Испанский романсеро в контексте мировой культуры 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Испанский романсеро в контексте мировой культуры



Цель нашего исследования — осветить такое малоизвестное для русского читателя явление, как романсеро, предполагая при этом не столько даже показать его в широкой общекультурной панораме литературы Испании, сколько продемонстрировать в связи с ним реализацию мифа в актуальном поэтическо-историческом нарративе, а также взаимодействие литературы и традиции.

Прежде всего нас будут интересовать народные романсы XIV–XVI вв., но также в ходе нашей работы мы не преминём обратиться и к романсам литературным, относящимся к Золотому веку испанской литературы.

Касательно происхождения жанра романса мы можем отметить следующее: испанисты по этому поводу высказываются неоднозначно, подобно унитариям и аналитикам, посвятившим всю свою и без того недолгую человеческую жизнь исследованию гомеровского вопроса (дескать, сам Гомер всю красоту такую написал или помог кто). Первоначально среди филологов широко бытовало мнение, будто народный романсеро существовал задолго до cantares de gesta (эпические поэмы, букв.: песни о деяниях) и будто последние произошли как раз-таки из него. Позже, а именно в 1874 г., М.Мила-и-Фонтанальс предположил, что всё так и было, но только с точностью до наоборот: романсеро явился продуктом разложения древних рыцарских cantares. Впоследствии эта точка зрения была поддержана и окончательно осмыслена Менендесом Пидалем (хорошо известный широкому читателю как крупный авторитет в области испанского литературоведения, поскольку на него неоднократно ссылается в своих эссе «всегда иной и прежний» Хорхе Луис Борхес), а с недавнего времени ей стало привержено большинство учёных. Однако уже совсем недавно была выдвинута гипотеза, согласно которой романсеро и cantares могли существовать независимо друг от друга и представлять собой совершенно самостоятельные формы. И нам это мнение кажется разумным.

Термин romance, собственно, назвать обозначением жанра затруднительно, поскольку он буквально означает: «по-романски» (то есть, говоря проще, «на испанском языке»). Это ограничение было необходимо в силу распространённости стихотворных произведений, написанных на латыни.

Зачастую (на основе сходства значений, да и по созвучию тоже) такие понятия, как romance и romancero, некритически смешиваются. Но это неправильно. Между настоящими терминами примерно такая же разница, как, скажем, между «трансцендентный» и «трансцендентальный». Здесь важен количественный показатель: romance — единственное число, тогда как romancero обозначает некую целокупность романсов, объединяемых по тем или уже совсем иным соображениям в единый цикл.

Народный романсеро относится к жанру лиро-эпической поэзии. Романсеро — это срез жизни испанского Средневековья и раннего Ренессанса. Основные темы, освещаемые им: Реконкиста, рыцарский кодекс, преданность сеньору, любовь, измена. Существует также множество романсов о рыцарях короля Артура и Карла Великого.

Исполнялись романсы обычно под гитару. Хотя трудно сказать, под что они там исполнялись. Гитара, по видимости, была позаимствована у мавров как раз в XIV в. Иногда прототипом современной гитары называют средневековый геттерн. Испанские же аристократы предпочитали другую разновидность гитарообразных — виуэлу. Но насколько виуэла могла быть распространена среди исполнителей романсов — сие неведомо. Впрочем, вот что известно достоподлинно, так это то, что романсы вообще изначально создавались как тексты, неразрывные с музыкальным сопровождением. Бытовали они сперва исключительно в устной форме и лишь позже были записаны. Поэтому по сей день в Испании и не только в ней существуют романсы, варьирующие один и тот же сюжет. Первыми исполнителями романсов были хуглары (ср. с французскими жонглерами).

