Роль неформальных институтов в российской экономике

Как было рассмотрено выше, для российской экономики характерна целая цепь институциональных ловушек, основа которых заложена прежней командно-административной системой, но выход из которых достаточно сложен, несмотря на быстрое изменение внешней институциональной среды. Речь идет, прежде всего, о мягкой бюджетной политике, торговле кредитами, не денежных формах расчетов и т.д.

С точки зрения неоинституциональной теории институт не денежных расчетов¹ может рассматриваться как источник неформальных ограничений, направленных на уменьшение неопределенности по поводу:

- определения обменных пропорций сделок внутри интер­вала торговли между сторонами;

- правил изменения обменных пропорций в связи с возможными колебаниями относительной ликвидности.

Правила не денежных расчетов не кодифицированы и, следовательно, не признаются на официальном уровне, но их неформальный характер ни в коей мере не уменьшает их эф­фективности в структурировании системы не денежных сделок. Формальные нормы экономического законодательства запреща­ют, ограничивают или предписывают определенное поведение участников бартера, но только для целей налогообложения и учета. Неофициальные институты бартера достигают того же результата с помощью неявного регулирования отношений в гораздо более широкой сфере, поэтому они более гибко и адаптивно учитывают индивидуальные различия в ликвидности товаров и услуг.

Проблема конкурентоспособности обмениваемой продукции не играет в данном случае большой роли: данная продукция, в конечном счете, все равно будет обменена на другую, столь же неконкурентоспособную внутри неэффективного сектора российской экономики, и цикл его воспроизводства замкнется. Таким образом, бартер представляет собой очередную «институ­циональную ловушку»².

1.Под не денежными формами расчетов подразумеваются бартерные обме­ны, взаимозачетные (клиринговые) схемы, использование «промышленных» (нефинансовых) векселей, а также все виды некоммерческого кредитования (включая неплатежи).

²Ляско А. Не денежные расчеты в российской переходной экономике: ин­ституциональный подход //Доклад. Институт экономики РАН, март, 2001.

Как явление, бартерные отношения получают широкое распространение в периоды высокой инфляции и высокого риска неплатежей, что было характерно для российской экономики в 1992-1997 гг. Однако к 1997 г. темпы инфляции в России резко сни­зились и технологии денежных расчетов усовершенствовались. Но это не привело к повсеместной ликвидации бартера. Таким образом, наглядно проявляется эффект path dependence — снижение уровня инфляции и уменьшение трансакционных издержек денежных форм расчетов не вернули систему в прежнее состояние.

Неформальные правила при осуществлении не денежных расчетов эффективно предотвращают возможные конфликты между участниками этих сделок, которые не могут обсуждаться на официальном уровне (например, споры о величине скидок при налоговых зачетах или поставке продукции в рамках оплаты промышленных векселей). Неформальные правила не столько дополняют формальное законодательство, сколько независимым образом определяют весь ход не денежных сделок.

Специфика России в том, что бартерные отношения приняли всеобщий характер. Доля бартера в поставках промышленной продукции быстро возрастала: согласно опросам предприятий — с 22 % в 1996 г. до 42 в 1997 г. и до 52-54 % в 1998 г.¹ По некоторым оценкам, в мае 1999 г. примерно 70 % продукции поставлялось без использования официальных дензнаков².

Хотя использование бартера и клиринга формально соот­ветствует рыночной экономике, в переходной наблюдаются следующие отличия в применении этих инструментов:

— бартерные обмены и денежные контракты подразумевают различные цены;

— клиринговые соотношения используются в качестве вы­нужденного решения проблемы взаимных неплатежей.

1.Куранов Г., Михайлов А. Социально-экономическое развитие страны в 1999 г. (Прогноз) // Экономист. — 1999. — № 4. — С. 23.

²Макаревич Л. В ожидании обвала рубля // Эко. — № 8. — 1999. — С. 32.

Среди институциональных причин существования не денеж­ных форм расчетов следует выделить следующие:

- мягкие бюджетные ограничения в сочетании с жесткой монетарной политикой;

- отложенную реструктуризацию нежизнеспособных компа­ний (именно бартер дает возможность продолжать хозяйствен­ную деятельность неэффективным предприятиям);

- попытки избежать закрытия неплатежеспособных пред­приятий по техническим, социальным или политическим причинам;

- практика неявного субсидирования неэффективных производителей и т.д.

