Или на распутье трёх святых дорог

 

В лучших традициях современной научно-популярной литературы автор книги, которую вы держите в руках, берёт на себя нелёгкий труд, имеющий целью пересмотр стереотипных, «школьных», прогрессистских по своей сути представлений о Средневековье, как об эпохе, если не «мрачной», то уж во всяком случае несовершенной, в том числе и в отношении духовной культуры. Нельзя не согласиться, что такой пересмотр невозможен без обращения к тем областям знания, которые называют традиционными — Традиционными в истинном смысле этого слова.

Речь идёт не о трёх свободных искусствах (trivium), давно ставших общим местом в светской европейской образованности (грамматика, риторика, диалектика). Книга посвящена искусствам сакральным. В ранг методологического принципа здесь возводится то, что в современной профанической цивилизации называют всего лишь «игрой слов», — и это возвеличивание вроде бы случайных нюансов верифицируется действительно древними законами истолкования не только отдельных священных слов, но и целых текстов (а в ряде случаев, пожалуй, и метатекстов, метакода Традиции).

При этом автор не выстраивает для себя «башню из слоновой кости», в которой комфортно только ему и его ближним. Апеллируя к на первый взгляд элитарной алхимической символике, О.В.Фомин неожиданно выходит на уровень современной философской проблематики, ставшей достоянием академической науки (в частности, это относится к оппозиции манифестационизма и креационизма). Однако это ни в коей мере не делает книгу спокойным и скучным трактатом. Тем же самым путём, на той же самой методологической основе автор проникает в поистине сокровенные глубины не только западной, но и, как это кому-нибудь ни покажется странным, русской исконной культуры.

Наверное, в этом не было бы ничего удивительного, если бы речь шла только о том, что мы привыкли называть эзотеризмом XVIII–XX вв., или даже о «глубинных книгах» Древней Руси, уже довольно хорошо изученных. Нет! В книге весьма небезуспешно вскрываются совершенно новые для широкого читателя пласты смыслов, сюжетов, образов; намечаются принципиально новые направления будущих исследований.

Например, что такое русский изразец, русская архитектурная керамика? В расхожем понимании — это чисто декоративное направление в искусстве, призванное всего лишь «украсить быт». Но вот О.В.Фомин обращается к изразцовому убранству Царских палат в Ипатьевском монастыре Костромы. И получается, что адекватно понять их замысел невозможно без привлечения именно алхимической символики.

Что ж, скажет скептически настроенный читатель: частный случай, ситуационный момент в истории русского искусства. Однако автор находит огромное количество других аналогичных примеров — не только в русском изразце, но и в резьбе по дереву, лепнине, скульптуре. И наверное не будет преувеличением сказать, что при этом выявляются (или хотя бы намечаются) некие целостные и стройные, прежде незамечавшиеся учёными, парадигмы русской герметической символики. А на этой основе намечаются подступы к такой ещё никем, наверное, в совершенстве неосвоенной, глубоко сакральной дисциплине, как politica hermetica: герметическая политика или, говоря по-русски, сокровенное знание общественной жизни.

Пожалуй, в какой-то мере именно этим титаническим задачам постижения тайных метакодов культуры посвящено и исследование О.В.Фоминым мифологии, понятой как одна из сакральных наук, завещанных нам предками. Хотя, по его словам, мифы и нельзя «рассказать», но, тем не менее, в них можно обнаружить те невербальные дискурсы, без которых нечего и пытаться воистину постичь никакую традиционную мистическую практику, никакое Великое Делание — будь то молитвенное или алхимическое. И, как это ни парадоксально, при всей безусловной метафизичности такого вектора исследований, в процессе работы над сюжетами мифов постоянно возникают совершенно неожиданные и на удивление конкретные штрихи к тому, что можно назвать портретами национальных культур. И пожалуй, прежде всего это относится к культуре русской — или проторусской. Но это «прото» вовсе не означает, что читателя ожидает встреча с некой сухой академической реконструкцией. Напротив, многие места в книге являют собой увлекательное переплетение поистине таинственных (во всех своих документированных реалиях) судеб в высшей степени незаурядных личностей. Чего стоит хотя бы ещё одно прикосновение к вечным загадкам, связанным с уже ставшими легендой фигурами Фулканелли, Эжена Канселье, Рене Генона...