Как уверяют многие исследователи, наиболее близкими к романсу по жанру являются английская и шотландская баллада. Нам же кажется, что подобное убеждение главным образом проистекает из осознания мощнейшего воздействия обоих этих жанров на эстетику романтизма. Также с изрядной смелостью можно взяться утверждать родство романса лирикой трубадуров (в частности, с такими жанрами, как альба, пасторелла, сирвента и плач). Но не только с провансальской лирикой здесь мы сможем обнаружить сходство. Отголоски поэтики романсеро слышатся и в стихотворениях шампанских, французских поэтов, таких как Конон де Бетюн; Гас Брюлэ; Тибо, граф Шампанский. Намечаются также определённые параллели между романсеро и куртуазной повестью и романом (ср., например, финал новеллистического романса «Сильнее смерти любовь» с финалом прозаического романа XIII в. «Роман о Тристане»). Зачастую также романсеро эксплуатирует элементы сюжетов древнегерманского и англосаксонского эпосов (ср., например, развязку романса «Бланка Флор и Филомена», где, мстя за сестру, Бланка Флор кормит мужа — мавританского короля — мясом их первенца, со сходными мотивами в героических песнях «Старшей Эдды»).

ОСОБЕННОСТИ ИСПАНСКОГО СТИХОСЛОЖЕНИЯ И ПРОБЛЕМА ПЕРЕВОДА

Как отмечает в комментариях к «Испанской поэзии в русских переводах» Сергей Гончаренко, «романс, в отличие от героико-эпической поэмы типа cantar de gesta, по своей метрической природе является продуктом не количественной, а качественной системы стихосложения; в нём со временем начинает проявляться один из главных принципов акцентно-силлабического стиха — равносложие». Написаны романсы трехиктным дольником, чётные строки связаны между собой ассонансом-моноримом (в рифмопозиции совпадает только ударная гласная, повторяющаяся на протяжении всего стиха). Однако ж старинные испанские романсы не были равносложными, число слогов в отдельных строках могло колебаться от 6 до 11. Только начиная с XVII в. мы можем обнаружить в испанском романсеро признаки акцентно-силлабической системы стихосложения (регулярная восьмисложность).

Некоторые исследователи полагают, что первоначально романсы писались шестнадцатисложным размером (что, по личному нашему разумению, отчасти смахивало на классический древнегреческий гекзаметр), и, таким образом, каждая строка (подобно тому, как это выглядит в «Песни о Роланде») ассонантно рифмовалась с остальными.

Понятное дело, что перевод испанского романсеро на русский язык задача не из лёгких. Помимо того, что значительные затруднения вызывает адекватная передача прагматического слоя, ещё и непонятно, каким размером переводить классический испанский романс. Передача ассонанса в русском языке не представляет собой проблемы (хотя испанский ассонанс и нетрадиционен для российского стихотворчества). Размер же испанских романсов, по сути дела, не находит полного адеквата в русской поэзии. Однако ж, как и было уже нами указано, наиболее приближенный к испанскому романсеро размер — это русский трехиктный дольник. И всё же многие переводчики, подчиняясь традиции перенесения испанского романсеро на русскую почву (идущей от Н.М.Карамзина), и по сей день переводят романсы четырёхстопным хореем. Наиболее весомый вклад в процесс ознакомления русского читателя с испанским романсеро внесли такие переводчики, как уже помянутый нами Н.Карамзин, П.Катенин, В.Жуковский, М.Лихонин, Н.Берг, Д.Ознобишин, Б.Алмазов, В.Брюсов, Б.Ярхо, С.Протасьев, Ю.Корнеев. Работы над переводами испанского романсеро ведутся и по сей день (сборник «Клятва на мече» тому подтверждение).

