Царский род и сокрытое слово (она же)

 

Для всей французской эзотерики, как это ясно показал в своей обзорной статье на данную тему Владимир Карпец («Французский эзотеризм глазами историка»), характерны и, более того, доминантны два — глубинно связанных — комплекса идей. Во-первых, эзотерика roi perdue (утерянный царь) и, во-вторых, эзотерика слова, восходящая к воспеванию родовых гербов знати, иначе говоря, кабáле (не путать с еврейской каббалóй). Если мы соединим эти два концепта, а ещё лучше, вспомним об аркадской реке Алфей и сицилийском источнике Аретуза, то узнаем сокрытое слово Бернарда, графа Тревизанского, и других великих алхимиков. То самое сокрытое слово, которое Церковь никогда не теряла.

Герметические философы, как на то справедливо указывает Евгений Головин, часто советуют осмыслять тёмное через ещё более тёмное, obscurum per obscurium, иными словами, помещать тёмный текст, дабы он проявился, на ещё более тёмный фон. Одним из средств к достижению такого понимания следует считать кабалу.

Забытое средневековое корнесловие переоткрыл для нас Грассе д’Орсе — крайне интересный эзотерический автор XIX в., кабалист и конспиролог. Взгляды Грасе д’Орсе отчасти совпадают со взглядами Фабра д’Оливе и Сент-Ива д’Альвейдра. Фактически оказавшись забытым, был переоткрыт Фулканелли, поскольку последний взял на вооружение кабалистический метод именно в его изложении.

Кабала — это особый язык, язык глубоко поэтический и божественный. Герметические философы не раз указывали на эзотерическую значимость этого языка. Фулканелли выводил средневековую кабалу из греческого. В греческом он видел и основу французского языка, опираясь на аббата Эспаньоля и Шампроке, вопреки распространённому и общепринятому среди позитивистских лингвистов мнению о «латинских корнях»: «Учителя древности в своих трактатах прибегали прежде всего к герметической кабале, которую они называли языком птиц или богов, а также весёлой наукой (gaye science, gay scavoir). Так под кабалистическим покровом скрывали они от непосвящённых основы своей науки. Это всем известно. А вот что источником для Адептов служил архаический греческий язык, праязык, согласно большинству герметических философов, знают немногие. Применения кабалы часто не замечают, так как французский язык непосредственно происходит из греческого. Французские слова, выражающие определённые тайные истины, сплошь и рядом имеют орфографические или фонетические соответствия в греческом, и зачастую достаточно обратиться к этим последним, чтобы установить точный смысл французских терминов. Но, хотя французский язык есть истинно элленический (hellénique), он, однако, сильно изменился за прошедшие века, удалившись от своего источника, — особенно после своей радикальной трансформации в эпоху Возрождения, когда полное разложение языка прикрывалось словом реформа.

Наложение греческих слов на соответствующие французские термины схожего строения, чей смысл, однако, в той или иной степени был искажён, позволяет без труда проникнуть в глубинный слой мысли Мастеров и даёт в руки исследователя ключ к святая святых герметической философии. По примеру древних и мы прибегали и будем прибегать к этому способу при анализе символики в трудах Адептов нашей науки.

Многие филологи, разумеется, не согласятся с нами и единственно потому, что заучили это со школьной скамьи, будут по-прежнему придерживаться общепринятого мнения, будто французский язык происходит от латинского. Я и сам верил в это и долгое время считал истиной то, что внушали нам наши профессора. Лишь позднее, ища доказательства этой чисто условной преемственности, я вынужден был признать тщетность своих потуг и отринуть ложное представление, порождённое привычным предрассудком. Сегодня ничто уже не может поколебать нашу точку зрения, которая неоднократно подтверждалась научными исследованиями и реальными фактами. Поэтому я со всей ответственностью заявляю, не отрицая, естественно, попадания в наш язык латинских элементов в период после римского завоевания, что французский язык в основе своей греческий и сами мы эллины, говоря точнее, пеласги. […] Язык пеласгов — архаический язык, смесь в основном эолийских и дорийских диалектов, и везде во Франции, даже в парижском арго (Argot de Paris) мы обнаруживаем именно его.

