Трансформация денег в капитал и капитализация реальности

Началом следующего этапа в отпадении денег от Принципа следует считать разгром Ордена Тамплиеров (который контролировал монетопечатание) Филиппом Красивым в связи с тем, что Генон называет «подделкой» денег. С этого момента акцент в восприятии денег начинает переноситься с качественного на количественное. С идеального на материальное.

Нарастающая десакрализация денег есть неосознанный страх профанного прогрессистского общества перед забытым неизвестным. С другой стороны, это общество ныне не может обойтись без денег. Деньги — посредник между товаропроизводителями в обществе разделённого труда. Бумажные деньги, полностью утратившие своё сакральное значение, являются отражением процессов, происходящих в современном обществе. Принято считать, что идея бумажных денег восходит к сознанию порчи и стирания монет. Хотя решительно непонятно, почему в качестве материала для новых денег была избрана гораздо более скоропортящаяся бумага. Идея возникновения бумажных денег из векселя, долгового обязательства кажется более резонной. Но эта идея складывается в результате осознания абстрактной «денежности», чистой количественности, сопряжённой с развитием банков, и в очередной раз выказывает отделение экономической жизни от сферы сакрального.

Возникновение бумажных денег запечатлело следующий этап в этом бесконечном отпадении. Бумажные деньги, поначалу бывшие своего рода документом, подтверждавшим, что их владелец в любой момент может получить в банке эквивалент золотом или монетами, всё ещё сохранявшие «напоминание» об изначально качественном происхождении денег, постепенно утрачивали такую роль и становились их откровенным субститутом.

Гораздо серьёзнее тот сдвиг в сознании, который окончательно сместил акцент с качественного на количественное. Различные исследователи, в том числе и экономисты, по-разному описывают возникновение феномена капитала. Мы не будем здесь вникать в собственно экономический смысл такового переворота, попытаемся вскрыть лишь его суть применительно к метафизике. Дело в том, что по большому счёту в ходе этого переворота сама реальность была осмыслена как нечто сугубо количественное. Разумеется, корни это переворота следует искать в Просвещении, возведшем рацио в «Принцип». Рацио же по самой своей природе материалистично и количественно, а следовательно, может оперировать лишь понятиями одного с ним порядка. Реальность, выражаясь словами Генона, более «уплотнилась», «отвердела». Представление о средствах производства как о капитале, конечно же, стало возможным лишь учитывая достижения научно-технической мысли. Машина «стоила». Соответственно «стоил» и труд. Маркс, выявивший противостояние труда и капитала, подразумевал то, что оба они стремятся окончательно поглотить друг друга. Однако в связи с тем, о чём идёт речь, представляется наиболее важным даже не это обстоятельство, а само отчуждение, которое не просто трансформировало реальность в средства производства, но придало ей чисто количественный статус. Реальность стала оцениваться «количественно», денежно. Отчуждённые бумажные деньги стали свободно конвертироваться в отчуждённую реальность. Таким образом, начался тот процесс, для которого мы не находим иного обозначения, кроме как «капитализация реальности». В довершение следует добавить, что этот процесс был во многом обусловлен окончательным перевесом в пользу дигитального мышления, на котором основывалась тогдашняя математика. Аналоговое мышление, для которого «два яблока были не равны, поскольку это два разных яблока» (а следовательно, операция 1+1 — абсурдна), постепенно было полностью упразднено. Дигитальное мышление, заигравшись в «условные тождества двух разных яблок по принципу подобия», продолжало свои манипуляции над реальностью, не беря качество на учёт.

Весь подспудный контринициатический магизм дигитального мышления легко проиллюстрировать следующим примером. Как нам милостиво объяснил Фрезер, магия, по крайней мере большая её часть, основана на идее подобия. Дескать, маги, совершая определённые действия с предметами, считали, что то же самое произойдёт и с предметами, на которые те предметы похожи. Фрезер замечает по этому поводу, что мысль, конечно, двигалась в правильном направлении, но было много ошибок в причинно-следственных связях. Стало быть, условное подобие ещё не есть, по Фрезеру, тождество. Одно неравно другому, А не равно В. Но почему же тогда для метаязыка современности настолько очевидно, что двоицу можно получить путём сослагания одного с другим или путём деления одного напополам? Что лежит в основе этих представлений? Всё тот же магизм, только с обратным знаком.