Можно быть почти уверенным в том, что внимательный читатель, закончив работу над этой книгой (а ведь чтение настоящей книги это и есть работа, Делание), получит право говорить о себе пусть не как о знатоке алхимии, но по крайней мере как о человеке, который постиг азы этой тайной науки, по преданию некогда ниспосланной людям обитателями небесных сфер. А возможно, он научится читать не только книги, написанные на бумаге, но и каменные скрижали столь незаметных на первый взгляд рельефов на стенах старинных храмов, да и просто на стенах домов, построенных век-два назад. Пусть их нельзя назвать памятниками древних цивилизаций; однако сюжеты их декора очень часто восходят к наследию этих самых цивилизаций, и тех, что нам известны, и тех, о которых давно забыло неблагодарное человечество, вовлечённое в поток безудержного прогрессизма.

И пусть кому-то покажется, что значительная часть аргументов автора может быть квалифицирована как принадлежащая сфере «наивной этимологии». Дело в том, что наше к ней отношение — это как раз ещё один стереотип, который призвана опровергнуть эта книга. Неточно само название «наивная» или «ложная этимология»; более точны те учёные, которые говорят о вторичной аттракции — повторном сближении явлений бытия, чьи имена в том или ином языке оказались фонетически созвучными друг с другом. Эти сближения неслучайны. Об этом свидетельствует хотя бы то, что именно на таких основаниях зиждилась, в частности, позднеантичная филология. А уж что касается алхимии (прежде всего алхимии александрийской, греко-египетской), то в ней именно на сакрализованных фонетических сближениях выстраивались семантические ряды символов, составлявших сокровеннейшую основу Великого Делания.

А разве чужда этим принципам неоплатоническая традиция, к которой причисляет себя автор этой книги? Свою верность избранной им позиции он подтверждает и приложениями к книге (абсолютно закономерными в данном контексте): «Мистическим венком сонетов» и удивительными стихами «посвящёнными сверхэротизму пространства, апофатике и теургии»...

Евгений ЛАЗАРЕВ

 

 

Посвящается

Анне Николавне Драгиной

 

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ АВТОРА

Античность и Средневековье — вот времена, постоянно притягивающие к себе взор всех исследователей сакрального, мистиков и оккультистов. Времена величавых идеалов и абсолютных ценностей. Времена, когда в центре мироздания виделся Бог (или боги), а не жалкое человеческое тщеславие. Времена традиционных наук: алхимии, магии, астрологии.

На стыке этих двух эпох появляется замечательная фигура — «учитель Средневековья» Северин Боэций (480–525 гг.). Многие из читателей наверняка слышали о его трактате «Утешение философией», но, вероятно, немногие знают, что Боэций ещё и «автор» так называемого тривия (trivium). Дело в том, что Боэций был патрицием, иначе говоря, происходил из старинного римского рода. А стало быть, жил внутри античной культуры (или того, что от неё осталось) и был хорошо знаком с античной философией. Впоследствии, вплоть до XII в., Средневековье знало Античность почти исключительно благодаря переводам, комментариям и собственным сочинениям Боэция. Одна из главных заслуг этого выдающегося учёного — освоение аристотелевского наследия. В частности, двух трактатов, входящих в «Органон», весьма важный сборник сочинений Аристотеля, где был предложен специфический понятийный аппарат и метод познания мира. Этот метод и этот понятийный аппарат стали главным научным инструментом (органон по-греч. и означает инструмент) Средневековья. Без него была бы невозможна ни схоластика, ни та особая культура, которой, спустя века, мы так восхищаемся.

Не важно, как относиться к философии Аристотеля. Конечно, есть основания винить его в разрушении древнего традиционного мира. Да, он рационализировал то, что выше рацио. Да, начинал он свои размышления от земного, а не от небесного. Но в его наследии наметились три основных дисциплины, составляющих собственно основу начального знания Средневековья. Это грамматика, риторика и диалектика. Иначе говоря, тривиум, составлявший вместе с квадривиумом (арифметикой, музыкой, геометрией и астрономией) семь средневековых свободных искусств (artes liberales).

Однако не стоит понимать грамматику, риторику и диалектику средневекового тривиума в том смысле, как мы воспринимаем эти науки сегодня. Названные дисциплины были гораздо шире современных грамматики, риторики и диалектики. Из того стиля размышления, что предлагал тривий, вытекала сама философия Средневековья во всех её изгибах и структуре.

