Первая фаза 2 России (1353–1389)

 

В далеком прошлом остались могучие преобразования Ольги, крещение Руси, Владимир Красное Солнышко, Ярослав Мудрый. Мир был потрясен не только политической мощью новой державы, но и высочайшей ее культурой, невероятной для народа, почти что не имевшего истории.

По окончании имперского цикла (1053) на русскую землю вернулся восточный ритм, а вместе с ним бессилие политических структур и всесилие религиозных. 300 лет восточного ритма поставили политическую состоятельность Руси на грань возможного. Юго-запад под Литвой, северо-восток под монголом, постоянные усобицы князей ослабляли государство и разоряли население. Зато невероятно утвердилась и поднялась православная церковь, фактически взявшая власть на Руси, обеспечивая в отсутствие реальной политики единство русского народа. «Наследники уже разложившейся и уже загнивающей Древней Руси были постепенно оттеснены от власти митрополитами» (Л. Гумилев).

Каждое четвертое 36-летие восточного ритма одаривает государство и народ экономическим чудом. Не стала исключением 4 фаза второго восточного цикла (1313–1349), в которой Иван Калита практически покупал кусками политическое благополучие, пытаясь из этих лоскутков сшить новое могущество для Руси. Увы, никакое самое фантастическое богатство не заменит мощь, даруемую имперским самосознанием. Наоборот, именно на фоне богатой жизни особенно четко видно политическое бессилие.

Дважды (1353 и 1653) имперские циклы начинались со страшных эпидемий чумы. Странный и зловещий знак истории. Европа, Азия испытали удар черной смерти уже в 1346 году. В 1349-м эпидемия перекинулась на Скандинавию, а в 1352-м уже была в Пскове. 11 марта 1353 года умирает митрополит, в марте же умирают сыновья великого князя Иоанн и Симеон, 26 апреля умирает сам великий князь Симеон Гордый, 6 июня умирает его брат Андрей Иоаннович. «Эти одновременные смерти ошеломили москвичей. Почти все они приходились на пасхальные дни, поэтому народ и летописцы говорили о гневе Небесном, испытанном Русью» (А. Кузнецов). Таким образом, начало было достаточно мистическим.

«Все князья российские поехали в Орду узнать, кто будет их главою. Чанибек избрал Иоанна Иоанновича Московского, тихого, миролюбивого и слабого» (Н. Карамзин). Что ж, для начала фазы вполне подходящая личность, тем более что кроткий правитель вел себя не просто пассивно, а как бы активно наоборот, то есть уклонялся от столкновений, неизбежных при истинной пассивности. «Кроткий Иоанн уклонился от войны с Олегом Рязанским, терпеливо сносил ослушание новгородцев... В самой тихой Москве, не знакомой с бурями гражданского своевольства, открылось дерзкое злодеяние, и дремлющее правительство оставило виновников под завесою тайны...» (Н. Карамзин). Ну и т. д. Таким образом, политический хаос восточного ритма плавно перетекает в подспудное накопление энергии, когда любой конфликт не столько разрешается, сколько оттягивается, откладывается в долгий ящик. Так создаются условия для грядущих революций, будущих потрясений. (Предположение о политическом бессилии Ивана II Красного не согласуется также и с годом рождения князя.)

После смерти Ивана Красного (1359) Владимирским великокняжеским престолом завладевает Дмитрий Суздальский. Митрополит Алексий временно управляет Московским княжеством. В 1363 году при поддержке московских бояр Алексию удается добиться в Орде титула великого князя для юного Дмитрия, сына Ивана Красного. Шел уже 10-й год фазы, Дмитрию было 13 лет. В дальнейшем фаза длится столько же, сколько длится жизнь Дмитрия, а потому, говоря о Дмитрии, о его эволюции, мы, по сути, описываем саму фазу.

Для нас очень важно, что Дмитрий Иоаннович не только правил в первой фазе, но и был взращен этой самой фазой, а стало быть, принадлежал к череде титанов, чаще известных как правители вторых фаз, но иногда успевающих возглавить первую фазу.

«Богатое событиями княжение Дмитрия, протекавшее с начала до конца в упорной и важной борьбе, легко затмило бедные событиями княжения предшественников, события, подобные битве Куликовой, сильно поражают соображение потомков» (С. Соловьев). Однако если не смотреть на Дмитрия в перспективе следующих за ним годов и веков русского величия, а попытаться погрузиться в толщу лет и стать рядом, то ничего выдающегося в его правлении не обнаружится. «По некоторым чертам можно допустить, что он был человеком малоспособным и потому руководимым другими; и этим можно отчасти объяснить те противоречия в его жизни, которые бросаются в глаза,– то смешение отваги с нерешительностью, храбрости с трусостью, ума с бестактностью, прямодушия с коварством, что выражается во всей его истории... Беспрестанные разорения и опустошения, то от внешних врагов, то от внутренних усобиц, следовали одни за другими в громадных размерах. Сам Дмитрий не был князем, способным мудростью правления облегчить тяжелую судьбу народа» (Н. Костомаров). (Такова судьба почти всех лидеров первых фаз – двойственность, спорность, расплывчатость исторического облика.)