Язык птиц — фонетическое наречие, основанное на ассонансе. Орфография с её жёсткими грамматическими правилами, которая служит тормозом любознательности и исключает возможность каких бы то ни было умопостроений, не играет тут никакой роли. “Меня привлекает лишь полезное, — писал в письме, предваряющем Начертания нравственные св. Григорий, — я не забочусь о стиле, о правильной расстановке предлогов и написании флексий, так как не подобает христианину подчинять слова Евангелия грамматическим правилам ”. Это значит, что священные книги не следует понимать буквально, надо путём кабалистического толкования уловить их дух, как, собственно, и делается в случае алхимических трудов. Редкие авторы, затрагивающие вопрос о языке птиц, ставили его на первое место, считая источником всех других языков. Его древность восходит к Адаму, который по Божьему изволению давал на нём всем тварям и вещам свои имена, отражавшие их свойства. Сирано Бержерак упоминает об этой традиции в эпизоде, когда его, новоиспечённого обитателя ближайшего к Солнцу мира, принялся наставлять герметической кабале “сидевший на камне нагой человечек”, олицетворявший простую неприкрытую истину, основанную на камне, естественном камне Философов. […]

Но, как утверждает наш автор в Истории птиц, этот всеобщий тайный язык, несмотря на свою выразительность и истинность не подпадающий ни под какие определения, несёт в себе греческую основу и греческий дух. Речь у него заходит о вековых дубах — намёк на язык друидов (Δρυϊδαι от Δρυς, дуб): “Это мы, дубы, к которым прикован твой взгляд, говорим с тобой, и если тебя удивляет, что мы изъясняемся на языке твоего мира, знай, что наши предки тоже в нём жили. Они обитали в Эпире, в Додонском лесу, где природная доброта подвигла их давать оракулы страждущим. Для этого использовался самый универсальный из всех язык — греческий ”» (Фулканелли. Философские обители. — М.: Энигма, 2003. С. 114–118).

В традиционных обществах привилегированное сословие часто именовалось конным. Всадники, кабальеро, шевалье, кавалеры, конунги, князья — все перечисленные титулы указывают на то, что кабала есть язык благородных, аристократов. Эта кабала есть наша кобыла, которая никогда не подведёт и вывезет из любой передряги. Герменевтически понимаемая как искусство трактования и восхваления гербов, кабала, по-видимому, в определённый момент всё же — и несмотря на возражения ряда уважаемых авторов — тесно соприкоснулась с гебраистической каббалой, на которую, в свою очередь, некогда оказало влияние архаическое греческое, а точнее, пеласгическое корнесловие.

Что же до иероглифических фигур конного воина, кентавра, китовраса или полкана, то все они относятся к области универсальной символики, специфицируемой относительно примордиальной гиперборейской традиции в мифологическом образе схватки конного со змием. Мотив широко распространённый как в христианской, так и в собственно герметической иконографии, что постоянно подчёркивается как Фулканелли, так и Канселье.

Именно этот конный воин, красный государь есть истинный обитатель тех тайных царских палат затверст, куда простирает открытые врата Филалет. Речь здесь должна идти только о палатах. Palais — следует переводить исключительно как палаты, а не дворец и не замок. Дворец и замок, появившиеся во времена каролингской узурпации — неподобающие места пребывания для подлинных государей, чьё имя означает не больше, не меньше, как философский субъект. Меровинги, магические цари, обладавшие св. чашей Грааль, умели исцелять прокажённых (алхимический параллелизм здесь налицо) одним лишь наложением рук, как и завещал наш Спаситель, и жили именно в палатах (параллелизм, сколь бы ни был он спорен, между франками и русами, единственными хранителями знания имени единственной материи, о чём удостоверяют даже античные источники, сохранялся на Востоке едва ли не до XVIII в., а возможно, и вероятнее всего, позже). Именно меровингский пылающий отпрыск (не следует путать со лжецарями Плантагенетами) жил в палатах, путём силы и мудрости обучая все окрестные язы'ки евангельскому знанию с помощью глаголической грамоты (именно глаголицей, согласно последним историческим изысканиям, были записаны начальные книги меровингских священнослужителей).

Палата — всего лишь фиксированная стоянка, палатка. Это жилище воина, князя — конязя — конного, кавалера, шевалье, кабальеро, кабалиста (в разных культурных ситуациях его назовут по-разному). Будучи святыней, иероглифом (даже не понимая этого ввиду собственного невежества), субститутом Бога, такой князь едва ли удовольствуется пошлым замком или, тем более, дворцом.