 

Хорошо известно противостояние Платон — Аристотель. Читатель здесь может вспомнить знаменитую картину, где изображён спор великого учителя с великим учеником: Платон указывает пальцем вверх (на Сверхсущее Единое, Благо или Бога), Аристотель — вниз (на материю, дольний мир). Учитывая сказанное, очевидно, что всякий современный исследователь сакрального, мистик или оккультист, ссылающийся на идеалы Античности и Средневековья, с необходимостью будет обращаться преимущественно к Платону, а не к Аристотелю. Но здесь важно напомнить, что высшее своё воплощение античная философия нашла в неоплатонизме — учении Плотина, Прокла, Порфирия, — синтезировавшем не только платонизм и аристотелику, но также философию Пифагора и школы стоиков.

Автор настоящей книги со всею ответственностью и определённостью может назвать себя неоплатоником, а следовательно, и предлагаемый им тривиум будет несколько иным, в отличие от «аристотелевского». Его «годы учения» прошли под знаком трёх наук: герметики, поэтики и политики. Впрочем, опять-таки названные дисциплины, особенно поэтику и политику, не стоит понимать в том современном значении, которое господствует сегодня.

Что касается герметики, то эта почтенная наука не только в качестве Философской Практики (другими словами, алхимии), но и как теория об устройстве мироздания была тем фоном, на котором развивалась вся культура Средневековья. Алхимики были везде: в духовенстве (Альберт Великий), среди знати (Бернард, граф Тревизанской марки), мастеровых (Николай Фламель). Поэтика в Средние века тоже понималась несколько иначе, нежели у современных филологов и лингвистов. Она прежде всего подразумевала знание, трактование и переживание мифов, духовной реальности, превосходящей реальность видимую физическим взором. Например, средневековый исландский учёный Снорри Стурлусон в своём учебнике поэтики, позже названном «Младшей Эддой», первую и большую часть книги посвящает отнюдь не стилистическим приёмам, а происхождению древних скандинавских богов, а также их деяниям. Что касается политики, то последняя и вовсе никогда в прежние времена не мыслилась секулярно. За противостоянием сторонников папы (гвельфов) и сторонников императора (гибеллинов) скрывалась универсальная эзотерическая символика. Примером тому могут послужить «Божественная Комедия» Данте, а также история с разгромом Ордена Храма.

Сквозь призму этих трёх дисциплин — герметики, поэтики и политики, своего рода священного тривия (trivium sacrum) — могут быть рассмотрены любые явления культуры. Причём это касается не только прежних веков, но и Нового, а также Новейшего времени. Именно таковое рассмотрение мы и предпринимаем в настоящей книге, которую ещё можно было бы назвать «Сакральное в культуре» или «Оккультная культурология».

Может показаться, что выбор интересующих нас предметов несколько произволен. Пожалуй, с этим можно и согласиться. Но не следует забывать о том, что в конечном итоге произволен любой выбор. И почему бы следует заняться теми явлениями культуры, а не этими — решительно непонятно. Засим приглашаем читателя в путь!

Но перед тем, как приступить к чтению, автор настоящей книги (а иначе это был бы не он) поспешит дать читателю ещё одно краткое предварительное разъяснение — относительно лепестков этого трилистника.

Три основные раздела — «Алхимия и герметика», «Эхо веков» и «Тайноведение. Традиционализм. Конспирология» — соответствуют трем направлением нашего священного тривия: герметике, поэтике и политике.

В первом преподаются азы алхимического знания, затем рассказывается о великих алхимиках XX в., более щедрых, откровенных, нежели авторы предыдущих веков, а завершается раздел кратким очерком русской герметики, откуда читатель узнает, что мы тоже не лаптем щи хлебаем.

Второй раздел посвящён великим мифам Античности и Средневековья. Открывает его небольшая работа, где вскрывается метафизическая основа драм Эсхила. Далее мы обращаемся к трём великим эпосам Средневековья: «Беовульфу», таящему в себе неисчислимые оккультные загадки; древнескандинавскому эпосу во всех его проявлениях — от песен «Эдды» о богах и героях до знаменитых исландских саг; наконец, к испанскому романсеро, где под видом исторических преданий скрывается тайнопись архетипов.

В последнем разделе книги речь пойдёт об эзотерической символике в целом, о знаковых персонажах-тайноведах, таких как Сведенборг, Кроули, Генон, а также об оккультной и метафизической подоплёке повседневной политики и повседневной экономики.