КЛАССИФИКАЦИЯ

В XVI в. испанские романсы распространялись на летучих или, как ещё их тогда называли, отдельных печатных листках. Таким образом, они представляли собой что-то навроде газеты. Само собой разумеется, в народе летучие листки пользовались популярностью бешеной. В 1545–1547? гг. был составлен и издан в Антверпене большой сборник под названием «Песенник романсов». В 1550 г. издание повторилось. В это же время Эстеван де Нахера (и действительно, зачем?) выпустил в Сарагосе книгу «Лес романсов». Романсы, составившие эти издания, более известны под названием старых. Сборник же «Романсеро», увидевший свет в 1551 г. благодаря стараниям Хуана Лоренсо де Сепульведы, положил основание публикации романсов, которые принято именовать новыми. Позже, когда стали появляться новые сборники, а старые частично или же полностью переводиться на иностранные языки, возникла путаница (подробнее об этом см. предисловие Н.Томашевского «Героические предания Франции и Испании» к бэвээловскому изданию «Песни о Роланде»). Когда же романсы стали переводиться на другие языки, а затем вновь становиться фольклором, уже иноязычным, для исследователей работы прибавилось. Пиком хаоса явилась история с переводом романса о графе Гвариносе на русский язык, эпопея, продолжавшаяся почти до наших дней (подробнее об этом см. статью М.П.Алексеева «К литературной истории одного из романсов в “Дон Кихоте”» и «К литературной истории баллады “Граф Гваринос”» в книге «Русская культура и романский мир»). Ко всему прочему масла в огонь подлила концепция Рамона Менендеса Пидаля о поэзии popular и поэзии tradicional, во многом созвучная идеям научного генонизма-дугинизма, а также работе автора этих строк «Диалектика личностного континуума. Эпос, лирика, теургия». Впрочем, гипотеза Пидаля пошла учёному миру на пользу. Согласно ей, поэзия tradicional и есть истинно живая, народная поэзия, основное качество которой — инвариантность, подразумевающая бесконечное число развёртываний в пространстве и во времени, тогда как поэзия popular — не более чем плод широко известных стихотворцев, создававших свои произведения таким образом, чтобы они «пришлись по вкусу публике» и нашли в ней живейший отклик.

Таким образом, мы уже обратили с вами внимание на две оппозиции: романсы старые — романсы новые, tradicional — popular.

Теперь о формальной стороне вопроса. Немецкий учёный-испанист XIX в. Вольф, воспользовавшись метафорой, предложил несколько вольную типологию испанского романсеро: «Если исторические романсы называют испанской “Илиадой”, то новеллистические и лирические можно назвать испанской “Одиссеей”». Вообще говоря, поразительна любовь исследователей нового и новейшего времени к расклеиванию этикеток на литературных произведениях Средневековья. Примеров тому — легион (ирландские «саги», в которых приверженцы теории блуждающих сюжетов отыскали всё те же «Илиаду» и «Одиссею» — беда не в том, что отыскали, а в профанации архетипов, низведении их на исключительно литературный, а то и вовсе социально-бытовой уровень; «Младшая Эдда», каковую несчастный Снорри Стурлусон, скромный составитель поэтического учебника, и помыслить не мог младшей сестрой «Эдды» — тоже никогда не называвшейся «Старшей»; «Калевала», если и существовавшая до Лёнрота в виде цельного эпоса, то совсем в другом виде и под другим названием, и т.д.). Но также, отталкиваясь от особенностей тематики и стилистики отдельных романсов, их группируют в циклы. И это кажется нам разумным.

Как же они называются? Нетрудно сказать: исторические, рыцарские, новеллистические, лирические, пограничные, морискские, или же иначе — мавританские, и, наконец, литературные. Наиболее древними из них считаются исторические и пограничные, датируемые XIV–XV вв. Именно за этими романсами закрепилось понятие старые (romances viejos). С них-то мы и начнём. Одним словом, как говорили древние: «Hic Rhodus, hic salta».

ИСТОРИЧЕСКИЕ РОМАНСЫ

Романсы о короле Родриго

Этим циклом обычно открываются все сборники исторических романсов. И это неудивительно. Цикл романсов о короле Родриго отражает исторически важнейшие для всей Испании события: падение вестготской монархии и начало арабской экспансии на Пиренейский полуостров (конкиста).