Одним из знаков достоинства конных является геральдическая лилия. Однако последняя явилась результатом преобразования из условного изображения пчелы, чьи очертания напоминают названный цветок в том виде, как он представлен на королевских гербах и эмблемах. Пчела — символ первой династии государей Франции, Меровингов. Русское слово рой (пчелиный) корнесловно родственно французскому roi (царь, позднее — «король», хотя такой перевод неверен, «король» буквально — потомок Карла Великого, то есть «Каролинг», позже вообще любой французский король). Пчелиный рой, как справедливо отмечали самые разные мистики (ну, например, Рудольф Штайнер), аналогичен человеческой крови. Мы бы добавили: особенно крови истинной, что приводит нас к Таинству Евхаристии, а также чаше Грааль.

Язык этих конных можно также назвать гетическим или готическим (арготическим, то есть арго). С кабалистической точки зрения готы — то же самое, что и геты. В раннем Средневековье оба «племени» отождествлялись. В частности, историк VI в. по Р.Х. Иордан, происходивший из знатного готского рода и бывший епископом в Кротоне, назвал свой главный труд «De origine actibusque Getarum» («О происхождении и деяниях гетов»), а второй — «Getica», где с точки зрения современных, внешних историков оба «племени» смешаны по причине «ложной этимологии». Но «ложных» этимологий не бывает. Представление о ложной этимологии возникает лишь в мире «победившего номинализма». Имена формируют, «обжигают» историю и географию.

Геты, как и готы, часто отождествлялись со скифами. И это не случайно. Многое здесь нам станет понятным, если пользоваться применительно к истории не формационным и не этническим, а сословно-варновым подходом. Готы, равно как и геты, вовсе не «этнос», не «племенной союз», не «нация», а варна, страта, сословие, а если точнее, сословие воинское, благородное. И язык их арготический-артанийский-аркадский, иными словами, кабала, иносказательный язык прославления «герба», понимаемого в настоящем случае предельно расширительно. Имя готов, как и гетов, восходит к санскритскому кшатрии, скифо-иранскому xsay, ксай (царь, князь), отсюда греческое гетайры, свита царя, украинское гетман (букв.: военный человек), отсюда китай -город, то есть город, где живут люди воинского сословия: цари, князья, «благородные всадники», да и, собственно, русское Китай (вместо China, Цинь и т.д.), обозначение дальневосточной империи, где наилучшими воинами слыли выходцы с Руси. Искусство благородных конных, арготьеров, исключительная прерогатива этих искусных в слове воителей.

На Руси хранителями эзотерической традиции с определённого времени стали скоморохи-офени (афиняне, носители греческого языка?), изъяснявшиеся с помощью фени или блатной музыки, которая у самих офеней называлась маяк. Это общий язык посвящённых, заимствованный деклассированными элементами, людьми дна, блатными. Но помимо блатной музыки существовал также язык мазыков или музыков, именовавшийся огнём или светом (см.: Андреев А. Очерки русской этнопсихологии. — СПб.: Тропа Троянова, 2000). Этим языком владел наиболее внутренний круг посвящённых, чьи воззрения на мир во многом сближаются с герметическими.

Начало распространению этого языка было положено иранскими выселками, описанными в «Географической поэме» из Зенд-Авесты.

Иран, страна Ариев, получил своё имя от ряда сакральных, фонетически связанных между собой имён, чью историческую преемственность относительно друг друга в настоящий момент средствами господствующей науки определить невозможно. С одной стороны, это Арта, правда, правь, порядок. С другой стороны, areša (ареша), медведь, иероглиф привилегированного сословия, аристократии. Но также это и агнец, овен (лат. aries). Троя, будучи иранским выселком, стала колыбелью Рима, латинской цивилизации. Светило, восходящее над морем, о котором упоминает Фулканелли в связи с нитью Ариадны (или Арианы), — это Венера, ведшая Энея (Венея в прочтении нелюбимого официальной историографией замечательного исследователя XIX в. Егора Классена). Чтобы ещё раз обратить внимание на связь между Ираном и некоторыми народами Европы, Фулканелли ссылается на провансальский язык, поскольку хорошо известна связь провансальского альбигойства с иранским манихейством.

Но дело здесь не в манихействе. Речь-то идёт о Ариадне и о Венере! Что же хотел сказать Адепт? По-французски сталь пишется как acier, что является неточной графически, но точной фонетически анаграммой aries, агнец.