В высококонцентрированной и монополизированной эконо­мике со структурными дисбалансами и отсталыми технологиями эти причины приводят к образованию особого состояния эконо­мики, так называемой *ригидной» экономики. В этом состоянии производители подвержены воздействию устойчиво высоких издержек выпуска, которые не могут быть преодолены за счет имеющихся внутренних или внешних капитальных ресурсов. Сочетание низкого платежеспособного спроса с высокими про­изводственными издержками означает запретительно высокие издержки осуществления прямых денежных продаж. Поэтому для совершения обменов в ригидной экономической среде необхо­димо применение специальных форм неденежных расчетов.

Институт неденежных расчетов довольно сложным образом влияет на величину трансакционных издержек при бартерных сделках. Хотя величины трансакционных издержек при осу­ществлении неденежных сделок отличаются от трансакционных издержек денежных соглашений, соотношение между отдель­ными компонентами этих величин не может быть в точности предсказано заранее. В частности, в условиях переходной эко­номики издержки поиска денежных контрактов могут оказаться значительно более высокими, чем в случае бартерных обменов. Предконтрактные издержки находятся на одном уровне, пос­кольку контракты заключаются внутри одного и того же круга участников. Издержки перехода прав собственности также ос­таются одними и теми же, независимо от оплаты контракта.

В тоже время издержки защиты от оппортунистического по­ведения для участников бартера могут значительно вырасти, пос­кольку на предпочтения и относительные цены обмениваемых благ существенное влияние оказывает меняющаяся конъюнк­тура рынка. Поведение агентов с возрастающей ликвидностью их продукции может рассматриваться как оппортунистическое только в случае стратегического манипулирования доступной им информацией или сознательного искажения их намерений. Из­держки оппортунизма в случае неденежных расчетов могут быть объединены с издержками изменения свойств обмениваемых благ, поскольку они имеют общий источник происхождения, а именно исчисление параметров неравной ликвидности.

Наконец, издержки измерения в бартерных обменах всегда превосходят соответствующие величины затрат в денежных соглашениях, поскольку эта составляющая трансакционных издержек включает специфические затраты на измерение отно­сительной ликвидности, которое осложнено неопределенностью по поводу ее будущих колебаний. Даже если текущее значение параметра относительной ликвидности оказывается внутри интервала торговли, приемлемого для обоих агентов, участники обменов не могут заранее точно предсказать изменение этого параметра в будущем и, следовательно, не располагают надежной информацией относительно возможных угроз их соглашению. Поэтому, даже если переговоры ведутся хорошо информиро­ванными экспертами (что минимизирует риск оппортунизма в определении текущих параметров сделки), обсуждение пер­спективных бартерных контрактов может быть длительным и безуспешным.

Это означает, что институт неденежных расчетов понижает издержки обмена в переходной экономике довольно специфическим образом. Он облегчает вступление в обмен, если принять во внимание привлечение дополнительных обменных ресурсов, а именно ликвидности торгуемых благ, которая служит частич­ным замещением недостающих денежных средств. Но взамен этот институт повышает величину издержек измерения отно­сительных цен, что приводит к возрастанию обшей величины трансакционных издержек¹.

Пример института неденежных расчетов в переходной эконо­мике явно показывает, что неформальные нормы способствуют кооперации партнеров по решению проблемы ликвидности обмениваемых благ и участию в распределении выигрышей от бартерного обмена, независимо от контроля третьей стороной.

Государство не заинтересовано в легализации этих правил, однако никакое правительственное вмешательство не может обеспечить более эффективное регулирование неденежных обменов, чем неформальные формы учета относительной лик­видности. Институт неденежных расчетов с его неформальной структурой правил исчисления ликвидности и санкций против нарушения этих правил делает излишним внешнее вмешатель­ство в ход неденежных сделок.

Более того, государство не заинтересовано во введении строгих санкций за осуществление неденежных расчетов, поскольку в этом случае оно потеряет гибкий, неформальный инструмент поддержки неплатежеспособных предприятий. Расширенная бюджетная система выступает в качестве наиболее влиятельного участника неденежных расчетов (в основном, через систем) налоговых зачетов).

Таким образом, роль института неденежных расчетов сводится к перераспределению суммарных издержек между эффективными и неэффективными производителями, что, в конечном счете, приводит к накоплению чистой задолженности промышленного сектора перед расширенной бюджетной сис­темой и населением.