Легенда, представленная в романсах о короле Родриго, такова. Король проникает в древнее «жилище Геркулеса», считавшегося основателем Толедо. В дом же тот допрежде никто не смел и сунуться. Дон Родриго надеялся обнаружить там несметные сокровища, но увидел лишь изображённых на стене арабских воинов и начертанную надпись, гласящую, что Испания падёт из-за того, «кто проникнет в это зданье». Вскоре после этого Родриго влюбляется в Ла Каву Флоринду, дочь графа Хулиана, и берёт её силой, так как последняя не выказывает ему взаимности. Девушка, перестав быть таковой, просит отца отомстить коварному королю. Граф Хулиан вступает в сговор с маврами, и они попирают королевство во прах. Дон Родриго, видя гибель своих войск, горестно стенает и осознаёт свою вину за содеянное. Он бежит в суровые горы, где встречает пастуха, гонящего стадо. Родриго выспрашивает у чабана, нет ли где поблизости какого жилища. Пастух говорит, что никто в этих угрюмых краях не живёт, вот разве только что среди неприступных скал обретается отшельник в бедном ските. Родриго находит отшельника и исповедуется. Во время исповеди отшельник слышит Божий глас, повелевающий дону Родриго живым сойти в могилу: тогда он будет прощён. Родриго безоговорочно повинуется. В могиле сердце короля пожирает змей о семи головах. Но тут сами собой начинают звонить колокола и душа профнепригодного владыки возносится на небо: он прощён.

С исторической точки зрения всё, разумеется, происходило совсем немножко иначе. По всей видимости, как предполагают учёные, никакого древнего дома Геркулеса и в помине не было. Просто узурпатору Родриго вздумалось церковной казной завладеть, — а дело было в 711 г. — и лишённые законного престола сыновья Витицы, предпоследнего вестготского монарха, порешили отомстить своему недругу, вступив в сговор с маврами. Граф Хулиан также поддержал повстанцев, однако ж история умалчивает о причине его активности. Весной 711 г. мусульманские войска вторгаются на территорию королевства, сметая яростно и непоколебимо войска неприятеля. Как гласит одна из хроник того времени («Cronico del anonimo de Cordova»), король дон Родриго пал в сражении. Вот и всё.

Момент с заклятым домом безо всякого сомнения есть сказочный архетип (ср.: ящик Пандоры; голодный и закованный в цепи Змей Горыныч, которого герой по недомыслию выпускает на волю).

Мотив обесчещенной Ла Кавы вообще весьма значим для испанской и даже мавританской (!) культуры. Об этом можно судить хотя бы из «Дон Кихота». В главе XLI первой части романа бежавший от арабов пленник рассказывает о мысе Альбатель, мимо которого он проплывал в фелюге. Согласно арабскому преданию, на нём погребена Кава Румия (по-арабски: блудница-христианка), и стать на якорь в этой бухте для арабов плохая примета. Также во второй части «Дон Кихота» мы сможем отыскать ещё одно упоминание о злосчастном доне Родриго («Я вчера владел державой...»).

Теперь о могиле и семиглавом змее. Cava по-испански — с одной стороны, копание, рытьё, землекопная работа, первая вспашка; с другой стороны, полая вена, пещера, «каверна». Первое наводит нас на мысль о символике небесного земледелия, как иногда метафорически называли алхимию. Второе же заставляет вспомнить опять-таки о алхимическом образе рудной жилы, чреватой золотом. Но также обращает на себя внимание то обстоятельство, что имя Cava устойчиво сопровождается характерным артиклем la. Если написать то и другое слитно, то станет очевидным, что настоящее сочетание являет собой кабалистический ребус: laca va буквально означает идёт красная камедь. Что касается змея, то он есть у каждого из нас (мы вовсе не о змее Кундалини, хотя, в каком-то смысле, и о ней тоже). Здесь можно вспомнить L эпиграмму из «Убегающей Аталанты» Михаила Майера, где дракон (змей) оплетает лежащую в могиле жену, скорее всего царственную, и очевидно заживо там погребённую. Эпиграмма гласит:

Ядом полон, лёг дракон в могилу тёмную.

Там его встретит жена познать сласть томную.

Бьёт же хвостом дракон — таков сласти закон, но

Приговорена жена к смерти от дракона.

Мрёт и сам в своей крови наш дракон злокознен.