На кабалистическую связь стали и овна указывалось неоднократно. Напомним также, что месяц март (в настоящее время, солнце вступает в созвездие Овна 20 марта) посвящён собственно Марсу, то есть железу, греческое же имя Марса — Арес.

Веков К.А. обратил наше внимание на анаграмматическую связь между acier и сера. Но анаграмма Арес — Сера ещё более разительна. А одним из иероглифов серы является лев, чьим субститутом в некоторых областях Евразии выступает медведь (авест. areša). Впрочем, размышление о меди-Венере, матери венедов, будет здесь не столь плодотворным, сколь сопоставление души с пауком, плетущим паутину. При этом, если мы стоим на позиции принципиального единства всех языков, произошедших из общего истока, то нас нисколько не смутит принадлежность одного имени к языку греческому, а других — к русскому и французскому. Согласно В.Б. Микушевичу, нет разных языков, мы лишь осознаём различные части единого языка.

Что касается собственно марта, то здесь, по видимости, представляется необходимым напомнить, что в мартовские иды был убит Юлий Цезарь (кабалистически: Царь Зимнего сольстиса). Внимательного читателя книг Фулканелли последнее обстоятельство наведёт скорее на мысль о том, что здесь перед ним универсальный символ, или иероглиф, а вовсе не историческое происшествие, тем более в современном понимании истории, претендующем на способность «извлекать уроки», полезные для «актуальной политики», на самом же деле ничего не объясняющем.

Паутина может быть сближена с сетью для ловли рыбы, а ещё лучше — с корзиной. Французское corbeille (корзина) сакрально-фонетически близко к русскому короб. В короба были собраны оставшиеся куски от пяти хлебов и двух рыб, которыми Христос (на основании двух его природ — божественной и человеческой — символизировавшийся в Средние века грифоном) накормил более пяти тысяч человек (Мф. 14:17–21). В раннем Средневековье корзиной с бутылью красного вина и рыбой — карпом (карп — короб) иногда обозначали св. Чашу Грааль. Причём корзина стилизовывалась под корабль (опять-таки: корабль — короб). Образ грифона, издревле известный на Руси, в отдельных случаях мог быть заменён на образ птицерыбы. Отметим также, что по-французски сосуд и корабль омонимичны (vaisseau). Также синоним слова корабль (bateau) созвучен со словом бутыль (bouteille).

Вот почему Канселье, прилежный практикующий католик, столь часто обращается к непосредственной аналогии между мессой и происходящим в философском яйце. Следует призадуматься над тем, что сравнение первого камня, обтёсанного «нашими предками», со священным камнем является нашему взору важной аналогией, указующей на тонкую грань между спагирией и алхимией, как о том писал Фулканелли в «Философских обителях».

В древне-русской химической номенклатуре встречаем понятие Петры. Это же понятие находится в писаниях великого русского герметического философа Григория Саввича Сковороды. Петра — субстанция Делания и основание Церкви. Также и Владимир Карпец, переводчик и комментатор герметических трактатов, указывает на то, что с грамматической точки зрения камень может восприниматься в качестве слова, относящегося к третьему склонению, то есть: она моя камень. И это в той же степени логично, в каковой для ночного светила с точки зрения универсальной символики более подобает женское именование луна, нежели мужское месяц. Впрочем, мы опять оказались непозволительно близки к прямому поименованию сокрытого слова (если, разумеется, наша догадка верна).

 

Разорванные книги (она же)

 

Алхимики часто советуют «в сердцах разорвать их книги». Не стоит подобный совет списывать насчёт того, что, дескать, лучше заниматься исключительно практической алхимией вместо чтения трактата за трактатом. Речь здесь идёт совсем о другом. Это тот самый «разрыв», о котором было сказано выше. Но тогда речь шла о герметической метафизике, сейчас же зайдёт непосредственно о алхимии.