Если в народном хозяйстве существуют предприятия и даже сектора экономики, которые потребляют больше, чем произво­дят то, очевидно, должен быть тот, кто компенсирует разницу — это эффективно работающий сектор, доходы от продажи при­родных ресурсов, займы, получаемые российским правительс­твом от различных международных финансовых институтов.

Бюджет вынужден принимать в зачет налоговых обязательств предприятия его собственную продукцию. Руководители пред­приятия. помимо частичного решения проблем сбыта, получают возможность снижать реальный уровень налогообложения для своего производства

Оплата налогов продукцией — одна из форм государственной поддержки неэффективных предприятии, при этом, чем выше ставки налогообложения (при неизменной доле бартера в расчетах), тем существеннее эта поддержка, а чем меньше, тем. как это ни кажется парадоксально, степень поддержки государством эффективных производств — меньше.

Таким образом, за широким использованием бартерных схем в действительности стоит итоговая дискриминация эффективно работающих предприятий.

В рассматриваемом контексте проблема налогового бремени приобретает иной смысл. Дело не только в высоком уровне общего налогового бремени, хотя по отдельным позициям на­логовые ставки не превышают уровень, установленный в запад­ных и восточноевропейских странах, а с января 2001 г. введена «плоская шкала» налогообложения доходов физических лиц со ставкой 13%.

Дополнительные проблемы заключаются в следующем.

— российская налоговая система достаточно сложна, ее действие опосредуется огромным количеством подзаконных актов, которые превращают фактически каждого хозяйственного агента в нарушителя:

—для различных хозяйственных субъектов налоговая нагрузка различна (чем эффективнее и честнее ведется хозяйственная деятельность, тем выше реальное налогообложение, и наобо­рот).

Неформальная институционализация выражается в распро­странении специфических «серых» схем, позволяющих уйти полностью или частично от налогов. Среди «серых» схем следует выделить следующие:

— использование льготных режимов налогообложения:

— задержки платежей или неплатежи:

— использование предприятий-однодневок и т.д.

Участники данных схем балансируют на грани законных и незаконных действий, и их действия, как правило, подкрепляются коррупционными соглашениями на различных уровнях государственных структур. В большинстве случаев без подобных соглашений становится невозможным получение льгот, кредитов (по очень низким или завышенным процентам, в зависимости от цели получения кредита), осуществление неэквивалентных обменов (бартерных обменов или систем взаимозачетов по за­вышенным или заниженным ценам) и т.д.

Нарушения в сфере налогообложения принимают чуть ли не всеобщий характер.

Положение ухудшается тем, что государство не имеет эф­фективной промышленной политики, которая создавала бы благоприятные условия для экономического роста. Наоборот, деятельность государства в экономике зачастую ограничивается перераспределительной функцией имеющихся ресурсов от луч­ше хозяйствующих предприятий к худшим. За счет первых не только собираются налоги, но и происходит дотирование неэф­фективных предприятий, которые налоги не платят. Все это при­водит к сокращению эффективно хозяйствующих производств, расширению нелегальной хозяйственной деятельности.

Российский директорат быстро уловил институциональную особенность современной промышленной политики: неэффективные производства находятся под защитой государства, эффективные защищаются от государства. Промышленная политика факти­чески сводится к налоговой политике с крайне ограниченным временным горизонтом — контрольными цифрами текущего квартала. Понятно, что в этих условиях можно решать задачу изъятия средств у сильного и передачу их слабому, но никак не проблему создания долгосрочных условий промышленного роста.

Более того, в конкретных российских условиях снижение уровня налогообложения означает, что величина финансовых ресурсов, перераспределяемых от эффективных предприятий неэффективным и фактически используемых для консервации, а не для декларируемого развития этих производств, уменьшится, что, при прочих равных, может только создать дополнитель­ные условия для развития эффективных производств. Иными словами, в рамках проводимой в настоящее время бюджетной политики увеличение доли перераспределения ресурсов через государственный бюджет только затрудняет переход экономики на траекторию подъема. В случае же отказа от промышленной политики в ее современном виде проблема роли и методов го­сударственного регулирования экономики подлежит специальному обсуждению с учетом целевых установок конкретной стра­тегии развития экономики.