Попробуем представить себе саму аксиоматику процесса сослагания. Допустим опять-таки, у нас есть одно и ещё одно яблоко. Сколько их будет «вместе»? «Два» — логичный ответ в рамках метаязыка современности. Но для метаязыка традиции это неочевидно. Для того, чтоб яблок стало «два», эти яблоки должны быть тождественны. Но яблоки, и это свойство материи, не тождественны, а подобны друг другу. Их тождество геометрично, а не арифметично, то есть они тождественны эйдетически, а не по воплощению. Яблоко — это и кожура, и семечки, и мякоть. Почему мы берём одно за целое? Можно возразить, что это абстракция и мы оперируем лишь с интеллектуальными подобиями реальных объектов. Разумеется, это возражение можно принять. Но как принять конвертируемость этих интеллектуальных подобий в реальные объекты? Как может летать самолёт? а как могут стоять небоскрёбы?

В основании любой теоремы лежат аксиомы. Аксиома есть утвердительный акт веры. Пока мы находимся в конвенциональном смысловом поле метаязыка современности — самолёт летает, а небоскрёбы стоят. Но как только начинаются сколько-нибудь глобальные изменения в конвенциональном смысловом поле — самолёт падает, а небоскрёбы рушатся. Аксиома мифологична. А миф есть всё. Такие отношения подразумевают то, что современная наука в своих основаниях тождественна симпатической (а именно, гомеопатической) магии. Можно, конечно, сколько-угодно говорить о том, что магия основывается на ложной причинно-следственной связи. Но, обратившись к такому толкованию, мы снова столкнёмся с принципом подобия. Какой вывод? Любые системы, основывающиеся на рационально неразложимых аксиомах, по меньшей мере равноценны. На наш же взгляд, когда речь заходит о метаязыке современности, то мы сталкиваемся с грубой, «сатанинской» подделкой метаязыка традиции. А поскольку эта подделка есть подделка всего Бытия, то в том числе она является и подделкой денег.

ГЛОБАЛИЗАЦИЯ КАПИТАЛА

В то время, когда крылатая фраза «за деньги всё покупается» успела сделаться трюизмом, стало очевидным противоречие между качественностью реальности и количественностью капитала. Разумеется, понятие «качественности» реальности было уже весьма трансформировано. «Качественность» реальности утратила свою метафизическую составляющую и приобрела почти «количественный» оттенок, став обозначением скорее конфигурации, нежели принципиальной значимости. Но тем не менее «качественность» реальности продолжала сохранять некое качество, сугубо враждебное капиталу. Она стала своего рода неусвояемым остатком, мешавшим тотальному торжеству капитала, его глобализации. Таковым остатком была географическая, национальная, религиозная, наконец, половая самоидентичность. Более того, даже оставшаяся непреодолённой до конца социальная самоидентичность. Над разрешением этого противоречия бились Карл Поппер, автор «библии» либералов «Открытое общество и его враги», а также его последователи, так называемые глобалисты (или мондиалисты) Френсис Фукуяма и Жак Аттали.

Нам приходится задержаться на этом, как мы и обещали, кое-что конкретизировав. Мондиалисты в своих книгах провозглашают конец истории. Главная книга Фукуямы так и называется. Если упростить его мысль до предела, то мы, как уже отмечал известный в интеллектуальных кругах леворадикалов Александр Тарасов, обнаружим старую гегелевскую идею о «духе, познающем самого себя», что в общем-то предстает в человеческой оптике как история. Согласно же Фукуяме, «дух познал себя окончательно» и наступает конец истории, что выглядит в мондиалистском прочтении не как нечто эсхатологическое и тем паче негативное, а как окончательное примирение противоположностей, торжество энтропии. В трудах Жака Аттали (члена влиятельной организации, называемой иногда «теневым мировым правительством», Бильдельбергского клуба), таких, как, например, «1492» и «Линии Горизонта»[81], картина постисторического мира обрисована конкретнее. Основной пафос книги «Линии Горизонта», несущей скорее футурологический, нежели собственно экономический характер, заключается в своего рода «провозвестии» грядущего торгового строя, «порядка Денег», который должен прийти на смену «Сакрального порядка» и «порядка Силы». Но ключевой момент даже не в этом, а в идее гомогенизации реальности, планетарной униформности, которая, на его взгляд, должна снять географические, национальные, религиозные, социальные и даже половые (учитывая современные научно-технические достижения в области генной инженерии) противоречия и дихотомии. Мондиалистская унифицированная, однородная реальность будет более удобна для операций. Она призвана стать абсолютным эквивалентом денег. Совершится инверсия: ранее деньги означали подобие мира, теперь же мир станет подобием денег. Разумеется, в такой ситуации человек смыслится не более (или не менее) чем товаром. Если считать отчуждённую количественную реальность означаемым, а деньги знаком, то соответственно возникает и мысль о «чистом количестве», об означающем. Аттали говорит о «возможности оторваться от пространства». Как мы понимаем, речь здесь идёт даже не столько о возможности с одинаковым успехом заниматься финансовой, торговой и хозяйственной деятельностью в любой точке мира, сколько о виртуализации реальности, о чём будет говорено в последующей главке.