Кроме того, наш тривиум снабжён приложениями, которые вполне могли бы сойти за квадривиум (их действительно четыре), если бы мы преследовали таковую цель. Но мы ни о чём таком не думали, а всего-то хотели дополнить — раз уж речь пошла о сакральном в культуре — основные разделы нашей книги сборником ранних статей о мистике творчества и теургии, а также рядом эссе об эзотеризме и метафизике в литературе. Помимо сказанного мы почли за благо напоследок добавить к нашему тривиуму некоторое количество стихов на ту же тему. Во-первых, своеобычные по философизму нерифмованные графические стихи, посвящённые сверхэротизму пространства, апофатике и теургии; во-вторых, «Мистический венок сонетов», где дается попытка поэтическим образом представить космологию того магического универсума, представление о котором лежит в основании всей книги.

АЛХИМИЯ И ГЕРМЕТИКА

Химия — это вовсе не то, что вы думали.

То, что вы думали — это химия.

Существа глупые или умные

От того, что в них вещества хитрые.

 

[…]

 

Мы обманны и только предельный страх,

Только страх откровенен.

Химия — это всё, что не в наших руках,

Но под рукой, внутри неё

(в случае использования внутривенно).

Алина Витухновская

КОРОЛЕВСКОЕ ИСКУССТВО

Что мы знаем о алхимии? Да, в сущности, ничего мы не знаем о алхимии. Что, совсем ничего? Ну, например, там, в школе, на вводном уроке химии, какой-нибудь неудавшийся «майонез»[1] помянет, что, дескать, были такие — товарищи алхимики. Потом ввернёт марксистскую элоквенцию о «темноте Средневековья» и мракобесах, пытавшихся замутить золотишко (или гомункулуса) с помощью химических реакций, — ну, невозможно ведь по определению! — ибо трансмутация металлов (о гомункулусах вообще речи нет) допустима лишь в результате термоядерной реакции, столь недешёвой, что «овчинка выделки не стоит». Да и откуда у «тёмных людей Средневековья» познания в ядерной физике? Где ядерная физика, а где они? Хотя, оно, конечно, товарищи алхимики, будучи круглыми дуралеями, по ходу своих работ с веществами делали научные открытия. Внезапно, случайно и наобум. Что говорится, пальцем в небо. Ну, а ежели какой-нибудь любознательный мальчуган лапку кверху потянет (речь не о римском приветствии), в смысле заинтересуется, а чего это они «АЛхимики»? педагог, не сморгнув, произведёт слово «алхимик» от «алчный химик» или даже «а- (в смысле, “анти”) химик». Вот такая вот «химия и жизнь». Ругались-ругались на «народную этимологию», а сами же к ней и приехали.

Но кто такие на самом деле алхимики? Что такое алхимия? Попробуем не шутить.

Ряд исследователей утверждает, что самая древняя — китайская алхимия. Историк религии Мирча Элиаде в своей книге «Азиатская алхимия» приводит отрывок из трактата «Шицзи» Сымы Цяня (ок. 163–85 гг. до н.э.), где маг Ли Чжао-цзюнь говорит императору У-ди (династия Хань): «Принеси жертвы котлу (цзао) — и сможешь заклясть (сверхъестественные) существа. Закляни (сверхъестественные) существа — и сумеешь превратить порошок киновари в жёлтое золото. Из этого жёлтого золота сможешь сделать сосуды для еды и питья. И тем продлишь свою жизнь. Продлив же свою жизнь, сподобишься увидеть “блаженных” (сянь) с острова Пэнлай, который находится посреди моря. Тогда сможешь совершить жертвоприношения фэн и шень и никогда не умрёшь». Престранный, надо отдать должное, текст. Ознакомившись с ним, задаёшься справедливым вопросом: «Причём здесь собственно химия?»

И вправду, алхимия это — не только не химия, но и не её предшественница. Скажут: алхимия наука мистическая, духовная. Может, и так, да не так, как это представляют себе разного рода «оккультисты». Но всё же — «наука духовная». И этот момент важен. Потому-то европейские алхимики предпочитали называть её не наукой, а Искусством. Точнее, Великим Искусством, Королевским Искусством. Себя же они именовали никак не учёными, но художниками, артистами.

