II был велик. «Этот султан был человек тихого нрава, любящий спокойную, созерцательную жизнь. Имел страсть к наукам и поэзии и не питал никаких завоевательных стремлений, если он и вел войны, то по нужде, ради самозащиты. Это была резкая перемена после 30 годов войн, при отце его Мехмеде II» (А.Чемерзин). «Баязид Святой был государь гуманный, мягкий. Это был просвещенный дервиш на царском троне, интеллигентный писатель-суфий. Долголетнее царствование святого султана было для Османского государства периодом передышки от войн и эпохой мирного культурного преуспеяния» (А. Крымский).

Тот же А.Крымский, впрочем, оговаривается, что, несмотря на свою просвещенность, «по своему умственному кругозору Баязид Святой оказался кое в чем более узок, чем его отец Мехмед II. Отец собрал картины, статуи, медали, сын велел все это нечестивое добро продать на константинопольских базарах, и европейцами была раскуплена вся коллекция с портретом Мехмеда II, работы Беллини в том числе». Серость, все та же серость.

«Османы в тумане» – так можно было бы назвать период правления Баязида II. В третьих фазах такое случается, так бывало и у иудеев, так бывало у англичан, русские третьи фазы также бывали затуманены до предела. Никаких внешних событий, всюду тянется резина, все как ватой обложено, от скуки скулы сводит. Разве не испытали мы того же самого в брежневские времена. При желании мы могли бы описать брежневское время день за днем, однако от этого оно не станет менее пустым и безвкусным. Поэтому не будем особенно горевать об отсутствии событий во время Баязидова правления. Османский цикл весь соткан из боевых походов, и потому время, потраченное на политическое, а не военное решение внутренних и внешних проблем, кажется историкам пустым. А ведь наверняка при Баязиде II многое было сделано для укрепления административного порядка, для превращения разрозненных народов в новую общность османского человека, для вовлечения в государственное строительство максимального числа людей. В это же время начинается переход от чисто военного нажима к дипломатическим действиям. В частности, с 1497 года устанавливаются дипломатические отношения с русским государством. (Напоминаем, что это был последний год второго российского имперского цикла.) К третьей фазе, как правило, относят рождение двухклассовости в имперском обществе. «Уже авторы XV века, излагая свои представления об управлении государством, писали, что население страны состоит из двух основных групп аскери (военных) и райи. К числу первых они относили всех, кто представлял власть султана, а именно придворных, гражданских чиновников, сипахи и улемов. Вторую группу составляли обычные подданные, как мусульмане, так и немусульмане. Формальным отличительным признаком аскери было наличие султанского диплома или указа, на основании которого данное лицо могло быть включено в состав господствующего класса. Фактически же их положение в обществе определялось тем, что они не участвовали в материальном производстве, были освобождены от уплаты налогов и жили за счет эксплуатации непостредственных производителей и налогоплательщиков» (М.Мейер).

Мы еще вернемся к теме двух классов при описании четвертой фазы, в которой маска «темного времени» сбрасывается, классовые различия более не маскируются и высший класс не заигрывает с низшим. Пока же идет третья фаза, классы сформированы, но никак не декларируют это, более того, высший класс, как мы это еще увидим, подыгрывает низшему, запуская лозунги о ведущей роли райята. В этом смысле аналогия с третьей фазой четвертой России абсолютная. Класс технократов (директора, руководители и т.д.) в хрушевско-брежневские времена плотно берут контроль за производством в свои руки, при этом продолжая петь песню о славном гегемоне, о ведущей ро-. ли рабочего класса. В четвертой (ельцинской) фазе эта песня станет более не нужна.

Можно рассматривать работу третьей фазы и под другим углом, как уход из состояния дикости, массовый переход народа в более цивилизованное состояние. «Разрозненные турецкие племена превратились к концу XV века в народность. Кочевники-скотоводы в прошлом, турки в своем подавляющем большинстве превратились в оседлых земледельцев, ремесленников. Сложился турецкий феодальный общественный слой. Сформировался и турецкий литературный язык. На нем были написаны стихи, летописи, законы и указы. В турецких массах возникла психологическая общность. В подавляющем большинстве они осознали себя членами этнического единства, а не как раньше, рода или племени» (А.Новичев).