Не так давно в Японии была осуществлена опытно-конструкторская разработка виртуального человека. Её результатом явилась хорошенькая азиатка, которой нет в реальности (она всего лишь файл). Её лицо было составлено из ста лиц лучших фотомоделей мира. Эту женщину уже используют в телевизионной рекламе. Был для неё сконструирован также и голос (разумеется, явившийся синтезом голосов популярнейших певиц). Был даже выпущен в свет компакт-диск, где эта виртуальная женщина задействована в качестве исполнительницы шлягеров. К чему всё это приведёт — не нам и не вам объяснять. Вопрос конектора между человеческим мозгом и компьютером — вопрос ближайших десятилетий. Соответственно отпадает всякий онтологический смысл смерти и особого традиционного процесса умирания: любой желающий после своей физической смерти может быть сохранён в виде виртуального человека. Разумеется, такой потребитель будет наиболее экономен (ведь всё, что ему требуется, — подновляемая время от времени ЭВМ да энное количество киловатт-часов, что не проблема: космические сырьевые разработки, а также использование внутреннего тепла Земли, океанских приливов и отливов позволят производить электроэнергию в необходимых объёмах). В такой ситуации будет выгоднее физически умереть, чтобы обрести полноценную прекрасную жизнь в недрах интернета. Современные учёные, в частности, многие психологи, утверждают, что все эмоции, все чувства, всю «духовность» можно свести к простейшим сигналам, поступающим в человеческий мозг. Что же, виртуальный человек вполне сможет усладиться этими импульсами: и неслыханными эротическими наслаждениями — наваждениями суккубов и инкубов, — и гипертрофированными вкусовыми ощущениями самой богатой гаммы, и властью, и чувством славы. Всем чем угодно. Виртуальный человек будет количественно вечен. В случае же усталости от такого бытия, можно стереть файл. А можно и не делать этого: достаточно подтереть лишь ненужные воспоминания — и всё по новой. Правда, на смену человеку придёт парк компьютеров. Зато будет очень экономично. Капитал станет абсолютно тождествен самому себе.

Отчуждение денег достигло уже таких масштабов (планетарная денежная масса давно не обеспечивается не только золотым запасом, но и «природными и рукотворными богатствами, обладателем которых является человечество»[82], на сегодняшний день это соотношение достигло 1:25), что сами деньги постепенно превращаются в чистую абстракцию. Генон ещё в начале века писал об этапе «растворения», который должен последовать за этапом «отвердения» (то есть на смену «материализму» должна прийти новая «духовность», но уже как «антидуховность»). В каком-то смысле абстрактные, «виртуальные» денежные массы на сегодняшний день являются наиболее количественными, предельно сжатыми и гомогенными (каждая единица тождественна другой, поскольку отсутствует в той же степени, что и другая). Тут следует чётко установить, что такого рода абстракция не есть «духовное» (или, тем паче, Принцип) на том только основании, что ни то, ни другое «нельзя пощупать». В некотором отношении эта абстракция представляет собой антиполюс по отношению к Изначальному Принципу. Впрочем, о последнем речь пойдёт в следующей главке, посвящённой преимущественно феномену медиократии.