Сложность ситуации заключается также в том, что негативные количественные изменения, накапливаясь, переходят в новое качественное состояние. Возникает цепь «институциональных ловушек», приводящих к тому, что дальнейшее развитие начинает идти не в сторону рынка, а в направлении к псевдорыночным формам и воспроизводству нетрадиционных отношений.

Российская экономика оказалась заложницей собственной неэффективности: не обладая адаптационными свойствами и не умея функционировать в рыночных условиях, быстро разрушив прежние плановые принципы организации, она выработала но­вые, отнюдь не рыночные законы собственного существования. Их суть — в создании условий для поддержания неэффективных производств в открытой экономике.

В экономике возникают условия устойчивого воспроизводства предприятий, существование которых в «классической» рыночной экономике невозможно по институциональным причинам.

Система экономических отношений, возникающих в «ин­ституциональной ловушке», несмотря на свою противоречи­вость, достаточно устойчива по определению. Вырваться из нее российская экономика может только путем реструктуризации собственной основы, а именно реструктуризации неэффек­тивного производства. Нельзя сказать, что реструктуризации неэффективных производств уделяется мало внимания, скорее наоборот — любая из многочисленных экономических программ говорит именно об этом. Действительно, в России с 1993 г. принят довольно полноценный (если сравнивать с западными аналогами) «Закон о несостоятельности (банкротстве)»¹.

1.Последние изменения в Федеральном законе «О несостоятельности (бан­кротстве)» № 6-ФЗ утверждены 8 января 1998 г. В конце 2001 г. (6 декабря) Федеральная служба по финансовому оздоровлению согласовывалась Минюстом проект нового «Закона о банкротстве», который учеными и практиками оце­нивается весьма неоднозначно. См.: Рубченко М. Зачехлить не получилось // Эксперт. — 2001. — №43. Многие из них подчеркивают исключительно высо­кую «взяткоемкость» подготовленного правительством нового Закона о банк­ротстве. См.: - Волков А., Привалов А. Худший закон России — 2 // Эксперт. — 2002. – 4 марта- №9. – с.12-15.

Можно говорить о том, что фактически создана система фор­мальных правил, предусматривающих процедуру банкротства; санкционирующий и правоприменительный механизмы: Фе­деральное агентство по делам о несостоятельности с довольно широким кругом полномочий и квалифицированными кадрами; суды; конкурсные управляющие и т.д.

Однако, несмотря на то, что в 1998 г. по данным Госкомстата убыточными были объявлены 55,2 % российских предприятий, из 1500 предприятий военно-промышленного комплекса — 400, их приватизация во многих случаях запрещена. В Едином госу­дарственном реестре на 1 января 1999 г. было зарегистрировано 2,7 млн. хозяйственных субъектов, за 1998 г. было возбуждено только 4573 дела о банкротстве¹.

Некоторые западные и отечественные экономисты нередко упрекали российских реформаторов в нерешимости ввести в действие ряд формальных норм и правил, стимулирующих раз­витие рыночных институтов, в частности, институт банкротства предприятий, что, по их мнению, способствовало бы росту эф­фективности сменивших собственника предприятий.

Однако в создавшихся условиях банкротство одного из пред­приятий могло бы вызвать волну банкротств и окончательно развалить и без того деградировавшее производство, поскольку многие из них были фактически должны друг другу, образовы­вая замкнутые цепочки задолженности. Неудивительно, что первоначальная редакция закона существенно ограничивала возможность банкротства, а кредиторы не стремились возбуж­дать дела о банкротстве, поскольку и сами были должниками. Вторая версия закона была значительно более жесткой. Законодатель стремился укрепить платежную дисциплину, создав дополнительное давление на менеджеров.

В период реформ в условиях нестабильности институцио­нальной структуры положение предприятий может в большей мере зависеть от случайных обстоятельств, чем от качества менеджмента. Поэтому особое значение приобретает государс­твенная промышленная политика, направленная на то, чтобы не допустить банкротства фирм или даже целых отраслей, имеющих стратегическое значение, но испытывающих временные трудности.

А пока между государственными органами и руководством предприятий действуют неписаные, но жестко выполняемые правила поведения. Суть их сводится к тому, что нынешняя промышленная политика, проводимая государством, не ставит руководство предприятий перед необходимостью повышать эффек­тивность своей деятельности, предприятия же, в свою очередь, не производят в массовом порядке сокращение численности занятых. В рамках существующей институциональной модели ни одна из сторон не может вести себя по-другому.