Баязид II, без всяких сомнений, сумел форсированно выполнить всю культурно-подготовительную программу третьей фазы. «В его время юридические и богословские науки продвинулись вперед и начались заводиться библиотеки. Баязид покровительствовал поэтам и у себя и в чужих краях» (А.Чемерзин). Быть может, явное досрочное выполнение культурной программы, стремление отвлечься от преждевременного прорыва в четвертую фазу и стало основной причиной свержения зажившегося на этом свете престарелого Баязида II. Нам известны примеры, когда в концовке третьей фазы, для отвлечении внимания, затевались ненужные войны. Тот же Афганистан в 1980 году (27-й год фазы). В том же 27-м году фазы был смещен и Баязид П.

В точности детали не известны, но якобы все было так: «Янычары и народ явились к Баязиду в сераль, проникли до внутренних покоев и, ссылаясь на дряхлость султана, потребовали от него отречения от престола в пользу Селима. Поднялся страшный крик и шум, и Баязид уступил. Визири уведомили об этом Селима, дожидавшегося в соседнем покое, и тот с лицемерным почтением поцеловал руку у сверженного им отца, который тотчас же выехал из нового сераля в старый, а оттуда с дозволения Селима отправился в Демотику, но не доехал и умер на дороге, быть может от душевных потрясений, а вернее, от яда» (А.Чемерзин).

Не будем забывать, что после смерти Брежнева (29-й год фазы) на его место пришел человек КГБ, а стало быть, человек второй фазы. Теперь представим, что Андропов был бы намного моложе, честолюбивее, здоровее и старался бы более определенно подражать Сталину. Если все это вообразить, то вполне можно представить всплеск застойного энтузиазма в Османской империи.

Селим I был воистину грозен и жутко свиреп, однако вся его свирепость и грозность шли не от реального звериного нрава султана, а от «большого» ума. Тирания Селима всего лишь реализация собственной теории: «Чтобы властвовать над народами вполне, надо быть грозным» (Селим I). Разумеется, жертвам не легче оттого, что зверство Селима не настоящее, а придуманное. Селим душил племянников, скормил собакам великого везира, устроил жуткую резню шиитов. Однако его жестокость уже не внушала былого ужаса, а главное, не казалась неизбежной, не оправдывалась временем. «Селим царствовал 8 лет. Он получил хорошее образование, любил поэзию и мистические науки, совершил великие завоевания, но запятнал память о своих громких подвигах жестокими, ненужными и незаслуженными казнями над своей родней, сановниками, собственными подданными, шиитами Персии и единоверцами Египта» (А.Чемерзин).

Самое же главное в том, что жестокость не сделала Селима I масштабной личностью, не превратила его в великого злодея, он так и остался мелким, серым султаном, служившим слепым орудием янычарских агрессивных устремлений. «Это был человек крайне жестокий и далеко не гениальный полководец, но действительно настойчивый и энергичный, он не признавал святости международных отношений, не уважал чужого величия в несчастий, в быту был большой любитель опиума» (А.Чемерзин). Ну и, разумеется, Селим никоим образом не смог возродить времена земельных экспроприации, определивших смысл правления Мехмеда II. Время можно затормозить и даже остановить, но повернуть вспять невозможно.

В свете всего вышесказанного, в свете теории вообще, совершенно непонятно, как же удалось Селиму в застойные времена третьей фазы произвести уникальные территориальные приобретения. Мирная третья фаза, застойные годы, слабейший талант полководца, и вдруг такой размах – бессмыслица? Оказалось, что нет, и доказать это удалось в специальной работе «Османское завоевание арабских стран» Иванову Н.А.

Оказывается, что «включение арабских стран в состав Османской империи не было завоеванием в классическом смысле этого слова. Скорее это была смена власти, связанная со стремлением к социальному обновлению. В конце XV – начале XVI века великие державы мусульманского средневековья находились в состоянии глубокого внутреннего разложения. Только обширная империя мамлюкских султанов сохраняла видимость внешнего могущества. Мамлюкские султаны претендовали на ведущую роль в мусульманском мире и рассматривали свою столицу Каир как метрополию всего ислама, как центр истинного благочестия и науки, где соблюдаются заветы пророка Мухаммада и великих мусульманских имамов. Они совершенно не замечали, что религиозный, политический и социальный иммобилизм поразил мамлюкское общество в не меньшей степени, чем другие арабо-мусульманские страны. Между тем необратимые последствия хронического застоя во всех сферах материального производства, безжалостное расхищение природных ресурсов и массовые вторжения кочевников привели к беспрецедентному упадку арабского мира, экологическому кризису, хозяйственному и демографическому регрессу и в конечном счете к падению производительных сил. Ничего, кроме руин, не осталось от сложнейших ирригационных систем Ирака, Сирии, Йемена, Египта и Ифрикии. Они были полностью разрушены, их секреты утрачены. Погибли цветущие города, селения и целые земледельческие области. В XI–XV веках население арабских стран сократилось по крайней мере на 3/4» (Н. Иванов).