В противоположность современному западному мнению о алхимии как о материальной лженауке, на Востоке существует взгляд на алхимию как исключительно духовную, мистическую работу человека над самим собой. Что ж, мнение есть мнение. Однако было бы неплохо услышать и мнение самих мастеров Королевского Искусства. И такая возможность нам предоставляется, когда мы читаем их труды.

Хоть и считают китайскую алхимию самой древней, однако мало вероятно, чтобы слухи о ней просочились в средневековую, а тем более античную Европу. Китай был государством закрытым, соседей своих не любил и называл «варварами». Значит, был у китайской алхимии и европейский двойник.

С версией о происхождении алхимии из Китая успешно конкурирует египетская версия. Во всяком случае, само слово химия, если верить одной из этимологий, происходит от Кеми (букв. чёрная земля) — так в древности именовался Египет. Согласно преданию, основателем и первым Адептом алхимии был Гермес Трисмегист (что означает Триждывеличайший). Один из его атрибутов — так называемый герметический крест с тремя поперечными перекладинами разной длины, призванный обозначать тройственное ведение, а также связь между небесами, землёй и преисподней. Гермеса Трисмегиста принято считать автором «Изумрудной Скрижали», первого, по мнению самих алхимиков, трактата, посвященного их науке. В «Изумрудной Скрижали» говорится: «Вот, что есть истина, совершенная истина и ничего кроме истины: то, что внизу — подобно тому, что наверху, то, что наверху — подобно тому, что внизу». В этих словах заключён столь глубокий философский смысл, что над их разгадкой столетиями — если не сказать тысячелетиями — бились мастера алхимии. Как они понимали сие загадочное высказывание? Доподлинно неизвестно. Впрочем, случайные (или как раз неслучайные?) обмолвки, содержащиеся в более поздних алхимических трактатах, кое на что указывают. А именно: происходящее в атаноре (алхимической печи) происходит и внутри алхимика. И наоборот. Понимать следует буквально. Хотя есть большой риск принять всё это за иносказание чего-то другого, более таинственного и более страшного.

Таким образом, мы начинаем понимать, что алхимия действительно в современном смысле слова не является наукой, а если и является, то никак не наукой о веществах, но наукой о человеке. Впрочем, если всё-таки наукой о веществах, то далеко не о всяких.

В начале IV в. центром алхимии становится Александрия. Оттуда она попадает в арабские страны, а затем через Испанию в Европу. Именно у арабов к слову «Кеми» прибавляется артикль «аль». Есть и множество других слов, которые мы часто слышим в повседневной речи и также, не задумываясь, употребляем. Они происходят от арабских слов. Например, алкоголь и эликсир.

 

Каковы подлинные цели алхимиков? Если мы заглянем хотя бы в упомянутый уже нами древнекитайский трактат «Шицзи», то поймём, что речь там идёт совсем не о золоте, а о бессмертии. Но что же на самом деле представлял собой алхимический процесс, именуемый у алхимиков не иначе как Великим Деланием, — вот загадка.

От старых мастеров до наших дней дошло множество трактатов по алхимии. Но вот беда, их язык настолько тёмен и непонятен, что не имеет смысла пользоваться ими как поваренными книгами готовых рецептов. Более того, нигде, ни в одной книге процесс не излагается целиком. Почему так? За объяснением не стоит ходить долго. Алхимики во все века утверждали, что обладают столь страшной тайной, что ни в коем случае нельзя допустить её публичного раскрытия. Иначе этим тайным знанием могут воспользоваться злонамеренные люди, а это принесёт неисчислимые беды. Авторов, писавших чуть более ясно, называли щедрыми, тех же, чей язык и способ изложения намеренно вводили доверчивого читателя в заблуждение, — скупыми.

Как выглядели книги алхимиков? Как ни странно, одной из главных алхимических книг можно считать Собор Владычицы Нашей в Париже. Магистр Сионского Приората Виктор Гюго в своём знаменитом романе не раз обращает внимание читателя на то, что этот древний храм — не просто здание, служившее местом для отправления католической мессы, но каменная книга. И вправду, если обратить более пристальное внимание на рельефы, медальоны и скульптуры Собора, то одно лишь знание средневековой христианской символики нам не поможет. У этих загадочных изображений есть более глубинный, эзотерический слой. И желающим его понять, а также истолковать без алхимических трактатов не обойтись. Таких, например, как книги Гобино Эспри де Монлуизана, Фулканелли, Клода д’Иже. Изобразительный ряд важен в алхимии едва ли не больше, нежели сам текст, поэтому без репродукций гравюр, а то и целых страниц алхимических трактатов не обходится ни одно из современных изданий на эту тему. Изощрённые алхимические гравюры и красочные миниатюры — своего рода иероглифы или даже ребусы. Но вот какой ключ именно от того замка, что надо?