До тех пор, пока в России существуют условия, позволяющие функционировать неэффективным производствам, рассчиты­вать на долгосрочный экономический подъем не приходится.

Учебно-методические материалы

Темы докладов

1.Оценка российских реформ зарубежными специалистами.

2.Скорость и успех рыночных преобразований в России.

3.Формирование основных рыночных институтов в России в 1990-х гг. и основные проблемы, связанные с их функциони­рованием.

4.Российская приватизация в свете теоремы Коуза.

5.Российская банковская система и анализ ее основных функ­ций.

6.Инвестиционная проблема и методы ее решения.

7.Роль института доверия в сберегательных и инвестиционных процессах.

8.Проблема институциональных ловушек в российской эко­номике (на примере неденежных форм расчетов).

 

Рекомендуемая литература

1.Стиглер Дж. Многообразнее инструменты, шире цели: дви­жение к пост-Вашингтонскому консенсусу / Дж.Стиглер // Вопросы экономики. — 1998. — № 8.

2.Стиглер Дж. Куда ведут реформы? (К десятилетию начата пе­реходных процессов)//Вопросы экономики. — 1999.—№ 9. — С.13.

3.НестеренкоА. Переходный период закончился. Что дальше?// Вопросы экономики. — 2000. — № 6.

4.Ляско А. Неденежные расчеты в российской переходной экономике: институциональный подход//Доклад. Институт экономики РАН, март, 2001г., см. также «Вопросы экономи­ки» 2002-2003 гг.

5.Основы теории переходной экономики: Учебное пособие для вузов/Под. ред. проф. Чепурина М.Н., проф. Киселевой Е. А.— Киров: Кировская областная типография. 1996.

6.По/ггерович В. М. Трансплантация экономических институтов // Экономическая наука современной России. — 2001. — N&3

7.Бальцерович Л. Социализм, капитализм, трансформация. (Очерки на рубеже эпох). — М.: Наука-Урао, 1999.

Ситуация для анализа 1. Инвестиционная ловушка

В развитие предложенного подхода к анализу институцио­нальных ловушек интересно рассмотреть инвестиционную ловушку, которая непосредственно связана с изменением пове­денческой модели с долгосрочной на краткосрочную.

В переходной экономике первой половины 1990-х гг. выгода экономических агентов от краткосрочных операций (в основном купли-продажи импортных товаров) намного превышала выгоды от инвестиций в производство, которые в большинстве случаев не окупались, поскольку в процессе многократного передела собственности последнее слово оставалось не у того, кто эф­фективнее управлял производством или вкладывал в него какие- либо средства, а у того, кто оказался «в нужное время в нужном мосте». После нескольких неудачных попыток долгосрочного инвестирования добросовестные экономические агенты были вынуждены изменить модель поведения и переориентировать свою деятельность на краткосрочные, но высокоприбыльные сделки. Налицо глобальная ловушка переходной экономики: превалирование краткосрочных инвестиций над долгосрочными. Причем само государство в своей экономической политике стре­милось решить краткосрочные проблемы, например, покрытие дефицита государственного бюджета (для этого получение «во что бы то ни стало» зарубежного кредита, продажа предприятий, имеющих для страны стратегическое значение, подписание не всегда экономически выгодных для страны соглашений и т.д.).

Формирование инвестиционной ловушки происходило за менее короткий срок, чем выход из нее. Это объясняется тем, что для понимания выгоды от долгосрочных инвестиций экономи­ческим агентам требуется больше времени, чем для укоренения обратной модели поведения, причем значительный временной лаг существует между принятием решений и выгодой, получен­ной новаторами и консерваторами, принимающими решение о долгосрочных инвестициях только после того, как новаторы будут получать не разовую, а постоянную прибыль.

Выход из институциональной ловушки очень длитель­ный и достаточно тяжелый (бифуркационная точка — новый экономический кризис). Эволюционный путь возможен, но только с помощью государства. Пока оно само не изменит свою политику с краткосрочной модели на долгосрочную и не начнет вкладывать в свой капитал (в большей степени — в человеческий, поскольку вложения в производственный мо­гут быть осуществлены и частным сектором), показывая таким образом серьезность своих намерений, экономические агенты будут чувствовать себя неуверенно и не будут осуществлять долгосрочных инвестиций, то есть менять свою поведенческую модель с краткосрочной на долгосрочную. Только тогда, когда экономические агенты-резиденты начнут получать выгоды от следования долгосрочной модели, можно ожидать долгосрочных иностранных инвестиций.