Смерть — един работы путь, а иной заказан.

Змей грызёт сердце дона Родриго за его грехи. Вспомним «Комедию» Данта. В IX песне «Чистилища», у врат Пургатория ангел начертал остриём своего меча на лбу героя семь p — каждая из них знак одного из семи смертных грехов (лат. peccatum); если же вспомнить, что основы своей космогонии Дант почерпнул из метафизики Аверроэса и Ибн Араби, которые в свою очередь оказали мощнейшее влияние на испанскую средневековую и раннеренессансную мысль (см. по этому поводу статью О.Б.Фролова «Некоторые проблемы взаимодействия арабо-андалусской и испанской культур в трудах современных исследователей» в сборнике «Iberica: Культура народов Пиренейского полуострова в XX в.»), то не только эзотерическая, но и культурно-историческая подоплёка ситуации со змеем, вероятно, несколько разъясняется.

 

Романсы о Сиде

 

Из всего исторического романсеро романсы о Сиде наиболее популярны. Их бытовало на территории Испании общим числом более двухсот, и лишь немногие из этих романсов дошли до нас. Сид Руй Диас Кампеадор, как отмечает Н.Томашевский, «является единственным национальным героем средневековой Испании, подвиги которого прославила эпическая поэма “Песнь о Сиде”, почти полностью до нас дошедшая. Сложена она была примерно лет через сорок после его смерти».

Излагать здесь историю Сида целиком не имеет смысла, она и так достаточно известна. Обозначим лишь те моменты, которых нет в «Песне...» Во-первых, поэтическое предание не без помощи «Рифмованной хроники, или Песни о Родриго» приписало доблестному Господину Ратоборцу такой подвиг, как убийство родителя Химены, своей будущей супруги, из соображений мести за поруганную честь отца, подвиг, не вписывающийся в общий мифологический образ героя, неуместный, подобно убийству Беовульфом тритона или сбиванию крестов с церквей Ильёй Муромцем. Этот эпизод затем широко эксплуатировался драматургами Возрождения. Во-вторых, в романсе «Об удивительном соборе, который был в городе Риме» «говорят, рассказывают и повествуют», что Сид, будучи у престола папы, сломал трон французского владыки за то, что тот был наравне с первым, тогда как трон испанский был целою ступенью ниже. Антиклерикальные мотивы этого романса, возможно, указывают на его сравнительно позднее происхождение. Хотя не исключено, что здесь нашли отражение распри между средневековыми партиями гвельфов (папоцезаристов) и гибеллинов (цезаро-папистов). Сид ссорится с папой и тот отлучает его от церкви, тогда Кампеадор требует отпущения грехов следующим образом: «Отпусти мне грех мой, папа, // Не отпустишь — прогадаешь: // Из твоей богатой ризы // Я коню скрою попону». И папе, конечно же, не остаётся ничего иного, кроме как простить наглеца. В-третьих, и в-последних, из романсов мы можем узнать о событиях, непосредственно предваряющих историю, изложенную в «Песне...» Когда разделивший землю между своими детьми король Фернандо I, — чьим вассалом был Сид Руй Диас, — умирает, то старший сын венценосного монарха, Санчо, получивший в надел Кастилию, решается распрю ковать. В ходе междоусобицы он легко завладевает землями братьев, но вдруг встречает отпор откуда не ожидал: заупрямилась сестра, Уррака, имевшая достаточно скромные владения. (Как нам заявляет в своих примечаниях ко второй части «Дон Кихота», — М., 1955 г., В.Узин, первоначально, узнав о том, что отец лишил её наследства, Уррака осведомляет родителя, что будет торговать своим телом, а заработанные таким путём деньги отдаст на упокоение души его.) Сид присягнул Санчо, но он также связан по рукам и ногам дружбой, если не сказать любовью с Урракой (сходные мотивы можно обнаружить во второй части «Песни о Нибелунгах», причём, если Гизельхер склоняется в пользу вассальной преданности, то Сид остаётся верен дружбе и отсылает свою дружину). Вскоре после этого под покровом ночи из осаждённой Саморы выходит рыцарь Вельидо Дольфос и предательски убивает дона Санчо, притворившись его вассалом, причём, следуя рыцарской этике, один из саморян предупреждает кастильцев — но, увы, слишком поздно — о готовящемся преступлении. Сид после смерти своего покаявшегося пред лицом вечности сеньора клянётся оставить Самору в покое. Тогда вызов всей Саморе бросает Диего Ордоньес. Его принимает Ариас Гонсало, крёстный отец Урраки, уже изрядно пожилой. Уррака отговаривает старика и вместо него на прю выступает его сын — дон Фернандо, которого Диего Ордоньес убивает. (В целом, вся ситуация действительно сильно напоминает батальную перипетию в «Иллиаде».) А тем временем бежавший к маврам от яростной несправедливости брата дон Альфонсо возвращается в Кастилию, чтобы встать у кормила власти.