Алхимическая символика книги подробно представлена в «Философских Обителях». Приведём один из наиболее откровенных пассажей: «Мы уже несколько раз объясняли смысл выражения открытая книга (livre ouvert), проявляющийся в полном растворении металла, который, очистившись от примесей и отдав свою Серу, называется тогда открытым. Здесь, правда, следует сделать одну оговорку. Обозначая как liber (книга) вещество, обладающее свойствами растворителя и используя при этом слово книга (livre), Мудрецы подразумевали книгу закрытую (livre fermé) — общий символ всех грубых тел, всех минералов и металлов в том виде, в каком промышленность поставляет их на рынок. Таким образом, закрытой или запечатанной (scellé) книгой герметически выражают руду, извлечённую из рудников, и металлы после плавки. Тела же, подвергнутые алхимической работе, преображённые посредством тайных приёмов, представлены в герметической иконографии в образе открытой книги. Следовательно, с практической точки зрения необходимо из закрытой книги (т.е. из нашего начального субъекта, notre primitif sujet) извлечь Ртуть, дабы она стала живой (vivant) и открытой (ouvert), если мы хотим, чтобы она в свою очередь отворила металл и оживила сокрытую в нём Серу. Открытием первой книги подготавливают открытие второй, так как под одной эмблемой скрываются две «закрытые» книги (грубый субъект, sujet brut, и металл, métal) и две “открытые” (Ртуть и Сера). При всем том обе эти иероглифические книги суть одна, ибо металл образуется из начальной материи (matiére initiale), а Сера берёт своё начало от Ртути» (с. 448, 451). Интересно также то обстоятельство, что под Гусём-Железным, во владениях крайне одиозного масона и рудознатца, чеканившего, по слухам, в гусевских подземельях червонцы, Андрея Родионовича Баташова, по распоряжению последнего в деревне Погост была построена барочная колокольня с фигурами местночтимых святых. Среди прочих — святые с закрытой и открытой книгой в руках.

К сожалению, часть фигур святых опознать невозможно, ибо нетронутые, к счастью, реставрационным варварством, они претерпели разрушающие воздействия меона: головы иных из погостинских святых утрачены безвозвратно.

Если попытаться представить слова Фулканелли о двух закрытых и двух открытых книгах несколько проще, то следует указать на то, что речь здесь идёт о двух ртутях — ртути-первоматерии и ртути-дочери. Лучше понять таковое обстоятельство можно, если мы обратим внимание на то, что Фулканелли говорит по поводу одного из лепных кессонов потолка верхней галереи замка Дампьер: «вояка, лупящий по эмблематическим сотам, превращает их в бесформенную гетерогенную массу из воска (cire), прополиса (propolis) и мёда (miel) — магму (истинное méli-mélo, выражаясь языком богов, langage des dieux), покрывающую мёдом меч — субститут Моисеева жезла. Это и есть вторичный хаос (second chaos), результат первоначальной схватки, который мы кабалистически называем méli-mélo, потому что он содержит мед (μέλι) способный течь (μέλλω) — вязкую и липкую воду металлов (eau visqueuse et glutineuse des métaux). Мастера нашего искусства утверждают, что Делание есть тяжёлый Гераклов труд, когда сначала надо ударить по камню, скале или улью (т.е. по нашей первой материи, notre première matière) волшебным мечом тайного огня, чтобы из его, камня, недр потекла драгоценная вода» (Фулканелли. Философские обители. — М.: Энигма, 2003. С. 404).

 

Маленький царевич (она же)

 

В определённом смысле слова, Великое Делание есть обнаружение предела в беспредельном, рождение и воплощение центра, логоса из субстанции. С символической точки зрения центром небесного северного полушария является Полярная звезда. Прежде это созвездие именовалось Телегой или Колесницей Давида. Именно на телеге выезжали в народ меровингские цари. Спроецированная на географическое пространство, полярная точка является точкой разрыва, где осуществляется переход от тьмы к свету, от смерти к жизни. И тут необходимо вспомнить о Термине.

Терм, Термин или Терминус — божество пределов, межей, границ, особенно почитавшееся древнеримскими крестьянами (и здесь неплохо было бы держать в голове определение алхимии как небесного земледелия). Статуи Терминуса были широко распространены во времена римского господства и часто назывались гермами, что позволяет нам говорить об изображаемом божестве не иначе, как о частичной экспансии Гермеса, поклонниками чьей науки мы с вами, надеюсь, являемся. Под одной из таких герм Аполлоний Тианский (чьё имя, согласно Фулканелли, представляет собой кабалистический иероглиф — от Аполлон и Диана) обнаружил в сокровенной крипте «Изумрудную скрижаль» Гермеса Трисмегиста.