Вооружаясь до зубов, Египет ни с кем не воевал, мамлюкские воины не ходили в походы, а только бунтовали и бесчинствовали на улицах городов. «В 1503 году они уклонились от объявления войны Португалии, в 1509-м – Сефевидам. Ничего, кроме заверения в солидарности, не получили мусульмане Испании и Северной Африки. Неспособность мамлюков противостоять европейской экспансии окончательно подорвала престиж Египта как покровителя и защитника ислама» (Н. Иванов).

Мусульмане, несмотря на множество исламских государств, все еще считали себя единой общиной (умма). Земля ислама всегда воспринималась как единое целое. «Эта единая земля должна была иметь единого вождя и наставника. Им считался самый авторитетный и самый могущественный мусульманский правитель, власть которого признавалась в Мекке и Медине» (Н.Иванов). Глава мусульманского мира выявлялся путем пробы сил. Его главенствующее положение «определялось исключительно степенью его могущества и характером его правления» (В. Бартольд). С конца XII века главенствующее положение в мусульманском мире занимали правители Египта. Но после разгрома Мекки в 1503 году и остановки хаджа в 1506-м авторитет Египта окончательно рухнул. «Мир ислама был потрясен. Со всей остротой вновь встал вопрос о том, кто может и должен считаться истинным имамом времени и главой мусульманского мира? В Магрибе крестьяне и жители городов воспринимали турок не иначе как спасителей и покровителей. Туркофильство в арабском мире было основано на непомерной идеализации османских порядков. В грядущем приходе османов народ видел отрицание всех зол и пороков, присущих арабскому обществу» (Н.Иванов).

Томмазо Кампанелла советовал подражать мусульманам и «ввести ряд реформ на турецкий манер»; Мартин Лютер писал: «Многие требуют прихода турок и их управления»; Никколо Макиавелли считал строй турецкого государства лучшим, чем других государств; «сумма добра», по его выражению, была тогда у турок. В такой обстановке всеобщего туркофильства мусульманам-суннитам, как говорится, сам Бог велел мечтать о приходе османов. Миф о крестьянской «правде» османов победоносно шел по земле, так же как в XX веке пойдет миф о пролетарской «правде».

«Османские сановники, в большинстве своем сами выходцы из крестьян, везде и всюду заявляли о себе как о защитниках интересов простых тружеников земли. Селим I, вступив в Египет, раздавал мясо народу, освободил феллахов и городскую бедноту от трудовой повинности в пользу армии, возложив ее на зажиточную часть населения» (Н. Иванов).

Может показаться, что захвату арабского мира нет аналогии в третьей фазе последнего имперского цикла России. Однако аналогия есть, и достаточно точная. Вторая фаза Сталина, как и вторая фаза Мехмеда II, – это успешное, но исторически бессмысленое продвижение Империи на Запад, а вот третья фаза Хрущева – Брежнева и третья фаза Баязида – Селима – это исторически оправданное продвижение Империи на Восток. При этом продвижение на Запад может быть только боевым, военным, насильственным, продвижение же на Восток должно быть и было мирным, идеологическим, основанным на классовой солидарности. (Сейчас мы чрезвычайно недооцениваем масштаб и значение хрущевской помощи национально-освободительным движениям и брежневской помощи братским государствам, однако масштаб этого мирного продвижения России по миру нам еще предстоит оценить.) В этом главная заслуга Н.Иванова, сумевшего понять смысл покорения османами арабского мира.

Аналогия с нашей третьей фазой покажется еще более правомерной, если обратиться к подробностям новых порядков, установленных османами в Египте. Разумеется, экспроприация недвижимости, но еще и борьба с наркоманией, алкоголизмом, проституцией, закрывались кабаки, курильни гашиша, разгонялись публичные дома. Содержательницы публичных домов были зашиты в мешки и брошены в Нил. Были запрещены бесстыдные танцы и предосудительные обычаи, например, обычай невесты во время свадебных торжеств выходить к гостям семь раз в семи различных «сладострастных нарядах». Может быть, главная разница состояла лишь в том, что Россия пришла в страны третьего мира как страна высокой культуры, а османы пришли в Египет как представители молодой неразвитой культуры. «Для высших слоев мамлюкского общества, привыкшего к роскоши и утонченной культуре, Селим I был варваром. Они ненавидели смрадное османское мужичье» (Н. Иванов). Зато народу понравилось.