Лидеры первых фаз имеют право на ошибки, они должны блуждать в темноте, на ощупь искать новые пути, новые ходы, при этом смысл найденного будет ясен в лучшем случае к 4-й фазе. Первой задачей Дмитрия было главенство семейного (от отца к сыну) над родовым (от брата к брату) порядка престолонаследования. Он добился от своего двоюродного брата Владимира Андреевича отказа от прав на великое княжение. Однако пройдут еще годы и годы, 3-я фаза потрясет всех бессмысленной московской усобицей, прежде чем утвердится на престоле внук Донского Василий II Темный, после которого новый порядок наследования утвердится на века.

Дмитрий ликвидировал должность тысяцкого, переходившую по наследству, и казнил в 1379 году Ивана Вельяминова, затеявшего интригу против князя за ее восстановление. Дмитрий уничтожил сей важный сан, неприятный для самовластия государей и для бояр, обязанный уступать первенство чиновнику народному» (Н. Карамзин).

У Дмитрия не было реальных сил для объединения Руси, слишком много было альтернативных идей. Задача Дмитрия была в том, чтобы внушить всем кому можно идею неизбежности объединения, причем именно вокруг Москвы. Показательно, что он предпочитал уговаривать, брать клятвы («за себя и за наследников своих признавать меня старейшим братом»), утверждать новую Русь по законам братства, а не по законам силы. Сила появится лишь в четвертой фазе, когда Москва будет присоединять к себе по княжеству в год. Сила будет во всем: в народе, в войске, в самом остальном граде. Пока же центростремительная сила была лишь в Дмитрии, еще очень молодом человеке.

Вот почему, говоря о дате главного события первой фазы – Куликовской битвы (1380), – мы должны помнить не только о внешних событиях или о том, что шел 27-й год фазы (конец политического четырехлетия идеологического 12-летия), но и о том, что Дмитрию Донскому исполнилось в год Битвы 30 лет – возраст реального возмужания.. Для нас, потомков, очень важно знать, что только события мистических лет в состоянии войти в круг вечности и остаться в памяти народной как некий навязчивый сон, не дающий жить спокойно, волнующий совесть, зовущий к новым битвам.

«Военное значение Куликовской победы заключалось в том, что она уничтожала прежнее убеждение в непобедимости Орды и показала, что Русь окрепла для борьбы за независимость. Политическое же и национальное значение Куликовской битвы заключалось в том, что она дала толчок к решительному народному объединению под властью одного государя, Московского князя. Приняв на себя татарский натиск, Дмитрий явился добрым страдальцем за всю землю Русскую; а отразив этот натиск, он явил у себя такую мощь, которая ставила его, естественно, во главе всего народа, выше всех других князей. К нему как к своему единому государю потянулся весь народ. Москва стала очевидным для всех центром народного объединения, и московским князьям оставалось только пользоваться плодами политики Донского и собирать в одно целое шедшие в их руки земли» (С. Платонов).

«Казалось, что россияне пробудились от глубокого сна: долговременный ужас имени татарского, как бы от действия сверхъестественной силы, исчез в их сердце. Народ, до времен Калиты и Симеона оглушаемый непрестанными ударами моголов, в бедности, в отчаянии, не смел и думать о свободе: отдохнув под умным правлением князей московских, он вспомнил древнюю независимость россиян и, менее страдая от ига иноплеменников, тем более хотел свергнуть оное совершенно. Облегчение цепей не мирит нас с рабством, но усиливает желание прервать оные» (Н. Карамзин).

Так Куликовская битва как бы встает над временем, находя гораздо больше связи с прошлым или будущим, чем с настоящим, ибо в настоящем она аномальна, как островок реальности в море сна или, наоборот, сон среди грубой реальности. Уже в 1381 году Тохтамыш, сменивший Мамая, потребовал на ковер всех русских князей. «Давно ли,– говорили они, – мы одержали победу на берегах Дона? Неужели кровь христианская лилась тщетно?» Тем временем фаза входила в свой критический период, все силы, скопленные в начале фазы, выплеснулись на Куликовом поле, народ был не способен еще к истинному единению, рождаемому в горниле второй и третьей имперских фаз. «Тохтамыш взял Серпухов и шел прямо к Москве, где господствовало мятежное безначалие. Народ не слушался ни бояр, ни митрополита и при звуке колоколов стекался на вече, вспомнив древнее право граждан российских в важных случаях решать судьбу свою большинством голосов» (Н. Карамзин). Москва была затоплена кровью и сожжена... За Москвой последовали Владимир, Звенигород, Юрьев и другие города. Когда Дмитрий и князь Владимир Андреевич приехали со своими боярами в Москву, увидели и представили происшедшее, они осознали реальные последствия Куликовской битвы: «Отцы наши, – говорили они, проливая слезы, – не побеждали татар, но были менее нас злополучны!»

«Малодушные могли винить Димитрия в том, что он не следовал правилам Иоанна I и Симеона, которые искали милости в ханах для пользы государственной; но великий князь, чистый в совести пред Богом и народом, не боялся ни жалоб современников, ни суда потомков; хотя скорбел, однако же не терял бодрости и надеялся умилостивить Небо своим великодушием в несчастии» (Н. Карамзин).