Что же касается соответствия столь, казалось бы, различных богов, здесь следовало бы заметить, что ещё Вячеслав Иванов в своей книге о Дионисе сугубо обращал внимание на то, что боги древности не были «дискретны» (хотя подобная мысль могла прозвучать оригинально лишь в мире «победившего креационизма»). Одно божество легко перетекает в другое, заменяет, иначе говоря, субституирует его в отдельных случаях, нисколько не умаляясь при этом в своём качестве и потенции. Боги, полубоги, герои — все они лишь проявление универсальной Идеи. Это ясно как день, если мы твёрдо стоим на позициях интегрального традиционализма, согласно которому, в отличие от формационной и прочих «современных школ», метафизика предшествует религии, а никак не наоборот.

Герма, то есть изображение бога Терминуса, представляла собой каменный столп, заканчивающийся бюстом или головой (сначала бородатой, затем безбородой), у которой иногда было два или три лица. Древний вариант гермы отличался едва обозначенными руками и эрегированным фаллом. В последнем случае мы, вероятно, сталкиваемся с влиянием культа малоазийского бога Приапа, имевшего итифаллический облик и, разумеется, легко перетекавшего в образы других богов. Кабалистическое соответствие между Терминусом и Гермесом гораздо более чем очевидно, чтобы долее задерживать на нём своё внимание. Остаётся лишь заметить, что с помощью этого соответствия решалась сложная метафизическая задача соотнесения апейрона (беспредельного) с перасом (пределом). В позднем римском манифестационизме, который не мог не усвоить модные увлечения провинции, это божество выступало в роли примирителя и разрешителя двух несовместимых позиций: манифестационизма (основывающегося на отсутствии любых разрывов в бытии) и креационизма (признававшего разрыв, прежде всего между Творцом и тварью, фатальным). С одной стороны, Терминус — граница. С другой стороны, он посредник (и здесь обнаруживается как раз-таки одна из основных функций Гермеса), для которого не существует здесь и там в абсолютном смысле этих слов (наверху, как внизу, внизу, как наверху). Терминус, если угодно, трагедия и причина гибели римского мира, пытавшегося совместить несовместимое, поместить Неведомого Бога, требовавшего единоличного себе подчинения, в пантеон перетекающих друг во друга божеств.

Итак, Приап (сила рода) слился с Гермесом (посредничество), а тот с Термином (разрыв) и Янусом (год в своей континуальности и дискретности). Таким образом, здесь мы видим теологическое воплощение метафизической концепции о апейроне (беспредельном), то есть «посредничестве», и перасе (пределе), то есть «ограниченном», или «термине». Не вызывает также сомнений, что герма и Термин кабалистически переходят из одного в другое.

Один из актов «разрыва» первоматерии порождает сульфур, иероглифически отождествлявшийся у Фулканелли и Канселье с купальщиком, маленьким царём, бобом богоявленского пирога или рыбой. В «Философских обителях» (с. 422–423) Фулканелли пишет по этому поводу: «Слово ποντιος, кроме того, означает всё, что обитает в море. Сразу приходит на ум таинственная рыба, которую Ртуть поймала и удерживает в ячейках своей сети. В день Богоявления (Fête des Rois) эту рыбу по-древнему обычаю подают на стол либо в её естественном виде (sole, dauphine, морской язык, дельфин), либо в виде куклы-голыша (“baigneur”, купальщик) или боба (fève), спрятанного между слоями (lames feuilletées) традиционного богоявленского пирога. Таким образом, чистый белоснежный горностай предстаёт перед нами выразительной эмблемой обычной ртути (mercure commun), соединённой в субстанции философской ртути (mercure philosophique) с Серой-рыбой». У Эжена Канселье в главе «Алхимическая Символика Богоявленского пирога» из книги «Алхимия» об этом сказано ещё более разительно: «Вспомним, как делили пирог с запечённым сюрпризом ещё в начале нашего века и какие чарующие предания, полные герметических и в высокой степени посвятительных смыслов несёт праздник Богоявления в канун Рождества — праздник Царей-волхвов — увы, сохранившийся едва-едва, в усечённом виде! И всё же он по-прежнему привносит в наш профанический и просто языческий мир древние смыслы, против которых в поразительном единении так ополчались янсенисты, лютеране и кальвинисты, в слепоте своей ненавидящие всё эзотерическое, не доступное “новому свету” их “чистого разума”. Вспомним, какую шумную возню устроили все они когда-то по поводу этого праздника, называемого в народе Пьяный Король (Roi boit) и приоткрывающего всё древнее, всё священное, столь почитаемое высшими избранниками и суверенами-аристократами — с одной стороны, с другой — простыми детьми из самых бедных семей — и как вся эта возня едва не повлекла за собою смерть храбрейшего из Королей — Франциска Первого.