Особенно поразительны выводы Н.Иванова, которые меняют привычное представление об Османской империи, но так хорошо согласованы с теорией структурного гороскопа. «Как понять феномен османского завоевания? Каким образом арабские страны, некогда наиболее развитая часть средиземноморского мира, родина ислама и блестящей культуры, в течение столетий определявшая прогресс человеческой цивилизации, оказались за бортом мировой истории, исчезли как самостоятельные политические единицы? Каким же образом эти еще сравнительно богатые и развитые страны с населением в 19,5 миллиона человек оказались под влиянием Порты, разноплеменного и неоднородного в религиозном отношении государства с населением в 12,5 миллиона человек? Как османские султаны за какие-то 5 лет утвердили свою власть в обширном регионе, который по территории, численности населения и уровню цивилизации значительно превосходил завоевателей? В чем же дело? Видимо, в том, что завоевание шло под флагом «освобождения» угнетенных и обездоленных. Арабы были завоеваны, по словам Махмуда Буали, «совокупностью лозунгов, основанных на политико-религиозном забивании мозгов». Эти лозунги обладали поистине волшебным свойством притягивать к себе симпатии крестьянско-плебейских масс населения, в частности непосредственных производителей города и деревни. Они лежали в основе османофильских иллюзий и отражали социально-экономическую и политическую доктрину Порты – своего рода крестьянское перепрочтение фундаментальных принципов ислама, его идей о всеобщем равенстве и братстве, о социальной справедливости и гармонии, общественном труде как единственном источнике удовлетворения материальных потребностей человека, об осуждении роскоши и богатства, о необходимости жить скромно, без излишеств, не прибегая к эксплуатации человека человеком. По своему характеру эта доктрина была направлена на социальное обновление и переустройство общества, по существу, она являлась утопией» (Н.Иванов).

Нужны ли тут комментарии? Аналогии столь очевидны, что сплошь и рядом используются те же выражения, что применялись для объяснения внешнеполитических успехов СССР в 60–70-е годы.

Еще одна важная аналогия состоит в том, что максимум космополитизма приходится именно на вторую фазу, третья же фаза, расширяя сферу влияния и декларируя интернационализм и космополитизм, реально становится более национальной. «Включение арабских стран в состав Османской империи усилило ее мусульманский характер, придало ее общественной и государственной жизни чисто халифатистские черты. Более того, арабы не знали ни сербского, ни греческого языка, и включение арабских стран в общественно-политическую жизнь империи, как это ни парадоксально, усилило ее турецкий характер, увеличив значение османского языка как средства общеимперского общения» (Н.Иванов).

Итак, если верить Н.Иванову, «завоевание арабских стран турками имело не национальный, а социальный характер. Его легче представить как социальный переворот, как своего рода повстанческое движение, которое привело не только к смене власти, но и к радикальным переменам во всем предшествующем укладе жизни». Ленин и Сталин только мечтали об экспорте революции, Хрущев и Брежнев осуществляли этот экспорт. Также и Мехмед II разработал в 1475 году процедуру признания недействительными документов, признающих частные владения. По Мехмедовым законам в арабских странах был ликвидирован икт (феодальное землевладение), а земля передана в наследственное пользование крестьянам. Аналогично в городах проходило обобществление жилых и производственных помещений.

Хроника восьми лет Селима чрезвычайно насыщена. В 1513 году он подавляет восстание шиитов, в 1514-м разбивает армию сефевидского шаха Исмаила I и занимает его столицу Тебриз, в 1514–1515-м завоевывает Армению, Курдистан и Северную Месопотамию, в 1516–1517 гг. власть империи распространяется на Сирию, Ливан, Палестину, Египет и Хиджаз. В 1516 году порт Алжир и прилегающие к нему земли были захвачены турецкими пиратами. Их главарь Хайреддин Барбаросса в 1518 году признал верховную власть султана и получил от Селима I титул бейлербея Алжира.

С 1517 года третья фаза входит в четырехлетие кризиса. В 1519 году грозное восстание Джеляля, а в 1520 году смерть Селима 1.