Сид не хочет присягать новому королю, пока тот не поклянётся в том, что он не был причиною гибели брата. Король клянётся, но он так раздосадован на Сида, что изгоняет его из Кастилии. Далее же излагаются события, описанные в «Песни о моём Сиде». Вообще, следует заметить, подобные перипетии весьма удачно поддаются художественному переосмыслению в различных эпических традициях вплоть даже до современного фантези. Так, например, сходный сюжет мы можем обнаружить в «Хрониках Амбера» Роджера Желязны, который, кстати, был весьма сведущ в культуре Средневековья и западной эзотерической традиции.

 

Романсы об инфантах Лара

 

Этот романсеро может по праву соперничать с романсами о Сиде. Мила-и-Фонтанальс и Менендес Пидаль установили, что в средневековой Испании существовало по меньшей мере две эпических поэмы на эту тему. И вовсе не удивительно, так как сказание об инфантах Лара замечательно своей поэтической красотой и драматичностью сюжета. По сложности перипетии оно приближается к ирландским скелам и скандинавским сагам. Попытаемся в очередной раз обрисовать поэтический контур легенды.

Когда отважный рыцарь дон Родриго де Лара, увенчанный воинской славой, стяжанной в бою с маврами, наконец надумал жениться, молодых приехали поздравить, как о том повествует романсеро, «Кастилия и Наварра». Более всего, однако ж, радуются хозяева приезду семерых инфантов Лара. Цифру 7 не стоит воспринимать как буквальность. Это мифологическое число, часто обозначающее непобедимых героев, которые все — или часть из них — к финалу оказываются мертвы (ср. с «великолепной семёркой» и «семью самураями»). Инфанты же (исп. infantes, букв. дети, отпрыски) они не потому, что являются королевскими отпрысками, а потому, что просто в те времена так было принято называть всех детей знатного происхождения, которым Лара без сомнения могли похвастаться. Особенно радушно приняла инфантов их родительница, донья Санча, которой Родриго де Лара приходился братом. По поводу торжества состоялись потешные игрища, и тогда как старшие братья уселись за шахматы, самый младший, инфант Гонсало Гонсалес, отправляется попытать своё счастье в метании копья.