Хозяин дома, в котором происходит праздничная игра, обращается с вопросом к ребёнку, спрятавшемуся под столом, именуя его Phoebe Domine! Seigneur Phébus! Гоподин Феб! Это выкликание через кабалистический ассонанс легко превращается в Fabæ Domine или Seigneur de la Fève! Господин Бобовое Зёрнышко! Правитель Фив! Именно об этом бобовом зёрнышке упоминает Плутарх в знаменитых описаниях пиршеств — древние Египтяне, Фиванцы, считали бобовое зерно божественным и хранили в храмах под покрывалом — точно так же, как и мы прячем его в пироге или под скатертью стола.

Но не относится ли это обращение также и к солнцу, именуемому в мифологии Фебом, чей восход всегда предваряется появлением утренней звезды по имени Люцифер (Светоносицы от lux, lucis, lumière, свет и fero, je porte, я несу — букв. я сам несу свет — перев.), в равной степени и ко младенцу Иисусу — ведь Его сокрытое в вертепе, то есть пещере, Рождество также предваряется появлением чудесной звезды, Звезды Царей? И точно так же, как Цари Востока, предрассветною “звездою учахуся”, пришли к яслям Царя-Богомладенца, так и алхимик в своём труде, отмеченном печатью Звезды Волхвов, следует за ней в святилище недр земли, матери-материи (mater, mère), скрывающей философское золото или маленького царя (petit roi, regulus).

Появление звезды Великого Делания всякий раз возобновляет Богоявление, отмеченное звездой, торжествующей над всеми звёздами небесными. Святой Игнатий в своём апокрифическом Первом Послании к Ефесянам описывает это космическое чудо, пожалуй, даже более выразительно, чем святой Матфей:

“ Звезда сияла в небе, превосходя блеском все иные звёзды, и свет ея был неизречённым; и новизна ея вызывала восхищение. Все же прочие звёзды вкупе с Солнцем и Луной являли клир, сопровождающий эту Звезду. Сама же она рассеивала свет свой повсюду; и явилось волнение, откуда пришло новое сие необычайное светило ”. […]

Бобовое зёрнышко есть не что иное, как символ нашей серы, заключённой в материи, истинного минерального солнца, рождающегося золота, не имеющего ничего общего ни с одним драгоценным металлом, золота — источника всякого на земле блага. Это золото в прямом смысле слова молодо-зелено, оно одарит художника, который сумеет довести его до состояния зрелости, тремя благами — здоровьем, богатством, мудростью. Вот почему выражение найти зерно в пироге (trouver la fève au gâteau) означает сделать важное и великое открытие, совершить прекрасное и доброе дело.

В то же время замечательно то, что бобовое зёрнышко в Богоявленском пироге часто заменяют куклой младенца, которую называют купальщиком или маленькой фарфоровой рыбкой, «солнышком» (sol, solis, soleil) и что первые изображения Христа в римских катакомбах были именно в виде рыбы. Но и само слово рыба, ‛ΙΧΘΥΣ, Ikhtus, записанное как монограмма, по первым буквам в древности означало Иисус Христос Сын Божий, Спаситель.

Сам же пирог, испечённый из слоёного теста, напоминает страницы книги, образа сухой воды, не моющей рук. Об этой воде много пишут Философы, называя ея землёй белой и слоистой. […]

В этой воде и рождается алхимический гомункул или маленькая рыбка, которую герметики называли рыбой-прилипалой и которую они с присущей им любовью к духовным играм советуют ловить в лоне их моря (mer), кабалистически — матери (mère). Эта пластинчатая материя и есть та самая Немая Книга старых мастеров, Великая Книга Естества (Grande Livre de la Nature), которая лишь одна, как неустанно повторяют они, являет собой Нить Ариадны (Filet d’Ariadne), незаменимую для стремящихся безопасно войти в Лабиринт герметической философии.