Впрочем, если здесь всё так запредельно таинственно и неоднозначно, то как же алхимики могли использовать эти ключи для совершения Великого Делания? И потом — ведь для того, чтобы книгу прочесть, нужно, чтобы кто-нибудь её сначала написал, ведь так? Что касается второго, то всё здесь сплошная загадка. А ещё большая загадка — дальнейшая судьба тех, кто совершил Великое Делание.

Однако относительно «добычи рецепта» кое-что сказать можно. Сами алхимики никогда не скрывали, что дабы хоть в общих чертах представить себе Великое Делание, необходимо сначала вооружиться терпением и засесть за книги. Конечно, одна-две книги никакого результата не дадут. Пожалуй, и десять не дадут (если книги описывают одну и ту же часть процесса). Но по прочтении нескольких десятков книг смутные аллегории алхимических трактатов начинают проясняться за счёт общего контекста.

Почему алхимики выбрали такой способ шифровки, такой способ сокрытия своей великой тайны? Да очень просто. Злонамеренный человек никогда не угробит всю свою жизнь на изучение алхимических трудов. Но алхимики тщательно скрывали свои знания не только от «гипотетического злодейства», возможного в будущем. Они также имели все основания опасаться за свою собственную жизнь. «Берегитесь князей!» — предупреждают Адепты своих начинающих собратьев. И это не просто риторическая фигура. Средневековые вельможи всеми силами старались заполучить секрет получения философского золота и, зачастую, новоначальные, клюнув на удочку «бесплатной лаборатории и всех условий», оказывались жертвой сильных мира сего. Какая печальная судьба их ждала! Сколько их сгнило в темницах, сколько было зверски замучено! Аппетиты вельмож постоянно росли. И если какой-нибудь паффер (лжеалхимик) получал от подлинного Адепта трансмутационный порошок и превращал с его помощью перед изумлёнными властями предержащими свинец или ртуть в золото или серебро, то стоило запасам Философского Камня кончиться, как начинались неприятности. Вельможи начинали требовать выдачу тайны Философского Камня — тяжёлого тёмно-красного порошка. А пафферы этой тайны не знали. Всё дело в том, что любой запас золота всё-таки ограничен. А зная секрет приготовления Камня, можно получать золото в неограниченном количестве. Достаточно лишь бросить крупицу порошка, предварительно облепленную воском, в тигль с расплавленным основным металлом, чтобы весь металл трансмутировался в золото. «Основными» металлами, помимо золота, именовали свинец, железо, олово, медь, ртуть и серебро. Все эти металлы, как и вообще все вещи в мире, согласно теориям алхимиков, являются связанными, а любой «несовершенный» металл может быть полностью трансмутирован в чистейшее беспримесное золото самой высшей пробы.

С помощью Философского Камня можно «исцелить» не только металлы, но и человека, достаточно лишь развести полученный аркан в винном спирте с последующим употреблением вовнутрь. Если всё сделано правильно, то вскоре зубы, волосы и ногти выпадут, а шкурка зашелушится. Но не стоит беспокоиться. Дальше всё будет в порядке. Всё вылезет новенькое, а если верить отдельным алхимикам (они иногда любят поиздеваться), то цвет волос можно даже менять по своему настроению. Кто станет пить эликсир, полученный из Философского Камня, будет не только вечно юн и здоров, но и бессмертен — «до тех пор, пока этого желает Господь».

Однако прежде чем приступить к трансмутации в золото основных металлов или человека в бессмертное существо, Философский Камень всё-таки следует приготовить. Получению Философского Камня как раз и посвящено Великое Делание. А что такое Великое Делание и что такое Философский Камень — мы попытаемся растолковать далее.