Далее предание высказывается неоднозначно: в некоторых романсах сообщается о том, что младший инфант неловко метнул свой снаряд и последний улетел весьма недалеко, над чем принялась глумиться донья Ламбра, невеста Родриго де Лара, заявив сестре своего жениха, что та, будучи как свинья плодовита, нарожала неполноценных детей, вследствие чего женщины поссорились (ср. с мотивами ссоры Кримхильды и Брюнхильды в «Песне о Нибелунгах»); другие же источники недвусмысленно нам сообщают, что Гонсало Гонсалес нечаянно угодил копьём в племянника доньи Ламбры — дона Альвара Санчеса, чем вызвал летальный исход последнего (в том смысле, что дух Альвара Санчеса улетел на небеса). Так ли, иначе ли, но склока по этому поводу вышла преизрядная. Как уверяют нас некоторые источники, инфанты, чтобы примириться с разгневанной невестой, взялись сопровождать её в фамильный замок, что располагался в Барбадильо. В замке ехиднино порождение донья Ламбра подговаривает пажа и тот бросает в Гонсало Гонсалеса тыквой, наполненной кровью, что по тогдашним обычаям считалось чудовищнейшим оскорблением. Братья пытаются схватить наглеца, но обидчик успевает схорониться под плащ своей госпожи. Несмотря на это, пажа умерщвляют, что наносит оскорбление теперь уже донье Ламбре (ср. со сходной ситуацией в «Песне о Нибелунгах»: Кримхильда наущает своего сына, как оскорбить Хагена, чтобы спровоцировать распрю). Донья Ламбра рыдает и требует от мужа мести. Коварный Родриго приглашает к себе инфантов, а также их отца Гонсало Густьоса и принимает гостей с притворным радушием (всё-таки до чего же это сказание похоже на «Песнь о Нибелунгах»! хотя данный момент скорее напоминает более древний вариант этого германского мифа, изложенный в героических песнях «Старшей Эдды», а также в прозаической «Саге о Вёльсунгах»). Дон Родриго просит Гонсало Густьоса об одолжении, а именно: отвезти повелителю мавров Альмансору письмо в Кордову. Дон Гонсало Густьос с радостью берётся выполнить возложенную на него миссию, решив, что старое забыто. Но что же было написано в том письме? О, это послание, как водится, содержало просьбу умертвить его подателя и обещание в скором времени предать в руки неверных семерых инфантов (ср. с аналогичным сюжетным ходом в «Саге о Гамлете» из «Деяний датчан» Саксона Грамматика, перекочевавшим затем и в шекспировскую пьесу). Однако ж Альмансор оставляет Гонсало Густьоса в живых и заточает его в башню, куда подсылает свою сестру для надзора за пленником. Девушка, естественно, в рыцаря влюбляется. Тем временем лиходей дон Родриго де Лара просит семерых инфантов принять участие в кампании против мавров. Инфанты польщены оказанным им доверием и, не разумея предательства, соглашаются помочь своему дяде. Старый учитель инфантов Нуньо был немного авгуром. В полёте птиц он распознал зловещее знамение и предупредил Лара об опасности (ср. предсказание Хагена о кровавом пире в «Песни Нибелунгах»). Инфанты ответили «дерзкой шуткой», что и подобало их характеру. Неподалёку от переправы (!) Нуньо увидел ещё одну недобрую примету, но инфанты оказались непоколебимы. Дядя встретил их с прохладцей. Один из его паладинов ранил Нуньо, за что инфанты предали негодяя умерщвлению. Дон Родриго приказал отправиться Лара в разведку, но только те вступили в мавританские владения, как оказались окружёнными. Завязывается жесточайший бой. Следуя нехитрой арифметике романса, благодаря отличной боевой и политической подготовке инфантов, дух испустил 1021 мавр. Несмотря на сокрушительные потери, мавры питают искреннее сочувствие к таким недюжинным ратоборцам и даже хотят было прекратить бессмысленное кровопролитие, но их подзуживает «довольный собой» Родриго. Инфантам отрубают головы и отсылают их к Альмансору. Мавр сделал своё дело, мавр может уходить семерых инфантов. Отец инфантов, видя головы своих чад, безутешно рыдает. Горе его так безмерно, что с ним рыдают и мавры. Видя его скорбь, Альмансор отпускает несчастного из плена, но у его сестры вскоре рождается сын от Гонсало Густьоса. Ему нарекают имя: Мударра, что по-арабски означает «мститель» (а в наших краях это значит совсем другое). С отрядом он настигает дона Родриго, спасающегося от справедливого возмездия бегством, и предаёт его смерти не без помощи своего меча. Донью Ламбру, зачинщицу распри, Мударра сжигает на костре. Такова суть легенды.