Это также и знаменитая книга иносказаний Николая Фламеля, золочёная, очень старая и очень широкая, сперва явившаяся ему в видении, а затем неожиданно купленная этим народным алхимиком из прихода Святого Иакова при Мясных Лавках (Saint-Jacques-de-la-Boucherèe) за два флорина, после чего он ценою огромных трудов сумел довести до совершенства изготовление Философского Камня.

Мы настаиваем вот на чём. Слоёный пирог из Ослиной шкуры (Peau d’Ane), сказки, которая есть в сборнике Шарля Перро, равно как и у Матушки Гусыни (Ma Mère l’Oie), есть символ всё той же сущности, в недрах которой медленно и терпеливо развивается металлический зародыш. Это и есть тайный обитатель Богоявленского пирога — голый или запелёнутый bambino, всё ещё соединённый с древней плацентой и закрытый от противоположностей внешнего мира. […]

Алхимическая эзотерика Богоявления или Праздника Царей ни в чём не противоречит религиозной традиции, более того, полностью с ней совпадает. Вплоть до XVII столетия в Церкви при праздновании всех великих праздников использовались те же самые три основных цвета, сменяющие друг друга на решающих стадиях Великого Делания. Так, в канун Богоявления три коронованных каноника, изображавшие Царей-Волхвов, предстояли Богомладенцу один в чёрном, другой в белом, а третий в красном. Ведомые Звездой, они склонялись над яслями и пели Спаси нас, Царю Веков! — Salve Princeps Sæculorum — принося Ему золото, ладан и смирну (l’or, l’encens et la myrrhe)» (с. 110–116).

Два пути

Тем, кто изучал алхимию хотя бы чуть более, нежели просто поверхностно, должно быть известно, что существует два пути Делания. Сухой и влажный. Фулканелли в «Философских Обителях» писал об этих двух путях следующее: «…двум путям Делания соответствуют два различных способа активации (animation) первоначального меркурия (mercure initial). Первый связан с коротким путём и включает в себя одну-единственную операцию — постепенное увлажнение твёрдого вещества (всякая сухая субстанция жадно впитывает влагу) вплоть до его разбухания и превращения в пасто- или сиропообразную массу. Второй способ предполагает кипячение всей Серы в трёх- или четырёхкратном (по весу) количестве воды, последующую декантацию раствора, высушивание остатка и новое его смешение с пропорциональным количеством Ртути. После растворения отстой, если он есть, отделяют, и собранные жидкие фракции подвергают медленной дистилляции на бане. При этом избыточная влага удаляется, и остаётся Ртуть требуемой консистенции, сохранившая все свои свойства и готовая к герметической варке» (с. 334).

Взгляд Фулканелли на работу женщин (женскую работу) или игры детей весьма необычен. Он утверждает, что работа женщин вовсе не один из этапов хорошо описанного мастерами пути, но отдельный путь:

«Читатель, знакомый с манерой письма Философов — манерой традиционной, которой мы стараемся подражать, чтобы наши писания объясняли древних авторов, а те, в свою очередь, служили для нас ориентиром, — без труда поймёт, что именно герметические философы понимают под своими сосудами, ведь те символизируют не только два вещества (matières) — вернее, одно на двух этапах эволюции — но и сами два пути (deux voies), где эти вещества (corps) используются.

Первый из этих путей, где прибегают к искусственному сосуду, длинный, трудоёмкий, неблагодарный, доступный лишь богатым, но, несмотря на значительные расходы, более распространённый, потому что его чаще предпочитают описывать наши авторы. На нём основывают свои рассуждения алхимики, на нём строятся теоретические посылки Делания. Он требует непрерывной работы в течение двенадцати-восемнадцати месяцев и исходит из предварительно обработанного естественного золота, растворённого в философском меркурии с последующей варкой в стеклянной колбе (matras). Это и есть сосуд для почётного употребления, для работы с такими ценными веществами, как активированное золото (or exalté) и ртуть Мудрецов (mercure des sages).

В случае второго пути требуется лишь большое количество дикой земли, ст о ящей так мало, что в наше время и десяти франков достаточно, чтобы обрести всё необходимое в избытке. Это — земля и путь бедняков, простых и скромных, которых естество восхищает даже в самых жалких своих проявлениях. Способ несложный, алхимик лишь присутствует, так как таинственная работа совершается сама собой и оканчивается через неделю, самое большее — через девять дней. Процесс, незнакомый большинству алхимиков-практиков, полностью пр