 

Ситуация для анализа 2. Анализ макроэкономической политики в рамках теории институциональных ловушек

Теория институциональных ловушек открывает перед уче­ными широкие возможности для применения принципиально нового подхода к анализу в различных сферах деятельности и, в частности, для оценки как состояния экономической системы, так и проводимой макроэкономической политики. Если посмотреть через призму теории институциональных ловушек на российскую экономику, то напрашивается вывод: она стала заложницей» системы институциональных ловушек, явившейся во многом результатом макроэкономической политики.

Одна из глобальных ловушек нашей макроэкономической политики — это зависимость от траектории предшествующего развития, сформировавшейся в первой половине 1990-х гг., а именно от приверженности рекомендациям неоклассической школы, под влиянием которой происходило формирование и осуществление политики реформ. Несмотря на то, что во вто­рой половине 1990-х гг. наступило всеобщее «прозрение» (см. например, статьи Дж. Стиглица, Я. Корнай о необходимости институциональных реформ в журналах «Вопросы экономики») макроэкономическая политика и сегодня строится по неоклассическому сценарию: гипнотическое воздействие «непогрешимости» отдельных неоклассических моделей, которые не работают и не могут работать по институциональным причинам в российской экономике, мы ощущаем и сегодня.

1.Речь идет, прежде всего, об отрицании роли социальной политики и ее влиянии на политическую стабильность и эконо­мическое развитие (см. основные реформы — монетизация льгот, реформа образования, здравоохранения), хотя математически рассчитана неустойчивость институциональной матрицы при недостаточном развитии одной из сфер общества—социальной, политической или экономической. В рамках институциональ­ной теории социальная сфера во многом является определяющей при формировании «правил игры» в других сферах.

2.Копирование отдельных мер макроэкономической полити­ки, к сожалению, приводит в российской экономике не к тем ре­зультатам, что в странах с развитой рыночной экономикой. Нам следует привыкнуть к тому, что коэффициент чувствительности нашей экономики к отдельным мероприятиям экономической политики в разы меньше, чем в других странах. Проводя анализ денежно-кредитной политики ЦБ, в частности, приводящей к изменению денежной массы, мы забываем, что наш мультипликатор равен двум, а не восьми—двенадцати по отдельным агрегатам, как в США, и поэтому все мероприятия, направленные на изменение денежной массы, следует проводить в большем объеме. Когда ЦБ говорит о корректировке курса доллара на 1— 3 %, то очевидно, что эта мера ни к чему не приведет из-за долларового навеса¹ и при либерализации курса доллара он будет стоить максимум 20 рублей.

3.Еще одна «ловушка» в том, что эффективные с точки зре­ния развития «нормальной» экономики процессы оказывают негативное воздействие на состояние современной российской системы. Как это ни парадоксально, такая сделка, как досроч­ный зачет российского долга Турцией нашими вертолетами и самолетами, сделка, которая при прочих равных условиях эф­фективно сказывается на росте выпуска, безработице, в условиях излишней долларовой массы приводит к инфляции. С обратным же эффектом можно рассматривать деятельность гастарбайтеров в России, поскольку они являются каналом утечки долларовой массы и способствуют снижению инфляции.

4.Еще одно подтверждение тому, что российская экономика — это сплошная цепь институциональных ловушек, является то, что правительство само находится в ловушке: одновременное достижение несовместимых целей, например, сдерживание инфляции и лоббирование интересов крупных корпораций по поддержанию высокого курса доллара.

Выходом или новой бифуркационной точкой может стать финансовый кризис, вызванный «корректировкой» искусст­венно сдерживаемого курса доллара. Такая политика долго продолжаться не может, поскольку последствия все больше усу­губляются: правительство привыкает к растущему искусственно стабилизационному фонду, ЦБ к росту золотовалютных резервов и т.д. К хорошему привыкаешь легко, однако мы уже знаем к чему приводит превалирование краткосрочных интересов над долгосрочными.

1.Кстати, денежный навес, только рублевый, уже сыграл свою «злую шутку» в процессе либерализации цен с российскими реформаторами в самом начале 1990-х гг., серьезно обострив социальную ситуацию в стране и настроив насе­ление против реформ, что привело к огромным издержкам трансформации за счет издержек сопротивления проводимым реформам.