1998

ЗАМЕТКИ ПО ИСТОРИИ

ГЕРМЕТИЧЕСКОЙ СИМВОЛИКИ

И ФИЛОСОФСКОЙ ПРАКТИКИ

Алхимический ликбез

Приступая к настоящему краткому обзору истории сей почтенной дисциплины, автор сразу же хочет оговорить как минимум три обстоятельства, которые необходимо помянуть в самом начале нашего рассмотрения. Во-первых, он едва ли может назвать себя адептом алхимии, разве что аматором, сиречь любителем, да и то с сомнением, памятуя, что аматорами были такие исключительные фигуры, как Франсуа Рабле и Савиньен де Сирано Бержерак. Во-вторых, понятие «истории» плохо приложимо к тому, чем мы сейчас, собственно, собираемся заняться, поскольку сам принцип алхимии основан на отрицании линеарного времени и утверждении пространства в его чистой потенции, однако за неимением лучшего удовольствуемся этим крайне неудачным и относительным термином. В-третьих, алхимия является не «наукой» (то есть наукой рационалистической), но искусством, как её и предпочитали определять великие мастера древности. Во всяком случае, алхимия, как и другие тайные науки, принципиально не имманентна современным наукам, которые учат вообще непонятно чему, она находится «по ту сторону» положительных или отрицательных дефиниций современного мiра.

Следует также добавить, что в настоящий момент мы не можем себе позволить сколь-либо пространное, тем паче более или менее полное изложение истории алхимии ввиду обширности темы. Однако для понимания связи исследуемой нами темы с герметической символикой и философской практикой необходимо изложить хотя бы азы того и другого. Поэтому мы ограничимся лишь некоторыми наиболее знаменательными текстами, а также авторами, их написавшими. Но прежде мы попытаемся в краткой форме описать сам алхимический процесс, нисколько не надеясь на то, чтобы сказать что-либо неожиданное. Так что если читатель знаком с популярными изложениями алхимии, вроде книг Альбера Пуассона и Жака Саду, то ничего нового в этой главке он для себя не найдёт и смело может приступать к дальнейшему. Если же тема для него внове, то без этой главы ему обойтись нельзя никак.

Итак, Великое Делание алхимиков. Что является его целью? Уж во всяком случае не золото, как думает большинство. Главным предметом поисков алхимиков во все века был Философский Камень, и только он. Откуда же нелепые истории об «алчности алхимиков»? Дело в том, что подлинные мастера всегда были в меньшинстве. Гораздо более известны так называемые суфлёры и пафферы. Названные суфлёры, зная секрет получения золота, действительно производили трансмутации основных металлов в целях обогащения. Вторые же, никаким секретом не владея, были, однако, выдающимися шарлатанами, фокусниками и проходимцами, зачастую использовавшими Философский Камень, произведённый истинными Адептами.

Тут следует обратить внимание на тот момент, что сегодня отношение к алхимии на Западе и отношение на Востоке полярны. Для рационалистического Запада алхимия — наука «материальная», ставящая целью эксперимент вовне. Для спиритуалистического Востока алхимия зачастую явление исключительно духовное, и некоторые авторы (например, Идрис Шах, чья «восточность» тоже под большим сомнением, поскольку известно, что он по происхождению англичанин) понимают под Великим Деланием внутреннюю духовную работу, для которой «химия» — не более чем метафора. Однако для мастеров древности такое противопоставление было попросту немыслимым. То, что происходило в атаноре (алхимической печи), полностью соответствовало тому, что происходило внутри Адепта. Подтверждением тому служит хотя бы знаменитое начало «Изумрудной Скрижали» Гермеса Трисмегиста: «Вот что есть истина, совершенная истина и ничего кроме истины: то, что внизу — подобно тому, что наверху, то, что наверху — подобно тому, что внизу». А именно этот текст лежит в основании герметической символики и философской практики.