Дмитрий Донской почувствовал, что в общении с Богом он уже может обходиться без посредников. Имперский цикл очень быстро дает людям, особенно же вождям, ощущение богоотмеченности. В этом смысле положение иерархов церкви не могло не подвергаться сомнению. Единая прежде Киевская митрополия стала самопроизвольно делиться... Митрополиты при Дмитрии Донском менялись как куклы: Алексий и Роман вместе, потом один Алексий, после смерти Алексия – Киприан и Митяй-Михаил, потом Пимен, затем опять Киприан. Пленение митрополитов, их изгнание стали обыденной вещью. Удивительная перемена состояла в том, что в политической сфере стал вырисовываться порядок, а в религиозной иерархии началась анархия. Естественно, что церковники были вынуждены прибегать к помощи великого князя в разрешении споров, а не наоборот, как это было еще совсем недавно. Показательно, что Дмитрий осудил и низложил Киприана за то, что тот в момент нашествия Тохтамыша ушел из Москвы и укрылся в Твери, при этом не учитывая, что сам аналогичным образом укрывался в Костроме. Начатое Донским дело по отстранению церкви от реальной власти в следующих фазах приведет к отделению русского православия от любого влияния извне, превращая его из всемирной религии в религию государственную.

Параллельно шел и другой процесс, идеология становилась полем для общенародного творчества. Уникальна фигура преподобного Сергия Радонежского, основавшего Троицкий монастырь. (Со временем догмат о Троице займет центральное место в православии, уже в следующей фазе свою «Троицу» напишет Андрей Рублев.) Сергий провел в монастырях реформу «общего жительства», по принципу коммуны. Эта реформа в дальнейшем определила все развитие русского православного монашества. Авторитет Сергия, простого игумена, в обществе был столь огромен, что с ним советовался Дмитрий Донской, о нем знал константинопольский патриарх. Как боговдохновенная личность Сергий исцелял, пророчествовал, благословлял. Согласно преданию, Богородица явилась старцу и предрекла победу русскому воинству на Куликовом поле. Сергий благословил Дмитрия Донского на эту битву. «Когда предсказание сбылось и русские победили, святость Сергия возвысилась еще более» (Н. Костомаров).

Еще более важными при переходе с восточного на имперский ритм являются трансформации в экономической сфере, причем в сторону, безусловно, худшую. Никакие самые совершенные экономические структуры не в состоянии были выдержать череду мобилизаций, разорений, набегов, выплат контрибуции, собирания дани и т. д. Инфляция, девальвация, бедность и одновременно все те же социалистические уравнительные идеи...

Дмитрий, казалось бы, должен был жить и жить. «Необыкновенная его взрачность, дородство, густые черные волосы и борода, глаза светлые, огненные, изображая внутреннюю крепость сложения, ручались за долголетие» (Н. Карамзин). Однако историческое его время, несмотря на цветущий возраст (кстати, 40-летие – рубеж для мужчины весьма рискованный), закончилось, и смерть его была предопределена историческим ритмом. Впрочем, умер Дмитрий, хорошо подготовившись, успев все, что надо сказать и жене, и детям, и боярам, оставив также духовное завещание, в котором впервые передал великое княжение старшему сыну Василию без санкции Золотой Орды, как «свою вотчину».

«Никто из потомков Ярослава Великого, кроме Мономаха и Александра Невского, не был столь любим народом и боярами, как Дмитрий, за его великодушие, любовь ко славе отечества, справедливость, добросердечие. Воспитанный среди опасностей и шума воинского, он не имел знаний, почерпаемых в книгах, но знал Россию к науку правления; силою одного разума и характера заслужил от современников имя орла высокопарного в делах государственных; словами и примером вливал мужество в сердца воинов и, будучи младенец незлобием, умел с твердостью казнить злодеев. Современники особенно удивлялись его смирению в счастии. Какая победа в древние и новые времена была славнее Донской? Но Дмитрий, осыпаемый хвалами признательного народа, опускал глаза вниз и возносился сердцем единственно к Богу Всетворящему. Целомудренный в удовольствиях законной любви супружеской, он до конца жизни хранил девическую стыдливость и ревностный в благочестии, подобно Мономаху, ежедневно ходил в церковь; однако ж не хотел следовать обыкновению предков, умиравших всегда иноками, ибо думал, что несколько дней или часов монашества перед кончиною не спасут души и что государю пристойнее умереть на троне, нежели в келье» (Н. Карамзин).

Есть историческая справедливость в том, что этот «младенец незлобием» и «орел высокопарный» не вошел во вторую фазу, где пришлось бы действовать совсем другими методами. Вторая (черная) фаза досталась его сыну Василию, возведенному на престол 15 августа 1389 года. Дело объединения Руси было продолжено, но уже в открытую, без иллюзий и самообмана. Василий I жестко прошелся по удельным князьям, так, что ни один из них не смог вмешаться в московскую усобицу за великое княжение в 3-й фазе. Удельная Русь приказала долго жить.