Разумеется, это предание во многом перекликается с «Песней о Нибелунгах», но совсем не составит труда убедиться, что древнее сказание перерабатывается в романсеро сообразно реальным и актуальнейшим событиями политической жизни средневековой Испании. Архетип работает, но уже в новой исторической системе. Большинство героев этого романсеро в действительности существовало. Возможно, именно такие принципы построения текста Менендес Пидаль относил к tradicional. Ведь, согласно Традиции, всё повторяется.

 

Романсы о Фернане Гонсалесе

 

Без сомнения, цикл романсов о Фернане Гонсалесе менее драматичен, чем романсеро об инфантах Лара и короле Родриго; также в нём отсутствует такая яркая сюжетная коллизия, как в преданиях о Сиде. Зато в нём есть то, что мы могли бы назвать историческим срезом народного сознания в его искуснейшем проявлении. Фернан Гонсалес — неустрашимый ратоборец, ведущий перманентную войну. И романсы о нём представляют реальное отражение жизни, без остатка посвящённой борьбе за независимость, составленной из сражений, стычек, пленений и побегов. Самое раннее произведение о Фернане Гонсалесе датируется примерно 1250 г. Поэма, запечатлевшая деяния неугомонного воителя, была написана смотрителем его гробницы, монахом монастыря Сан-Педро-де-Арланса. Упоминание личности Фернана Гонсалеса также содержится в «Хронике 1344 г.» Чем же так прославился наш граф? Попробуем отыскать ответ в романсеро.

Начинается это предание с приезда Фернана Гонсалеса ко двору леонского короля дона Санчо Ордоньеса. Сидит граф на превосходнейшем арабском скакуне, добытом в бою с повелителем мавров Альмансором, на руке у героя сидит кречет. Королю приглянулось знатное графское зверьё и он пожелал его купить. Фернан Гонсалес попытался было принести их в дар дону Санчо, но король был неумолим. Назначились о цене, причём за каждый просроченный день сумма выплаты росла, а именно: удваивалась (мотив, сопоставляемый обычно с легендой об изобретателе шахмат). Проходит время, а король всё не чешется, поскольку забыл он об уговоре. Фернан Гонсалес посещает склеротика через несколько лет, когда уже сумма стала астрономической. У короля таких денег в казне нет. Тогда наш герой в качестве выплаты предлагает предоставить независимость Кастилии. Дон Санчо соглашается. Однако ж королева, наделённая от природы исключительно свирепым нравом, припоминает, что некогда граф убил её брата, короля Наварры, и решает, как говорится, двух зайцев убить: и отомстить, и Кастилию не отдавать. Для этого она предлагает Фернану Гонсалесу поехать в Наварру, дабы жениться на её племяннице-принцессе, что тот с радостью согласен сделать. Однако ж король Наварры заточает его в замок Кастровьехо. Но тут в Наварру прибывает некий норманнский паломник. Он-то и сообщает инфанте о злоключениях графа. Инфанта донья Санча, разумеется, уже давно влюблённая в Фернана Гонсалеса, помогает узнику бежать. В лесу беглецам повстречался весьма похотливый прелат и потребовал, чтобы инфанта разделила с ним ложе в обмен на его умолчание о побеге. Ради возлюбленного донья Санча согласна снести и такой позор, но граф звереет и, вырвав у священника нож, пронзает сластолюбца. Протопресвитер оказывается раненный. Он умирает. Вскоре Фернан Гонсалес и донья Санча встречают кастильский отряд и беглецы, объединившись с ними, отправляются на родину, где счастливо справляют свадьбу. Затем происходит ссора графа с королём Леона и последний заточает героя в темницу. И, опять же, выручает Фернана Гонсалеса донья Санча: она пробирается в одежде паломника в замок, где томится её супруг, и обменивается с ним платьем.

Граф бежит, донья Санча остаётся. Король же, узнав о хитрости инфанты, махает на такое дело рукой и отпускает её восвояси, заодно простив и графа. Так что даже ещё и неизвестно, кто здесь главный герой: Фернан Гонсалес или же его хитроумная жена.

 



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2016-08-12; просмотров: 825; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.235.130.73 (0.054 с.)