Алхимия настолько обширна, что никак не может быть вписана в рамки собственно того, что обычно понимается под «алхимией». Даже в книге такого сугубого позитивиста, как академик В.Л.Рабинович, «Алхимия как феномен средневековой культуры» герметическая символика и философская практика показаны в качестве базового, то есть основного социокультурного пласта Средневековой Европы. Алхимия не есть нечто вычлененное из контекста традиционной культуры. Идея алхимической трансмутации человека логически вытекает из «фоновой» традиционной мысли, шедшей на прямой конфликт с западным христианством, оформляясь в виде разного рода ересей и орденских преданий. В свою очередь, сама алхимия, не будучи чем-то маргинальным, но лишь тайным, о чём все знали, но о чём принято было умалчивать, явилась вдохновительницей тогдашнего искусства, найдя своё наиболее полное воплощение в «готических соборах», особенно в знаменитом Нотр-Дам де Пари. На Западе алхимия отчасти стала также субститутом Православия, так как в «очищенном от примесей» католичестве идея становления человека богом, обожения практически отсутствовала. Знаменитая формула Св. Афанасия Великого «Бог стал человеком, чтобы человек стал богом», нашедшая воплощение в мистическом Православии, прежде всего в исихазме, молчаливом созерцании нетварного Фаворского света, на Западе оказалась «ампутированной». Католичество — религия человеческая, подчёркивающая именно человеческий аспект Сына Божьего — Иисуса (а не Бога Исуса, кровавого кельтского Езуса, Isis, алхимической первоматерии), то есть своего рода завуалированное арианство. Алхимия в этой ситуации была тайным восполнением того, что дерзнула выхолостить схоластика.

Некоторые из Адептов осторожно указуют на то, что существует два пути — Сухой Путь (короткий) и Путь Влажный ( весьма продолжительный). Впрочем, есть и такие, кто разводят сухой и влажный пути с коротким и долгим соответственно, говоря о том, что разные алхимики использовали различные способы получения Философского Камня. Однако есть у этих путей и нечто общее, о чём, если быть честными, трудно судить, поскольку Адепты, как правило, описывали путь влажный.

Прежде всего отметим тот факт, что все Адепты пользовались весьма туманным языком. Так что прочтение их трудов вряд ли что-нибудь принесёт современному читателю, кроме эстетического удовольствия (если он ещё и на это способен). Всех почтенных авторов принято делить на две категории: скупые и щедрые. Намёки вторых зачастую бывают прозрачны, хитрость же первых не имеет предела. Почему так? А дело в том, что алхимик, получивший посвящение, обязан молчать. Это трудно понять, если считать алхимию исключительно «материальной» наукой, но если смотреть на алхимию именно как на духовную практику, то многое становится понятным. Хотя алхимия не сводится ни к одному, ни к другому, она — срединный путь, путь формы, где то, что внизу, подобно тому, что наверху, и наоборот.

Все почтенные авторы сходятся на том, что для первоначальной работы необходимы Сульфур (Сера), Меркурий (Ртуть) и Соль: все три выделяются друг за другом из одного вещества — первоматерии. Разумеется, эти названия не следует понимать буквально, на что указывают и некоторые наиболее щедрые авторы. Однако есть и такие, кто использует двойной шифр, чтобы окончательно завести в тупик жадных до золота профанов. Мужской принцип Серы — фиксация, сухое и горячее. Женский принцип Ртути — летучесть, холодное и влажное. Соль же является ключом ото всех замков, что заставляет некоторых современных исследователей предполагать, что речь здесь идёт о какой-то кислоте, например азотной. Но это, конечно, полный бред. Алхимия — не «засекреченная химия». На знаменитой XXVII гравюре из «Symbola aureæ mensæ duodecim nationum» Михаила Майера пред нами предстаёт философский андрогин (ребис или двойная вещь). Этот брак благословляет епископ, знаменитый Альберт Великий, выступающий здесь именно в роли Соли (или vitriolum). Двойная вещь есть символ соединения Серы и Меркурия философов посредством «ключа ото всех замков». Но соединение происходит уже в Философском Яйце — герметично запечатанной колбе с узким и очень длинным горлышком. Философское Яйцо находится в алхимической печи, атаноре, где пылает огонь. Помимо этого, «явного», огня существует также и тайный огонь, о котором часто пишут алхимики. Некоторые авторы утверждают, что это и есть третий элемент, Соль.

Первая стадия Великого Делания носит название нигредо, или Работа в чёрном. Её символом является чёрный ворон или труп, что вполне соответствует процессу, происходящему в Философском Яйце. Работа в чёрном есть прежде всего процесс погребения ребиса (двойного существа-вещества) в философском компосте (собственно компост и означает состав, соединение, композиция) с последующим гниением. Это самая первая и самая важная операция. Не проделав её, нечего и надеяться на дальнейший успех работы. Некоторые авторы особо указывают на период, предшествующий нигредо — прибытие в Зелёную Страну. Это путешествие небезопасно, так как в ходе его Адепту предстоит встретиться с Великой Матерью — первоматерией. Некоторые авторы включают п